<…> Надо крепко-крепко задуматься над собой… Враг души нашей ничего так не опасается, как нашего размышления о себе, потому что это приводит к исправлению жизни. Надо с особой отчетливостью представить себе, что всякий день мы подходим все ближе и ближе к смерти, к суду и вечности. Никто не знает дня своей кончины. Смерть может сразить нас внезапно, сегодня же, вот сейчас же, сию минуту… Что тогда? Ах… страшно бывает, когда подумаешь, когда хорошо размыслишь об этом…
Жизнь ведь не игрушка! Игрушку можно заменить, а жизнь дается нам один раз. Каждое мгновение день за днем уносится в вечность, и прошлое для нас невозвратно. С какой же осторожностью надо прожить свой век, чтобы потом не пришлось сожалеть о прожитом, чтобы не пришлось раскаиваться в своих делах – за гробом… Такое позднее раскаяние только увеличивает страдание и муку. <…>
Если бы Господь был только правосудным, то он казнил бы грешника немедленно, во время самого греха, но Господь любвеобильный, по Своему человеколюбию и милосердию Он милует грешника; долго терпит и ждет его обращения, ждет покаяния, ждет исправления. <…>
Святому апостолу Павлу было видение, как на грешных людей жаловались Господу и небесные светила, и океан, и земля, готовая заживо поглотить грешников; он слышал их стоны и просьбу, чтобы Господь повелел им уничтожить грешников, но Господь им отвечал: покаяния жду! <…>
<…> Святое Таинство Покаяния есть купель, в которой грешник очищается для неба. При крещении мы рождаемся водою и Духом Святым, при покаянии мы возрождаемся слезами и Духом Святым. <…> Всем нам хочется спастись, но мало кто думает и по-настоящему заботится о своем спасении. В раю всем хочется быть, а трудиться и принести добрые плоды для своего спасения всем в тягость.
Вот поэтому-то дело спасения и не подвигается вперед. Мало кто быстро возрастает духовно, желание спастись у многих так и остается желанием, на словах… А Господу не слова нужны, а дела! <…>
…От сознания своего негожества человек не должен падать духом, тяготиться и унывать. Христос говорит: «Приидите… и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем…» (Мф 11, 28–29). Смиренный человек легко приобретает все другие добродетели, а без смирения святость переходит в прелесть, и все подвиги совершаются ради тщеславия. Избави, Господи! Сущность гордости – замкнуться для Бога, а сущность смирения – дать Богу жить в себе. Это значит прислушиваться к голосу Божию и исполнять Его святую волю. Что соль для пищи, то смирение для добродетели. Смирение и одно может ввести нас в Царство Небесное, хотя и медленно, а добрые дела без смирения не спасают душу, а дарования без смирения могут даже погубить ее. <…>
Как гордый человек не видит в себе гордости, так и смиренный человек не замечает своего смирения, и даже более того, чем больше добродетелей приобретает смиренный человек, тем больше он смиряется, тем худшим и ничтожнейшим видит себя в собственном мнении. Святые Отцы это объясняют тем, что чем больше добродетелей приобретает душа, тем она чище становится и тем больше света в ней, поэтому духовными очами душа видит в себе при Божественном свете самые малые и ничтожные грехи, как телесными очами в ярких лучах солнца замечают мельчайшие соринки и пыль. Но поскольку чем чище и светлее душа, тем она ближе к Богу, то ей страшно становится за себя, за свое недостоинство. Она жаждет еще большей близости и общения с Богом и потому скорбит, что грехи ее (эта пыль и соринки) отдаляют от Бога, и душа казнит себя постоянным, непрерывным покаянием, пока, наконец, не приобретет мира и успокоения в Боге. Смиренный человек радуется поношениям и скорбит, когда его хвалят.
<…> Был у меня духовный друг А. С. Он был очень высокой жизни, но всячески старался скрыть это от всех. А Господь открыл его людям, и многие приходили к нему за советом. Когда обращались с ним просто, без особых знаков уважения, тогда он принимал охотно, а когда обращались с ярко выраженным подобострастием и тем более когда начинали хвалить и прославлять его, тогда он с горячностью начинал кричать на них, делал вид, что гневается, раздражается… Брови нахмурит, да еще и кулаком по столу стукнет.
– Лицемеры! – закричит, – вы что, хотите в гроб меня вогнать?… Кто я вам? Что я вам? Я грешнее вас в десять раз!
А потом смягчится и скажет тихо:
– Ну ладно. Простите меня. Давайте помолимся, только прислушивайтесь, какое вам будет внушение.
После совместной молитвы открывают ему свои помыслы и чувства, какие были во время молитвы, а он, бывало, разъясняет, что к чему. Так он учил распознавать голос Божий и Его святую волю.
Наедине я однажды спросил его: «Разве грубость такая на пользу тебе и им?» Он ответил: «Не смущайся, прошу тебя… Иначе нельзя… Очень трудно бороться с самоценом, когда вокруг все ублажают. Один тщеславный помысл – и все пропало… Благодать уйдет! Я уж собирался скрыться, да некуда… Вот и решил испытать этот метод. Слава Богу! Стали редко хвалить, а то ведь было невыносимо… А мой крик Господь не вменит во грех, потому что в душе я не теряю мира и любви к ним, а если они осудят меня, то Господь простит им этот грех за мои молитвы: они ведь грешат по неведению. Ну подумай сам: зачем мне знать те случаи, когда Господь сотворит чудо милосердия Своего с кем из них? Ведь приписывают-то все мне!
Как хитро враг подходит!.. Господь исцелил Петра, а Петр, вместо того чтобы в благодарность Богу заказать литургию, отслужить молебен, поставить свечи, щедрой рукой помочь нуждающимся и болящим, помириться с врагами… да разве все перечислишь, чем бы он мог, по мере своих сил и возможностей, возблагодарить Господа Бога! И вот вместо благодарности Богу он старается меня отблагодарить. Распускает слух, будто я его исцелил… Это я-то! – прах и пепел… А люди верят: почитают, ублажают, превозносят. Какое неразумие! – Бога подобает превозносить, а они превозносят меня; Бога подобает благодарить, а они благодарят меня. Помолись за меня». Я решил рассказать… о нем… потому что А. С. – это воплощенное смирение. Он действительно имел дар исцеления, и по его молитвам Господь исцелял болезни людей, но сам о себе искренне был самого низкого мнения. Себя же считал проводником только и рабом в служении Богу и ближним. Он был незлобив, как дитя.