«Армия» эмигрантов
К осени 1791 года на восточной границе Франции были сформированы несколько вооруженных соединений из покинувших Францию дворян, многие из которых служили до Революции в королевской армии и имели опыт участия в боевых действиях. Из них самым известным, хотя изначально и не самым многочисленным, была так называемая армия Конде.
Возглавлял ее престарелый Луи-Жозеф де Бурбон, восьмой принц Конде. Один из самых знатных аристократов страны, потомок Людовика Святого и Великого Конде, знаменитого полководца Людовика XIV, крестник короля и королевы Франции, он с трех с половиной лет занимал должность Главного распорядителя королевского двора – одну из самых важных придворных должностей. Прославившись отвагой на полях сражений Семилетней войны, Конде лучше, чем кто бы то ни было, подходил на роль предводителя вооруженных отрядов эмигрантов.
Однако его армию счесть таковой можно было лишь с очень большой натяжкой. Она не имела в достаточном количестве ни оружия, ни снаряжения и на деле не представляла собой сколько-нибудь реальной военной силы. Шатобриан впоследствии вспоминал:
Армия принцев состояла из дворян, поделенных по провинциям и служивших в качестве простых солдат: дворянство возвращалось к своим истокам и к истокам монархии в то самое время, когда близился конец и этого дворянства, и этой монархии, так старик возвращается в детство. ‹…› Армия обычно состоит из солдат примерно одинакового возраста, одного роста и схожей силы. Наша была совсем иной, беспорядочным объединением людей зрелых, стариков и спустившихся с голубятни детей, говоривших на нормандском, бретонском, пикардийском, овернском, гасконском, провансальском, лангедокском наречиях. Отец служил рядом с сыном, тесть – с зятем, дядя – с племянником, брат – с братом, кузен – с кузеном. В этом ополчении, каким бы смешным оно ни казалось, было нечто трогательное и достойное уважения, поскольку люди руководствовались искренними убеждениями; оно выглядело так же, как древняя монархия, и давало возможность в последний раз взглянуть на тот мир, которого уж более нет. Я видел старых дворян, с суровыми лицами, седых, в потрепанной одежде, с мешком за спиной, с ружьем над плечом, еле идущих, опираясь на палку, а под руку их поддерживал один из их сыновей. ‹…› Все это бедное войско, не получавшее ни су от принцев, воевало за свой счет, в то время как декреты продолжали его разорять и отправлять в застенки наших жен и матерей…
Подобное военное соединение играло в основном чисто символическую роль, олицетворяя собою идеал «истинно королевской» армии, альтернативной той, что осталась во Франции и «предала» своего короля. Точно так же эмигрантский двор графа Прованского символизировал альтернативу находившемуся «в плену» двору Людовика XVI. Однако, несмотря на свой во многом символический характер, исходящая из Кобленца «угроза» дала повод для воинственной революционной риторики, приведшей в конце концов к настоящей войне.
