Глава сорок первая

Как единственный ребенок в дом, в детстве Джая находилась в центре внимания. Ее тетя Бела жила наверху, унаследовав второй этаж после смерти родителей. Она так и не вышла замуж, и ежедневные заботы по воспитанию Джаи легли в основном на ее плечи, именно на ее этаже Джая обычно ела и спала.

Но Раджкумар всегда был лишь на расстоянии одного лестничного пролета, после отъезда Долли он продолжал жить у Умы на первом этаже. У него была собственная маленькая комнатка рядом с кухней, лишь с узкой кроватью и парой книжных шкафов.

Единственным ценным предметом в комнате Раджкумара был радиоприемник - старомодный Пайяр с деревянным корпусом и затянутыми тканью динамиками. После полудня Раджкумар всегда дремал со включенным радио, а Джая обычно выключала его, когда возвращалась из школы.

Когда радио умолкало, Раджкумар часто просыпался. Он садился на кровати, откинувшись на подушки, и усаживал внучку рядом. Когда он обнимал Джаю за плечи, она словно исчезала в сгибе его руки - руки были огромными и очень темными, пронизанные более светлыми венами. Белые волоски ярко выделялись на пальцах. Он закрывал глаза, и глазница покрывались складками век. А потом Раджкумар начинал говорить, истории будто лились из него - о тех местах, в которых Джая никогда не была и никогда не видела, об образах и событиях, которые были такими яркими, балансируя на грани между реальностью и океаном грез. Джая жила этими историями.

Раждкумар часто посещал буддистский храм в центре города, то место, в котором раньше любила бывать и Долли. Там обычно встречались живущие в Калькутте бирманцы, и по особым случаям Раджкумар брал с собой Джаю. Храм находился на четвертом этаже обветшалого старого здания, в том районе, где улицы были запружены машинами, а в воздухе висел густой дым от выхлопных газов. Они добирались туда на автобусе и выходили на остановке "Больница Эден", потом поднимались по мрачной мраморной лестнице до верхнего этажа и входили в зал, который, казалось, находится совершенно в другом мире: полный света и цветочных ароматов, с сияюще чистыми полами. На полу были расстелены циновки с замысловатыми узорами: не такими, как на индийских циновках, но в то же время и не слишком отличающимися.

Больше всего народу в храме собиралось во время больших бирманских праздников: Тингьяна - водного фестиваля по случаю бирманского Нового года; Васо, отмечающего начало Тадина, ежегодного трехмесячного поста и воздержания; и Тадингьюта, фестиваля огней, который устраивали в его конце.

Однажды, когда Джае было десять, Раджкумар взял ее в храм на Тадингьют. Храм был заполнен людьми, женщины в лонджи суетились, готовясь к пиршеству, стены сияли от света сотен ламп и свечей. Вдруг в самый разгар шумных приготовлений возникла какая-то суета. По помещению пронесся шепот:

- Принцесса... Вторая принцесса поднимается по лестнице...

Принцесса вошла внутрь, дыхание людей участилось, они стали толкаться локтями, некоторые сделали шико. Принцесса была в алом хтамейне и кушаке, ей было под семьдесят - маленькая женщина с собранными сзади в маленьком пучке седеющими волосами, приятным лицом и черными прищуренными глазами. В то время она тоже жила в Индии, в горном городке Калимпонг, как известно, в довольно стесненных условиях.

Принцесса обменялась с собравшимися несколькими любезностями, а потом ее взгляд упал на Раджкумара, и на ее лице показалась нежная и теплая улыбка. Она прервала все разговоры, толпа расступилась, и принцесса медленно прошла по помещению. Все глаза в храме были прикованы к Раджкумару. Джаю распирало от гордости за дедушку.

Принцесса тепло поприветствовала Раджкумара по-бирмански, Джая не поняла ни слова из их разговора, но пристально наблюдала за лицами, изучая сменяющиеся на них выражения, улыбаясь вместе с ними и хмурясь, когда они становились серьезными. Затем Раджкумар представил ее:

- А это моя внучка.

Джая раньше никогда не видела принцессу и не знала, как себя вести, но была сообразительной, вспомнила недавно просмотренный фильм - не то "Спящую красавицу", не то "Золушку" - и присела в реверансе, придерживая край платья двумя пальцами. Принцесса вознаградила ее объятиями.

Позже люди обступили Раджкумара, интересуясь, почему она его выделила.

- Что сказала принцесса? - спрашивали они. - Откуда она вас знает?

- О, я знаком с ней почти всю жизнь, - беспечно ответил Раджкумар.

- Правда?

- Да. Впервые я увидел ее в Мандалае, ей тогда было шесть месяцев.

- Да? И как же это случилось?

И тогда Раджкумар приступил к рассказу с самого начала, вернувшись к тому дню, более чем шестьдесят лет назад, когда он услышал, как по равнине до самых стен форта Мандалая прокатывается гул английских пушек.

В тихом уголке Ланкасуки находилась ниша, где устроили нечто вроде святилища родителей Джаи и ее дяди Арджуна. В нише стояли две фотографии в рамках: фото Манджу и Нила на свадьбе, где их застали врасплох, когда они подняли глаза от священного огня. Сари Манджу на мгновение соскользнуло с ее головы. Они улыбались, их лица сияли. Арджуна сфотографировали на станции Ховрах: он был в форме и смеялся. За его спиной было четко видно другое лицо - Бела сказала племяннице, что это денщик дяди, Кишан Сингх.

Три раза в год Бела с Джаей устраивали в этом святилище небольшую церемонию. Они украшали фотографии цветочными гирляндами и зажигали благовония. Бела протягивала Джае цветы, чтобы та отдала дать уважения матери, отцу и Арджуну - дяде, которого она никогда не знала. Но когда Бела зажигала ароматические палочки, то всегда четыре, а не три. Хоть ей ничего и не говорили, Джая знала, что дополнительная предназначается Кишану Сингху, он тоже принадлежал к их семье.

Лишь когда Джае исполнилось десять и она начала показывать растущий интерес к камерам и фотографии, она спросила тетю, кто сделал эти фото.

Бела удивилась.

- Я думала, ты знаешь, - озадаченно произнесла она. - Твой дядя Дину.

- А кто это? - спросила Джая.

Вот так Джая узнала, что у нее есть еще один дядя, со стороны отца - дядя, память которого не чтили, потому что не знали о его судьбе. В Ланкасуке никто не говорил о Дину - ни Раджкумар, ни Ума, ни Бела. Никто не знал, что с ним случилось. Известно было, что он оставался в Морнингсайде до начала 1942 года. Чуть позже он уехал в Бирму. С тех пор о нем никто не слышал. Все подозревали, что он стал еще одной жертвой войны, но никто не желал озвучить это предположение, так что в результате о Дину никогда в доме не говорили.

В конце 1940-х годов над Бирмой сгустилась тень Второй мировой войны. Сначала там возникли гражданские беспорядки и коммунистическое восстание. Потом, в 1962 году, генерал Не Вин захватил власть в результате военного переворота, и страна стала жертвой эксцентричных и безумных прихотей диктатора. Бирма, когда-то "золотая", стала синонимом нищеты, тирании и дурного правительства. Дину оказался среди многих миллионов, сгинувших в этой тьме.

До дня своей свадьбы Джая жила в Ланкасуке с Белой, Умой и Раджкумаром. Она вышла замуж рано, в семнадцать. Ее муж был врачом, на десять лет старше. Они были влюблены друг в друга, а через год после свадьбы у них родился сын. Но когда мальчику исполнилось два года, произошла трагедия: его отец погиб в железнодорожной катастрофе.

Вскоре после этого Джая вернулась в Ланкасуку. С помощью тети Белы она поступила в калькуттский университет, получила диплом и нашла работу преподавателя в колледже. Она трудилась не покладая рук, чтобы дать сыну хорошее образование. Он учился в лучших школах и колледжах города и в возрасте двадцати двух лет получил стипендию и уехал за границу.

Теперь, впервые за многие годы, у Джаи появилось свободное время. Она возобновила работу над давно заброшенной диссертацией по истории индийской фотографии.

В 1996 году колледж Джаи послал ее на конференцию по истории искусства в университет Гоа. По пути, делая пересадку в аэропорту Бомбея, она столкнулась с самым неприятной ситуацией во время авиаперелета: на стойке регистрации ей объявили, что мест в самолете нет. Если она непременно хочет улететь, то придется подождать по меньшей мере пару дней, в противном случае авиакомпания оплатит билет на автобус или поезд.

Джая подошла к другой стойке, размахивая билетом, и оказалась в конце длинной очереди рассерженных людей, все кричали служащему за стойкой одно и то же:

- Но мы заказали билеты...

Джая была хрупкого телосложения и невысокой. Со своими негустыми седеющими волосами она выглядела именно тем, кем и являлась - рассеянным профессором, у которого часто возникают трудности с поддержанием порядка в аудитории. Она знала, что бессмысленно добавлять собственный голос к негодующему хору, поскольку пострадали многие другие, маловероятно, что преуспеет человек вроде нее. Она решила сесть на поезд.

Джая плохо знала Бомбей. Она забрала билет и направилась на станцию Шиваджи на предоставленном авиакомпанией автобусе. Купив железнодорожное расписание, она выяснила, что самые ранний поезд отходит лишь через семь часов. Получив билет, Джая решила прогуляться. Она сдала багаж в камеру хранения и покинула станцию. Начинался вечер, самое оживленное время, Джая позволила прибывающей толпе унести ее за собой.

Через некоторое время она оказалась у красочных дверей художественной галереи, предлагавшей прохладу кондиционера. Ее дыхание оставило на зеленом стекле туманный след. На двери висела афиша, объявляющая о выставке только что найденных работ пионера фотографии начала столетия, неизвестной до сих пор женщины-парсийки. Наверху была отпечатана маленькая репродукция одной из фотографий выставки - групповой портрет четырех сидящих человек. Что-то в этой фотографии привлекло внимание Джаи. Она толкнула дверь. В галерее было очень холодно и почти пусто. На стуле за стойкой восседала обычная угрюмая билетерша, усталая женщина в шелковом сари и с бриллиантом в носу.

- Вы не могли бы мне показать ту фотографию, что на этой афише?

Женщина, должно быть, услышала нотки возбуждения в голосе Джаи, потому что быстро встала и повела ее в дальний угол галереи.

- Вот эта?

Джя кивнула. Фотография была большого размера, как плакат, в то время как та версия, которую помнила она, была не больше открытки. Джая знала эту фотографию всю жизнь, но теперь смотрела на нее словно впервые. Фотографию сделали в саду дома администратора. Четыре кресла разместили полукругом на тщательно подстриженной лужайке. Ума с мужем находились в центре группы, а сзади , по обеим сторонам от них, сидели Долли и Раджкумар.

За их спинами открывался вид на резко спускающийся по склону холма сад. На некотором расстоянии виднелись туманные силуэты других людей в выверенных позах - слуг, конюхов и садовников, все со своими инструментами: серпами, мотыгами, кнутами. На заднем плане, по верху фотографии, раскинулся ландшафт - такая впечатляющая панорама, что выглядела как нарисованный задник: извивающаяся вокруг холма река, расширяющаяся в сторону бухты, ряд утесов, торчащих над пенящимся морем, обрамленный пальмами пляж, мягко спускающийся в омытую солнцем бухту.

На переднем плане находился администратор, худощавый и элегантный, одетый в костюм-тройку. Он сидел с прямой спиной на краю стула, как осторожная птица, голова застыла под немного неправдоподобным углом. Ума, напротив, выглядела расслабленной. В ее внешности чувствовалась какая-то уравновешенность и уверенность в себе, в том, как небрежно лежали на коленях руки. На ней было простое и светлое сари с вышитым краем, конец накинут на голову, как шаль. У нее были глаза с длинными ресницами, а лицо доброе, но в то же время строгое, Джая хорошо помнила его еще с детства. Как странно было убедиться в том, что внешность Умы так мало изменилась за всю жизнь.

Эти размышления прервала владелица галереи.

- Похоже, вы знаете эту фотографию? - спросила она.

- Да. Женщина в центре - моя двоюродная бабушка. Ее звали Ума Деи.

А потом Ума заметила одну деталь.

- Смотрите, - сказала она, - посмотрите, как она носит сари.

Владелица галереи наклонилась, чтобы рассмотреть отпечаток.

- Не вижу в этом ничего особенного. Так все их носят.

- Вообще-то, - сказала Джая, - Ума Деи была одной из первых женщин в Индии, которая стала носить сари именно таким образом.

- Каким?

- Как я ношу свое, например, а вы свое.

Женщина нахмурилась.

- Так всегда носили сари, - сказала она с полной убежденностью. - Сари - это древняя одежда.

- Да, - спокойно возразила Джая, - но не тот способ, которым их носят. Современный стиль сари с блузкой и нижней юбкой возник не так уж давно. Его изобрел один мужчина во времена британского правления.

Внезапно она услышала, как голос Умы из глубины лет объясняет ей эволюцию способов ношения сари. Даже спустя столько лет Джая снова почувствовала трепет, вспоминая, как поразилась, когда впервые услышала эту историю. Она всегда считала сари частью привычной индийской вселенной, идущей из тьмы веков. Тем удивительнее было узнать, что историю этого предмета одежды сотворили люди, по желанию женщин.

На выходе из галереи Джая остановилась, чтобы купить открытку с репродукцией этой фотографии. На задней стороне находилось краткое описание, там говорилось, что Ратнагири лежит между Бомбеем и Гоа. Повинуясь минутному порыву, Джая вытащила из сумочки железнодорожное расписание и увидела, что ее поезд по пути в Гоа останавливается в Ратнагири. Ей пришло в голову, что она может провести там пару дней, конференция начнется только через два дня.

Джая вышла из галереи и набрела на иранский ресторан. Она заказала чай и погрузилась в размышления. Внезапно ею овладела идея поездки в Ратнагири, она часто думала о том, чтобы туда съездить, но всегда находились причины это отложить. Но возможно, теперь время пришло, фотография в галерее казалась каким-то знаком. Ратнагири был местом, где началась ее история, но мысль о том, чтобы направиться туда, нарушила ее спокойствие, вороша забытые волнения и тревоги.

Ей хотелось с кем-нибудь поговорить. Джая расплатилась по счету и вышла. Пробираясь сквозь толпу, она дошла до кабинки междугороднего телефона, зашла внутрь и набрала домашний номер в Калькутте. После двух гудков ее тетя ответила.

- Джая? Где ты?

- В Бомбее... - Джая объяснила, что случилось. Пока они говорили, она представляла, как тетя стоит рядом с потрескавшимся черным телефоном в своей спальне, тревожно нахмурившись, с длинного тонкого носа сползают очки для чтения в золотой оправе.

- Я подумываю провести пару дней в Ратнагири, - сказала Джая. - Мой поезд останавливается там по пути в Гоа.

На линии установилось молчание. Потом она услышала в трубке тихий голос Белы.

- Да, конечно, поезжай, ты должна была сделать это много лет назад...

Впечатляющий пейзаж Ратнагири не обманул ожиданий Джаи. Она быстро обнаружила, что от тех мест, о которых она слышала в детстве, мало что осталось. Пристань Мандви превратилась в руины, храм Бхагавати, когда-то являвшийся лишь святилищем со шпилем, теперь вздымался вверх массой выбеленного цемента. Отрэм-хаус, где двадцать пять лет прожил король Тибо со своим окружением, разрушился и был перестроен. Ратнагири уже больше не был маленьким провинциальным городком, как во времена Тибо. Это был процветающий город с тесно примыкающими друг к другу промышленными предприятиями повсюду.

Но самое удивительное, что несмотря на всё это, город каким-то образом смог сохранить живую память о короле Тибо. Тиба-раджа присутствовал повсюду: его имя красовалось на знаках и рекламных щитах, на углах улиц, на ресторанах и отелях. Король умер более восьмидесяти лет назад, но люди на базарах разговаривали о нем, словно были накоротке знакомы. Джае показалось трогательным и волнующим, что такой человек, как Тибо, лишенный возможности передвигаться, заслужил любовь в земле изгнания.

Первым делом Джая нашла то место, где находилась Резиденция администратора, где жила Ума. Она оказалась прямо за углом отеля и выходила окнами на бухту и город. Участок принадлежал государству и был окружен массивной стеной. Склон холма, во времена Умы густо поросший лесом, с тех пор расчистили, и в результате вид стал еще более впечатляющим - широкая панорама реки, моря и неба. Ратнагири расстилался ниже - превосходный образец колониального города районного масштаба, невидимая линия отделяла скученные базары от кирпичного здания администрации в викторианском стиле, где размещались суд и городское управление.

Джае не терпелось взглянуть на Резиденцию администратора, она сложила у стены несколько кирпичей и поднялась на них, чтобы заглянуть внутрь. Ее ждало еще одно разочарование: старое бунгало исчезло, вместе с греческим портиком, лужайкой на склоне и садом на террасах. На участке теперь располагались несколько домов меньшего размера.

Джая уже готова была спуститься, как вдруг ее окликнул вооруженный охранник.

- Эй вы! Что вы там делаете? Ну-ка слезайте.

Он подбежал к ней и встретил залпом вопросов. Кто она? Откуда? Что она здесь делает?

Чтобы его успокоить, Джая вытащила купленную в бомбейской галерее открытку. Она произвела именно тот эффект, на который Джая и рассчитывала. Охранник уставился на открытку и повел ее вниз по дороге, на смотровую площадку, висящую над долиной.

- Это река Каджали, - показал он, - а вон там - пляж Бхейт.

Потом он стал задавать вопросы о людях с фотографии - администраторе, Уме. Когда его палец остановился на Раджкумаре, он расхохотался.

- Поглядите-ка на этого парня. Смотрит так, словно он тут хозяин.

Джая пристальнее всмотрелась в открытку. Она заметила, что Раджкумар и правда лихо наклонил голову, хотя во всём остальном выглядел вполне торжественно - крупное лицо в массивной челюстью, серьезные глаза, рядом с тонкой фигурой администратора он выглядел гигантом. Он был одет в темные брюки, льняной пиджак и рубашку с круглым воротничком. Его одежда по сравнению с нарядом администратора не выглядела ни элегантной, ни хорошо сшитой, но он явно чувствовал себя уверенней, с небрежно скрещенными ногами и тонким серебряным портсигаром с руке. Он держал его, словно козырный туз, зажав указательным и большим пальцем.

- Это мой дедушка, - объяснила Джая.

Охранник уже потерял интерес к Раджкумару, сосредоточив взгляд на Долли, сидящей в углу рядом с Умой, повернувшись к камере боком, словно защищаясь от нее.

Долли была одета в зеленую шелковую лонджи и белую блузку. Ее лицо было чуть вытянутым и тонким, под кожей выделялись скулы, волосы убраны назад, но одна прядь выбилась и вилась на виске. На ней не было никаких украшений, но над ухом приколот букетик цветов, белых плюмерий, в руках она держала гирлянду из белого жасмина.

- Какая красавица, - сказал охранник.

- Да. Все так говорили...

Джая провела в Ратнагири еще один день. Вечером она наняла моторикшу и попросила водителя отвезти ее на пляж Бхейт. Рикша проехал через весь город, мимо кирпичных строений школы и колледжа, через пересекающий устье реки мост на пляж с южной стороны бухты. Вдалеке в бухту садилось солнце и становилось еще больше, склоняясь к горизонту. Песок был медного цвета и полого спускался к воде. Вдоль его края густо росли кокосовые пальмы, стволы склонялись под ветром. Там, где песок переходил в почву, валялась мешанина травы, ракушек и высохших водорослей.

Именно там Джая нашла то, что искала - скрытый в зарослях маленький мемориальный камень в память о ее двоюродном прадедушке - администраторе. выгравированные буквы истончились от ветра, воды и песка. Света оставалось еще достаточно, чтобы прочитать надпись. Она гласила: "Памяти Бени Прасада Дея, эскв., районный администратор 1905-1906". Джая встала, чтобы посмотреть на спускающийся к волнам гладкий пляж. По мере того, как садилось солнце, красный песок становился серым. Ума когда-то давно рассказывала ей, что если пойти от мемориала к воде по прямой, она пересечет то самое место, где нашли тело администратора вместе с обломками его перевернувшейся лодки.