Помощь Пресвятой

После тех памятных встреч с матушкой Людмилой мы виделись довольно часто, но не касались темы ее повествований, хотя отдельные эпизоды в разговорах всплывали. И вот, по прошествии нескольких лет, уже после выхода упомянутых в предисловиях книг, матушка как-то остановила меня, виновато посмотрела в глаза и сказала: «Вы знаете (несмотря на нашу дружбу, мы так и не перешли на «ты»), я ведь тогда много недосказала, забыла по своей памяти дырявой, а ведь людям нужны примеры помощи Божией, заступничества Пресвятой Богородицы. Это великая поддержка среди наших скорбей. Вот теперь и каюсь». Тут в утешение пришлось выдать свой секрет и сообщить, что, поскольку последняя книга разошлась быстро, уже думаю о следующем издании. Недосказанное предложил я включить в новую книгу. Матушка приободрилась, и последующие наши встречи были весьма насыщенными. Сказано мне было очень много, но по ряду причин не все можно здесь привести. Предлагаю читателю только вот эти зарисовки.

Шапка

Мама сильно проколола правую ладонь. Хоть и больно, а ведь надо что-то и по дому делать, и корову обряжать. День, другой – рука покраснела, вздулась, боль невыносимая. Ну какая в деревне медпомощь?! Я была на практике в хирургическом кабинете амбулатории Орехова и обратилась за помощью к хирургу. Она мне надавала всяких лекарств, растворов, настоек, рассказала, как все употребить, и велела немедленно ехать в деревню. Иди, говорит, к завучу, отпросись и срочно к маме. Меня отпустили на один день. Я сразу на вокзал, а поезд отменили, засветло никак не успеваю. Тут я встретила мужчину с нашей деревни, обрадовалась. Страшно ведь идти одной по лесу, да еще ночью, а тут попутчик. Наконец дождались поезда. Он дотащился до Покрова, и мы двинулись пешком. Идти-то ведь 20 километров. Отошли немного, нагоняет грузовик. Мы подняли руки, а он не остановился. Мужчина ухватился за борт и перевалился в кузов. Тут я испугалась. Темно. Лес. Одна не дойду. Закричала: «Матерь Божия! Помоги, не оставь». Смотрю, машина вильнула в сторону, к обочине, и ветка дерева с мужика шапку-то и сбросила, да не в кузов, а на землю. Пришлось бедолаге выпрыгнуть из машины. Ему горе, а я от радости ног не чую, бегу вперед. Попутчик широко шагает, а я, истощенная, голодная, трусцой за ним. Доплелась кое-как до деревни. Мама все мучается, стонет. Я сделала все, как велела хирург, и больной сразу полегчало. После стольких бессонных ночей она сразу и уснула. Утром и будить ее не стала, побежала назад. Царствие Небесное хирургу. Звали ее Нина. Добрая она душа.

В лесу

А еще было так. Послали меня на месяц в медпункт в деревню Дровново заменить тамошнюю фельдшерицу. Работы почти никакой. Вдруг из соседней деревни Нераж пришла женщина с вызовом на послеоперационную перевязку. Пока я была у них, появились гонцы из Господинова. Пришлось и туда нанести визит. Обратно идти далеко, провожатых не нашлось. Пошла одна. Дороги расходятся, по какой идти, не знаю. Пошла наугад и сразу углубилась в лес. А уже смеркалось. Вскоре и свой след потеряла. Короче, заблудилась совсем. Прошу Матерь Божию о помощи, кричу во все горло, коровой реву. Вдруг что-то хряснуло. Я вся замерла. Зверь какой? Глядь, выходит незнакомый мужчина, уже в годах. Я не испугалась, разрыдалась. Встречный показал направление и все подробно рассказал, как идти. Радости моей не было границ. А в моей деревне забили тревогу. Санитарка с мужем подняла людей мне навстречу. Знали ведь, леса тут серьезные, края нет. Уже глубокой ночью вышли на меня. Матерь Божия не оставила, уберегла. Слава Тебе, Господи!

Сердце доброе

Дело было в войну. Зима лютая. Шли мы, четыре девчонки-голодранки, от Покрова до своей деревни. Едва ноги передвигали. В семь утра получишь в магазине свою пайку сырого хлеба в 500 грамм и тут же ее за три укуса и проглотишь. Вот и все. Идем, одежонка на всех худая, а на моей заплат больше всех. На ногах опорки, варежки дырявые. Озноб по всему телу. А метель в лицо, снег стеклянный режет, ветер пронизывает насквозь. Мама, конечно, меня ждала и молилась. А материнская молитва, сами знаете, великая. Идем по насту, застругам, но по санному следу. Все-таки легче. Но вот след кончился. Осталось до дома всего пять километров, а сил идти нет. Не дойти нам. Упали бы и замерзли. Тут нас нагоняет женщина. Незнакомка сразу все оценила и пригласила к себе в дом. Она жила в этой деревне. Вот зашли мы, изба нетоплена, но охапка дров у печки. Чистота кругом идеальная. Женщина затеплила лампаду перед иконой и занялась печкой. Потом принесла из чулана огромную перину. Бросила ее на пол. Подала простыни, большие подушки, мягкие одеяла, поставила самовар. Хотела угостить чаем. Но мы улеглись и моментально уснули. Утром встали, за окном тишина, солнце светит. Погода совсем другая. Хозяйка подает нам нашу одежонку, уже всю сухую. Даже обувку высушила и нагрела. Какой прием оказал нам совсем незнакомый человек! Видно, у этой женщины было великое сердце. А я, к своему стыду, по молодости своей не запомнила, как ее звать – то ли Марфа, то ли Матрона. Господь, конечно, знает, ведает ее дела и, несомненно, воздал должное этому доброму человеку. Царствие ей Небесное! Много ли сейчас найдется таких великих сердец?

Атаман

Было это на праздник Успения Пресвятой Богородицы. Обычно на престол в Петушках народ весь на дороге. Песни, пляски, никаких конфликтов. Но год-то был 1953-й. После смерти Сталина выпустили из тюрем много уголовников. На работу их не брали, вытеснили за сто первый километр от Москвы; и в Петушках, и в округе житья не стало, на улицу страшно было выходить. Я подрабатывала в хирургическом отделении, и тот день как раз пришелся на мое дежурство. Недалеко от Успенского храма, во втором доме от угла была чайная. Вот эти выпущенные из тюрьмы тут устроили драку и одного крепко порезали. Глубоких ран не нанесли, но места живого на нем не было, весь в крови. Дружки тащат его в больницу, она ведь рядом. Хирург, дежурный в тот день, жил около больницы, ближе к речке. К нему приехали на праздник гости, и Прохор Гаврилович был навеселе. Я уложила больного на операционный стол – и за врачом. Хирург пришел недовольный. Напустился на лежащего: «Вот, сукин ты сын! И чего тебя только совсем-то не зарезали». Сделал анестезию, да, видно, малую. Шил быстрехонько. Больной не кричал, только скрипел зубами да крепко держал меня за большой палец. Я бегала вокруг его головы за своим пальцем, не могла вырваться. Санитарке пришлось подавать инструменты. Закончил свое дело хирург – и домой, к столу. А нам досталось клеить больного да бинтовать. Кое-как дотащили его до койки, и он уснул. Тут ворвались дружки резаного. Разбежались по палатам, отбирали у больных еду, рылись в тумбочках. Я растолкала больного, говорю: «Помогай». Он только зыкнул на них, и все тут же пропали. Лежал уголовный у нас довольно долго. Начал оттаивать душой. Всегда ждал мою смену, старался, чем мог, помогать. Вскоре его выписали, и он исчез.

Вот наша тетя Фрося, староста церковная, посылает меня в Москву к знакомому свечнику. Тогда все для церкви было трудно доставать. А тут ждали приезда к нам правящего архиерея, и нужно было привезти хорошие свечи. В Москве с грузом посадили меня на поезд, а в Петушках должна была встречать Анна. В вагоне народу было битком, а после Орехова осталась я одна. Страшно, а перейти в другой вагон не могу, везла восемь сумок. Вдруг открывается дверь, и врываются пять человек. Я – ни жива, ни мертва. Садятся вокруг, склабятся, на мои сумки поглядывают. Я только молюсь Пресвятой, взываю о помощи. Тут из другой двери влетели еще человек пятнадцать, все рослые, крепкие. Среди них и мой знакомый. Увидел меня, согнал сидящих, сел рядом.

– Что, – говорит, – испугалась?

– Да, – отвечаю, – сердце не работает, в пятки ушло.

– Теперь, – говорит, – не трясись. А без меня худо было бы. Нас ведь на работу не берут, а есть-то надо.

Вскоре все мазурики ушли из вагона, а главный остался. Доехали мы до Петушков. Атаман помог вынести сумки. Тут, несмотря на протесты, сам нагрузился донельзя и пошагал к нашему дому. Мы с Анной только трусили за ним. У дома провожатый быстренько распрощался и ушел. Больше я его не видела. Опять Матерь Божия спасла меня, грешную. Да и для атамана было хорошо. Как он щедро отплатил добром за добро! Душа-то была его не пропащая. Потом я молилась за того резаного. Может, и ему помогла Матерь Божия. Слава Богу за всё!