18 сентября Шарль-Фредерик Рейнар, бывший тогда министром иностранных дел, написал Бонапарту письмо, извещавшее о том, что Директория поручила ему начать переговоры с Османской империей. В этом послании, в частности, говорилось, что члены Директории «сожалеют о вашем отсутствии и горячо желают вашего возвращения». Правительство фактически давало командующему карт-бланш: «Для того чтобы ускорить и обеспечить ваше возвращение, вам разрешено использовать все военные и политические способы, которые подскажут ваши таланты и ход событий». Впрочем, о том, чтобы бросить солдат в Египте, в тексте не было ни слова.

Когда в Париже стало известно, что Бонапарт высадился во Франции, генерал Моро, только вернувшийся из Италии, на встрече с Сийесом заявил, что этот человек совершит переворот гораздо лучше, чем он сам. Парадокс заключался в том, что ситуация в стране быстро менялась. Оставалось все меньше шансов выдать Бонапарта за «спасителя», поскольку Францию уже почти не от чего было спасать. В первой декаде сентября до Парижа дошли вести о победах в Голландии и успехах Массена в Италии. К середине осени стало понятно, что и роялисты упустили свой шанс: они так и не смогли нанести решающий удар по Республике. Людовику XVIII не удалось добиться такой координации усилий, чтобы восстание произошло одномоментно, – монархисты в различных регионах страны по большей части действовали сами по себе. Контрреволюция начала захлебываться.

Утром 16 октября Бонапарт вернулся в Париж. Поначалу ходили разговоры о том, что его могут арестовать за самовольное оставление армии, однако, после того как публика встретила генерала с большим энтузиазмом, на волне которого его брата Люсьена избрали председателем Совета пятисот, Директоры отказались от планов ареста. На торжественном заседании председатель Директории Гойе поцеловал его от имени коллег, а генерал в ответ заверил, что обнажит шпагу лишь ради защиты Республики.

В те дни Бонапарт еще не знал, какую сторону выбрать, и пытался остаться над политической борьбой. «Я принадлежу нации», – любил повторять он. Генерал попытался договориться с Баррасом о том, чтобы войти в Директорию вместо Сийеса, но Гойе и Мулен побоялись, что они от этого ничего не выиграют. Сближаться с Сийесом генерал опасался, поскольку понимал, что это повлечет за собой разрыв с неоякобинцами. Еще не решив, что он будет делать, Бонапарт стремился заручиться любой поддержкой: он даже нанес визиты мадам Гельвеций и маркизе де Кондорсе.

10 брюмера (1 ноября) на квартире Люсьена Бонапарта Наполеон встретился с Сийесом и, видимо, именно тогда и решил воспользоваться всем, что тот подготовил. Заговорщики рассчитывали на Совет старейшин, а в Совете пятисот их должен был поддержать Люсьен, обещавший помощь инспекторов зала заседаний, присматривавших за порядком. На этом и строился их план: согласно статье 102 Конституции, Совет старейшин мог перенести заседания Законодательного корпуса в другую коммуну, что и решено было сделать под предлогом якобинской угрозы. Бонапарта должны были назначить командующим войсками, что обеспечило бы ему независимость от исполнительной власти. Однако генерал ясно дал понять Сийесу, что затем он рассчитывает стать одним из консулов. Из трех Директоров, не участвовавших в заговоре, самым опасным представлялся Баррас, и заговорщики планировали его подкупить. Большинство министров еще не решили, чью сторону принять, но можно было рассчитывать на их благожелательный нейтралитет.

Впрочем, самым важным оставался Париж. За него отвечал Пьер-Франсуа Реаль – бывший активный якобинец и член Коммуны Парижа, сблизившийся при Термидоре с Баррасом, а затем и с Жозефиной Богарне. После 18 фрюктидора он был назначен комиссаром Директории при департаменте Сена и должен был обеспечить заговорщикам поддержание порядка в столице. Там в эти дни собрались едва ли не все популярные в народе военачальники, но далеко не каждый из них готов был поддержать грядущий переворот.

Любопытно, что и неоякобинцы готовы были сделать ставку на генерала Бонапарта, вручив ему высшую власть. Однако, встретившись 16 брюмера с Журданом, Наполеон отказался от сотрудничества с ними, поскольку у неоякобинцев не было большинства в Советах, – он лишь обещал, что все будет сделано в интересах Республики.