Зарницы мыслей на пути

Божий дар

На Крещение, перед праздничной трапезой в храме святителя Николая в Кленниках зашел у нас разговор о таланте, который дается человеку Богом, и как этим талантом должно распоряжаться. Мнение было одно. Развивая его своим трудом и оберегая, человек должен стараться сохранить душу неповрежденной, помня об этом всю жизнь. Божий дар нельзя расточать всуе и тем более закапывать. Участница беседы, главный редактор «Московского журнала» Анна Филипповна Грушина, раскрыла перед нами только что вышедший январский номер. На развороте блистала дюжина репродукций замечательных картин. Они поражали своей чистотой, свежестью, лучистым сиянием, радостью жизни. Похоже, писал их большой мастер. Исполнены они были маслом, но преобладал все-таки не холст, а картон. Может быть, художник в творческом порыве брал то, что было под рукой? Все присутствующие не скрывали своего восхищения работами. Кто же, кто этот мастер? Анна Филипповна медлила с ответом: «Вот тут мы специально пометили в углу, что картины написаны в 1947–1948 годах. А значит, автору, о нем здесь статья, было 12–13 лет». Невероятно. Смотрим на вкладке еще две репродукции. «Портрет учительницы», 1952 год, и «На Руси», 1953-й. Портреты высочайшего класса. Автор – Владимир Михайлович Татаринов.

Что же это были за годы такие, родившие ранний талант, и какой они след оставили в наших душах? Я прекрасно помню это послевоенное время. И хотя еще не зарубцевались страшные раны войны, еще европейская часть страны лежала в руинах, неурожай 1946 года давал о себе знать опухшими от голода людьми, в середине декабря 1947 года были отменены карточки и люди могли свободно брать хлеба столько, сколько они хотели.

Мы жили на окраине Архангельска, в Соломбале. Я помню, как мать моего приятеля Васи Аверина несла домой буханки хлеба, как охапку дров. Так люди изголодались. Это сейчас изображают тогдашний режим сеявшим только смерть и разрушения. Теперешние учебники истории, изданные на деньги Сороса (Шварца), подводят к мысли, что Вторую мировую войну выиграли американцы, а мы – так, помогли им чуть-чуть. Десятки миллионов жизней, отданных нами за победу, это просто результат безграмотного командования и управления страной. Сегодняшняя молодежь должна знать, что это злонамеренная ложь. Россией можно гордиться. Она во все тяжелые времена удивительно собиралась и вставала во всю мощь. Не только Великая Отечественная война, и послевоенное время тому пример. Россия, напрягая последние жилы, смогла не только создать атомное оружие, остудившее горячие головы потенциальных агрессоров, она сохранила будущее поколение и создала условия для его развития. Все это я привожу единственно для создания фона нашего бытия в те годы. При всей нашей потрясающей бедности направленность его все-таки была созидательной.

Несмотря на тяжелейшие условия жизни, нехватку всего и вся, во время войны и после не было беспризорников, бездомных детей, бродяг. Их определяли в детские дома и обеспечивали всем необходимым. Мы даже завидовали детдомовцам. Они всегда были сыты, одеты, обуты. Самым способным давали возможность учиться дальше. Со мной, например, училась Зина Варамеева. Она окончила школу с серебряной медалью, потом пединститут и стала преподавателем математики.

Действовали детские библиотеки, читальные залы, различные кружки по интересам. Я ходил в авиамодельный кружок. Нас обеспечивали материалами, квалифицированным руководством. Летом мы ездили на речных пароходиках «макарках» на аэродром Бакарица и участвовали в соревнованиях. Там нас кормили, поили, размещали, и все это бесплатно. И даже давали возможность попировать нашим душам.

Рядом с аэродромом находилось кладбище самых разнообразных самолетов. Это был университет. Мы своими руками щупали конструкции, узнавали их особенности, по ним определяли ход мыслей создателей небесных машин, заодно выпиливали драгоценные куски миллиметровой авиационной фанеры для своих шпангоутов и нервюр.

В 1950 году я получил воздушное крещение. После соревнований прошел слух, что должны пригнать на кладбище трофейный «Юнкерс». На нем обещали нас провезти. Ждать пришлось несколько часов, зато самым упорным было щедрое вознаграждение. Наконец трехмоторный Ю-52/3 м приземлился на аэродром ДОСАВ (впоследствии эта организация вошла в ДОСААФ), не спеша зарулил на стоянку и, не выключая двигателей, забрал нас, несколько человек, в свое чрево. Ощущение от этого полета передать невозможно. Оно через кожу вошло в мою плоть. Это был не восторг, это было нечто большее. Полет на «Юнкерсе» определил мою жизнь. Тяга к небу стала приобретать какие-то конкретные очертания. И кульминацией пути стало создание рекордного самолета и полеты на нем.

В 1975 году, будучи в составе московской делегации, которая показывала финнам возможности нашего Як-40 при эксплуатации его на Севере, я встретил участника того полета на «Юнкерсе». Это был главный инженер, заместитель начальника Архангельского управления гражданской авиации Рустем Мансурович Хасанов. Он с тех пор не свернул со своего пути, остался в авиации.

Еще один человек тех времен не свернул со своего, предназначенного ему пути. Был у меня приятель Алик Трапезников. Пришел он к нам в 44-ю школу во 2-й класс в 1946 году. Первый он окончил на Пинеге, где всю войну прожил у деда с бабкой. Парнишка шустрый, заводной, компанейский, с большим чувством юмора. Отец его, пограничник, погиб в самом начале войны. И брат Алика погиб чуть позже, во время бомбежки состава, когда в переполненных вагонах они с матерью пробирались на родину, на Север. А вот Алику повезло. Добрался до материнской деревни.

Одним из наших удовольствий было ходить и рассматривать красочные витрины в коммерческих магазинах, где за большие деньги можно было без карточек приобрести всякие вкусные вещи. Большая плитка шоколада стоила, например, 100 рублей, а месячная зарплата рабочего составляла 600. Тогда, наверное, у Алика и созрел дерзкий план порадовать друзей. У его матери гостил брат, приехавший, похоже, с большими деньгами. Они хранились в ящике комода, который запирался на ключ. Алик поступил просто. Он выдвинул соседний ящик и своей тонкой детской рукой смог достать приличную пачку. Обладатель сокровища пригласил полкласса в магазин. Я не пошел, интуитивно чувствуя, что могу стать пусть косвенным, но все-таки виновником неминуемой трагедии. Развязка не заставила себя ждать. Назавтра герой в школе не появился. Но на следующий день пострадавший за «обчество», приспустив штаны в укромном месте, показывал нам лиловые полосы невиданной доселе формы. Оказывается, его лупили шлангом от противогаза.

У Алика был тонкий слух. Он быстро подбирал мелодии на чужих музыкальных инструментах. Своего, однако, приобрести не мог. Мать работала простой укладчицей досок на бирже и возможностями не располагала. Деятельной натуре, однако, требовался простор. С 1951 года у него началась новая полоса жизни. Однажды зимним вечером он условным свистом вызвал меня на улицу и поведал, что отбывает в Сибирь на стройки коммунизма. Сказал, что скопил немного денег, взял хлеба на дорогу, и они вместе с Валькой Мелентьевым прямо сейчас тайно отправляются в путь. Мне надлежало, в случае открытых волнений в обществе, успокоить мать. Серьезность его намерений не вызывала сомнений. Под мышкой он держал запасные валенки.

«Строителей коммунизма» уже в Обозерской сняли с поезда и отправили в детский приемник. Потом Алику пришлось побыть в колонии для малолетних, где он приобрел специальность плотника и способность распознавать людей. Домой друг мой вернулся заметно повзрослевшим. Теперь он мог прилично зарабатывать и строить планы на будущее. Мать не могла нарадоваться на сына. Однако плотник опять сделал неожиданный ход. Он поступил в музыкальное училище. Стипендия мизерная, приходилось постоянно подрабатывать, однако Алик учился. Через четыре года он успешно окончил училище по классу баяна. Мой друг не стал великим музыкантом, но Альберт Евграфович Трапезников не закопал данный ему Богом дар и до конца своей жизни радовал людей прекрасной игрой на баяне. Помяни, Господи, во Царствии Твоем раба Божия Алексия и сотвори ему вечную память!

Еще об одном человеке хочу рассказать. В Тамбове я знал замечательную семью Селивановых. Глава ее, Петр Федорович, – простой шофер с начальным образованием. Но это был очень мудрый и умный человек. Я мог с ним разговаривать часами, и все было интересно. Жена его, Серафима Семеновна, работала в школе учительницей начальных классов. В семье было пятеро детей, четыре сына и дочь. Так вот, все четыре сына ушли в небо. Старший, Валерий, стал командиром дивизии дальних бомбардировщиков, Виталий – заслуженным летчиком-испытателем, Александр летал в Центре боевого применения новой техники, Сергей – штурманом наведения центра управления на А-50. Все прошли свои ступени в аэроклубе. По жизни ближе всех мне оказался Виталий, почему я о нем и рассказываю. В школе он учился хорошо, поэтому директор разрешил ему отчитываться по школьной программе раз в неделю. Остальное время он проводил на аэродроме. Вылетел самостоятельно на самолете Як-18, когда ему еще не было 18 лет. Небо уже тогда проверяло Виталия на прочность. Однажды в зоне при выводе самолета из штопора на перегрузке отстегнулись передние замки крепления левого капота, и он, изогнувшись, лег на плоскость. Самолет резко развернуло, однако пилот удержал машину, спокойно доложил по радио о случившемся, пришел на аэродром и удачно сел. Я был свидетелем этой посадки. Виталий быстро прогрессировал и уже к 1966 году работал по мастерам спорта. Заветной мечтой его было стать летчиком-испытателем, он планомерно шел к своей цели. Перед выпускными экзаменами в школе пилот поехал в Москву, разыскал там Александра Федотова, одного из ведущих летчиков-испытателей страны, и спросил у него, как оптимально достичь своей цели. Федотов сказал, что, хотя в Тамбове есть свое высшее летное училище, следует поступить в Качинское, затем поработать инструктором и только потом окончить школу летчиков-испытателей. Молодой пилот выполнил все, что рекомендовал ему этот великий летчик. Вот уже много лет Виталий Петрович Селиванов сам заслуженный летчик-испытатель. Сейчас ему 62 года, но он еще летает. Оба сына – летчики, и тоже на испытательной стезе. Даже внуки и те активно интересуются авиацией. Дай Бог моему другу долголетия в небе и на земле.

Все мы знаем: чтобы стать настоящим художником, нужно обязательно иметь талант. В Москве есть две картинные галереи известных художников, которые подарили свои полотна Москве. Большинство работ не трогают душу, не звенят в ней трепетные струны, не подкатывает к горлу комок, не сжимается сердце. Однако исключение составляют карандашные наброски, сделанные в самом начале творческого пути. В них нет фальши и лукавства, в них проглядывает тот самый Божий дар, поданный юным художникам, их чистым душам. У одного из этих художников я даже обнаружил зарисовки 1950–1951 годов, сделанные на Севере. Я помню, в те годы в Архангельске был высажен десант молодых художников, которые цепко выхватывали из нашей обычной жизни интересные для них сюжеты и непонятные остальным. Подозрительные милиционеры постоянно учиняли проверки документов, пытаясь выявить засланных в портовый город шпионов под таким хитрым прикрытием. Из нашей уличной компании только двое удостоились чести быть натурой. Это Колька Бураков и Колька Соколов. Они наиболее подходили под создаваемый образ поморского паренька, белокурого, простоватого, с непременной заплатой на штанах.

Однако вернемся к нашему первому герою. Талант ему от Бога был дан преизобильно. Конечно, в те годы способного не могли не заметить, помогли подростку определиться в специальную школу, дали возможность развивать свой талант. Потом Суриковский институт, мастерская знаменитого Соколова-Скаля. Такие ступеньки тоже надо было ценить.

Конец 1950-х годов. Хрущев поднимает «железный занавес», и сразу, как и ранее через прорубленное окно в Европу, потянуло оттуда дурманом, завораживающей прелестью. Молодые художники открывали для себя импрессионистов, увлекались новым творческим языком, «академизм» казался пройденным этапом. Молодости ведь всегда свойствен радикализм, все мы грешили этим в студенческие годы. Но в данном случае должно быть было что-то большее. Я не могу судить конкретно, но исключению из института, наверное, предшествовало что-то серьезное. Вполне возможно, решение руководства было несправедливым. По общему мнению, Татаринов был одним из самых талантливых и многообещающих студентов. Для любого человека такой поворот это шок, страшное испытание, не каждый его может выдержать и принять в этот критический момент своей жизни правильное решение. Обида, уязвленное самолюбие всегда плохие советчики. Попущением Божиим немедленно воспользовался враг. Татаринов положил кисти и сорок лет к ним не прикасался. Он стал великолепным токарем, универсалом высочайшего класса, но его творения могли оценить лишь немногие специалисты. Картины же, предназначенные всем, так и остались в мечтах.

Здесь возникает другой вопрос: «Почему так внезапно отказал двигатель на взлете и человек в этой тяжелой аварии остался жив, но потерял крылья?» Мы хорошо знаем, что Бог всем нам желает добра, все творится с Его ведома, и любая скорбь идет нам во наше спасение. Значит, крутой поворот в жизни художника был необходим, чтобы изменить составляющие его бытия, чтобы не переполнялась чаша терпения Божия, чтобы оставался шанс на спасение души. И таланту было дано другое русло.

Талант – это редкость, но способности Бог дает каждому. Надо только ощутить это в своей душе и стараться следовать зову, всегда сознавая, что дар Божий надо беречь. Как говорили святые отцы: «Кто мы все, как не нищие? Что у нас свое? Ничего, кроме грехов. Хвалился некто в Апокалипсисе: богат есмь, обогатихся и ничтоже требую – ни в чем не имею нужды и недостатка. И ему было сказано: и не веси, яко ты еси окаянен и беден, и нищ, и слеп и наг (Откр. 3, 17). Какой усмирительный урок для нашей гордости!»

Январь 2008 – май 2009 года