Глава сорок вторая
Вернувшись в Калькутту, Джая стала просматривать обширную коллекцию документов и бумаг, которую завещала ей Ума. Джае невзначай пришла в голову идея написать биографию своей двоюродной бабушки, один известный издатель даже предложил ей контракт. Джая знала, что в последнее время вновь возник интересе к Уме, как к одной из первых политических фигур страны. Вскоре наверняка выйдет ее биография, и Джае было неприятно думать, что ее напишет кто-то другой.
Джае понадобилось несколько дней, чтобы рассортировать бумаги Умы, многие были поедены жучками. Удивительно, но чем больше она читала, тем больше думала о Раджкумаре, словно именно из-за него с ней осталась детская привычка мыслить образами. Все те годы, что она его знала, дед жил внизу, в маленькой комнатке на этаже Умы. В этом не существовало никакого подтекста или супружеских связей: статус Раджкумара в доме был чем-то между бедным родственником и работником. Но конструкция дома была такова, что для Джаи мысль об одном из них тут же приводила к мысли о другом, пойти повидаться с дедушкой означало также увидеть двоюродную бабушку.
На Джаю нахлынули воспоминания. Она вспомнила особенный тон голоса Раджкумара, когда он несколько раз в день произносил: "Ах, Бирма... Бирма была золотой землей...". Она вспомнила, как он любил курить бирманские черуты - более длинные и толстые, чем индийские биди, но не такие темные и большие, как сигары. Такие черуты непросто было достать в Индии, но были похожие, которые Раджкумар находил приемлемыми. Неподалеку от Ланкасуки располагался табачный магазинчик с этими черутами. Иногда Джая туда заходила вместе с дедом. Она вспомнила, как он прищуривался, прикуривая черуту. Потом он выдыхал огромное облако серого дыма и начинал: "Ах, Бирма...".
Владелец магазина был человеком очень раздражительным. Джая вспомнила случай, когда он заорал на Раджкумара: "Да, да, хватит уже это повторять. Ваша Бирма такая золотая, что народ срет самородками".
Она вспомнила, как посещала с Раджкумаром бирманский храм на севере Калькутты. Вспомнила собирающихся там людей - многие из них индийцы, покинувшие Бирму в 1942 году, как и Раджкумар. Среди них были гуджаратцы, бенгальцы, тамилы, сикхи, метисы. В храме все говорили по-бирмански. Некоторые хорошо устроились после отъезда - создали новые предприятия, построили новые дома, другие посвятили себя детям и внукам, как Раджкумар построил свою новую жизнь вокруг Джаи.
Не все приходящие в храм были буддистами по рождению или по убеждению. Они приходили туда, потому что только в этом месте могли наверняка повстречаться с подобными себе людьми, которым можно сказать: "Бирма - золотая страна", зная, что слушатели пропустят эти слова сквозь сито изгнания, понимая все нюансы. Джая вспомнила, как они жаждали услышать новости из Бирмы, о тех, кого там оставили. Она вспомнила суматоху, возникающую при прибытии новичка, как его осаждали вопросами: "А как насчет...?", "А вы слышали о таком-то?".
Раджкумар всегда был самым шумным из вопрошавших, пользуясь преимуществом своего громоподобного голоса, чтобы выкрикивать вопросы о ком-то с бирманским именем, о том неизвестном дяде, о котором Бела рассказала ей в десятилетнем возрасте, ее дяде Дину, которого она никогда не встречала.
Эти воспоминания вызвали новый поток мыслей. Джая отложила бумаги Умы и вытащила собственную папку - старые газетные вырезки, которые она собирала последние девять лет. Она начала эту папку в 1988 году, прочитав о создании в Рангуне демократического движения. Эти события разбудили спящий интерес к стране ее рождения. Она заметила появление лидера этого движения, Аун Сан Су Чжи, и вырезала статьи из журналов и газет. В августе 1988 года военная хунта нанесла ответный удар, арестовав Аун Сан Су Чжи и начав жесточайшие репрессии. Джая просиживала все ночи, слушая БиБиСи. Она покупала брошюры, где описывалось последующее кровопролитие: массовые расстрелы и аресты, гонения активистов.
Теперь, просматривая пожелтевшее содержимое папки, Джая обратила внимание на фотографию из журнала: портрет Аун Сан Су Чжи. Ее поразило, что в этом снимке есть что-то особенное, он не был похож на большинство журнальных фото. Фотограф снял худое лицо Аун Сан Су Чжи, погруженной в глубокие размышления, этот снимок чем-то напоминал фотографии в серебряных рамках, стоявшие на туалетном столике Белы.
Джая взглянула на подпись над фотографией. Автором значился У Тун Пе. Она произнесла это имя вслух, и что-то всколыхнулось в глубинах ее памяти. Она пошла в комнату Белы.
- Ты помнишь бирманское имя Дину?
- Дай подумать... - Бела помолчала, теребя пальцами короткие седые волосы. - Тун, как-то так. Конечно, в Бирме начало имени меняется с возрастом. Женщина становится сначала Ма, а потом До, а имя мужчины меняется от Маунга до Ко, а потом У. Так что если он до сих пор жив, то его должны звать У Тун... Что-то в этом роде.
Джая вытащила фотографию и показала на надпись.
- Это может быть он?
Наморщив нос, Бела прищурилась через очки с золотой оправой.
- У Тун Пе? Дай подумать... - она пробормотала себе под нос: - Ко Тун Пе... У Тун Пе... Конечно! Так оно и должно звучать... - она перевернула вырезку. - Но когда было сделано это фото?
- В восемьдесят восьмом.
Бела скривила губы.
- Я знаю, о чем ты думаешь, Джая. Но не особенно этим увлекайся. Это может быть кто-то другой. В Бирме тысячи людей носят одинаковые имена. И в любом случае, в 1988 году Дину было семьдесят четыре. Значит, сейчас ему восемьдесят два, если он еще жив. А он никогда не был особенно крепким, со своей ногой. Очень маловероятно...
- Наверное, ты права, - сказала Джая, забирая фотографию. - Но я всё равно должна это выяснить. Я должна знать наверняка.
***
Именно Бела дала Джае следующую ниточку, назвав ей имя: Илонго Алагаппан.
- Попытайся найти его. Если кто и знает про Дину, так это он.
За два предыдущих года, чтобы поддерживать связь с сыном, Джая освоила электронную почту и интернет. У нее был абонемент в компьютерном центре, и в следующий раз, отправившись туда, она купила полчаса в сети. Сначала она набрала в строке поиска "У Тун Пе". Ничего. Она положила пальцы на клавиатуру и глубоко вздохнула. Потом она напечатала "Илонго Алагаппан" и нажала клавишу "ввод".
Поисковая машина дрогнула, как взявший след охотничий пес. Долгую и тревожную минуту на мониторе мигала иконка. Внезапно экран снова дернулся, и появилось сообщение: список сайтов с упоминанием Илонго Алагаппана насчитывал шестьдесят штук. Джая встала и подошла к столу менеджера.
- Думаю, мне понадобится еще час. Может, и два.
Она вернулась на свое место и начала с первого сайта, копируя абзацы в отдельный файл. Джая обнаружила, что Илонго являлся в Малайзии известной политической фигурой, он был министром в правительстве и обладал почетным титулом "Дато" .
Его карьера началась после войны, когда рабочие с плантаций создали профсоюзы. Многие занялись политикой, и Илонго был одним из них, через несколько лет он стал одним из наиболее значительных лидеров профсоюза в стране, чем-то вроде легенды для работников плантаций. Он основал кооператив и собрал достаточно средств, чтобы купить Морнингсайд. В то время цены на каучук упали, и тысячи рабочих потеряли места. Илонго превратил Морнингсайд в одно из ведущих кооперативных предприятий. Профсоюз работников плантации достиг невиданных успехов: у них была система медицинского страхования, пенсии, образовательные программы, курсы переквалификации.
В результатах поиска значился сайт под названием "Кооператив Морнингсайд". Джая решила попытаться. Она вошла туда и оставила сообщение для Илонго. Джая представилась и объяснила, что собирает материал для книги о своих двоюродной бабушке Уме и дедушке Раджкумаре и очень хотела бы с ним поговорить, написав, что будет весьма признательна за ответ.
На следующий день ей позвонил менеджер компьютерного центра Он был очень возбужден.
- Хорошие новости! Для вас есть сообщение! Из Малайзии! Мы все так рады! Кто-то прислал вам билет на самолет!
***
Илонго был так похож на Раджкумара, что когда Джая впервые его увидела на железнодорожной станции в Сангеи-Паттани, у нее пробежали мурашки по коже. Как и Раджкумар, Илонго был крупным человеком - высоким, широкоплечим, очень темнокожим, и также с приличным животом, из тех, что появляются не от лености, а от избытка энергии, его живот был словно дополнительным баком с горючим, стоящим в кузове грузовика. Его седые волосы были взъерошены, да и всё тело заросло волосами - руки, грудь, пальцы, их светлый цвет контрастировал с цветом кожи. Лицо, как и у Раджкумара, избороздили глубокие морщины и складки, на нем торчала щетина, оно было таким громадным, что казалось покрытым броней, словно природа позаботилась о выживании Илонго во время всех штормов.
Но его голос удивил Джаю, поскольку совершенно не напоминал Раджкумара, ни когда он говорил по-английски, ни на хиндустани. В его английском звучал отчетливый малайский акцент - мягкий, с вопросительными интонациями - ла? - очаровательная манера разговора.
Они вышли со станции, и Илонго повел Джаю к похожей на коробку полноприводной Тойоте Лэнд Крузер. На дверцах красовался логотип кооператива, который владел Морнингсайдом. Они сели внутрь, и Илонго вытащил плоский жестяной портсигар и закурил черуту. Это добавило ему призрачного сходства с Раджкумаром.
- Итак, расскажите о своей книге, - попросил он. - О чем она будет?
- Я еще не уверена. Может, после разговора с вами мне придет в голову хорошая идея.
По пути в Морнингсайд Илонго немного рассказал о своей карьере и о создании кооператива "Морнингсайд". Тимоти Мартинс, брат Элисон, во время войны служил в армии США в качестве переводчика. Он находился в тихоокеанском театре военных действий и в конце войны приехал в Сангеи-Паттани с коротким визитом. Илонго решил с ним повидаться.
- Ты не собираешься съездить в Морнингсайд? - спросил он.
Тимоти ответил кратким "нет". Он не хотел возвращаться, поместье было живым напоминанием обо всём, что он хотел стереть из памяти - о смерти родителей, сестры, деда, больше всего на свете он хотел от него избавиться. И кроме того, ему было совершенно неинтересно заниматься плантацией. Очевидно, каучук ждало не слишком светлое будущее. Война стимулировала проведение исследований, уже готовы были заменители.
- Я собираюсь выставить Морнингсайд на продажу, - сказал Тимоти. - Дай всем знать.
Плантацию не могли продать почти два года. Не было покупателей. Не только Тимоти понимал, что спрос на каучук исчерпался. По всей Малайе остались без работы тысячи работников плантаций, инвесторы скупали плантации и распродавали землю по частям. В конце концов Илонго решил взять дело в свои руки: либо так, либо придется смотреть, как всё приходит в упадок.
Он пошел с протянутой рукой, практически буквально, и в конце концов нашел деньги.
- Вот он, - гордо сказал Илонго, указывая вперед. - Морнингсайд.
Они проехали под прекрасной, но выцветшей надписью готическими буквами на арочных воротах - "Поместье Морнингсайд". Под ней, более мелкими и простыми буквами, появились слова: "Собственность кооператива малайзийских рабочих плантации". Прямо впереди возвышалась Гунунг Джераи, ее вершина скрывалась за пеленой облаков.
Дорога вела вверх, змеилась между рядами гевей и других деревьев - невысоких пальм. Илонго объяснил, что это масличные пальмы, сейчас гораздо более прибыльное дело, чем гевеи, плантация увеличила посадки одних деревьев за счет других.
Джая была заворожена масличными пальмами: с похожих на пеньки стволов свисали гроздья желто-оранжевых плодов, с ягненка каждый. Воздух был неподвижным и каким-то маслянистым. Между пальмами на шестах возвышались птичьи гнезда. По словам Илонго, в них жили совы: богатые маслом плоды привлекали большое количество грызунов, птицы держали их число под контролем.
Потом впереди появился Морнингсайд-хаус. Его только что покрасили, он выглядел ярко и приветливо: красная крыша и ставни, а всё остальное - бледно-зеленого цвета. Впереди стояли грузовики и легковые машины - у крыльца и вдоль подъездной дорожки. Повсюду суетились люди.
- Похоже, в доме очень оживленно, - сказала Джая.
- Да, - ответил Илонго. - Мне нравится, что им вовсю пользуются. Я с семьей занимаю только часть дома, остальное служит офисом кооператива. Я не хотел превращать дом в памятник. Так лучше: он служит людям.
Они обогнули дом и подъехали к заднему входу. Их ожидала миссис Алагаппан, жена Илонго, - высокая, седая женщина в зеленом шелковом сари. Они жили в своей части дома вдвоем, дети выросли, все они "хорошо устроились". Одна из дочерей работала на государственной службе, другая стала врачом, сын открыл свой бизнес в Сингапуре.
- Теперь остались только мы вдвоем.
Каждый год, зимой, они проводили отпуск на круизном судне. Дом наполнили сувениры из ЮАР, Маврикия, Фиджи, Австралии, там была фотография, как они вдвоем танцуют в бальной зале судна. Она - в зеленом сари, а он - в сером костюме для сафари.
Миссис Алагаппан в предвкушении визита Джаи приготовила идли и доса . После ланча ее проводили в гостевую комнату. Джая вошла в дверь и оказалась в комнате, окно которой выходило на гору. Облака с ее вершины исчезли. На стене у окна висела фотография с тем же видом.
Джая немедленно застыла, переводя взгляд с горы на фотографию и обратно. Рядом с ней стоял Илонго. Джая повернулась к нему.
- Дато, кто сделал это фото?
- А вы как думаете? - улыбнулся он.
- Кто?
- Ваш дядя Дину.
- А у вас есть другие его фотографии?
- Да, много. Он оставил мне большую коллекцию. Вот почему я хотел, чтобы вы приехали. Подумал, что вы захотите их забрать. Я старею и не хочу, чтобы о них забыли. Я написал Дину и спросил его, что с ними делать, но так и не получил ответа...
- Так вы поддерживаете с ним связь?
- Я бы так не сказал, но однажды кое-что о нем слышал.
- Когда?
- О, это было уже довольно давно.
Илонго рассказал, что несколько лет назад кооператив решил начать программу для рабочих-мигрантов. Процветающая Малайзия притягивала мигрантов со всего региона. Некоторые рабочие приехали из Бирмы (или Мьянмы, как она теперь называлась). Из Мьянмы в Малайзию нетрудно было перебраться нелегально: страны разделяли лишь несколько сотен миль побережья. Среди мигрантов из Мьянмы было несколько активистов демократического движения. Они ушли в подполье после репрессий 1988 года, а позже решили бежать за границу. Совершенно случайно Илонго встретил активиста индийского происхождения - молодого студента, который хорошо знал Дину. Он сказал, что когда в последний раз о нем слышал, Дину жил в одиночестве в Рангуне - Янгоне, как его теперь называли.
В течение более тридцати лет, как узнал Илонго, Дину был женат на известной бирманской писательнице. Его жена, До Тин Тин Ай, была тесно связана с демократическим движением. Во время репрессий обоих, и ее, и Дину, заключили в тюрьму. Их выпустили через три года. Но До Тин Тин Ай заболела в тюрьме туберкулезом и через год после освобождения умерла. Это случилось четыре года назад, в 1992 году.
- Я спросил, можно ли как-нибудь с ним связаться, - сказал Илонго. - Парень ответил, что это непросто - хунта запретила Дину иметь телефон или факс. Даже на письма не особо можно рассчитывать, но это единственный способ, объяснил он. Вот я и написал, но так и не получил ответа. Думаю, кто-то забрал письмо.
- Но у вас есть его адрес?
- Да, - Илонго достал из кармана лист бумаги. - У него небольшая фотостудия. Он делает портреты, свадебные и групповые фото. Всё такое. Это адрес его студии, он живет прямо над ней.
Он протянул Джае грязный и мятый листок. Она пристально его изучила, пытаясь разобрать буквы. Первыми словами были: "Стеклянный дворец. Фотостудия".
