В 1795 году ничто не предвещало Наполеону Бонапарту той удивительной судьбы, которая его ожидала. Против него играли и корсиканское происхождение, и непрезентабельный внешний вид, и акцент, который казался французам смешным. Герцогиня д’Абрантес, встречавшая его в то время, рассказывала позднее, что Наполеон тогда казался человеком, плохо за собой следившим, болезненно худым, состоявшим из острых углов, с неуклюжей и неуверенной походкой. Волосы его были «плохо расчесаны, плохо напудрены и делали его вид неприятным». Они спускались до воротника из-под низко надвинутой шляпы – такую прическу во времена Директории называли «собачьи уши». Перчатки он не носил, считая излишним тратиться на них, сапоги были плохо сшиты. Единственными привлекательными чертами Бонапарта она тогда сочла взгляд и улыбку.

Всего за четыре года ситуация существенно изменилась. Безусловно, Бонапарт был не единственным популярным генералом, известным всей стране. И не единственным, в чьей приверженности Республике сомневаться не приходилось: прозвище «генерал вандемьер» говорило само за себя. Однако уже с Итальянской кампании он заботился о том, чтобы его победы были широко известны и правильно освещались прессой. Бюллетени, публикуемые в Итальянской армии, положили начало созданию наполеоновской легенды. В одном из них, в частности, говорилось: «Бонапарт летает и разит как молния. Он повсюду и все видит: он посланник Великой нации».

Вообще, где бы он ни был, генерал Бонапарт не забывал о пропаганде, о журналистах и художниках. Сражение при Лоди, которое во многом способствовало зарождению наполеоновского мифа, было запечатлено на многочисленных гравюрах. Известный французский историк Жюль Мишле писал: «В моем детстве и до 1814 года на бульварах и на набережных – везде я видел мост Лоди. А на этом мосту со знаменем в руке – Бонапарта, которого там не было».

После встречи с Наполеоном в Милане Антуан Гро создает свое знаменитое полотно «Бонапарт на Аркольском мосту». Художнику блестяще удалось передать образ молодого полководца – с саблей в одной руке и со знаменем в другой, устремленного вперед, к победе, и с некоторым укором оглядывающегося на тех, кто недостаточно быстро следует за ним. Портрет был заказан самим Бонапартом, который для него позировал. При этом ситуация с Аркольским мостом во многом напоминает историю с мостом Лоди: в том числе и тем, что героем, увлекшим за собой войска, был вовсе не Бонапарт, а другой человек – генерал Ожеро. И вновь реальный ход битвы никак не повлиял на складывающуюся иконографическую традицию – в глазах французов Бонапарт навсегда останется отважным генералом, ведущим за собой войска. Точно таким же он и предстанет на созданной несколько позднее картине Жака Луи Давида «Бонапарт на перевале Сен-Бернар».

Во время Итальянской кампании впервые появляется и типичное для наполеоновской пропаганды сравнение Бонапарта с античными героями, которое должно было внушить читателям, что он превосходит даже великих людей прежних эпох. Эпиграфом к первому номеру «Газеты Бонапарта и добродетельных людей» стали слова: «Ганнибал спит в Капуе. Бонапарт не дремлет в Мантуе». Впрочем, в одной из ведущих парижских газет в начале февраля 1798 года Бонапарта превозносили даже более того: «Генералы почти все герои, офицеры, солдаты ведут себя как герои. Бонапарт – полубог, явившийся, чтобы одержать победу ‹…› и показать нам, чего стоит мудрость, соединенная с достоинствами».

Покоряя Италию, Бонапарт постоянно заботился о том, чтобы Париж мог по праву претендовать на звание культурной столицы мира. Во Францию отправлялись книги и рукописи, полотна Тициана и Рубенса, Микеланджело и Леонардо да Винчи. При этом генерал делал все, чтобы не дать забыть о своих заслугах. В обращении к войскам после взятия Мантуи 10 марта 1797 года, перепечатанном многими французскими газетами, говорилось:

В результате к 1799 году Бонапарт обладал репутацией победителя и человека, который уже не раз спасал Францию.