«Щит на вратах Цареграда»

Царьград, Византия, город императора Константина, Константинополь, Стамбул… Как ни назови тебя, а все стоит в тебе храм Святой Софии, в котором крестилась святая равноапостольная княгиня Ольга, в котором слушали литургию русские послы и не знали, где они: все еще на земле или уже на небе. Здесь причастилась на дорогу в неведомую, но уже родную Русь сестра императоров Византии Анна, уезжавшая в жены Владимира, великого князя северной загадочной страны.

София! Обступили тебя как штыки исламские минареты, превратили тебя в музей, но как же рвется к тебе сердце, как хочется молиться на твои алтари и представлять, где же то место стены, куда ушел православный батюшка, вышедший с причастной Чашей к молящимся, а в это время в храм Святой Софии ворвалась турецкая конница. Ушел священник в камни, они сомкнулись за ним, спасая Тело и Кровь Христовы, и мы верим: выйдет батюшка и дослужит православную литургию.

С первого раза я не смог попасть в храм Святой Софии. Три года назад я трое суток глядел с корабля на храм. Но на берег турки не пустили. Причем держали в Босфоре и брали за это деньги. За что? За то, что занимаем место на рейде. А не пускали почему? Не были согласны с нашей политикой в Чечне. Нынче они с ней согласились и пустили. А тех, кстати, кто ехал к ним за товарами, они пускали всегда. Но это к слову.

Махмуд

Нам дали причал. Понятно наше волнение. Вот он, Царьград. Где-то здесь шли к нему поставленные на колеса суда киевского князя Олега, где-то тут залив, в который опустили покров Божией Матери. И Живоносный источник. И церковь святой Ирины, в которой был II Вселенский Собор. Все надо увидеть, успеть посмотреть за два дня. Огорчения начались сразу. В Стамбуле нет православных экскурсий. Нас встречал и стал сопровождать Махмуд, энергичный и бесцеремонный. Интерес его был один: русский женщин! «О, – говорил он, закатывая глаза, – русский женщин – это конец света».

Но был у Махмуда и другой конек – главенство и первенство Турции во всем. Конечно, в Турции все было лучшим: вино, рыба, масло, архитектура. Турция вообще была, по Махмуду, колыбелью цивилизации. То, что и Ева турчанка, это уже было понятно. Но когда Махмуд договорился до того, что и Великая Китайская стена построена турками, мы начали смеяться. Махмуд, считая, что мы смеемся от счастья приобщения к Турции, продолжал:

– Да, Великая стена построена нами, чтобы спасти мир от кочевых племен Азии.

Мы, как спасенные турками от китайцев, должны были это прочувствовать. Завтрак был, как объявил Махмуд, в старинной турецкой таверне. Если учесть, что и «таверна» – слово далеко не турецкое, и принять во внимание то, что в таверне по периметру были расставлены тульские самовары и рязанские прялки, то из турецкой старины нам досталось немного.

В отношении религии Махмуд был прост. Он сразу изложил три тезиса: был пророк Муса (Моисей), он получил от Бога закон. Но люди – что с них возьмешь! Плохие были люди, не послушали Мусу, поклонились золоту. Значит, тогда что? Значит, Бог послал пророка Ису (Иисуса), Иса принес заповеди. И опять люди не вразумились. Вот уже тогда, вот уж тогда-то и пришел он, пророк Мухаммед, и принес великий закон. И все в мире будет о’кей, когда люди послушают Мухаммеда.

Мы пробовали возразить:

– Моисей и Магомет – пророки, но Иисус Христос – Сын Божий.

Но разница эта была недосягаема для понимания Махмуда.

Мы стояли на главной площади перед гигантской мечетью, в которую, оказывается, вход был обязателен. Но начиналось время дневного намаза, уже кричал муэдзин на минарете, вернее, не муэдзин кричал живьем, а передавалась запись его голоса, усиленная стократно.

– Алла, бисмалла, – и т. д. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его.

В Святой Софии

«Нехорошо, неудобно заходить в чужой храм во время службы», – объяснили мы и стали проситься в храм Святой Софии, превращенный в музей. Махмуд вынужден был согласиться. Надо сказать, что наша паломническая группа не выходила на берег без иконы святого всехвального апостола Андрея Первозванного. И в этот раз она была с нами. Нести ее выпала честь мне, грешному. Махмуд ничего не говорил, но все как-то на икону косился.

Его косые взгляды я понял, когда охрана у храма Святой Софии встала на дороге и запретила нести икону. Почему?

– С портретом нельзя, – перевел Махмуд.

– Какой же это портрет? Это икона.

– Тем более нельзя. Это музей.

– Но мы все с крестами, – возмутилась одна из паломниц. – А у меня еще и образок Божией Матери. Вот. Это что, портрет?

Мы не захотели оставить икону в комнате охраны и согласились на то, что прикрыли ее шелковым платком одной из паломниц. Что-то в этом все-таки было унизительное. Мы вступали под своды величайшей святыни православия, а нам запрещали войти с иконой. Нам тут же еще внушали, что турки очень благородно сохранили Айя-Софию, а ведь могли бы разрушить.

Махмуд передал нас с рук на руки Мустафе, гиду по внутреннему интерьеру, как тот представился. Мустафа тоже очень нажимал на благородство турок. Вопрос же – показать место, где турки убили последнего византийского императора, а убили они его именно в этом храме, – Мустафа не расслышал.

– Ничего не тронут, – восклицал Мустафа, – все цел, полный реконструц, исторический подлинник, абсолют!

Но, конечно, какое там не тронули. Огромные щиты с именами калифов утежеляли стены. Обкрадывали пространство. В храме было многолюдно и шумно. Да, не хочу говорить: в музее. Мы подошли к месту крещения святой равноапостольной Ольги, во Святом Крещении Елены, сняли покрывало с иконы святого апостола Андрея. Именно андреевский крест, воздвигнутый над водами Днепра, на месте Киева, привел нашу святую княгиню, уроженку псковских земель, в Константинополь.

Батюшки, поддержанные нами, пропели величание: «Величаем тя, святая благоверная княгиня российская Ольга, и чтим святую память твою, ты бо молиши о нас Христа, Бога нашего». Пропели трижды. И раз от разу пели всё согласнее, всё молитвеннее. Турок, офицер охраны, приставленный к нам, не только ничего не сказал, но, тронутый – не словами, которых он не понял, а чувством, которое было высоким и искренним, – показал жестом, что можно более не прикрывать икону. И поклонился ей.

Незабываемы фрески второго яруса храма Святой Софии. Деисусный чин такой чистоты и первозданности, такой проницательности, что ничего и говорить не надо. Так смотрят на тебя Спаситель, и Божия Матерь, и святой первомученик, первоапостол, первый пророк Нового Завета Иоанн Креститель, настолько им все про тебя известно, что остается только расплакаться от лицезрения вечности этой чистоты и святости и от своей греховности.

Да. Но кто в храме плачет, а кто и промышляет. У одной из женщин нашей группы украли из сумочки кошелек, у другой просто срезали всю сумочку, оставив на память наплечный ремешок.

Махмуд, Мустафа и внезапно появившийся третий их друг, Зия, очень переживали.

– С чем же вы пойдете на базар?

– На какой базар?

– Как какой? – воздевали они руки. – Главный базар для Азии и Европы.

По их мнению, это была основная достопримечательность Стамбула и венец всех желаний. Они никак не могли отличить паломника от туриста и понять разницу. Они по-прежнему, уже втроем, старались смешить группу.

– А ведь не только у мусульман несколько жен, в Европе тоже. Только там вторую жену зовут секретарша. – Ну и тому подобные шутки. Они, оказывается, и не знали, а может, просто не хотели знать, где же православные святыни Стамбула.

Но, слава тебе, Господи, к группе подошел сотрудник нашего посольства, осведомленный о нашем приезде, выслушал наши просьбы и обещал все уладить.

* * *

Все мгновенно проносится – дорога до Дафни, каждый поворот которой знаком, обилечивание, суета встречи прибывшего парома «Пантократор». Вот и нам пора. Крестимся (дай Бог, не в последний раз) на земле Афона и всходим на палубу. Вот и поплыли назад берега, вот там, вверху, монастырь Ксиропотам, а вот и наш родной Пантелеимонов, мелькнула знакомая дорога к Старому Руссику, к мельнице преподобного Силуана, пошла дальше к Ксенофонту, к Дохиару.

И вот вроде сюда мы принеслись моментально на быстроходном катере, а кажется, что паром утаскивает нас к Уранополису еще быстрее катера. Дельфины дают концерты, усиливая будущую тоску по святым берегам, чайки внаглую пикируют, осматривая пассажиров: что ж они не обратят внимания? А нам не до них, мы до слез в глазах, таясь друг от друга, вглядываемся в вершину Святой Горы, прощаемся со счастьем Богом данной недели. И звучит в душе и сердце: «Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем: и потому, живем ли или умираем, – всегда Господни» (Рим. 14, 8).

Тысяча лет русского присутствия на Афоне, тысяча лет афонской русской молитвы. Что было бы с Россией без этой молитвы, страшно и представить.