Еще до того, как тревожные известия с внешних фронтов и из Вандеи достигли Парижа, в столице Франции уже было неспокойно. Революция вызвала затяжной кризис в экономике. Производство падало. Безработица росла. Ассигнаты быстро обесценивались. Цены ползли верх. Городские низы оказались на грани голода. Работники физического труда – суровые мужчины в коротких куртках-карманьолах и длинных брюках, из-за чего их называли санкюлотами, то есть «не имеющими culotte», поскольку в отличие от буржуа они не носили чулки и короткие панталоны, называемые этим именем, – всё внимательнее начинали прислушиваться к радикальным агитаторам, прозванным «бешеными». Так именовали ряд маргинальных представителей просвещенной элиты, пытавшихся говорить от имени плебса. Конституционный священник Жак Ру, его соратники Жан Франсуа Варле, Теофил Леклерк, Клэр Лакомб были выходцами из средних слоев города. Однако, ссылаясь на интересы бедноты, они отчасти предлагали вернуться к государственному регулированию торговли, применявшемуся при Старом порядке для предотвращения слишком больших перепадов цен, отчасти шли еще дальше, предлагая репрессировать спекулянтов, а заодно и всех подозрительных.

24–26 февраля 1793 года в Париже произошли массовые беспорядки. Толпы бедняков громили и грабили бакалейные лавки, вынуждая торговцев продавать товары первой необходимости по фиксированным и доступным для народа ценам. Считается, что немаловажным фактором, побудившим плебс к подобного рода действиям, стала агитация «бешеных».

Пришедшие в начале марта новости о наступлении принца Кобурга заставили вспомнить о летних страхах предыдущего года, когда Париж, обмирая от ужаса, ждал прихода герцога Брауншвейгского. Революционные активисты поспешили воспользоваться смятением горожан и 9–10 марта попытались поднять их на восстание, призывая расправиться с «торговцами-спекулянтами» и теми депутатами, кто во время суда хотел спасти короля от казни. Однако ни большинство секций Парижа, ни влиятельный Якобинский клуб этого призыва не поддержали. Зачинщикам удалось собрать лишь три сотни сторонников, из-за чего все ограничилось лишь разгромом редакций двух жирондистских газет.

Однако подобное движение оживило воспоминания о том всплеске ярости низов, что полугодом ранее вылился в сентябрьские убийства. Чтобы предотвратить повторение чего-то подобного, депутаты поспешили утвердить монополию государства на применение насилия к политическим противникам. 10 марта 1793 года, по предложению Дантона, Конвент учредил чрезвычайный уголовный суд для рассмотрения дел такого рода в рамках ускоренной процедуры. В дальнейшем этот суд получит название Революционного трибунала.

Шедшие в те дни чередой известия о поражениях армий Республики в Бельгии, на Рейне и в Вандее способствовали дальнейшему нагнетанию обстановки. Новость же об измене Дюмурье и вовсе произвела эффект разорвавшейся бомбы. Жирондисты и монтаньяры принялись наперебой обвинять друг друга в потакании генералу-предателю. Сторонникам Горы это удалось лучше, и они смогли несколько ослабить позиции своих оппонентов. Когда 5 апреля 1793 года Конвент по инициативе Барера учредил Комитет общественного спасения – орган управления внешней и внутренней политикой в сложившейся чрезвычайной ситуации, в его составе не оказалось ни одного жирондиста. Из девяти членов Комитета двое (Дантон и Жан-Франсуа Делакруа) принадлежали к монтаньярам, семеро – к Равнине.

Правда, жирондисты сумели отыграться на другом направлении. После бегства герцога Шартрского вместе с Дюмурье к австрийцам Конвент 7 апреля принял декрет об аресте остававшихся на свободе членов семьи Бурбонов, включая Филиппа Эгалите. На сей раз монтаньяры не стали защищать своего коллегу, чтобы вместе с ним не скомпрометировать и себя самих.

Развивая этот успех, жирондисты 12 апреля провели декрет о предании суду Революционного трибунала самого Марата. Неделей ранее этот лидер монтаньяров, председательствуя в Якобинском клубе, подписал призыв якобинцев к аффилированным обществам добиваться в первичных собраниях избирателей отзыва «апеллянтов» – депутатов, призывавших в ходе суда над королем апеллировать к мнению народа и таким образом пытавшихся спасти жизнь Людовику. В ходе поименного голосования 226 депутатов поддержали обвинение против Марата, 93 высказались против, 47 воздержались. Неблагоприятный для монтаньяров исход голосования отчасти стал результатом того, что многие депутаты этой «партии» ранее отбыли в миссии для проведения на местах набора в армию 300 тысяч рекрутов.

Оказавшись под столь мощным прессом оппонентов, монтаньяры обратились за помощью к своим союзникам «слева» – Коммуне Парижа и секционным активистам. 15 апреля представители секций и муниципалитета подали петицию с критикой 22 ведущих жирондистов. Петиционеры предложили Конвенту довести их мнение до сведения избирателей в провинции, чтобы те сами отозвали «недостойных» представителей.

В действительности же жирондисты с их курсом на стабилизацию обстановки имели на местах достаточно широкую поддержку. Радикальные элементы, на которые стремилась опираться Гора, составляли повсюду относительно небольшое меньшинство. Однако это меньшинство было чрезвычайно активным и умело действовать консолидированно. В столице же оно и вовсе держало в своих руках основные рычаги управления: Коммуну, национальную гвардию, руководство секциями и… Революционный трибунал. Последнее выяснилось 24 апреля, когда трибунал после сугубо формального допроса полностью оправдал Марата. Толпа с триумфом внесла трибуна на руках обратно в Конвент.

Пытаясь успокоить санкюлотов, чья протестная активность во многом провоцировалась неуклонным ухудшением экономической ситуации и непрестанным ростом дороговизны, Конвент 4 мая принял декрет о максимуме – ограничении цен на хлеб. Тем самым было выполнено одно из главных требований «бешеных».

Во второй половине мая жирондисты развернули наступление на Коммуну, стремясь лишить Гору ее наиболее сильного союзника. 18 мая Гаде при поддержке коллег по «партии» убедил Конвент создать комиссию для расследования действий Коммуны, направленных против общественного спокойствия. Новый орган получил название «Комиссия двенадцати». В ее состав вошли только жирондисты и умеренные депутаты.

Уже 24 мая Комиссия двенадцати постановила арестовать за подстрекательские призывы журналиста Жака Рене Эбера, являвшегося также заместителем прокурора Коммуны. Это был весьма примечательный персонаж. Сын ювелира, он предпочел отцовскому ремеслу изучение юриспруденции, но затем бросил и ее, пустившись в погоню за призрачной славой литератора. Перед Революцией Эбер в полной мере вкусил все «прелести» пребывания на литературном дне, пока, наконец, не получил место контролера контрамарок в театре. Революция открыла для него поприще политической журналистики, на котором он быстро преуспел. Его газета «Папаша Дюшен», обсуждавшая политические проблемы псевдонародным, грубым языком, приобрела большую популярность. Именно за статьи в ней Комиссия двенадцати и постановила арестовать автора. Тем же вечером аналогичное решение приняли и в отношении Варле, одного из лидеров «бешеных».

25 мая Коммуна выразила Конвенту протест и потребовала освобождения Эбера. Председателем в Конвенте в тот день был Максимен Инар, провансальский предприниматель, один из наиболее активных жирондистов. В ответ на ремонстрацию Коммуны он не нашел ничего лучшего, как угрожающе заявить, что если та попробует покуситься на национальное представительство, то Париж будет уничтожен без следа. А ведь не прошло еще и года с тех пор, как аналогичная угроза со стороны герцога Брауншвейгского привела к самым трагическим последствиям. Таковых и теперь не пришлось долго ждать.

Слова Инара вызвали широчайшее возмущение парижан. 26 мая прошла уличная манифестация в защиту Эбера. 27 мая Марат потребовал в Конвенте упразднить Комиссию двенадцати как врага свободы. Заседание, вылившееся в шумное и скандальное выяснение отношений между «партиями», затянулось. Уже глубокой ночью, когда уставшие жирондисты разошлись по домам, монтаньяры убедили Равнину проголосовать за предложенный Делакруа декрет: Комиссия двенадцати ликвидировалась, арестованные ею активисты освобождались.

На следующий день, 28 мая, жирондисты потребовали отмены незаконного, по их мнению, декрета о роспуске Комиссии двенадцати. Им удалось добиться постановки вопроса на поименное голосование, в результате которого комиссия была восстановлена. В тот же день секции при поддержке монтаньяров начали готовить восстание. 30 мая появился руководящий центр движения – Комитет девяти, куда вошли секционные активисты. Наиболее известным из них был все тот же Варле.

31 мая парижане проснулись от звуков набата в половине четвертого утра. Плохо соображая спросонья, люди высыпали из домов. Назначенный Комитетом девяти новый главнокомандующий национальной гвардии, бывший налоговый клерк Франсуа Анрио, приказал барабанщикам бить сбор. Видя десятки тысяч национальных гвардейцев, заполнивших улицы города, к руководству восстанием присоединилась и Коммуна. В конце концов отряды национальной гвардии окружили Конвент и направили на него орудия. Представители Коммуны потребовали роспуска Комиссии двенадцати и предания суду 22 жирондистов. Однако депутатам удалось успокоить народ, основная масса которого плохо понимала причину всего этого переполоха, и дело ограничилось ликвидацией Комиссии двенадцати.

Гора родила мышь. Разочарование в таком исходе восстания испытывали и монтаньяры, и Коммуна, и секционные активисты. Весь день 1 июня столичные власти продолжали держать национальную гвардию под ружьем, пока вожди движения договаривались между собой о дальнейших действиях. К вечеру повстанческий комитет приказал арестовать Клавьера и Ролана. Последнего дома не оказалось, поэтому арестовали его жену. Анрио получил от комитета задание опять выводить поутру батальоны национальной гвардии.

2 июня все повторилось. Барабаны ударили сбор, колонны национальной гвардии проторенной дорогой двинулись к Конвенту и опять осадили его, взяв национальное представительство под прицел артиллерийских орудий. Петиционеры Коммуны потребовали арестовать депутатов-жирондистов. Толпа, заполнившая зал заседаний, оказывала давление на депутатов, выступавших в прениях. Национальные гвардейцы блокировали выходы. Депутаты возмутились: «Конвент несвободен!» Барер предложил коллегам выйти на улицу, дабы убедиться, что никто не хочет чинить насилие над национальным представительством. Но дальше сада народных представителей не выпустили. Анрио отдал приказ: «Канониры, к орудиям!» Члены Конвента, опустив головы и пряча друг от друга глаза, чувствуя свою беспомощность перед столь откровенным насилием, поплелись обратно в зал. Кутон не покидал своего места, так как к этому времени ноги у него уже окончательно отнялись из-за болезни и ходить он просто не мог. Однако, когда вернувшиеся депутаты расселись по местам, он с язвительной улыбкой нанес решающий удар: «Теперь же, когда вы признаете, что свободны в принятии решений, я требую уже не просто обвинительного акта против 22 изобличенных депутатов, но, учитывая, что общественное мнение решительно высказалось против них, я предлагаю арестовать их…» Верньо в сердцах воскликнул: «Кутон жаждет, дайте ему стакан крови!» Но воля депутатов Болота уже была сломлена, и они покорно проголосовали вместе с Горой за декрет об аресте 29 жирондистов. Власть в Конвенте перешла к монтаньярам.