Глава пятьдесят четвертая
К 2001 году Лара Уотсон ушла на пенсию из дома престарелых, где долгое время работала, и захотела заняться новым проектом. У нее появилась возможность перестроить старинный монастырь в Сэнди, в Орегоне, превратив его в небольшой отель и живописную площадку для бракосочетаний. Она уже довольно давно не говорила с Шелли, что нисколько ее не печалило. Каждый раз, когда они разговаривали – о раке, о ее жизни с Дэйвом, о том, что поделывает Шейн на Аляске, – Шелли болтала, не слушая Лару, и беседа заканчивалась ничем. Каждый звонок в дом Нотеков превращался в ее монолог, после которого Шелли просто вешала трубку.
В начале июля 2001 года Никки позвонила бабушке сказать, что подумывает перебраться в Орегон и поискать новую работу. Лара, конечно, очень обрадовалась. Между ними всегда существовала очень крепкая связь. Хоть Лара и не рожала Топотушку, но все равно считала ее своим ребенком. Тори она не видела с тех пор, как та была совсем крошкой, но со старшими сестрами Нотек всегда поддерживала отношения. Сэми прекрасно училась в колледже, Никки трудилась в Беллингеме. Обе встали на правильный путь, что служило Ларе утешением.
Никки нашла работу в первый же день после приезда в Орегон, и Ларе уже казалось, что возвращаются счастливые времена, когда они обе жили в Беллингеме. Но все изменилось, когда в первый же вечер они сели смотреть криминальное шоу на кабельном канале.
Никки всегда интересовалась преступлениями; она хотела понять, почему плохие люди совершают то, что совершают. До того как ей пришлось покинуть Грейз-Харбор, она собиралась стать юристом. В этом, думала Никки, они с Шелли похожи, – правда, если Никки хотелось понять, как ловят преступников, то ее мать, скорее, интересовало, как перехитрить по- лицию.
И тут тоже Шелли ее удивляла. Однажды, когда они дома смотрели «Дорогую мамочку», Шелли повернулась к дочерям с потрясенным выражением на лице. «Поверить не могу, что мать поступала так с собственными детьми!»
Никки с Сэми обменялись недоумевающими взглядами. Их мать что, забыла про скотч? Про «горячий лед»? Про валяние в грязи?
В тот вечер, сидя перед телевизором с Ларой, Никки внезапно притихла, что показалось ее бабушке странным. Но та ничего не сказала.
Может, Никки просто устала после долгой поездки из штата Вашингтон?
На следующее утро Никки вошла в кабинет, где бабушка разбирала документы.
– Я должна кое-что тебе сказать, – начала она.
Лара сразу заметила, что внучка не спала всю ночь. Глаза у нее были красные и опухшие. Совершенно точно, она плакала.
– Что случилось, дорогая?
Лара крепко обняла внучку. В кабинете повисло молчание.
– Мама с папой убили Кэти, – сказала Никки наконец.
Лара попыталась повторить это слово, но оно застряло у нее в горле.
– Убили?
Никки кивнула.
– Да. Убили.
Обе разрыдались – сильней, чем когда-нибудь за свою жизнь. Всхлипывая и поминутно прерываясь, Никки рассказала Ларе, что творилось сначала в Лаудербек-Хаус, а потом в Монахон-Лэндинг. Лара была стойкой и немало повидала на своем веку, но на этот раз с трудом верила собственным ушам. И все равно, она знала, что ее внучка не придумывает. Никки не лгунья.
А вот Шелли – да.
Лара собралась и вынесла свой вердикт.
– Мы должны на нее заявить.
Она немедленно позвонила в полицейский участок Сэнди, штат Орегон. Когда приехали полицейские, Никки все им рассказала, и они связались с офисом шерифа в округе Пасифик, под юрисдикцией которого находились Реймонд, Саут-Бенд и Олд-Уиллапа. Переговорив с заместителем шерифа Джимом Бергстромом, они перезвонили Ларе.
«Мне велели все записать и дали номер факса шерифа, – вспоминала позднее Лара. – Так мы с Никки и поступили. И отправили факс в округ Пасифик».
11 июля 2001 года Лара Уотсон отправила Джиму Бергстрому по факсу свое заявление на трех страницах. Сверху она поставила пометку «срочно» и стала ждать ответа.
Но ответ так и не пришел.
В том факсе она писала, как Никки рассказала ей о том, что происходило в их доме на Монахон-Лэндинг и в Уиллапе. И включила копию заявления, написанного внучкой собственноручно:
«Моя мама сделала это довольно давно, когда мне было примерно шестнадцать лет. Она всегда сердилась на Кэти. Ужасно обращалась с ней. Била ее окованными сталью папиными ботинками. Давала Кэти разные таблетки, и Кэти странно себя вела. Потом как-то вечером мы, дети, услышали какой-то шум, заглянули к Кэти в комнату и увидели, что папа что-то делает с Кэти, а у нее изо рта идет какая-то белая пена. Я решила, что мама отравила ее. Или от побоев у той случилась травма мозга. Кэти не двигалась. Мне показалось, что она мертва. Мы убежали обратно наверх, потому что нам не разрешали спускаться, и мы не хотели, чтобы мама знала, что мы видели. Она нас избила бы или стала бы делать плохие вещи, если бы узнала, что мы были там».
Никки написала, что ее с сестрами и братом отвезли в мотель, чтобы они не видели, как родители сжигают тело Кэти в яме на Монахон-Лэндинг.
«Мы вернулись домой. Там плохо пахло, в основном жженой резиной. Папа бросал в яму вещи Кэти поверх горевших шин. И следил, чтобы огонь не погас».
В конце Никки объясняла, почему боится заявлять на родителей.
«Мама сделает что-нибудь очень плохое, если узнает, что я все рассказала. Или обвинит во всем отца. Надеюсь, папа не совершит самоубийство по моей вине».
