Теперь на улице была уже не обманная, не январская, а настоящая весна. Как всегда, когда наступил март, пошел дождь, а на улицах еще лежал снег двухнедельной давности, грязный, неприятный. Дождь шел мелкий, нудный, и непонятно было, что он от тебя хочет. Он нагонял тоску, сонливость, голове делалось тяжело, хотелось лечь где-нибудь, свернуться калачиком и заснуть. И не думать ни о чем. И не стараться вспомнить что-то. Потому что это правильно, когда человек многое забывает. Если б он все помнил, он сошел бы с ума…

Первый мартовский дождь всегда похож на последний ноябрьский. Те же мокрые деревья, голые, осиротевшие; плащи, зонтики, почерневший асфальт. Только пахнет весной, а не осенью и опавшими листьями, и потом знаешь, что после весны не будет зимы…

Зима, несмотря на нерастаявший снег, уже казалась всего лишь кошмарным сном, оставившим неприятный осадок на весь день. Теперь, в марте, она вспоминалась, как нечто нереальное. Чувства, пережитые зимой, тоже казались теперь нереальными. И почти все вспоминалось без подробностей: сплошная серая масса! Потому что подробности чего-то плохого быстро забываются. Плохое воспринимается в целом, тогда как хорошее – по кусочкам, потому что человек обычно восстанавливает в своей памяти и хочет помнить лишь хорошее. Во всех подробностях, потому что каждая мелочь хорошего приятна.

В марте была уже весна. И лица стали светлее, и ветер приобрел другой запах, а небо было уже не той серой массой, каким было зимой. Теперь оно состояло из отдельных облаков, тесно прижавшихся друг к другу, поливающих Ереван дождем.

В воздухе чувствовалась какая-то радость, несмотря на дождь. Вернее, сумасшествие. И город казался шестнадцатилетним пареньком, впервые в жизни влюбившимся.

Ереван был влюблен в весну.

Влюбленность – она как болезнь, корь. Просто нужно переболеть.

С приходом весны с тобой тоже что-то случается, и ты не совсем хорошо представляешь, что именно. Ты становишься похожим на буйнопомешанного и можешь делать самые невероятные вещи, которые никогда раньше не делал. Весна выводит тебя из колеи, и глупое сердце почему-то начинает биться быстрее. Тебя тоже наполняет чувство радости, на две трети перемешанное с грустью, опять-таки не совсем понятной.

С человеком явно что-то происходит, когда он видит, что снег тает. Но если даже снег не тает и все так же холодно, все равно: когда наступает месяц март, все нормальное становится ненормальным. И тебе опять, как каждый год, становится тесно в доме, и ты выходишь в город, и тебе нравится первый мартовский дождик, пусть даже немного нагоняющий тоску, так похожий на последний ноябрьский. Тебе нравится, что ты не в тяжелом пальто, а в теплой куртке. И руки не так сильно замерзают, как зимой, и поэтому ты закуриваешь без всякого риска отморозить себе пальцы…

Ты ходишь, ходишь в надежде, что кого-нибудь обязательно встретишь или что-нибудь обязательно случится…

Аристакес никого не хотел видеть. Вернее, хотел видеть только одного человека – Беллу. Он понимал, что без Беллы у него уже ничего не получится. Без Беллы он – абсолютный неудачник. Он неудачник без Анны, неудачник без Тины, неудачник без Беллы… Только эти три женщины бросили его (остальных бросал он). Только этих трех женщин он любил по-настоящему. Только без этих женщин у Аристакеса создавалось твердое убеждение, что миры все же периодически рушатся, что периодически рождаются и исчезают галактики и звезды, что периодически рушится жизнь, и от этого никуда не деться.

В тот день Аристакес написал Белле последнюю эсэмэску. Он слал их ей раз в неделю, зная, что она не ответит. Последняя была следующего содержания: «Когда-нибудь комету назовут твоим именем, а астероид – моим. И когда астрономы будут удивляться, почему они не встречаются, не сталкиваются никогда на Небесах, им кто-нибудь обязательно объяснит: потому что они когда-то встретились на Земле».

Белла так и не вернулась к нему. Только однажды она ответила ему эсэмэской, в которой посоветовала зайти в кафе «Ретро» и забрать забытый там дневник. Беллу Аристакес больше не интересовал. Она его «уволила» из своей жизни, как шеф уволил его из журнала. Ведь Аристакес не выполнил поручения. С конца мая он начал выпивать, а потом и вовсе превратился в законченного алкоголика. В последних числах июня 2015 года его видели на многотысячных митингах против повышения тарифов на электроэнергию, держащим вместе с другом Ваагом – известным общественным деятелем-оппозиционером – плакат «Я БЕСПАРТИЙНЫЙ!». А 31 августа того же года Аристакес вышел из дома и не вернулся.

Потом пошли дожди, похолодало, наступила осень; листья пожелтели, подул ветер и сорвал их; дожди все шли и шли, в парках сжигали опавшие листья, собранные в кучи, и на качелях уже никто не качался.

Пришла осень. Долгая, всегда печальная, всегда мокрая от слез. Зонтики успевали высохнуть только ночью, а слезы не высыхали никогда. Такой была осень 2015 года…

И, может, кто-то и заметил, что у входа в ресторан «Кактус», рядом с остановкой на Проспекте в Ереване, в декабре 2015 года года лежал под деревом пьяный человек. У него были седые волосы, хотя и лицо его было еще не совсем старое. Был он в старых брюках, потрепанных грязных туфлях, грязной рубашке. Человек этот лежал под деревом напротив ресторана «Кактус» и спал, однако не видя снов. Рядом с ним лежала такая же, как и он сам, бездомная собака. Вскоре пошел снег, мелкий, колючий, и задул ветер.

Прохожие подняли воротники, опустили головы, ссутулились; прищурив от снега глаза, пошли быстрее. Быстро белел асфальт, автомобили не успевали плавить снег. Уже начинало темнеть.

К остановке причалил автобус, грязный, с синим дымком выхлопов, отчаянно рокочущий. Люди на остановке зашевелились и сошли с тротуара – скорее в теплое, согретое человеческим дыханием чрево нетерпеливо рокочущего. Когда пошел снег, в их ожидающих глазах, высматривающих вдали грязно-желтый автобус, появилась безнадежность…

Двери с шипением закрылись, автобус еще раз грозно зарычал и отъехал, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. А вообще из-за снега машины ехали очень медленно, и лишь отчаянно работали «дворники» (туда-сюда, туда-сюда). Тем же, кто на остановке ждал троллейбуса или другого номера автобуса, становилось ясно, что не попасть им домой до темноты. В руках у них были тяжелые сумки, авоськи. Желание скорее попасть в теплоту дома и сбросить пальто и шубы, от которых давно ломило спину, постепенно угасало и остывало по мере того, как усиливались ветер и снег. Было уже шесть тридцать вечера – конец трудового дня.

Аристакес, который лежал под деревом у «Кактуса» и которого разбудил снег, теперь пошел по Проспекту вверх, вплоть до Оперы. На площади Оперы он сел прямо на снег и заплакал – такая маленькая черная точка в центре большого белого круга площади, если смотреть сверху…

Человек – это вообще всегда центр какого-нибудь круга.

Говорят, Аристакес покинул Ереван через «восточные ворота», как некоторые называли мост по дороге в зоопарк и Ботанический сад, и исчез окончательно. Где он, до сих пор не знает никто и вряд ли когда-нибудь узнает.

Мысли же Беллы весной 2015 года были заняты исключительно организацией Международной туристической выставки. В частности, ее интересовала одна презентация, на которую она должна была обратить особое внимание по просьбе своей старшей подруги Ванды. Речь шла о презентации фундаментальной книги мужа Ванды Мамикона, двоюродного брата Аристакеса. Книга, вышедшая на трех языках, называлась «Храмы Армении и Арцаха». Мамикон, закончив книгу о храмах Армении, предпринял экспедицию, или, можно даже сказать, паломничество в Арцах, сосчитал и описал все тамошние церкви и монастыри. Книга должна была стать главным событием среди мероприятий апреля 2015 года и действительно стала им, за книгу эту Мамикона наградили высшей государственной наградой. На презентацию книги Мамикона пришли все: Ванда, ее сын Даниэль, который стал тогда уже двадцатипятилетним молодым человеком, главный спонсор-организатор выставки олигарх Ваграм, или Вангр, как все его называли, его друг, бывший полковник, старик Шаварш Багратович Киракосян со своей женой Луизой, двоюродные сестры Мамикона Лора и Эва со своей матерью Кларой – монахиней Шушаник, бывшие депутаты Национального собрания Размик Азатян и Нельсон, Аршо с семьей, сильно постаревшие Вардан и Ашхен, приехавшие из Дзорка; присутствовали и родители Мамикона, которые никогда не верили, что из их сына, «эш Мамикона» выйдет толк, – влиятельный Рафик и уже очень старая Норетта. Кстати, на этой презентации выступил и знаменитый Квартет имени Комитаса, к первой скрипке которого Белла и ходила в январе в Консерваторию, чтоб ангажировать квартет. Не было только гениального инженера Аво Оганнисяна и Аристакеса…

В тот апрельский жаркий день презентацию книги Мамикона «Храмы Армении и Арцаха» открыл новый, совсем молодой тер-тер церкви Святого Григория Просветителя, сына Анака из парфянской династии Сурен-Пахлавов, ветви царского дома Аршакидов, убийцы отца царя Трдата Святого – Хосрова Великого…