Глава 3
Жизнь, ставшая «житием»
(страницы Дневника монахини Надежды – келейницы отца Афиногена)

О свидетельнице последних лет жизни старца – монахине Надежде

Монахиня Надежда приехала в город Печоры в 1967 году из Йошкар-Олы еще мирянкой – совсем молодой девушкой Катей Бакшаевой. Будучи почти безнадежно больной (инвалид I группы с диагнозом: «Ревматизм – активная форма, постоянно рецидивирующий эндомиокардит с нарушением кровообращения»), она уже не надеялась на выздоровление. Врачи говорили, что жить ей осталось совсем недолго. И вот, подойдя однажды под благословение к отцу Афиногену Екатерина вдруг услышала: «А тебя я к себе возьму».

Как рассказывает в своих записках монахиня Надежда:

«Я остановилась тогда в недоумении, но не придала его словам особого значения, зная свое состояние. А батюшка продолжал: “Тебя отчитывать не надо, в тебе беса нет – это у тебя телесная болезнь. Господь поможет, будем Его просить, только ты в больницу не ложись”.

Я спросила: “Батюшка, а как же без пенсии быть?” Он ответил: “Она тебе не понадобится. Ходи ко мне: помогать будешь, самовар греть, уборку делать”. И стала я к батюшке ходить ежедневно, даже воду ношу из колодца, дрова несу, а то и чайник не могла поднять. И не заметила, как мне стало легче. Соседку, с которой я приехала, уже три месяца как проводила домой. Живу одна. Батюшка говорит: “Переезжай сюда совсем”. Но я не хотела, думала, как же так, ведь я собираюсь умирать. А батюшка говорит: “Мы с тобой еще поживем”. Ездила я домой, но ненадолго; покоя себе не находила: еду снова в Печоры, к своему батюшке. Бывало, подхожу к его дверям, а он дверь и открывает. Я спрашиваю: “Батюшка, куда вы?” А он отвечает: “Тебя встречаю. Еще вчера знал, что ты едешь”».

Монахиня Надежда рассказывает, что после того, как она стала келейницей у старца, как только с ней делался приступ, батюшка благословлял ее, и ей тотчас же становилось гораздо легче. Возле старца монахиня Надежда находилась почти неотлучно около 12 лет, до самой его смерти в 1979 году. То было трудное для нее время. Старец постепенно становился все слабее, часто и подолгу болел. Иногда ей уже казалось, что вот-вот грядет его смертный час… И все же, по собственному признанию матушки Надежды, это были лучшие годы ее жизни.

«Я всегда бывала удивлена, – пишет она в своем Дневнике, – его любовью к людям и думала: откуда у него столько любви? Или он родился таким, или он приобрел эту любовь?»

Иногда столь доброе расположение старца к ближним проявлялось, как поначалу представлялось келейнице, по самым пустяковым поводам. Но старец постоянно учил ее, что в отношениях со страждущими людьми «пустяков» не бывает.

И вот однажды ей привелось быть свидетельницей такого случая:

Приходит раз к отцу Афиногену старушка, плачет: «Батюшка, батюшка, горе у меня, что делать? Есть у меня петушок, и петушок этот ослеп! Может, помолишься, чтоб он прозрел?»

Ну, думаю, и с какой же чепухой к старцу пристают… А он, гляжу, уже со старушкой сел и ее утешает. И так ему ее жалко стало, что уж и он с нею рядом плачет. Вот, думаю, два чудака из-за такой малости слезы льют… Потом, когда та ушла, я и говорю: «Да о чем тут и скорбеть-то? Подумаешь, петух ослеп! Его головой в горшок и на печь – да и дело с концом, а ты, батюшка, еще с нею убиваешься».

А он в ответ: «Что ты говоришь?! Ведь у нее действительно горе; ведь у нее больше никого нет – один только этот петушок и есть. Как же ей не посочувствовать, как же ее не утешить? Любовь – что в большом, что в малом – все одно любовь!»

Однажды отец Афиноген, взяв ножницы, вынул из шкафа свои подрясники и принялся их портить, вырезая клинья материи на бедрах и распарывая рукава. Затем старец заставил келейницу перешивать эти подрясники, да так, что сам еле-еле смог надеть их, настолько они стали ему узки.

На сетования же и возражения Надежды отец Афиноген только отвечал: «Надо же тебе учиться шить». И действительно, когда старец умер, для нее началось по-житейски нелегкое время: ей, инвалиду, нужно было как-то прокормиться. И тогда ее основным заработком в то время стало именно шитье: отец наместник вспомнил о рассказах старца, как хорошо шьет его келейница, и благословил монахиню Надежду заниматься при монастыре пошивом и ремонтом облачений. Это дало ей возможность иметь средства к существованию и в то же время остаться при Псково-Печерской обители рядом с могилой дорогого духовного отца.

Отец Афиноген очень любил свою помощницу и так привык к ней, что даже в ее отсутствие как бы «сопровождал» силою своей мысли. Как рассказывала матушка Надежда, она однажды уехала в Йошкар-Олу, чтобы продать квартиру и перевезти вещи в Печоры, а старец остался на попечении другой женщины.

И вот, сидя в келье, он вдруг ей сказал: «А матушке-то нашей холодно. Ой, как она замерзла!» Спустя некоторое время отец Афиноген добавил: «Ну вот, наполовину сшила». И еще погодя заметил: «Она раздает, а они и рады». Все три высказывания старца имели под собой реальное жизненное основание и являлись своеобразным комментарием к тому, что происходило с монахиней Надеждой в Йошкар-Оле.

Келейница батюшки отправила тогда всю свою теплую одежду в грузовом контейнере в Печоры, поскольку дни были достаточно теплые. Но как раз в тот момент, когда батюшка говорил о холоде, Надежда стояла на автобусной остановке в одном летнем платье. Вдруг резко похолодало, пошла снеговая крупа, и она действительно сильно замерзла. Затем старец, как оказалось, говорил о подряснике, что шила себе келейница и для которого она не смогла купить материю на подкладку: наполовину сшив подрясник, монахиня Надежда не смогла продолжить работу.

Далее говоря: «Она раздает, а они и рады», отец Афиноген как бы сам являлся свидетелем того, как его келейница раздавала соседям вещи, которые не могла увезти с собой в Печоры: в контейнере для них просто не хватило места.

Еще при жизни отец Афиноген спрашивал келейницу: «А что, испугаешься, если после смерти явлюсь?» Матушка Надежда отвечала ему, что «нет, не испугается». И вот она вдруг увидела старца Афиногена во время богослужения в алтаре Успенского храма. Батюшка, одетый в монашеское облачение, подошел к престолу, глянул на келейницу сквозь отверстые Царские врата, благословил и, отойдя в сторону, сделался невидим.

И в болезнях, и в житейских скорбях ни старец, ни его келейница никогда (как это можно видеть на страницах Дневника) не утрачивали упования на великое милосердие Божие, всегда стремясь лишь к той единственно непреходящей радости о Духе Святом, что запечатлена в евангельских словах: «…радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк. 10, 20). Эта сокровенная, но неизменная радость пребывания в Боге, которую по Своему благоволению Господь «утаил… от мудрых и разумных и открыл младенцам» (Лк 10, 21), постоянно ощущается во многих записях инокини Надежды.