Афонский Серафим Саровский

Так называют великого старца современности Паисия Святогорца.

Четырнадцать лет было отроку Арсению, когда великий молитвенник за весь мир старец Силуан преселился в обители вечные. Именно к этому возрасту относится главное, может быть, искушение жизни Арсения. С одиннадцати лет он читал жития святых. Брат его отнимал у него священные книги. Товарищ брата, Костас, сказал: «Я отучу Арсения, он оставит церковные книжки». Костас стал внушать Арсению учение Дарвина. Отрок заколебался. Но решил: «Даже если Христос был просто человеком, Его стоит полюбить, Его стоит слушаться и принести себя в жертву ради Него». Позднее старец написал о том событии: «Христос явился мне в преизобилии Света. Я видел Его от пояса и выше. Он взглянул на меня со многою любовью и сказал: ”Аз есмь воскрешение и живот. Веруяй в Мя, аще и умрет, оживет“. Те же самые слова были написаны в раскрытом Евангелии, которое Он держал в Своей левой руке».

Это событие потрясло бесхитростную душу отрока и развеяло все его сомнения. Он познал Христа как истинного Бога и Спаситела мира. В богочеловечестве его убедили не книги, не люди, а Сам Господь, открывшийся ему в столь раннем возрасте.

Родина старца – акритское греческое селение Фарасы. Это оплот православной веры. Фарасиоты славились мужеством. Нога турецких завоевателей не ступила на землю Фарас. Здесь находили прибежище гонимые турками православные. Великими были и женщины фарасийские. Однажды за ними гнались турки, но они предпочли смерть в горной реке насилию над их честью. Бабушка старца Христина владела небольшим храмом в честь Архангела Михаила. Однажды зимой, когда она молилась, церковь занесло снегом. Но каждый день на подоконнике бабушка находила горячий хлеб. Мог ли ее внук не верить в милость Божию?

Война, приход фашистов, страдания семьи (в ней было десять детей) закалили юношу Арсения. Внешне жизнь его сходна с жизнью старца Силуана. Как и тот, но уже в 1945 году, Арсений был призван на воинскую службу. Служил честно, приходил на помощь сослуживцам. Но однажды, услышав, как ротный хулит Бога, Арсений отказался выполнять его приказания. Арсению грозил трибунал. Его вызвали к высокому начальству. Арсений во всеуслышание произнес слова из Деяний апостолов: «Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком» (Деян. 5, 29).

В 1950 году в солдатской форме Арсений приехал на Святую Гору. Первый свой ночлег здесь он провел в лаврской келье близ монастыря Кутлумуш.

Долго рассказывать о страданиях старца Паисия. Он уже был готов к пострижению, но пришло письмо с материка. Отец и братья просили его о помощи. Сердобольный и сострадательный, он пошел на зов родных. Стал зарабатывать деньги для семьи плотницким искусством. Но как только дела семьи поправились, он вновь устремился на Афон. Хотел поселиться в монастыре Кастамонит, ибо слышал, что это безмолвная, монашеская обитель, но разыгрался шторм на южной стороне острова, и Арсений воспринял это как знак Божий. Он вышел на берег у монастыря Эсфигмен. Здесь была суровая школа монашества. Позднее старец рассказывал: «Для того, чтобы прожить в тогдашнем Эсфигмене сорок дней Великого поста, надо было взойти на настоящую Голгофу. В сутки – только одна тарелка водянистой похлебки без масла. Это было самое строгое общежитие. Первую седмицу Великого поста все отцы почти целый день проводили в церкви».

27 марта 1954 года послушник Арсений был пострижен в монашество. Он принял имя Аверкия. Игумен, зная великие молитвенные подвиги Арсения, предлагал ему сразу пострижение в великую схиму. Он ответил: «Хватит рясофора».

Старец также вспоминал: «Я помогал в церкви, неся послушание пономаря во время всенощних бдений. Однажды на проскомидии при словах “Жрется Агнец Божий” я увидел, что агнец на дискосе трепещет как живой ягненок… Из этого я увидел, что таинство начинается еще с проскомидии».

В монастыре Эсфигмен отец Аверкий нес послушание столяра и плотника. Он был под началом грубого и несправедливого отца И. Никто с ним не мог работать более нескольких дней. «Благодатью Божией, – вспоминал отец Паисий, – я проработал с ним два с половиной года». Работал даже и тогда, когда сильно болел, когда харкал кровью. Но никому не жаловался. И в конце концов даже и отец И. раскаялся в своем поведении, смирился перед всеми и спасся.

Всю жизнь вспоминал старец своего наставника отца Кирилла из Кутлумушского скита святого Пантелеимона. Даже когда молодой монах Аверкий перешел в особножительный монастырь Филофей, он находил время, чтобы прийти к отцу Кириллу за советом. Тот был настолько прозорлив, что заранее знал, в каком совете нуждается отец Аверкий. Ничего не говоря, протягивал ему книгу и показывал отчеркнутое место.

В Филофее отец Аверкий начал готовить себя для жизни в пустыне. Изнурял себя не просто постами, а непрерывным постом. Ел овощи. Не просто овощи, а как он вспоминал: «…старался много дней подряд есть какой-то один вид овощей, например, одни помидоры, один латук, одну капусту, до тех пор, пока эта пища не надоедала, так что я ел ее без желания. Каждую ночь я совершал бдение. Спал немного. В храме не садился в стасидию, чтобы меня не поборол сон».

12 марта 1956 года отец Аверкий был пострижен в мантию и наречен Паисием в честь ревностного митрополита Кесарийского Паисия II, который – не случайное совпадение – был родом из Фарас.

После пострига отец Паисий посвятил стихотворение матери:

 
Родная матушка, поклон тебе от сына.
В монахи ныне уходя от суетного мира,
Лицом к обманщику-врагу, один в глухой пустыне,
Всем из любви к Царю Христу он жертвует отныне.
 
 
Мирская сладость, красота мне чужда и несладка,
В любви Спасителя Христа все сердце без остатка.
Иду тернистою тропой, путем Христовым крестным,
Молясь, чтоб встретиться с тобой во Царствии Небесном.
 
 
Твоей любви живая связь, но, к жизни вечной Слову
Умом и сердцем устремясь, я режу по живому —
По плоти наших кровных уз – и размыкаю звенья,
И сбрасываю ветхий груз земного тяготенья.
 
 
Моя отныне будет Мать – Мария, Матерь Бога,
Своим Покровом охранять от вражьего прилога.
В глухой пустыне буду жить, Царя Христа желая
О мире мира умолить и о тебе, родная.
 

И подписал: «Посвящается моей уважаемой матери».

А вскоре, несмотря на желание уединенной жизни, старец был направлен на восстановление монастыря Стомион Коницкой епархии (монастырь сгорел). «…Впоследствии оказалось, что я перешел в Стомион главным образом для того, чтобы помочь восьмидесяти совратившимся в протестанство семьям вернуться в православие».

До сих пор в Коницах рассказывают о том, как возрождался монастырь, как по молитвам святого Паисия появлялись на строительстве и цемент, и белый мрамор, и еда для рабочих. Сам же старец, замечательный плотник, делал стасидии и помещения для братии. Себе сделал такую каморку в углу монастыря, что в ней можно было только сидеть, а лежать не получалось. Да он и не лежал никогда.

Вспоминают и строгость старца. Он прекратил веселые застолья рядом с монастырем, лично разбивал бутылки с узо (греческая водка), запрещал даже подходить к монастырю в неподобающей одежде. Прикрепил две таблички со стрелками на подступах к монастырю. На одной: «К священной обители Стомион – благоприлично одетые», на другой: «К реке Аос – неприлично одетые».

Ко времени возрождения Стомиона относится поездка старца на остров Керкира (Корфу) за мощами преподобного Арсения Каппадокийского. Когда он, взяв мощи, ночевал у благочестивых людей, они видели вспышки света и думали, что надвигается гроза, что это молнии, но грома не слышали. Старец объяснил, что это сияние исходит от мощей святого. Госпожа Екатерина Патера рассказывала, что он устанавливал в городе копилки для нищих и больных, заботился о детях. «Он очень легко одевался. Я связала ему свитер, а он в тот же день отдал его сумасшедшей женщине, чтобы несчастная не мерзла. Я дарила ему и другие вещи, но он отдавал их первому встречному». По свидетельствам жителей Тассиоса и Стергиу, преподобный Паисий тайно навещал бедных больных стариков, приносил им продукты.

Коницкая община протестантов-евангелистов прекратила существование не сразу. Старец ходил по домам протестантов, убеждал их руководителя не приезжать в Коницу.

Уже после кончины старца две женщины, Пенелопа Мурелати и Пенелопа Барбути, рассказали о таком случае. Они ночевали в монастырской гостинице и услышали, как кто-то ударяет в било. Они вышли во двор и увидели, что из своей кельи появился старец и строго сказал: «Разве я разрешал кому-то трогать било?» Они стали уверять старца, что не дотрагивались до молотка. И вдруг они увидели, как внутрь закрытого храма входит и становится невидимой Женщина. Это была Пресвятая Богородица, ночное посещение Которой отметило било, начав стучать само собой. Они сразу же отслужили молебен. Старец настрого запретил женщинам рассказывать об этом чуде.

С трудом сумел старец вернуться на Афон. Его очень полюбили жители Кониц. Но он жаждал уединения. С этой целью отпросился на пустынножительство в Синай. Там, в монастыре святой великомученицы Екатерины, он помогал реставраторам. Ковчег знаменитой синайской иконы Христа Пантократора выполнен старцем Паисием. Реставратор Ставрос вспоминал, насколько преподобный был худ, молчалив, почти ничего не ел.

«Он работал с большой отдачей, распространяя вокруг себя атмосферу благородства и святости. Его постоянные уклонения от обеда, его страшная худоба и сильный, непрекращающийся кашель заставляли нас переживать о его здоровье. ”Ставрос, – сказал он в ответ на мои слова, – ты эти вопросы оставь нам, монахам“».

Старец переселился ближе к келье святых Галактиона и Епистимии, в часе пешего хода от монастыря. Келья эта хорошо видна тем, кто поднимается к тому месту на горе, на котором пророк Моисей получил скрижали Завета, так называемый Синайский закон. Но не в келье жил старец, а в своем устроенном на скале гнезде. Как жил, чем питался? «Моей пищей был чай с сухариками. Я раскатывал тонкий лист теста и высушивал его на солнце. Эти сухари были такие жесткие, что разбивались как стекло. Иногда варил толченый рис в консервной банке. Эта банка была и кофейником, и кастрюлей, и тарелкой, и кружкой. Все мое хозяйство было – кружечка и ложечка. Кроме этого майка, которую я надевал ночью, чтоб было теплее».

Старец ходил босиком, носил ботинки в сумке и надевал их, когда кого-то встречал. В монастыре бывал раз в неделю или раз в пятнадцать дней.

Однажды, в Пятидесятницу, его позвали пойти в келью святых Сорока Севастийских мучеников. Старец, не считая, положил в корзину несколько десятков раскрашенных яиц. И что же? Яиц оказалось ровно сорок, и ровно сорок бедуинов пришло на пасхальный молебен.

Но здоровье старца становилось настолько слабым, что пришлось покинуть полюбившую его и любимую им Синайскую пустыню. Здесь оставались его друзья – звери и птицы, приходившие к нему. Он вспоминал потом двух куропаток, которые отказывались есть, если он не ел с ними.

Год 1964-й. Старец вновь на Афоне, в Иверском скиту. У него уединенная маленькая каливка (хижина), он вполне рад своему положению. Но к нему идут и просятся поселиться вблизи монахи. Это огорчает старца. Он советуется со своим духовником, а это, радостно сказать, русский монах Тихон, и вот отец Тихон дает благословение – принимать тех, кто тянется к Паисию.

Именно во время проживания в Иверском скиту старец Паисий принял постриг в великую схиму. Сам он не придавал значения этому. «Меня занимало только то, чтобы по-монашески жить. Если душа не будет возделана, не будет внутренне вооружена, то схима – несмотря на то что она есть оружие – такой душе не поможет». Однако, побуждаемый своим наставником, отцом Тихоном, преподобный Паисий согласился стать великосхимником. 11 января 1966 года в Ставроникитской каливе Честного Креста от рук батюшки Тихона старец принял великий и ангельский образ. Настолько ангельский, что даже малое общение с ним изменяло людей. Однажды старец почувствовал (а он обладал прозорливостью необычайной), что его хотят обокрасть. Он вышел из хижины и оставил дверь открытой. Вор залез в нее, и вот что он там увидел: голые доски, консервную банку, книги. Так вот, этот вор вскоре вернулся к старцу и принес ему еды, раскаялся в своем намерении, просил прощения и от всего сердца был прощен.

В пустынных Катунаках, в бедной каливе, куда старец перебрался из-за слабых легких (там было меньше сырости), он испытал Божественное посещение. «Творя Иисусову молитву, исполнился я вдруг великой радости. Келья озарилась светом, белым, с чуть голубоватым оттенком. Мое сердце сладостно билось. Я продолжил молиться по четкам, пока не взошло солнце. Ах, какой это был свет! Ярче, чем свет солнца. Рядом с ним солнце становилось тусклым, бледным, подобным лунному свету. Я видел этот свет долго, а когда он исчез и благодать уменьшилась, ни в чем не находил радости и утешения».

Иеромонах Христодул Агиорит общался со старцем Паисием и оставил множество свидетельств святости и любви старца.

«Старец всегда настаивал, говоря нам: ”Когда брат имеет испорченный помысел, нам нужно с добротой и смирением постараться его исправить. И это наша обязанность“».

И снова, и снова возвращался к теме помыслов: «Главное – иметь правильно поставленный помысел. Если наш помысел утвержден в вере, никто не может его переменить».

Старец часто читал и объяснял Четвертую книгу Маккавеев: «Благочестивый помысел есть абсолютный властелин над страстями… Привожу в качестве примера мужество тех, кто умирал ради добродетели. Я разумею Елеазара и семь братьев и матерь их. Все они пренебрегли болью даже до смерти и тем показали очень ясно, что помысел обуздывает страсти».

Иеромонах Христодул был свидетелем того, как старец срубал стволы каштанов для мостика через реку и пронзил острой щепой левую ладонь. Обильно потекла кровь. Однако он видел, что старец был рад, смотрел и разглядывал свою руку. Потом обернулся и, показывая свою окровавленную ладонь, сказал: «Видел? Моя ладонь похожа на ту, которая была распростерта на Голгофе».

Дни русского подвижника отца Тихона подошли к пределу. Он призвал к себе старца Паисия и попросил, чтобы тот занял его келью. Так и сбылось. Может быть, в этой келье старец Паисий начал писать свою книгу «Отцы-святогорцы и святогорские истории». Начинается она так:

«Я мучаюсь угрызениями совести из-за того, что не делал никаких записей с подробностями рассказов об отцах, прославившихся своими добродетелями…»

Первым святогорцем, о ком рассказал преподобный Паисий, был отец Тихон, его духовник.

«Отец Тихон родился в России, в деревне Новая Михайловка (нынешняя Волгоградская область; по другим источникам, отец Тихон из Сибири), в 1884 году.

Родители его, Павел и Елена, были людьми благочестивыми, а потому, естественно, и сын их, которого в миру звали Тимофеем, унаследовал благоговение и любовь к Богу и с самого детства восхотел посвятить себя Ему».

Так начинается книга старца Паисия «Отцы-святогорцы и святогорские истории». Рассказ о старце читается неотрывно. И юность, когда Тимофей в возрасте от семнадцати до двадцати лет обошел двести монастырей; и явление Божией Матери, подавшей ему во время голода булку белого хлеба; и паломничество в Святую Землю и на Синай; и приход на Святую Гору, на которой он прожил шестьдесят лет.

«Только Бог знает духовную веру святых. Даже сами святые не знали ее, так как измеряли только свои грехи, а не свою духовную меру. Имея в виду это правило святых, которые не любили человеческих похвал, я постарался ограничиться в описании лишь необходимым». Верю, что рад будет и отец Тихон и не станет жаловаться, как жаловался ему его друг старец Силуан, когда отец Софроний в первый раз опубликовал его жизнеописание. Тогда старец Силуан явился отцу Тихону и сказал: «Этот благословенный отец Софроний написал множество похвал в мой адрес. Я бы этого не хотел». Здесь преподобный Силуан упомянул также значительного для нашей памяти архимандрита Софрония (Сахарова), своего ученика, автора первого жизнеописания святого Силуана. А старец Паисий завершает рассказ об отце Тихоне, уподобляя его святому Силуану, так: «Поэтому они и являются святыми. Бог прославил их, потому что они избегали человеческой славы».

В этой же книге напечатана молитва отца Тихона «Слава Христовой Голгофе»:

«…О Христе Царю, Своей неизреченной любовью и благодатью Ты наполнил кающимися грешниками все небесные дворцы. Ты и здесь, долу, всех милуешь и спасаешь. И кто может достойно возблагодарить Тебя, даже если бы имел ангельский ум! Грешники, поспешите. Святая Голгофа открыта, и Христос благоутробен. Припадите к Нему и облобызайте Его святые ноги. Только Он, будучи благоутробным, может исцелить наши язвы…»

Жизнеописание составлено так, будто отец Паисий постоянно себя упрекает в несовершенстве, в грехах. Старец Тихон очень мало вкушал пищи, «а я, грешный, ем очень много». Старец все время на молитве, «а я, грешнейший, молюсь мало». И так постоянно.

То же и в рассказах о других афонских подвижниках, об отцах Евлогии, Пахомии, Серафиме, отшельнике Георгии, игумене Филарете, иеромонахе Анфиме, Христа ради юродивом.

Книга, слава Богу, сейчас доступна, издается часто, как часто издаются и книги о старце и переводы его трудов и писем с греческого. Читать их душеполезно и утешительно. Но и самоукорительно: очень уж многое разделяет нас, обмирщенных, застрявших в проблемах быта и земных трудов, со старцем. Сравнение явно не в нашу пользу.

Вдумаемся хотя бы в несколько мыслей старца Паисия:

«После поста хлеб сладок. После бдения сон сладок. А при усталости можно и на твердом камне отдохнуть лучше, чем в кресле».

«Насколько человек избегает человеческого утешения, настолько к нему приближается Божественное».

«Кто держится за свою волю, изгоняет волю Божию и препятствует действию Божественной благодати».

«Всякая благая мысль, которая приходит человеку в голову свыше, – от Бога».

«Хорошо читать духовные книги, но еще лучше применять прочитанное на практике – жить духовно».

«Не смущайтесь, если вам в наследство от родителей достались какие-либо недостатки, но также и не гордитесь наследственными добродетелями, потому что Бог спросит с нас за труд, который совершил каждый над своим ветхим человеком».

«Афон был дикой горой, как и другие горы. Но поскольку наши отцы с ревностью подвизались, то сами стали святыми и Гору освятили».

Еще при жизни старцу являлась святая великомученица Евфимия. Именно в день ее памяти 11 июля старец причастился последний раз в земной жизни.

Страдания его были (по свидетельству врачей) почти невыносимыми, но он запретил давать себе обезболивающие средства. Он не роптал, переносил болезнь со смирением. «Геронта (так уважительно обращались к старцу), вам больно?» – спросили его. «Я привык к боли», – отвечал он.

И место погребения геронта выбрал сам. Монастырь Суроти, рядом с мощами святого Арсения Каппадокийского, которые сам же и привез сюда. Также старец распорядился, чтобы о его кончине и месте погребения не говорили. Июльским утром (по новому календарю), на день памяти святых первоверховных апостолов Петра и Павла 1994 года, старец отошел к Престолу Небесному. Погребли его за алтарем храма, облачив в великую схиму и куколь. Так, как он и завещал, тихо и незаметно.

Но что началось через три дня, когда весть стремительно облетела Грецию и весь православный мир! Невообразимое! Келья «Панагуда» на Святой Горе, откуда старца увезли в больницу, подверглась «благочестивому разграблению». Паломники считали за счастье унести с собой что-то связанное со старцем. Хотя и выносить было почти нечего: веревочки, ложки, консервные банки, ножик, изношенные коврики. Утащили даже пеньки, на которые присаживался старец и его гости.

На мраморной плите над скромной могилой выбиты стихи, которые старец написал сам:

 
Здесь жизни прервалось земной последнее дыханье.
И Бога молит ангел мой души во оправданье.
А рядом мой святой одет в небесные одежды,
Душе вымаливает свет спасительной надежды,
Где светлая Мария, святая панагия.
 

Описывать посмертные чудеса не хватит никаких книг. Вспомним лишь об одном.

Мальчик упал в шахту и остался цел. Невероятно! Его подвели к иконам, надеясь, что он укажет того святого, который спас его. Малыш показал на фотографию старца Паисия, которого особо чтили в этой семье. «Вот этот дедушка».

Ну как тут не вспомнить нашего святого Серафима Саровского?!