На первый взгляд, у французов к началу военных действий на руках имелись все козыри. Три подготовленные Нарбонном армии обладали по меньшей мере двукратным численным превосходством над противостоявшими им силами австрийцев и возглавлялись опытными военачальниками.

Командующий Северной армией, маршал Франции Рошамбо, имел славу победителя англичан в Войне за независимость североамериканских колоний. Именно его экспедиционный корпус при содействии отрядов Джорджа Вашингтона заставил капитулировать английскую армию в Йорктауне, решив тем самым исход войны.

Во главе Рейнской армии стоял Николя Люкнер. Уроженец Баварии, он за свои 70 лет успел послужить не только родине, но также Соединенным провинциям и Ганноверу. Прославился же он как прекрасный военачальник на Семилетней войне в составе прусских войск Фридриха II. Однако сразу после той войны он перешел на французскую службу и безупречно нес ее в течение почти тридцати лет, за что и удостоился маршальского звания. Именно ему Руже де Лиль посвятил свою «Песню Рейнской армии», которая вошла в историю под именем «Марсельезы».

Командование Центральной армией доверили генералу Лафайету.

Впрочем, объявить войну оказалось проще, чем ее вести. Революция разложила французскую армию. Солдаты не доверяли офицерам и генералам. Субординация соблюдалась из рук вон плохо: командиры не имели никакой уверенности в том, что подчиненные выполнят их приказы. Боевой дух и моральное состояние французских войск находились в плачевном состоянии. И все же Дюмурье, игравший в правительстве главную роль, требовал немедленного наступления, полагая, что, как только французские войска вступят на территорию Австрийских Нидерландов (Бельгии), местные жители немедленно восстанут против императора.

Планы эти оказались утопией. Проблемы начались с первых же дней. Уже 28 апреля, когда дивизия генерала Бирона, тоже героя войны в Северной Америке, наткнулась под Монсом на передовые австрийские части, французские солдаты при первых же выстрелах бросились наутек с криком «Нас предали!» и бежали без остановки до Валансьена. На следующий день под Турне ситуация повторилась с еще более тяжкими последствиями. Войска генерала Диллона, еще одного героя войны с Англией, при встрече с австрийцами не только побежали до самого Лилля, крича о предательстве, но и по пути ранили своего генерала. В Лилле они выместили страх и ярость на встретившемся им полковнике инженерных войск. Его повесили на стене, а затем разрубили тело на части. Прибывшего следом раненного Диллона солдаты закололи штыками, после чего бросили в костер.

Военные неудачи усилили разброд и шатание во французском обществе. Законодательное собрание постановило наказать убийц генерала Диллона, но Робеспьер и кордельеры потребовали их оправдания. Командующие армиями и Дюмурье так и не смогли договориться между собой относительно военных планов, и в мае 1792 года Рошамбо сложил свои полномочия. На фронте наступление французов заглохло, практически не начавшись. Австрийцы и пришедшие к ним на помощь пруссаки беспрепятственно наращивали силы, готовясь перехватить военную инициативу. Бельгийцы же так и не восстали, обманув надежды французских революционеров.

Чтобы отвлечь внимание общества от плачевной ситуации на фронте, революционеры вновь начали охоту на внутренних врагов. 27 мая 1792 года Законодательное собрание по предложению министра Ролана, поддержанного жирондистами, приняло новый закон против неприсягнувших священников. Отныне их предписывалось высылать в Гвиану – южноамериканскую колонию Франции, которую за губительный климат называли «сухой гильотиной», – или сажать в тюрьму, если того потребуют двадцать активных граждан. А уже 8 июня Собрание постановило создать под Парижем лагерь для 20 тысяч федератов – национальных гвардейцев из разных департаментов, которые должны были прибыть в столицу для празднования годовщины 14 июля. Жирондисты планировали использовать их как военную силу в борьбе против монархии. Король наложил вето на оба закона и отправил жирондистское правительство в отставку, назначив новыми министрами фельянов.

18 июня в Собрании было зачитано присланное из армии письмо Лафайета, в котором тот приветствовал отставку министров и обрушился с нападками на воцарившуюся в Париже «власть клубов», подменивших собою закон. Он призвал также к укреплению конституционного порядка и, соответственно, власти конституционного монарха. Выступление Лафайета вызвало взрыв негодования у республиканцев всех мастей, развернувших в печати кампанию с обвинением его в подготовке военного переворота.

20 июня революционные активисты парижских секций (районов) организовали манифестацию в честь годовщины Клятвы в зале для игры в мяч. Вывести на улицы им удалось немногих: восемь тысяч для более чем полумиллионного Парижа были каплей в море. Однако в ограниченном пространстве они создавали ощущение огромной толпы. Таким пространством сначала стало Законодательное собрание, заседавшее в Манеже Тюильри, после посещения которого манифестация направилась в королевскую резиденцию Тюильри. Охрана сопротивления не оказала, и толпа ворвалась во дворец. Людовик XVI вышел к манифестантам, чтобы предотвратить эксцессы, и оказался в их плотном окружении. Они несколько часов удерживали его, в грубой форме требуя вернуть к власти жирондистов и снять вето с законов. Обычно робкий и неуверенный, когда речь шла о принятии решений, король умел проявить упорство, когда его пытались к чему-либо принудить вопреки его воле. За эти несколько часов он позволил, чтобы парижанки надели ему на голову красный фригийский колпак, ставший во время Революции символом свободы, и выпил с ними вина за благополучие нации, но отказа от вето им у него вырвать так и не удалось. Наконец прибывший в Тюильри мэр Парижа Петион сумел вызволить монарха из рук его не слишком любезных подданных.