Ритмические и музыкальные различия
Музыка способна на короткое время помещать нас в различные эмоциональные состояния и этим в перспективе учит управлять своими чувствами – позволяя освоиться с переходами между известными нам состояниями и, таким образом, увереннее справляться с ними.
Мэтью Макколи
Музыка (как и искусство, и риторика) отвлекает от мирских забот, вызывая сильные чувства, которые варьируются от наслаждения и удовольствия до печали и боли; они могут всколыхнуть амбиции и побудить к действию, а могут успокоить, заставить расслабиться или даже ввести в транс. Такой эффект достигается путем подавления или поддержания различных наборов умственных ресурсов – но почему эти стимулы вообще оказывают такое влияние на наши чувства и мысли?
Всем известно, что определенные временные паттерны могут повлечь за собой довольно специфические ментальные состояния; резкое движение или грохот вызывают панику и страх, тогда как плавно льющаяся фраза или прикосновение навевают чувства нежности или спокойствия. Некоторые подобные реакции, возможно, заложены в нас уже с рождения – например, для облегчения отношений между младенцами и родителями. Ибо в таком случае каждая из сторон имеет некоторый контроль над тем, что чувствует, думает и делает другая.
В дальнейшем, взрослея, мы учимся подобным образом контролировать и самих себя! Например, слушая песни и просто музыку или же с помощью других внешних стимулов, таких как медикаменты, развлечения или смена обстановки. Затем мы обнаруживаем, что на собственное психическое состояние можно действовать также и «изнутри» – например, вызывая ту же музыку в памяти. (У этого явления есть и отрицательная сторона – например, люди часто жалуются, что не могут выкинуть какую-нибудь мелодию из головы.)
Со временем для каждого из нас некоторые образы и звуки приобретают более однозначные коннотации – так, например, трубы и барабаны ассоциируются с битвами и грохотом стрельбы. Однако представления о том, что означает определенный фрагмент музыки, у всех обычно разные – особенно когда он вызывает ощущения, напоминающие о прошлом опыте. Некоторых мыслителей это убедило в том, что музыка выражает сами эти ощущения, хотя в реальности ее действие, скорее всего, не так прямолинейно:
Д. Спенсер Браун, 1972: [В музыкальных произведениях] композитор даже не пытается описать множество чувств, вызываемых ими, но записывает набор команд, которые, если читатель им подчинится, могут воспроизвести для читателя исходное переживание композитора.
Однако другие мыслители с ними не согласились бы:
Марсель Пруст, 1927: Всякий читатель читает прежде всего самого себя. А произведения писателя – не более чем оптический прибор, врученный им читателю, позволяющий последнему различить в себе самом то, что без этой книги он, вероятно, не смог бы разглядеть.
Возможно, нечто подобное имел в виду Феликс Мендельсон, говоря: «Значение музыки заключается не в том, что она слишком расплывчата для слов, а в том, что она слишком точна для слов».
Все это вызывает вопросы, которыми люди задаются до странности редко: почему столь многие из нас любят музыку и отводят ей столь важную роль в своей жизни. В частности, нужно бы спросить, почему в стольких культурах и обществах существуют детские стихи и колыбельные. В «Музыке, разуме и смысле» (Music, Mind and Meaning, Минский, 1981) я высказал несколько вероятных причин: возможно, мы пользуемся этими удобными построениями из нот и мелодий как упрощенными «виртуальными» мирами для оттачивания работы разностных детекторов, с помощью которых затем сжимаем более сложные события (в других плоскостях) до размера упорядоченных сюжетных скриптов.
