Встречи друзей

Наши встречи с писателями и читателями были иногда много-, иногда малолюдными, но всегда душеполезными. Даже в пересказе замечательны звучавшие стихи Махмуда Дервиша (чей музей напоминает музеи поэзии Ирана-Персии), Муина Бсису (умершего в гостинице в Лондоне) и современных поэтов, писателей и переводчиков, живущих собственно в Палестине и за ее пределами: Абдель Хади Саадуна, Низара Сартави, Расми Абу Али, Мухаммада Дамра (одного из основателей Союза писателей Иордании). Это и целая группа испанских палестинских писателей; из них особенно пылко выступали женщины: Мария Виктория Каро Бернал, Сара Морено, Пепа Нието, Ангеле Фернангомес, Пилар Гонзалес Эспана. Впрочем, не отставали и мужчины: Самир Дельгадо, Мигуэль Ферран Бело, Ману Трилло, Пау Вадель.

Блестяще председательствовал на всех выступлениях глава палестинских писателей Мурад Судани. И прекрасно все организовывали его помощники.

Замечательно встречали нашего дагестанца Магомета Ахмедова. Расул Гамзатов давно известен на Ближнем Востоке, и радостно было услышать, что Магомет Ахмедов – достойный преемник своего земляка. Отличился Геннадий Иванов, прочитавший на заключительном вечере стихи, рожденные в Палестине:

 
Люди правды, справедливости и земли – это Палестина!
Люди поэзии, культуры и чести – это Палестина!
Люди красоты душевной и телесной – это Палестина!
Люди, близкие мне, родные моей России, – это Палестина!
 

О Палестина, щедрая кладовая солнца, земля радостей и страданий! Как много от тебя зависит! Нельсон Мандела говорил: «Не может быть в мире свободы, пока несвободна Палестина».

Очень много схожего меж Россией и Палестиной. Обе они многократно оклеветаны. И продолжают поливаться ложью. Мотив оболгания святого и чистого встречается в народном фольклоре разных стран. Как правило, оболганные герои, проходя через разные испытания, с честью из них выходят. Верим, так будет и с Россией, и с Палестиной.

Израиль – Палестина. Июль – август 2015 г.

Полковник-паломник

В аэропорту к нашей паломнической группе подошел моложавый, крепкий мужчина и спросил:

– Вы Тель-Авив? – И объяснил, что ему подарили путевку, показал ее.

– Да, это как раз с нашей группой.

Он зорко оглядел нас: все женщины, все в основном в годах, увидел в группе одного мужчину, то есть меня, и подошел. Мы познакомились.

Конечно, в монастырской гостинице нас поместили в один номер. Конечно, мы стали на «ты».

– Мы – братья во Христе. И если Его называем на «ты»: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй», так чего мы друг с другом будем выкать?

– Это-то конечно, – согласился он, глядя на Библию на тумбочке и на иконы в переднем углу, – но мне друзья сказали: отдых, море, экскурсии, магазины, женщины.

– Нет, брат, тут долгие поездки, стояния на молитвах, ранние вставания. А уж пляжей вообще никаких. И женщин тут нет! Тут не туристки, тут паломницы.

Он затосковал:

– Вот вляпался!

– Да ты что? Это же великое счастье – ты в центре мира, ты в Святой Земле! Я над тобой беру шефство. Неужели ты такой темный? Ты же крещеный?

– Ну как иначе, я не какой-то социопат, я русский полковник!

В автобусе мы сидели рядом. Первая поездка была в Вифлеем и очень его впечатлила. Особенно поразило благоговение, с которым все шли и прикладывались к Вифлеемской звезде. Он тоже приложился.

Вверху он потрясенно спросил:

– Так это точно здесь Он родился?

– Более чем!

– И все так и было? Подлинно?

– Все как в Евангелии. Им даже места в гостинице не было, пришли в эту пещеру. Волхвы принесли Ему золото как царю, ладан, как священнику, смирну, как простому смертному. А пастухам ангел с небес возвестил: «Слава в вышних Богу, на земли мир, в человецех благоволение». Это отсюда километра два, называется Поле пастушков, там теперь храм, заедем обязательно. Да, Павел Сергеич, все так и было.

– Да не темный я, что-то читал. Но чтобы так, все по-настоящему? Двухтомник был, «Мифы народов мира», за ним гонялись, интересный двухтомник. Лернейская гидра, Геракл, Прометей, Ахиллес, Афина Паллада. И об Иисусе Христе там много. Я и думал, миф, на грани вымысла.

– Но ты же видел, люди в церковь идут! Какой миф?

– Так есть же выражение, не помню, кто сказал: если Бога нет, надо его выдумать. Да, Вольтер.

– Да уж, не слушай его!

– Авторитет же, – возразил полковник.

– Ну уж.

– Но ведь если есть общий предмет поклонения, легче народом управлять. И Ельцин со свечкой стоял, и Горбачев. Я сильно и не вдавался. Да и когда при нашей службе? Ну, миф и миф. Даже и жить кому помогает. Кто и верит. Бабушка у меня всегда: «Господи, помилуй, Господи, помилуй». А нас-то как воспитывали? Мы же верили в светлое будущее.

– Верил? Очень хорошо. Вот ты уже в светлом будущем. Другого нет и не будет. Паша, подумай, какой же это миф – Бог воплотился от Духа Святаго и Марии Девы и вочеловечился. Он был и человек и Бог. Он и страдал как человек. Он за нас, за наши грехи, за тебя и за меня, Сам! Сам, добровольно взошел на крест. Любил людей, мог и на небесах оставаться. Пришел к нам. А что получил? Крест, гвозди, копие! Всемогущий! Всеведущий! Создавший из ничего мир. А разве не мог призвать легионы Небесных Сил? Мог!

– А почему нет?

– Спасти хотел гибнущий мир, жалел нас! И спас!

– Как?

– Смерть уничтожил!

– Как?

– Смерти нет вообще, вот как!

– Куда ж она делась? – Полковник воззрился на меня. – Да я только что на кладбище был, хоронили сослуживца. Тоже молодой, как я, тоже выперли в запас, а что он без армии? Не пережил.

– Раб Божий Павел, запомни: смерти нет! Читать будешь Евангелие, молиться – поймешь. Хорошо, скажу проще: ты помрешь или нет?

– Куда ж я денусь, конечно. Не убили, так помру.

– Нет, ты не помрешь, ты родишься в жизнь вечную. В ту, которую заработаешь, живя здесь. Или и это тебе сложно?

Полковник долго молчал. Мы уже сидели в автобусе, когда он, как-то встряхнувшись, еще раз спросил:

– Значит, все так и было? Иисус Христос родился здесь по-настоящему?

– Именно так!

– Ну тогда, – подытожил полковник, – тогда давай воспитывай!

– Ты матушку Ирину слушай.

С последних сидений мы не видели матушку Ирину, которая нас сопровождала. Она сидела к нам спиной, лицом к движению, но слышали ее проникновенный голос. Иногда она замолкала, тогда я продолжал просвещать полковника. Боясь быть занудным, говорил:

– Запомни: все в мире сложно, только одно просто – Бог. И не влезай во всякие умничанья. Теизм, атеизм, пантеизм – все это знать можно, но не нужно. Заинтересуешься – сразу начнет только голова работать, тут и гибель. Сердце, душу питай! Молись, и всё! Мы столько должны Богу, что нам за всю жизнь долги не отработать!

– А я чем должен? Конкретно?

– Жизнью ты должен, жизнью! Вон какой орел, а мог и не быть.

– Жизнью? Меня папа-мама выродили.

– Так они-то откуда взялись?

– Их тоже родили.

– А те откуда? И те, и те, и те? От живой клетки? А клетка откуда? Из какой клетки? Всякие инфузории-туфельки? Выползли на сушу, выросли до обезьян, залезли на дерево, так? Потом хвост отпал, спрыгнули на землю? Встали на лапы, изобрели книгопечатание? Мол, дошли мы от обезьяны до человека, надо дальше идти, к сверхчеловеку. Вот тебе и фашизм. От обезьяны один Дарвин произошел. Мы – от Бога. От Адама и Евы мы. А их Господь сотворил! Кто главный в мире? Кто, товарищ полковник? Главный в мире Тот, Кто жизнь сотворил. Господь Бог. – Очень внимательно вслушивался полковник в мои слова. Не возражал. – Сейчас у тебя главное в твоей биографии событие: ты – в Святой Земле. Я не первый раз, но и мне это великое счастье. Приехали мы с тобой сюда из Святой Руси. Святая Русь – Святая Земля – это одно и то же.

– Одно и то же? – спросил он. – Так зачем мы приехали?

– Почти одно и то же, – поправился я. – Тут мы за десять дней пройдем все и Господские, и Богородичные праздники. И хорошо, что начали с Вифлеема. С Его рождества. Увидим место благовещения в Назарете и где было преображение Господне, на Фаворе, богоявление на Иордане, воскресение в Иерусалиме, вознесение на Елеоне. Вдумайся! Без Бога ни до порога. Россию лихорадило именно тогда, когда она отходила от Бога. Чингисхан, Наполеон, Ленин, гитлеровское вторжение – это нам бывало для вразумления, когда Бога забывали. Давай, Павел Сергеич, к концу срока готовься к Причастию! Готовь генеральную исповедь. Вспоминай грехи от юности твоея и записывай.

– Чего их записывать, я и так помню. Я еще об сейф не ударенный.

– Куришь? Нельзя курить! Это каждение дыма сатане.

– Нельзя? Ладно, нельзя, значит, не буду, – сказал он.

И ведь в самом деле как отрезало, перестал. Сила воли у него не хромала.

В первый же день в Троицком соборе Русской духовной миссии в Иерусалиме мы купили нательный крестик (полковник непременно захотел дорогой), и я своими руками надел его на шею раба Божия Павла.

Но с ним было очень нелегко. Матушку Ирину он взял да и назвал на «ты» и Ириночкой. Он услышал, как она говорит на нескольких языках.

– Ириночка, ты и по-ихнему рубишь?

– Иначе нельзя, – улыбнулась матушка Ирина, – здесь надо знать и арабский, и английский, иврит тоже.

– Ну, ты молоток! – одобрил он.

Я оттащил его в строну и принялся вдалбливать:

– Так не смей говорить с монахиней. Она монахиня, она матушка!

– Матушка? – потрясенно спросил он. – А еще чем обрадуешь? Какая она матушка, такая молодая?.. А ты знаешь, ей идет черное. Я сразу не разглядел. Да она же красавица. И без косметики.

– Прекрати! Она монахиня!

– А еще чего скажешь?

– Еще скажу, что она старше тебя в духовном смысле.

– Ну, сказанул.

– Не ну. Вот тебе и грех – неуважение к сану.

– Она же не обиделась.

– Вспомни, на кого не обижаются. Тебе надо словесное молоко, а не твердую пищу.

– У меня зубы крепкие. Я как на какого разгильдяя только взгляну – сразу он сверху донизу мокрый. – Полковник помолчал, вздохнул. – Да, вот бы из нее жена вышла. Все ее достают, дергают, всем все объяснит, ни на кого не цыкнет. Спокойная. Всё с улыбкой. Терпеливая. А у меня жена такая дура психованная.

Очень ему понравилась матушка Ирина. Он стал ее первейшим помощником. И за стол не садился, пока все не сядут, из-за стола выходил первым, подгонял отстающих. При посадке в автобус стоял у дверей и энергично помогал паломницам.

– Ты повежливей с ними, – просил я.

– Они что, в санаторий приехали? Жир нагуливать? Это же Святая Земля, центр Вселенной. Ты же сам мне пуп Земли показал.

– Терпение вырабатывай. Пример с матушки бери.

– Слушаюсь!

Для матушки он стал незаменимым. Пересел поближе к ней. После остановок, при начале движения, она уже спрашивала:

– Все собрались? Павел Сергеевич, поехали?

– Так точно!

Паломницы группы стали его бояться. Никто никуда не опаздывал. Наша группа была самая образцовая. Никаких ЧП.

– Дисциплина, – изрекал полковник, – основа правильной жизни.

При молитвах на святых местах он стоял навытяжку, крестился истово. Отстоял и долгую утреню.

– А я-то думал, – говорил он, – что у меня ноги железные. Ты же в армии служил, знаешь. Стоишь у знамени части в штабе, не шелохнись. Два часа. Потом четыре часа отдых. Тут четыре без отдыха. Спина немеет.

– Делай поклоны глубже.

Он доверился мне, рассказал, что у него в семье дело пришло к разводу, и когда ему эту путевку подарили, он ее схватил, чтобы побыть без жены и приучить себя к жизни без нее. Честно признался, что надеялся на курортный роман.

– Думал, какое будет знакомство. А чего теряться? В поездке все мы холостые.

– А из-за чего решил разойтись?

– Ни в чем не угодишь, все ей неладно. Что бы ни сказал, все не так. А молчу – тоже неладно. Друзья зашли – морду воротит. Но главное – детей не хотела. На это она вся больная. Кто она после этого?

– Так вы по любви сходились?

– С ума сходились. Перед выпуском из училища, больше по пьянке. Да вот покажу. – Он достал бумажник. – Вишь, где она у меня, умеет прятаться: между шекелями и долларами. Красивая? Показал я тебе, дорогая, Святую Землю, а дальше живи сама. – И фотокарточку порвал, и клочки в урну бросил.

– Ты что?

– А у нас уже все равно все к финишу подошло.

– Она в церковь ходит?

– Да нет, где там, с чего? Когда патриарх бывает по телевизору, то когда и послушает.

Нам дали полдня свободных. Полковнику нужно было купить какие-нибудь сувениры.

– Надо ж отблагодарить. Может, они хотели подшутить, что купили сюда, а не на курорт. А видишь, как Господь управил. – Так и выразился.

– Ничего случайного нет, – добавил я.

Пошли по лавочкам. В них я на него даже сердился. Он торговался ужасно. Что называется, до потери пульса. Не своего, продавца. А в Иерусалиме все продавцы говорят по-русски. Почти все из России.

– Паша, ну что ты так?

– Я не жадный, а лишнее платить – дурной тон. Запомни. То есть и я могу тебя чему-то научить.

– Девочка, – говорил он полной еврейке, – мы тебя в России всему выучили, образование у нас бесплатное, а ты еще чего-то требуешь. – Обязательно много выторговывал и уходил от продавщицы довольный. Еще бы, чуть ее до инфаркта не довел. И объяснил мне: – А зачем я свои кровные буду евреям отдавать?

В гостинице читали вечерние молитвы. На ночь пили чай. Смотрели карты Святой Земли, планы Иерусалима, Назарета, Вифлеема. Я рассказывал, где что. Полковник, рассматривая карты, превращался в военачальника.

– А здесь будем? – нацеливал он палец. – А это охватим? А сюда повезут?

– Павел Сергеич, всё же по программе, с одного раза не охватить. Я вот не был в Акко, это напротив Хайфы, а надо бы: там Наполеон по морде получил, но не вразумился, полез в Россию. Но в программе Акко нет.

– Впишем. Меня матушка Ирина послушает.

Я только вздохнул.

– Давай спать.

– Вообще, знаешь, какой у меня вывод из наблюдений? – сказал он. – Порядка тут нет. – Помолчал и после паузы усилил: – Никакого! А я это терпеть ненавижу.

– Откуда ты взял?

– Я сразу на военных гляжу. Идет пичужка в зеленой форме – штаны велики, ноги в ботинках болтаются, автомат не на плече, а на сгибе локтя висит. И… курит! При оружии курит!

– У них женщины в армии служат.

– Да это-то, может, и неплохо. А парни военные стоят, тоже курят. Тоже с автоматами. Все расстегнутые, наглые. Такие, хоть что, будут в народ стрелять. Да все равно, не много они навоюют. Да, японский бог, порядка тут нет.

– Нас тут не хватает, да? Паша, не ругайся, грех. Забыл, что ли: за каждое не только бранное, но и праздное слово взыщется.

– Если «японский бог» ругательство, как тогда разговаривать? Слушай, как думаешь, патриарх знает о беспорядках в Святой Земле? Или от него скрывают?

– О каких, например?

– Ну вот в Кане Галилейской, например, наш участок есть, а его заняли и не отдают. Что это такое? – И после паузы: – А о чем бы мне таком умном завтра у матушки Ирины спросить?

Его расположение к ней было, конечно, замечено. Он же был личностью яркой. Ясно, что матери игумении донесли. И на четвертый день утром у автобуса нашу группу встречала новая сопровождающая, монахиня Магдалина. Святую Землю любящая, досконально изучившая. Полковник на первой же остановке отвел ее в сторону и допросил. И рассказал мне, что узнал. А узнал он, что у матушки Ирины новое срочное задание – дальняя поездка с группой на Синай. А это дня три.

– Сам виноват, – хладнокровно сказал я. – Ее из-за тебя туда отправили. Ты бы еще в полный голос кричал о своей любви.

Полковник заговорил с такой болью, что я поверил в его искреннее чувство:

– Да я и любви-то еще не знал! Наобум, с лету женился. Да, может, это у меня единственный шанс – создать семью. Детей же нет у меня! А я очень семейный! Мне же полста всего, и без хвостика…

– Молись! В храмах подавай о здравии жены. Венчаные? Венчайся!

– С ней? Ни-ког-да! Я сказал тебе: финиш!

– Дело твое. Но о матушке Ирине забудь!

– Забыть? А чего полегче не посоветуешь? Я запылал. Вот! – Мы стояли перед храмом в Вифании. Он истово перекрестился. А крестился он, как шаг строевой печатал. – Вот! Вот! И вот! И вот! – И упал на колени и так треснулся лбом о плиты, что площадь вздрогнула.

– Не крестись на грех. Лоб береги!

– А зачем он мне теперь?

– Напомнить тебе пословицу? Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет.

– Я лучше плиту расшибу.

Полковник даже чуть ли не курить снова начал. Но удержался. Молча сидел у окна автобуса, смотрел на пространства Святой Земли. Его крутило переживание. Иногда он даже как-то пристанывал.

Его переживание дало разрядку в его поступке, в горнице Тайной Вечери. Перед нами туда прошла группа протестантов. Мы вошли, крестясь, встали у входа и ждали. Они по команде выстроились. Их старший, видимо пастор, громко что-то рассказывал. Вскрикивал, махал руками. Конечно, о том, что здесь были собраны апостолы и на них, по предсказанию, в день Пятидесятницы, сошел Дух Святой. Рассказывал долго, наращивая вскрикивания. Матушка вполголоса переводила, что он тоже, как и апостолы, ждет приближения Духа. «Я слышу Его! Он идет! Он близко! Я чувствую Его! Да! Да! Да! Он… Он зде-есь! Он во мне-е!» И его прямо затрясло.

Через минуту-другую они уже все чувствуют. Вздевают руки и хором, то ли кричат, то ли поют.

– Но орать-то зачем? – спросил полковник матушку Магдалину.

– Не знаю. Может быть, показать, что они такие, достойные Духа Святаго.

– Матушка, – попросил полковник. – Можно я его спрошу? Переведите ему.

Воодушевленные протестанты выходили. Полковник резко тормознул их старшего. Взял за пуговицу.

– Ты чего в таком святом месте орешь? Ты что, апостол? Какой тебе Дух Святой?

Протестант мгновенно вспотел. Матушка торопливо говорила ему: «Ай эм сори, ай эм сори!» Тот, прикладывая руку к груди и торопливо огибая полковника, говорил: «О’ кей, о’ кей». Их группа освободила горницу Тайной Вечери.

– Ну, Павел Сергеевич, ну, ревнитель нравственности, что ж вы так? – выговорила матушка Магдалина полковнику. – Это ж мог быть скандал международный. Я прямо еле живая.

– С ними только так, – четко ответил полковник. – Святая Земля, понимаешь, а они орать.

Я поддержал возмущение полковника: очень уж показушно молились. Моя поддержка улучшила его настроение.

– Еще бы! Да и матушка Ирина меня бы одобрила.

– Ну снова да ладом! Забудь о ней! Говорю по складам: за-будь! Ты человек сильной воли. Забудь. У тебя, внуши себе, хорошая жена.

– Хорошая? С чего ты взял? Тебе б ее, ты б ее давно убил!

– Молись, будет хорошая. Ты русский мужчина! Русский мужчина верен жене! Единственной! Усвоил? И у русской жены единственный муж.

– Это в теории. А как на практике достичь? Тебе хорошо, ты уже старик. А я еще кровокипящий.

Мы готовились к отъезду. Полковник очень страдал, пошел в канцелярию узнать, когда вернется группа с Синая. Сказали, что уже вернулась. Полковник рванулся увидеть матушку Ирину, но ему сообщили, что мать игумения сразу послала ее сопровождать новую группу.

– Вот ведь какая Салтычиха! – возмущался полковник. – Да тут хуже, чем в армии!

– Не хуже, а лучше.

– Даже маршрута не сказали. А то бы я рванул на такси.

– Паша, опять двадцать пять?

– Можно, я одну сигаретку выкурю?

Думаю, в наступившую ночь он выкурил не одну сигарету. Аж лицом потемнел. Среди ночи поднял меня и объявил, что не полетит в Москву, а поедет в Русскую миссию и будет просить оставить его в Святой Земле.

– Прямо сейчас. Пусть хоть куда приспособят. Хоть в тот же Хеврон. Или Иерихон. Я их пока не выучил, путаю. Но везде же работы невпроворот. А я мужик рукастый. Что по технике, что по дереву, печку могу сложить. Русскую. Камин. Все могу. И матушка Ирина когда туда группу привезет.

– Ой Паша, Паша! Трудничество оформляется в Москве. Конечно, ты по всем статьям подходишь. Тогда уж лучше вообще в монахи готовься. Сколько монахов из военных: Александр Пересвет, Андрей Ослябя, Игнатий (Брянчанинов), Варсонофий Оптинский. Только оставь ты эти свои завихрения с любовью. Дай ты ей спокойно жить.

– А кто не дает? Сама будет решать. Она вернется, все равно ее увижу. Объяснюсь! Она же России нужна. Дети будут. Я детей больше всего люблю. Ты ж видишь, Россия чернеет, рождаемость русская падает. Она поймет. Да и чувствую, нравлюсь ей. Разве криминал, что я, как мужчина, имею право на семейное счастье? Имею? Чего ты молчишь? В Тивериаде на озере она со мной как с человеком поговорила. И смотрела не как монахиня. Как девушка обычная. А в Бога она может и так верить. Да и я. Бабушка, помню, говорила: «Паша, больно ты жалостливый, священником будешь». А жизнь-то в военные вывела. Но там тоже, везде же бывал – попадешь под обстрел, жмешься к земле, и только одно: «Господи, Господи! Господи, Господи!» Я не от Бога ее оттягиваю, я ее полюбил. Впервые!

– Паша, перетерпи. Как налетело на тебя, так и отлетит.

– Нет, отец, ты что? С мясом не оторвешь.

И опять он маялся, опять не спал. Выходил на улицу, возвращался, стоял на коленях у икон. А утром заявил:

– Нет, жизнь моя или с ней, или никак.

И в самом деле случилось событие из ряда вон выходящее: паломник-полковник с нами обратно не полетел. Дальнейшую судьбу его я не знаю. А интересно бы в старых, добрых традициях православной прозы закончить рассказ о полковнике тем, что вот приехал я недавно в дальний монастырь, встречаю седого монаха, узнаю в нем героя моего рассказа и спрашиваю:

– Помните ли вы, отец игумен, матушку Ирину?

– Я Бога помню! – отвечает он. – Ты смотри на службу не опаздывай. Тут у нас не армия, тут дисциплина.