Глава 7
Моросящий с утра дождь сделал перила кормовой надстройки какими-то осклизлыми и неприятными на ощупь, так что гере Йонс Скарберг, судовой врач «Пестрой медузы», выйдя из каюты, поморщился и непременно сплюнул бы за борт, коли б не считал себя бывалым моряком, а моряки, как известно, в море не плюют – чревато! Нет, с другой стороны, корабль – он всегда мокрый, но одно дело – соленые брызги волн, и совсем другое – мелкая нудная морось. Второй день уже моросило… да пожалуй что – и третий. Что поделать – Балтика!
Гере Скарберг вздохнул, с ностальгией вспомнив благословенные океанские воды и палящее солнце Золотого берега, шведской колонии в Юго-Западной Африке, основанной несколько лет назад капитаном Хенриком Карлоффом. Крепость, заложенную на отбитых у местных дикарей землях, так и назвали – Карлсборг.
Губернатором колонии стал ее основатель, Карлофф, с коим судовой доктор не особенно-то и приятельствовал, однако и врагом не считал. Обычные были отношения, ровные, но без дружеской близости… И это сейчас было очень хорошо! Не так давно господин Карлофф вусмерть рассорился с королевским посланцем и был тут же смещен, да мало того, что смещен – арестован!
«Пестрая медуза» – добротный трехмачтовый пинас (или «пинасса», по-разному называли) – должен был доставить опального чиновника пред светлые очи короля Карла Густава, и уж там, в Стокгольме, Карлоффа ожидал справедливый суд и, скорее всего, плаха или даже четвертование, о чем бывший губернатор вполне себе догадывался… А потому и сбежал, едва «Медуза» оказалась у датского берега! Просто бросился в море, прогуливаясь по кормовой палубе в компании старшего помощника капитана. Надобно сказать, плоская, словно обрезанная ножом, корма пинаса, весьма способствовала сему рискованному прыжку. Да лучше уж разбиться и пойти на корм рыбам, чем смотреть, как тебе распорют живот и будут вынимать внутренности на потеху собравшейся на Сторторгет толпе…
Ах, Сторторгет, Торговая площадь… Господин Скарберг невольно улыбнулся, вспомнив родной дом, до которого оставалось уже так мало! Скоро, скоро уже… Правда, кроме сбежавшего преступника, на корабле имелось еще кое-что, достаточно нехорошее дело, да, откровенно-то говоря – плохое. Нет, с кораблем все оставалось в полнейшем порядке… чего нельзя было сказать об экипаже!
Первым заболел юнга. Жизнерадостный проворный мальчишка начал кашлять, слег в лихорадке и очень быстро зачах, умер. Еще тогда, при осмотре трупа, доктор обратил внимание на припухлости под мышками и в паху – «бубоны»… Правда, не так уж они сильно выделялись… да и, честно сказать, врачу не очень-то хотелось верить собственному чутью. Ну, мало ли что там могло произойти с этим юнгой? Сорванец же вполне мог и съесть какой-нибудь ядовитый плод.
Мог, да… Однако через пару дней похожие симптомы обнаружились еще у троих матросов и – о, пресвятая дева! – у самого капитана. Все скончались в страшных мучениях, быстро, один за другим. Увы, никаких сомнений больше не оставалось – моровая язва, как тогда именовали чуму!
Гере Скарберг тут же объявил карантин, всех заболевших изолировали на баке, и таковых набралось полтора десятка человек. Остальные вроде как оставались здоровыми, по крайней мере – пока, но что будет дальше, знал лишь один Господь, на его милость нынче и уповал доктор. Впрочем, уже совсем скоро – дом, а дома и стены помогают!
– Поворот оверштаг! Приготовиться!
Громкий голос первого помощника капитана оборвал раздумья врача. Послышался свист боцманской дудки, по палубе забегали матросы, полезли на мачты, зарифляя паруса. Первый помощник, а ныне – капитан, господин Бьерн Свенсон, высокий белобрысый парень лет двадцати пяти, несмотря на молодость, уже считался бывалым моряком и весьма ушлым суперкарго. Ну, еще бы – иметь столько знакомств в самых разных портах! Так почему бы и не иметь, молодой Свенсон был человеком веселым и доброжелательным, при этом весьма умным, пройдошливым даже, и, кроме родного шведского, прекрасно говорил по-английски и по-голландски, не считая того северо-немецкого диалекта, что был в ходу на Балтике. Так что с новым капитаном «Пестрой медузе» повезло – это все признавали.
Поймав ветер, затрепетал, хлопнул на бушприте небольшой парус – блинд. Заскрипел штурвал, натянулись тросы, поворачивая руль. Судно меняло галс, на глазах разворачиваясь к югу. Йонс Скарберг хоть и не был моряком, но в качестве судового врача хаживал по морям немало, а потому сей маневр понял прекрасно. Понял и, подойдя, к капитану, негромко спросил:
– Мы что же, раздумали возвращаться домой, Бьерн?
В отличие от старого капитана, с новым врач был на «ты», и это ему нравилось.
– А у нас нынче везде дом, старина! – умело поворачивая штурвал, расхохотался Свенсон. – Где Балтика – там и Швеция. Бремен, Висмар, Любек – наши города. А еще – Рига, Ревель, Нарва… Туда и идем!
– В Нарву?!
– Нет, в Ригу. Она ближе, и я хорошо знаю тамошнего санитарного врача!
Доктор Скарберг закусил губу:
– Ах, вон он что… Признаться, об этом я не подумал.
– А я – подумал! – снова рассмеялся капитан. Такой уж он был человек – веселый. Веселый, несмотря ни на что.
– Подумал о том, что в Стокгольме мы вряд ли пройдем карантинный контроль. А в Риге с этим полегче. Слышал, датские рыбаки говорили – там война. Русские осадили город, и жители Риги рады любому кораблю! А у нас много припасов…
– Да, но…
– Что касаемо больных, то мы не выпустим их на берег… И никому о них не расскажем, ведь так? А насчет сбежавшего губернатора… придумаем что-нибудь, да.
Налетевший ветер разнес дождевые тучи и серые низкие облака, между грот– и фок-мачтами блеснуло – проглянуло – солнце.
– Добрый знак, – хмыкнув, заметил капитан.
Доктор со вздохом кивнул:
– Хотелось бы, чтобы добрый…
Подняв пенные брызги, ударила в борт шальная волна, наполненные ветром паруса упрямо выгнулись, и «Пестрая медуза», набирая ход, понеслась к славному городу Риге. Корабль, несущий на борту черную смерть.
* * *
Кто-то явно скрывался совсем рядом, позади, в кустах сирени и жимолости, и буквально буравил Никиту взглядом, вполне осязаемо, ощутимо, словно сверлил плотницким сверлом! Нет, ну, вот бывает же так – чувствуется. Что ж…
Положив руку на эфес шпаги, молодой человек медленно повернулся… и увидел торчавший из кустов ствол, направленный прямо ему в грудь! Нет, не мушкет, что-то полегче… аркебуза или кавалерийский карабин…
– Шпагу брось! – качнув стволом, приказали из кустов. – И пистолеты.
Между прочим, говорили по-русски… что совсем не радовало, ибо на лбу Никиты Петровича вовсе не красовалась надпись – «я – свой, русский». Совсем наоборот, выглядел господин Бутурлин, как самый настоящий швед, вражина, коего на куски пор-рвать!
Ладно… посмотрим…
Вытащив из ножен шпагу, Никита медленно положил ее возле кустов… рядом легли пистолеты… Еще оставался хороший засапожный нож, но об этом, кроме самого Бутурлина, никто не догадывался…
Погляд-и-им…
– Теперь иди, – ствол снова качнулся. – Вон туда, за притвор, по тропинке. И знай – ты на мушке. Не один здесь.
Спасибо, предупредили! Ничего… и не из таких переделок вытряхивались. Жаль только, что кругом – свои, русские люди… Сдаться, что ли, в плен? Так вроде бы рановато еще… Хотя, если уж прижмет – не убивать же своих-то!
Заложив руки за спину, молодой человек спокойно зашагал по тропе и, завернув за угол, остановился, крутя головою. Пока что никого видно не было… Хотя…
– Ну, здрав будь, Никита, – глухо промолвили слева.
Быстро повернув голову. Бутурлин увидел вышедшего из-за старой березы человека, этакого молодого плечистого здоровяка с рыжеватою бородою, обряженного в простой стрелецкий кафтан. Впрочем, сия простота ушлого лоцмана не смутила – парнягу он узнал сразу же.
– Государь! – отвесив поясной поклон, Никита Петрович упал на колени. – Как же это ты… самолично…
– Самолично, – подойдя ближе, усмехнулся царь. – Ну, пойдем за березу, Никита. Там пенек есть… там и поговорим.
Разговор вышел хоть и не долгий, да обстоятельный, умный. Ни государь, ни его соглядатай языками зря не мололи. Алексей Михайлович вообще обладал характером добродушным и мягким, однако – взрывным, мог ни за что, ни про что осерчать, да – в морду! Однако тут же и обычно и успокаивался, и гнева своего стыдился, ибо, как и все цари, почитал себя за икону, коей поклонялись все русские православные люди. Поклонялись и верили, и истово религиозному государю гневаться почем зря было невместно.
– Ну, расскажи, Никита, как там, в Риге? – усевшись на пень, царь вытянул ноги. – Не надумали ли сдаваться?
– Не надумали, государь, – хмуро сообщил Бутурлин. – Наоборот даже – пуще прежнего хорохорятся! Так, а что им? Осады-то, почитай, нет. Корабли свейские почти каждый божий день заходят. Припасы привозят, подкрепление… Кабы им эту лазейку перекрыть!
– Да не можем мы перекрыть! – Алексей Михайлович гневливо пристукнул по пню царственной своей ладонью. – Пойми ты, нету морского флота у нас! Нету. Струги – не пинассы, не галионы, не флейты. На морской волне не больно-то на них навоюешь. На датчан, сам ведаешь, понадеялись… да, видно, зря.
– Тогда – штурм! – с горячностью воскликнул лоцман. – Штурм, и немедленный. Чего тут зимы дожидаться?
Эти его слова неожиданно привели государя в самое доброе настроение. Алексей Михайлович прямо на глазах повеселел, приосанился:
– А и правда! Я ведь воеводам своим говорю – штурмовать надобно! Так они все минные подкопы роют… Как дороют, уж тогда и навалимся, ужо! Мыслю, дня три того ждать, не более.
– Славно! – одобрительно кивнул Никита Петрович. – Вот ведь славно-то, государь! Воистину славно.
– Ничего… недолго осталось… Ты уж потерпи… сведения нам нужны, очень!
Покачав головой, Алексей Михайлович вдруг огляделся вокруг с таким видом, словно кто-то бы мог его здесь подслушать, и понизил голос:
– Еще одно дело к тебе, Никита. Дело такое… личное. Помнишь разбойника того, с верфей сбежавшего? Сома Лихого?
Вот тут Бутурлин опешил! Ну, надо же! С чего бы это сам государь супостатом интересуется? По чину ли? Подумаешь, сокровища из царских сундуков похитил, черт худой. Обидно, да… однако не до такой же степени, чтоб имя его поганое помнить. Будто у царя других дел нет?
– Иконка там одна была, – между тем продолжал государь. – Список с богоспасаемой Одигитрии Тихвинской. Вот такая, с ладонь… Оклад золотой в жемчуге. Однако же не в окладе том ценность. Иконка сия матушке моей принадлежала… И все семейство наше ограждало от всякого рода зла… Потому ее в собою тогда и взял. А, видно, зря! Лиходей-то вишь… Так ты вот что, Никита… Я знаю. Афанасий сказывал, Лихой Сом где-то в этих местах рыщет. Может, даже и в Риге самой. Так ты его сыщи, Никитушка! Что хочешь с ним самим делай… а иконку отыщи! Уж отыщи, сделай милость.
Дослушав, лоцман вновь поклонился в пояс:
– Отыщу, государь. Христом-Богом клянусь – отыщу. В том и не сомневайся даже.
* * *
Суб-лейтенант шведской короны господин Вальтер Шульце гнал своего вороного жеребца, не жалея шпор, так, что скачущие за ним солдаты быстро отстали. Чего уж тут говорить, вороной-то был из графской конюшни, не чета клячам наемников. Хороший, славный конь! Такой – что ветер в грудь, и песок из-под копыт, и… В общем – не конь, а одно удовольствие.
Обогнув дюну, Шульце придержал скакуна и осмотрелся. На первый взгляд, побережье казалось абсолютно безлюдным – лишь свинцово-серые волны лениво набегали на коричневатый песок пляжа, да утробно кричали летающие над самой водою чайки. Правда, если присмотреться, можно было заметить покачивающиеся на волнах рыбацкие баркасы. Стоит ли обращать на них внимание? Вряд ли. Слишком уж далеко, лиц с такого расстояния не разглядишь при всем желании. Если только в зрительную трубу… А зачем она рыбакам? Вещь недешевая…
А вдруг все же есть? Может, нашли где-нибудь, да как раз сейчас какой-нибудь сопливый малолетка шарит любопытным взглядом по берегу… Вот уже и высмотрел суб-лейтенанта… возможно даже – узнал.
Явственно вообразив такое, Шульце поежился – нехорошо получилось бы, кабы узнали. Тем более в свете задуманного им дела. Не-ет, лучше все ж таки не пожалеть времени и добраться до заброшенной мызы, как и планировал. Там и пустынно, и галера именно туда зайдет – к ручью, набрать вкусной водицы. Правда, вот, куда там деть трупы? Оставить на мызе – так вдруг да заглянет кто-нибудь из матросов? К чему лишние подозрения? Значит, не на мызе… Где-нибудь рядом, в лесу… Да и на мызе если – свалить все на русских, все же – война.
– Господин сублейтенант! Ожидаю ваших приказаний!
Первым прискакал рядовой Альфред Бенс, долговязый малый с вечно недовольным лицом и глуповатым взглядом. Он и был глупцом, по крайней мере, вот уже десять лет все никак не мог дослужиться хотя бы до капрала.
Ага, а вот и капрал Векслер! Осанистый, грузный, как русский боярин. Рожа красная, и усищи торчат, как у таракана. До чего ж противен – фу!
Суб-лейтенант поморщился и сплюнул.
– Песок в рот попал, господин? – подъехав, участливо осведомился капрал.
– Попал, – Вальтер натянуто улыбнулся.
Оба – и Бенс, и Векслер – уже были трупами. То есть они еще сидели в седлах, смеялись, что-то говорили… Но вовсе не числились по разряду живых. Так решил господин Щульце, так нужно было для его дела…
А может, все же оставить их в живых? Просто услать куда-нибудь… Ага! А потом, уже после войны, кто-нибудь из них да припомнит – а куда это делся молодой офицер? Не сдался ли в плен московитам? Всякое ведь бывало…
Не надо таких воспоминаний, и лишние свидетели – не нужны. Если есть возможность убить – лучше убить. Спокойнее – мертвые уже ничего никому не расскажут и своими подозрениями не поделятся. Тем более – никто ничего не узнает. Да!
– За мной, – тронув поводья коня, распорядился Вальтер. – Проверим старую мызу.
– Мызу? Да там же нет никого!
Глупая физиономия Бенса стала еще глупее. Впрочем, откуда у трупа ум? У будущего трупа, да…
– Может, и нет, – обернувшись, Шульце все же соизволил ответить, пояснить кое-что. – А может, и заглядывают русские разъезды. За нашими кораблями следят. Господин майор же приказал все хорошенько разведать! Вот мы и разведаем.
– Да, – согласно покивал капрал. – Господин майор приказал.
Все трое всадников некоторое время скакали вдоль пляжа, по узкой полоске слежавшегося песка, а затем, примерно через полмили, повернули на лесную дорожку, по которой добрались уже до самой мызы… Хотя нет, не до самой – все же чуть не доехав, спешились по приказу своего командира.
– Бенс, оставайтесь здесь, – протянув солдату поводья коня, негромко приказал Шульце. – Капрал – вы со мной, к мызе.
– О, то дело! – грузный толстяк радостно потер руки. – Может, там чего и найдем! Это ведь будет считаться военным трофеем, правда?
– Будет, будет, – поспешно уверил суб-лейтенант.
Уверил и спрятал усмешку, готовую вот-вот сорваться с тонких, презрительно скривленных губ. Найти хоть что-нибудь ценное на заброшенной мызе? Ага, как же! Напрасные надежды. В войну мародеров – толпы… С обеих сторон. Ратные люди, маркитанты да еще и так называемые «мирные» – местные ушлые людишки. Не нарваться бы на подобную шайку! Хотя… все шайки здесь уже побывали давно, с месяц уж точно. Да и русским соглядатаям нечего делать на мызе – все же далековато от Риги, да и что там высматривать-то? Солидные морские суда сюда не заглядывают, разве что рыбаки… или вот – галера… Не сегодня-завтра должна бы зайти… Лучше б сегодня…
Поправив на голове каску, бравый офицер невольно поежился – проводить ночь на заброшенной мызе ему явно не улыбалось. Да и по времени – вдруг да из группы станут искать? Этот чертов майор такой настырный, дотошный…
Тогда – трупы! Мертвяков надобно разложить так, чтоб, если что – сразу нашли… Те, кому нужно. Чтоб сомнений никаких не осталось – встретили русских, завязали короткий бой. Двоим не повезло. А вот суб-лейтенанта, скорее всего, захватили в плен. Война – бывает.
– Что вы там копаетесь, Векслер?
– Иду! Иду, господин офицер.
Капрал все же задержался – снял с коня переметную суму, забросил себе на плечо – видать, и впрямь надеялся поживиться. Вот ведь редкостный идиот, прости господи! Вальтер снова покривил губы и, не говоря больше ни слова, поспешно направился к мызе.
Старый приземистый дом угрюмо щурился пустыми глазницами выбитых окон. Ни стекол – даже осколков! – ни рам, ни входной двери – все украли любители легкой поживы. Собаки войны! Вернее сказать – шакалы.
– Неужто ни сундучка не осталось? – горестно прошептал капрал.
Шульце прислушался:
– Похоже, нет никого. Но все же осмотрим. Вперед, капрал! Может, чего и отыщем.
– Вот и я надеюсь…
Толстяк сделал шаг вперед… и грузно осел, получив удар ножом в шею! Несмотря на вечную свою жеманность и манерничание, Шульце ударил умело и ловко, словно всю свою жизнь только и делал, что убивал людей. Нет, не на войне и не на дуэлях – а вот так, подло, из-за угла.
Оттащив грузное тело к дороге, суб-лейтенант вытер ладонью покрывшееся потом лицо и, нацепив самую беспечную гримасу, легкой походкой зашагал к лошадям и оставленному с ними солдату.
Несмотря на всю свою дурость, рядовой Бенс на этот раз проявил бдительность, сообразив укрыться в кустах. Оттуда и крикнул:
– Стой! Стрелять буду!
– Свои, Бенс! Свои… – махнув рукой, Шульце вытащил из-за пояса пистолет, осматривая его с самым удивленным видом.
– Кажется, сбился кремень…
– Осторожно, господин офицер! – выбравшись из кустов, предупредил Бенс. – Курок-то взведен, ага… А где господин Векслер?
Вальтер не ответил. Просто выстрелил. Сразу же – прямо в лицо несчастному Бенсу! Ну, а куда еще-то? Латную кирасу пистолетная пуля может и не пробить, даже с близкого выстрела. А рисковать не хотелось. К чему?
Тела Бенса и Векслера люди Бутурлина отыскали лишь во второй половине дня. Оба лежали в придорожной траве, лошади же мирно паслись рядом.
– Ясное дело, господин майор, нарвались на засаду! – по возвращении доложил один из солдат. – Капрал получил копье в шею… Видно, метнули. Среди русского войска много татар, а уж они…
– Ясно… А Бенс?
– Бенс убит пулей, прямо в лицо. Не повезло бедняге. А господина суб-лейтенанта мы так и не обнаружили. Скорее всего – в плену.
– Ну, плен – не самое страшное, – сворачивая к городу, философски промолвил Никита Петрович. Честно сказать, этого хлыща Шульце ему было нисколько не жаль. Вот ребят – Бенса и Векслера – тех да, жалко.
– Мы их там и похоронили, господин майор. Зарыли у старой мызы. Не с собой же тащить…
* * *
С начала сентября русские взялись за город всерьез. Палили с утра до поздней ночи изо всех своих пушек, метали гранаты, каменные и чугунные ядра. Пара каленых ядер зажгли Магистратские конюшни, да везде, по всему городу, начались пожары, и осажденным стоило немалых трудов их потушить. Несколько ядер угодило в церковь Святого Якова, особых разрушений, правда, не причинив – просто застряли в стенах. Хорошая оказалась кладка, крепкая.
Сильно пострадала и самая высокая церковь города – Святого Петра. Правда, не обрушились и не загорелась, и вовсе не Бог упас. Знающие люди поговаривали, что церковный шпиль служит русским пушкарям прицельной точкой, и даже просили коменданта этот шпиль к чертям собачьим снести, на что Делагарди, конечно же, не пошел. Именно церковь Святого Петра являлась сейчас символом несгибаемого мужества защитников города, именно там ежедневно проходили службы… а вы говорите – шпиль снести? Это на радость врагам, что ли? Впрочем, вскоре аж пара ядер попали в часы, установленные в церковной башне, и тогда службы на время прекратились.
Откровенно говоря, московиты не слишком-то преуспели в осадном искусстве, не сделав того, что надо было бы сделать по всем правилам осадной войны, чего от них ожидали. Даже не вырыли апроши – зигзагообразные ходы для приближения к крепостным стенам – то ли инженеров толковых не нашлось, то ли не захотели, понадеясь на вечное свое русское «авось». Видно, с этой своей надеждой они и обнаглели до такой степени, что все же подобрались почти вплотную аж в трех местах: у Марстальских ворот, у Банного бастиона и у самого замка – резиденции губернатора!
Сам Делагарди лично возглавил защиту, и натиск удалось отбить. Только вот надолго ли?
Марстальские ворота защищали ополченцы фон Эльсера. Они и обнаружили двух бегущих к воротам вражеских вояк, судя по экипировке, немцев или русских из полков «нового строя». Один – долговязый – гремел серо-стальной кирасою с набедренниками и наплечниками, на втором – плечистом и коренастом – был шикарный лосиный колет.
– Nicht schießen! Nicht schießen! Wir geben auf!
– Все-таки это немцы, – целясь из выставленного меж зубцами стены мушкета, шмыгнул носом бравый ополченец – краснощекий Ингвар Брамс, сын пивовара.
Его напарник-пикинер, бедный портняжка Йозеф, уже раздобыл себе вместо пики трофейную пищаль… Из нее и пальнул, не дожидаясь приказа, да так, что едва не прикончил одного из перебежчиков!
Да Никита Петрович и сам бы этих гадов пристрелил, кабы на воротах было народу поменьше! А так все ж побоялся. Не за себя – за порученное важное дело. Рано еще было уходить… наверное.
– Нихт шиссен! Нихт шиссен! – оправившись от испуга, жалобно закричали немцы.
Оба уже были у самых ворот, атака же русских вообще захлебнулась, стрельцы и солдаты отошли, залегли на позициях. Их не преследовали, опасаясь мощного огня артиллерии! Русские пушки долбили так, что просто ад кругом стоял, иначе не скажешь.
– Отворяйте ворота, – поправив на голове шлем, устало распорядился фон Эльсер. – Возьмем гадов… Коль уж так просятся, ага.
Пленники – наемники-саксонцы, Ганс Лебен и Фриц Зейдемах – были доставлены в замок лично Бутурлиным, к вящему удовольствию коменданта.
– Молодец, майор! – благосклонно кивнув, Делагарди тут же приступил к допросу. Да перебежчиков и не нужно было допрашивать – они и сами спешили вывалить все, что ведали. Гниды, что и говорить.
– В полках шатание, господин генерал! Жалованье рейтарам задерживают, народ ропщет. Многие из наемников хотели бы перейти к вам. Апроши же русские не устраивают, потому как с тактикой такой незнакомы. Генерал Лесли – просто старый шотландский дурень, и чего его так любит царь – один дьявол знает. Да! Самое главное – русские пойдут на приступ уже в самые ближайшие дни! Царский приказ уже объявлен.
– Вот как? Значит, все же решились…
– Так точно! Решились, господин генерал. Нам бы к вам… мы бы…
– Вы кто?
– Рейтары!
– Зачислись в рейтарский полк! Ну? И что вы тут встали? Живо в казарму!
В городе с напряжением ждали штурма, а его так и не случилось, ни в ближайшие дни, ни в течение недели! Тем не менее перебежчики божились, что своими ушами слышали царский приказ.
– Генерал Лесли, правда, был против штурма. Может, царь все же послушал его?
Все могло быть, все… Война – вещь во многом непредсказуемая.
Тем не менее часть горожан все же жила своей – почти прежней – жизнью, особо не зависящей от войны и всех ее проявлений. Богатые и знатные люди все так же давали балы, благо в продовольствии и напитках недостатка не было – шведские суда доставляли все, что душе угодно. Многие откровенно наживались на военных поставках, правда, вот мелким и средним помещикам, тем, кто имел одно-два имения близ Риги, пришлось несладко – их земли были захвачены и разграблены русскими. Ну, а что ж вы хотите? Война.
Такой вот бал дала, наконец, и графиня Элиза фон Турн, вдова безвременно погибшего героя, уже несколько оправившаяся после смерти мужа. Правда, выглядела она что-то неважно – бледное лицо, синие круги под глазами, опухшие щеки – как видно, плакала. Впрочем, не по мужу.
– О, господин риттер! Что же такое случилось с нашим несчастным Вальтером?
Это было первое, что спросила графиня, едва завидев вошедшего в парадную залу Бутурлина.
– Ничего особенно страшного с господином Шульце не случилось… – Никита Петрович закашлялся, прикрыв губы белоснежным батистовым платком.
– Вы думаете? – в заплаканных глазах женщины блеснула надежда. – Да садитесь же, Эрих, садитесь… ага.
– Полагаю, он просто угодил в плен, – присаживаясь за богато накрытый стол, светски улыбнулся Бутурлин.
Графиня тут же ахнула, едва не выронив веер:
– О, пресвятая дева! В плен! К русским!
– Русские не дикари и ничего ему плохого не сделают, – философски заметил Никита Петрович, присматриваясь к холодной телятине. – А это вот вкусно?
– Конечно же вкусно! Попробуйте, прошу… Так вы говорите, русские – не дикари?
– Это не я говорю. Так считает сам господин губернатор.
– Ах, Магнус… Ну да, ну да, он почему-то любит русских.
– Не любит, а уважает! – оторвавшись от блюда с телятиной, Никита Петрович наставительно поднял серебряную двузубую вилку – особый шик. – Как уважают любого достойного соперника. Заметьте, милая графиня, я не говорю – врага. Да, сейчас мы с Россией воюем… но завтра обязательно будем дружить… как дружили вчера.
– Ну, уж вы скажете, Эрих!
– Так и случится, и уже очень скоро, поверьте мне!
– Так вы думаете, Вальтеру… господин Шульце в плену ничего не угрожает?
Бутурлин не успел успокоить свою собеседницу – в залу вошел комендант Риги и генерал-губернатор Лифляндии, граф Магнус Габриэль Делагарди. Уроженец Ревеля и фаворит королевы Кристины, он хорошо знал русских и никогда не считал их варварами. Делагарди славился своей ученостью далеко за пределами Лифляндии, все знали, что он собирает коллекцию древностей, кою намеревается передать в дар шведскому королевству, точнее сказать – всему шведскому народу. Женатый на сестре короля, граф Магнус Габриэль считался изящным кавалером и одним из самых богатых людей Швеции! Правда, злые языки поговаривали, что…
– Господа! – терпеливо выслушав все положенные приветствия, важный гость поднял бокал, наполненный золотистым рейнским вином, в изобилии доставлявшимся в осажденную… или, лучше сказать – почти осажденную – Ригу каждым вторым шведским судном, не считая каждого первого.
– Господа! Спешу сообщить вам добрую весть… Это покуда тайна… От врагов, но не от вас!
Делагарди тряхнул париком. Все заинтересованно притихли.
– Так вот! – умело интригуя, продолжал генерал-губернатор. – Буквально только что ко мне прискакал гонец… Сегодня к Динамюнде прибыли полторы тысячи солдат, присланных из Пиллау графом Кенигсмарком! Мы давно их ждали – и вот они здесь. Я только что велел выделить лодки для их переправы.
Выпив, все присутствующие радостно захлопали в ладоши и закричали здравицы королю, прусскому графу Кенигсмарку… и лично генерал-губернатору Магнусу Габриэлю Делагарди.
Никита Петрович нервно покусал губу. Вот это была новость! Новость, которую требовалось сообщить своим как можно быстрее! Срочно вызваться провести вылазку? Да-да, срочно! Прямо сейчас…
– Господин генерал, осмелюсь предложить…
– А, это вы, майор. Вижу, хотите стать полковником… Что ж – похвальное желание! Говорите, вылазка? Я не против! Тем более все равно штурма нам так и не дождаться, верно?
– Верно, господин генерал! Уже так надоело ждать.
Наскоро простившись с графиней и обществом, славный риттер Эрих фон Эльсер покинул особняк… и у самого крыльца вдруг услышал голос:
– Господин майор!
Это был графский конюх. Или кучер, или кто-нибудь еще… кто-то из простолюдинов, запоминать которых лицу благородному было вовсе не обязательно.
– Что вам угодно? – между тем даже с простолюдинами следовало вести себя учтиво. По возможности.
– Помните, вы расспрашивали меня о мертвой голове графа? Ну, вместе с другими слугами…
Кучер – или конюх – вышел на падавший из окон свет. Коренастая фигура, простоватое лицо с небольшой бороденкою… Ничего примечательного. Бутурлин его не помнил, но слуг он все же опрашивал всех, так что – возможно – и этого – тоже…
– Ну да, да, – тряхнув головой, Никита Петрович нетерпеливо покусал губы. – Что вы еще хотите-то?
– Хочу сказать про одного цирюльника. Зовут его Иоганн… Славный такой парень! Все время приходил, графа нашего брил… ну и нам, слугам, не отказывал. Хороший человек.
– Ну-ну… и что с того, что хороший человек этот ваш цирюльник?
– Так он пропал, господин майор! Прямо с тех самых пор и пропал. Давненько уже не видели.
– Ну, мало ли… – не выдержав, рассмеялся Бутурлин. – Эко дело – пропал. Сейчас многие пропадают – война. Может, шальным ядром убило.
– Может, и так, господин. Он тут, неподалеку, живет. Мы хотели посмотреть… да побоялись. Вдруг да скажут – чего в чужой дом забрались? Вот, если б с вами… – слуга заискивающе улыбнулся. – Тут рядом совсем. А я б вам о пропавшем графском родственнике кое-что рассказал… о господине Шульце. Странный он был человек. Очень странный.
– И что ты можешь сказать о господине Шульце? – поправив шляпу, Никита Петрович заинтересованно поднял глаза.
– Он был франт! Да-да, франт, – неожиданно улыбнулся собеседник. – Очень за собой следил, знаете ли, и всегда посещал самого модного куафера! А тут вдруг заинтересовался нашим цирюльником… Даже велел его позвать! А уж после того цирюльник и пропал… А нынче вот пропал и сам господин Шульце. Впрочем, это вы и без меня знаете…
– Ну, что же, – внимательно выслушав слугу, Бутурлин решительно положил руку на эфес шпаги. – Пойдем, поглядим на этого вашего цирюльника. Говоришь, недалеко живет?
– Во-он тот домишко, господин майор.
Домишко оказался так себе. Приземистый, старый, с недавно чиненной крышею, он притулился в самом конце переулка, вплотную примыкавшего к «приличному» купеческому кварталу. Впечатление запущенности скрашивал лишь небольшой яблоневый садик, с десяток деревьев росли прямо перед домом, правда, яблок на них уж не было, видать, оборвали местные сорванцы. Если так, то с цирюльником и впрямь случилось какое-то несчастье.
Да, именно так и обстояли дела! Толкнув дверь, Бутурлин оказался в прихожей, сквозь которую просматривалась анфилада узеньких комнат, тянувшихся через весь дом. В первой же комнатке, ногами к проходу, лежал на спине тощий, голый по пояс, мужчина в широких штанах и серых чулках без туфель. Бледное и давно уж неживое лицо его было искажено ужасом и страданием, всю грудь пересекали страшные рваные раны!
– А парня-то перед смертью пытали! – задумчиво протянул риттер. – Хорошо так пытали, основательно… Он что же, один жил?
– Один. Жена с год назад померла, а детишек Бог не дал… Кто ж его так? Вот ведь злодеи-то!
Вздохнув, слуга перекрестился и опустился на колченогий стулу, стоявший рядом с входной дверью.
– Судя по запаху, прошло не меньше трех-четырех суток, – осмотрев труп, Бутурлин неспешно прошелся по комнатам. – Вроде порядок. Было у него что брать?
– Ну… так…
– Понятно, – Никита Петрович покусал губу и задумался. – Значит, не за деньги убили…
– Его ножом так изрезали? – поднявшись на ноги, тихо поинтересовался слуга.
Майор покачал головой:
– Да нет, не ножом. Скорее – стилетом. Пытали, а затем закололи… похоже, что шпагой! Не совсем обычная рана для простолюдина. Говоришь, Шульце его вызывал?
– Да, да, господин. Сам граф фон Турн всегда у покойного брился, а Шульце, вишь, брезговал. А тут вдруг – позвал! Думаете, он и убил? Раз уж шпага…
– Может, и так… А может, и нет – без свидетелей ничего не скажешь. Надо сообщить ратманам, это их дело. Сделаешь?
– Да-да, господин майор, сообщу. И «черноголовым» сообщу, я слышал, покойник имел какие-то дела с братством.
Они выехали утром из Марстальских ворот. Небольшой отряд конных ополченцев и рейтаров под общим командованием майора фон Эльсера. Обходя вражеские позиции, проскакали на рысях вдоль реки и через полмили свернули к лесу, а уж там Бутурлин распорядился, как всегда, разделить отряд на две части. Рейтаров отправил прочесать местность вдоль рва, сам же с ополченцами поскакал к старому госпиталю.
– Давайте-ка, парни, осмотритесь здесь хорошенько! – спешившись у знакомого притвора, приказал риттер. – Жду с докладом.
Всадники тут же унеслись, и лоцман осторожно нащупал знакомый кирпич – заложить очередную шифровку. Сунул руку за пазуху и вдруг, как и в прошлый раз, ощутил на себе чей-то взгляд! Хотя нет, не так – не взгляд ощутил, а услыхал едва слышный шорох. Кто-то прятался за спиной, в зарослях ивы и жимолости.
Закусив губу, Бутурлин выхватил из-за пояса пистолет и, падая в траву, выстрелил! Потом, выждав некоторое время, свистом подозвал коня…
Тут совсем рядом послышалось ржание – возвратились свои, ополченцы.
– Мы слышали выстрел!
– Вон там… – убирая разряженный пистолет, Никита Петрович махнул рукой. – Осмотрите кусты.
– Сделаем, господин майор!
В кустах никого не обнаружили. Ну да, станет враг там сидеть, дожидаться, небось, уже улепетывает со всех ног. Интересно, кто это? Кто-то из русских? Какой-то невольный свидетель, шальной казачок из разъезда… Если так, то повода для беспокойства нет никакого. А если не так? Если это – кто-то из рижских солдат, чьим-то приказом направленный следить за майором? Так ведь может быть… Кто-нибудь что-нибудь заподозрил. Знать бы теперь, кто… Или – уйти? Вот прямо сейчас, сегодня… Нет! Рановато еще, рано!
– Нет никого, господин майор! – вынырнув из кустов, доложил красномордый ополченец. – Сейчас еще спросим у Кристиана, он вперед нас тут был… Кристиан! Эй, Кристиан, ты тут никого не заметил?
– Нет, нет, никого, – помотал головой Кристиан, тощий и несколько сутуловатый парень лет двадцати с вытянутым скуластым лицом и светло-рыжею шевелюрой. – Я лично никого не заметил.
На левой щеке его, около носа, виднелась небольшая родинка, а так физиономия казалась вполне неприметной, обычной – парень как парень, не красавец, но и не урод. Обычный.
Правда, вовсе не лицо его сейчас привлекло внимание Бутурлина. На правом боку солдата Никита Петрович вдруг углядел парочку прилипших остреньких листков – ивовых! Так бывает, когда кто-то лежит на земле, на упавших листьях… Так-та-ак… Видать, не успел отряхнуться… или просто не заметил, не обратил внимания.
– Значит, никого не видел, говоришь?
– Никак нет, господин майор! Ни единого человечка.
Да правда и есть! Мало ли где к серому кафтану ополченца могли прилипнуть опавшие листочки ивы? И все ж таки, все же…
– Возвращаемся, – вскочив в седло, распорядился фон Эльсер. – По пути глянем вражеские пушки на Вейде. Пересчитаем. Только тихо, все! Тайно. Понятно?
– Понятно, господин майор. Не извольте сомневаться, исполним.
* * *
Вытащив засапожный нож, Лихой Сом провел Марте меж грудями, сделав вид, что намеревается отрезать левый сосок! Ну, так надавил, аспид, что аж кровь потекла. Привязанная к кирпичной печке девушка вздрогнула и закричала…
– Будешь орать – язык отрежу, – плотоядно ухмыляясь, глухо пообещал разбойничий атаман. – Хотя… Черт с тобой – ори… Но не сейчас… погоди маленько…
Спустив штаны, разбойник вошел в девчонку без всяких предварительных ласк, грязно и грубо… дергался, ругался, рычал, словно дикий зверь. От унижения и боли пленнице тоже хотелось кричать, но она сдерживалась, решив не распалять насильника – тот ведь мог и убить, запросто. А тогда зачем же она его искала? Ну вот, нашла… И какой в этом всем смысл? Пока никакого… Тьфу ж ты… больно-то как… и еще – противно. Когда же он уже… Ну, скорее же, скорей…
Марта принялась изгибаться, стонать, словно заправская шлюха, кои по всем постоялым дворам, от Лондона до Ниена и Выборга, брали по талеру в час. Стонала и извивалась так, что Лихой Сом вскорости отпрянул, издав жуткий вопль – то ли радости, то ли облегчения, а скорей – и того и другого.
– Ну, молодец… – скрывая слезы, девушка заставила себя улыбнуться. – Честно сказать, давно я уже так не развлекалась. Те, что были до тебя… они… они так себе… ты же – настоящий зверь! Животное. И от того знаешь, как хорошо?
Томно прищурившись, пленница облизала губы, светлые жемчужно-серые глаза ее смотрели на разбойника так, что тот смущенно зашмыгал носом:
– Ну, ты это… почто выпялилась-то, ведьма?
– Еще хочу! – прошептала Марта со всей возможной страстью. – Очень-очень хочу, правда… Только ты б меня развязал…
– Ишь ты, курвища, – с некоторым удивлением скривился лиходей. Честно говоря, он сейчас ожидал от своей жертвы совсем другого: страха, ужаса, стыда… А эта, вишь ты!
– Ага, развяжи тебя… Живо на метле улетишь!
– Так нет здесь метлы-то, Тоомас…
Услыхав это, Лихой Сом вмиг схватил девчонку за горло:
– Откуда имя сие ведаешь, тля?! Отвечай, живо!
– Так отвечу… Отпусти только – задушишь.
– Задушу! – в темных глазах разбойника колыхнулось нечто такое, что заставляло нисколечко не сомневаться в его обещании. Такой и в самом деле задушит, раз обещал. Правда и есть.
– Я ж из Нарвы, забыл? – тихо молвила пленница. – А в Нарве лет десять назад все моряки помнили Черного Тоомаса… и не только моряки.
– Помнили они… Жаль, что теперь позабыли. Ну, да ничего. Еще напомню!
– Ты ж меня сразу узнал… как увидел. Вот и я тебя – тоже.
По тому, как сразу же приосанился разбойник, по сверканию его глаз, по вдруг появившейся на губах довольной ухмылке, Марта прекрасно осознала, что, помянув прошлое Лихого Сома, поступила сейчас совершенно правильно. Черный Тоомас, прозванный так по цвету бороды и за свои черные дела, как и многие лиходеи, вовсе не был чужд тщеславию.
Разбойничий атаман не убил Марту сразу же после того, как надругался над ней, хотя, наверное, намеревался поступить именно так, да вот только хитрая девушка направила его мысли в другую сторону, расслабила… Да и на все вопросы отвечала четко и не задумываясь, глядя в глаза лиходея преданно и в высшей степени правдиво.
– Да, я искала тебя, Тоомас…
– Не называй меня так! Пока…
– А как тебя называть?
– Просто – Капитан.
– Хорошо, Капитан, как скажешь… Спрашиваешь, зачем искала? Казна братства «черноголовых»… Поговаривают, она у тебя!
– Кто поговаривает? – яростно сверкнув глазами, Лихой Сом (он же – Петер Лунд, он же – Черный Тоомас) снова выхватил нож, глянув на девушку с явной угрозой…
Та быстро потупилась, впрочем, нисколько не испугалась, лишь сделала вид.
– Об этом говорил Янис Датс, мальчишка с Даугавы. Еще – конюхи из братства, каретных дел мастера, рыбаки, грузчики… Если хочешь, я каждого назову по имени!
– Черт с ними, – убрав нож, разбойник с неожиданной ласкою погладил девчонку по голове и хмыкнул. – Ну, надо же! Все знают, что казна черноголовых у меня! Один я вот – не ведаю. Пока что…
Разрезав связывающие пленницу путы, Капитан усмехнулся:
– Впрочем, теперь-то ждать больше нечего. Теперь-то найду… Осталось лишь добраться до…
Разбойник вдруг осекся на полуслове и снова схватил Марту за горло:
– А ты что выспрашиваешь-то, а?
– Я?! Нет, нет, ничего. Я просто…
– Ты просто собиралась ограбить меня, ведь так? А ну, признавайся, иначе…
Схватив пленницу за худенькие плечи, лиходей тряхнул ее с такой силой, словно собирался вытрясти душу…
– Ну, собиралась, да! – клацнув зубами, с вызовом бросила Марта. – Что в этом такого-то? Просто хотела немножко разбогатеть.
– Ишь ты… – отпустив девушку, Лихой Сом сплюнул и неожиданно успокоился. – Что ж, разбогатеть всякий хочет. Может, и ты еще разбогатеешь… Так… чуть-чуть… Ежели будешь себя правильно вести!
– Я буду!
– А вот поглядим.
Поверил ли лиходей хитрой девице, нет ли – но в живых оставил, и ясно – зачем: Марта все же была девчонкой красивой и в плотской любви опытной, что ее сейчас и спасло.
«Будешь при нас», – решил Лихой Сом и тут же приставил к пленнице постоянное наблюдение – цыганистого паренька по имени Марвин, самого молодого из всей шайки, коя насчитывала, как приметила Марта, около пары дюжин человек. Марвин оказался вовсе не цыганенком и не литвином, а эстом откуда-то из-под Дерпта. Нарва от Дерпта не так уж и далеко, так что для Марты – почитай что земляк. Парнишка он был аккуратный, всегда имел при себе – за подкладкой – иголку с ниткой, за собой следил и как оборванец не хаживал.
– За девкой смотреть во все глаза. Однако не трогать, – поигрывая ножом, строго-настрого наказал атаман. – Убежит – убью, тронешь – глаза выколю. Усек?
Мальчишка лишь молча кивнул, тряхнув темной шевелюрой. Глаза у него, правда, были светло-серые, значит, скорее всего, и вправду – эст, или, как говорили русские – «чудь белоглазая».
Кстати, гнусный предатель Иво нынче тоже обретался в шайке, правда, оружие ему покуда не доверяли – присматривались. Пару раз Марта ловила на себе его жадные взгляды, только вот до большего дело не доходило – все были на виду.
Вся шайка возвращалась на мызу лишь к вечеру, все остальное время, вероятно, разбойники где-то шакалили, грабили кого-то, рыскали по заброшенным имениям и – как подслушала Марта – искали корабль!
Зачем лиходеям корабль? Пиратствовать вздумали в столь неспокойное время? Лихой Сом решил вспомнить свою молодость? Вряд ли, не такой уж он дурень, чтоб не понимать, что с ним сделают шведы! Развеселые времена на Балтике давно прошли, нынче это и не море даже, а так, шведское озеро.
Но о корабле-то разбойники говорили! Даже как-то заспорили – кто-то предложил просто пойти вдоль залива на север, а уж потом захватить баркас или пару рыбачьих лодок.
О, Марта была девушка умная – враз сообразила, вовсе не пиратствовать разбойнички собрались! Просто им надо куда-то попасть. Быть может, на какой-то остров. А какой там остров на севере Рижского залива? Самый большой – Эзель! И еще – множество мелких.
Остров… Дальше-то что напрашивается прямо само собой? Правильно! Сокровища! А что, если и впрямь казна черноголовых похищена все же не Капитаном, а кем-то другим? И лишь теперь разбойник узнал, где она… Хм… что же, Лихому Сому мало того, что у него есть? Так ведь и мало. Богатства вообще много не бывает. Все больше и больше хочется!
Что же касаемо того, что у него должно было быть, то… Неужели сокровища русского царя растратил? А что… С этого гада станется! Пират – он пират и есть. Да и не так много можно было прихватить с собой, пошарив в царских сундуках. Верно, тут больше наглости, чем дохода. Хотя… кое-что все ж таки должно быть, должно! Русский царь все же не нищий курляндский герцог! Есть, есть у Лихого Сома денежки – и драгоценности – уже прямо сейчас… Сыскать бы их! Сыскать бы… да как? Вот тут думать надо.
Вернувшийся к ночи разбойник не проявил в постели особой прыти. Страсть проявляла Марта, пыталась разговорить, да все напрасно – немножко покувыркавшись и кое-как удовлетворив свою похоть, Лихой Сом отвалился к стенке и захрапел.
Спал он – и Марта – в горнице, на старом матросе, набитом свежей соломою. Шуршал этот чертов матрас неимоверно, пленница едва ухитрилась подняться неслышно. Поднялась, накинув сорочку, пошлепала босыми ногами… Выглянула на крыльцо… И тут же окрик:
– Стой! Куда?
– В уборную!
– Посейчас…
Двое вышли из темноты, оба с палашами.
– Вон в те кусты иди… А мы постоим рядом!
Вот так вот! Никакого стеснения… Попробуй тут, убеги. Да и не время еще бежать-то. Очень уж царского золотишка хочется. Да и серебро бы, честно говоря, не помешало. Поднимаясь на крыльцо, Марта покусала губы… Господи-и… Как же это все добыть-то? Зря она, что ли, Лихого Сома искала. Нашла вот. И что?
Поутру, наскоро перекусив, разбойники снова умчались куда-то, оставив на мызе двух человек и – естественно – Марту. Средь сторожей, как и вчера, оказался и юный Марвин, еще с вечера поранивший руку о гвоздь. Неловко снял со стены старую прожженную сковородку, бывает.
Сентябрьский денек выдался чудесный, солнечный и теплый. Синело едва тронутое палевыми перистыми облаками, небо. Легкий, налетавший с моря, ветерок, раскачивал ветки росшей вокруг дома ольхи, смородины и сирени. Осень еще не вступила в свои права, еще по-летнему зеленела листва, лишь невдалеке, на березках, уже появились первые золотистые пряди.
– Красиво как! – выйдя на крыльцо, потянулась пленница. – Ведь правда красиво? Ой… Что у тебя с рукой, Марвин? Дай-ка я посмотрю… Ну, подойди же сюда, не съем! Садись вот на крыльцо… закатай рукав… А лучше – сними рубаху. Снимай, снимай… Ишь ты, какой стеснительный! Подожди, сейчас подорожник приложим… Вот так… Тряпка чистая есть? Ах да, откуда… Сейчас…
Тряпку Марта оторвала от собственного подола – а все равно уже платье грязное! Все равно новое покупать – было бы на что только. Да будет на что! Уже очень скоро будет. Ведь Марта все же Лихого Сома отыскала, а остальное – уж как-нибудь сладится.
Перевязывая Марвину руку, девушка вдруг вспомнила русского шпиона Никиту Петровича, вспомнила и даже чуть не всплакнула. Как он разговаривал с ней, как гладил по руке… аж мурашки по коже!.. Как… Ах, Никита. Никита, господин Бутурлин. Хороший ты человек! И как к тебе, оказывается, тянет-то! Вот вроде бы ни с того, ни с сего – а тянет ведь. Сейчас бы оказаться в Риге, лечь в теплую постель… почувствовать прикосновение сильных мужских рук, жаркие объятия…
Пленница вздохнула и закусила губу, понимая, что никогда-никогда Никита Петрович не возьмет ее в жены! Такого просто не могло быть. Потому что не могло быть никогда. Русский дворянин и простолюдинка – никакая не пара. Хотя, если уж к слову сказать…
– Ты боишься русских, Марвин?
Парнишка удивленно поднял глаза:
– С чего бы это мне их бояться? Я с русскими не воюю.
– Да, но у них обычаи странные.
– Какие-какие?
– Странные. Я в Смоленске жила, и что говорю – знаю.
Разговаривая, хитрая девушка погладила паренька по плечу, заглянула в глаза, облизав языком свои чувственные пухлые губки… Никто против такого натиска не устоит, нет! Главное, под разговоры все, как бы промежду прочим…
– У них знатные женщины из дома почти никуда не выходят, – улыбаясь, продолжала Марта. – Сидят себе в башнях, те башни называются – терема.
– Неужели никуда не выходят? – тряхнув головой, усомнился мальчишка.
Его ушлая собеседница повела плечиком, так, что сквозь небрежно заштопанный лиф платья показалась соблазнительно упругая грудь:
– Ну, разве что в церковь. И то – муж или отец за женщинами и девами строго следят, и с молодыми людьми разговаривать не позволяют.
– А балы? Ассамблеи?
– Ой, что ты! Нет ничего такого там. Жизнь русской женщины скучна и неинтересна.
– Зато у тебя, наверное, жизнь интересная? – неожиданно улыбнулся Марвин.
– Издеваешься? – девушка дернулась. – Я ведь тоже сейчас взаперти. Пленница! Слушай… я грязная вся – а тут где-то неподалеку ручей.
– Тут и озеро есть. Только мы туда не пойдем.
– Но почему? Почему же?
– Да потому что глаза мне из-за тебя выколют, поняла?!
Выкрикнув, парнишка рассерженно вскочил на ноги, намереваясь уйти, даже, скорей, убежать… однако не тут-то было! Марта тут же схватила его за локоть – упускать Марвина она явно не собиралась.
– Да мы же не вдвоем пойдем… Кто тут еще есть-то?
– Еще Марк, из Бремена…
– Эй, Марк из Бремена! – девчонка тоже вскочила, замахала рукой, закричала со всем возможным весельем. – Где ты тут есть-то? А ну, покажись!
– Ну, вот он я… – из-за угла показалась круглая физиономия этакого увальня, правда, не толстого, а, скорее, рыхлого, фигурой похожего на только что взошедшее тесто.
– Помыться, говоришь? Ну-ну…
В озеро пленницу не пустили, привели к ручью. Внимательно осмотрев местность, Марк хмыкнул и махнул рукой:
– Вот тут и мойся, ага. А мы рядом, в кусточках.
Не широк оказался ручей и не глубок – по колено всего-то. Не бросишься, не поплывешь, не сбежишь… да и холодновато! Пусть и сентябрь, да нынче и лета толком не было, все дожди да дожди, такой уж выдался год.
Скинув башмаки, Марта приподняла рваный подол, да, попробовав ногою воду, невольно взвизгнула – и впрямь холодновато. В тот же миг из зарослей выскочили оба стража:
– Ты что там?
– Эй!
Обернувшись, девушка презрительно усмехнулась:
– Ничего! Водичка уж больно студеная.
– Не хочешь – не мойся.
– Да ладно уж теперь… чего ж.
Марвин и Марк между тем расположились в малиннике поудобней, меж кустиками, усевшись прямо в траву.
– Как думаешь, не сбежит? – достав из котомочки краюшку хлеба, увалень разломил ее пополам и протянул Марвину. – На, угощайся.
– Спасибо, – улыбнулся мальчишка, впиваясь в нежданный подарок зубами. – Вкусен хлебушек-то, ага…
– Ешь, не жалко! – Марк хохотнул и, зябко обхватив себя руками за плечи, промолвил… так, между прочим: – А девка-то, кажется, ничего себе – добрая.
– Говорят, эта добрая в Нарве тьму народа заколдовала, – быстро дожевав хлебушек, настороженно отозвался подросток. – Сам Капитан рассказывал.
– Мало ли что рассказывал, – увалень тихонько засмеялся, достав из котомки плетеную фляжку. – Не похожа она на ведьму, правду тебе говорю. Уж ведьм-то я повидал, ага. А ведь когда-то при церковном суде работал.
– Палачом, что ли? – дернулся Марвин.
Марк тут же обиделся:
– Сам ты палач! Не палачом, а так вот, как сейчас – стражем.
Вытащив из фляжки пробку, разбойник приложился к узкому горлышку, сделав пару долгих глотков.
– Уфф… Хороша! Будешь?
– А что там у тебя?
– Медовушка… Да попробуй, чего ж!
– Ну… Добрый ты человек, Марк!
– А ты думал… Ну, как?
Осторожно хлебнув из переданной напарником баклажки, отрок тут же закашлялся, в светлых глазах его выступили слезы:
– Ох, ничего себе!
– Да уж, тебе, пожалуй, рановато!
Забрав фляжку, Марк ненадолго задумался, краем глаза посматривая на смутно видневшуюся меж кустами стройную девичью фигурку, а затем продолжил, хитровато склонив голову набок:
– Я вот ведьму от честной девушки сразу отличу. У всех ведьм всегда множество веснушек и родинок!
– Да ну, – отмахнулся Марвин. – Родинки и у меня есть. И веснушки…
– А вот мы сейчас у этой посмотрим! – убрав фляжку в мешок, увалень с неожиданным азартом потер руки. – Как думаешь, она разделась уже?
Подросток озадаченно кашлянул:
– Кх… Думаю, да. Хотя… вода-то в ручье и впрямь студеная. Наверное, только лицо помоет…
– Плохо ты знаешь ведьм! А ну-ка, давай глянем! В конце концов, мы присматривать за ней должны, а не медовуху трескать.
Вот с этим утверждением было не поспорить, и, отрывисто кивнув, Марвин тихонько поднялся на ноги… честно сказать, ему тоже хотелось посмотреть, очень хотелось…
– Мама дорогая! – раздвинув ветки, ахнул Марк. Ахнул и, тут же приложив палец к губам, понизил голос до шепота: – Смотри-смотри! Одна-ако…
Отрок ничего не сказал – лишь сглотнул слюну и неожиданно для себя самого покраснел – от шеи и до корней волос.
Да ведь было, на что посмотреть – ничего не скажешь! Голая пленница стояла в воде по щиколотку, спиной к парням и обмывала водой ноги… А вот нагнулась…
– Ого-о, – зашептал-застонал увалень. – Вот это… да-а…
Марвин толкнул его локтем:
– Тихо ты. Капитан нас за нее удавит.
– Это точно… а жаль!
Марта, конечно, слышала кое-что – прислушивалась специально. Услышала и приглушенные голоса, и легкий шум шагов… Подсматривают! Ну, что ж – пусть видят. Для того она сюда и пришла.
Ах… Выпрямившись, ушлая девчонка принялась обмывать водой восхитительную, манящую грудь, пупок, плоский животик… Добравшись до промежности, облизала губы языком и тихонько застонала, гадая, сколько же времени выдержат сие приятное мужскому глазу зрелище там, за кустами?
Выдержали недолго.
– Эй, ты там! Давай одевайся уже. Время!
– Да куда ж вы так спешите-то? Еще ж утро… – Ну, раз приказали…
Выйдя из воды, Марта не спеша натянула нижнюю юбку, а уж потом – выждав некоторое время и платье, башмачки же взяла в руки, пошла по траве босиком:
– Что, заждались, ага?
Парни ничего не ответили, лишь переглянулись да хмыкнули в унисон.
– Ой, вот травка хорошая! – резко остановилась дева. Нагнулась, сорвала какой-то лист, обернулась с улыбкою. – Как раз для тебя, Марвин. Как рука-то? Еще побаливает?
Парнишка смущенно покусал губы:
– Да это… уже и не болит почти.
– Ничего. Еще вот это листочек привяжем. Вы в кости играете?
– Играем! – заулыбался Марк. – А ты?
– И я – обожаю! – пленница мечтательно прищурилась, мокрые локоны ее рассыпались по плечам водопадом. – Сыграем, как придем? А то как-то скучно.
– Так ты на что играть будешь? Что у тебя есть-то?
– Кроме рваного платья, пожалуй, и нет ничего, – со смехом призналась девчонка. – А играть буду на поцелуи… Ничего?
– Нам Капитан запретил тебя трогать, – грустно признался Марвин. – Узнает – убьет. А он ведь узна-а-а-ет…
– Не узнает, если вы не расскажете, – Марта вновь хохотнула. – Впрочем, вы меня трогать и не будете. Ведь я вас буду целовать, а не вы меня.
– А… Ну, это можно, – подумав, радостно согласился увалень. – Это ничего, коли так… Правда, Марвин?
– Ага…
Пленница нарочно проигрывала и перецеловала обоих стражей по многу раз. С каждым разом поцелуи ее становились все глубже, дольше и горячее… так, что, если бы не раздавшийся за воротами стук копыт, еще не известно, во что бы все это все вылилось, несмотря на все запреты атамана.
– Ой! Скачет кто-то!
– Наши!
Отрок едва успел отпрянуть от пленницы, как у ворот загарцевали вернувшиеся лиходеи:
– Эй, открывай! А ну, живо! Спите там, что ли?
На этот раз в шайке оказались двое раненых, а трое вообще не вернулись, их, как видно, убили или захватили в плен.
– Я могу перевязать! – тут же предложила Марта.
– Без тебя обойдемся! – Лихой Сом недобро осклабился, но, подумав, махнул рукой. – Черт с тобой, помогай. Перевязывай. Правда, у нас, наверное, нечем.
– Ну, рубахи-то запасные у кого-нибудь есть?
Нашлись рубахи, тут же их и порвали на бинты. Пленница перевязывала раненых весело, с улыбкой, подбадривала и для каждого находила доброе слово.
– Ишь ты! – переглядываясь, шутили разбойники. – Так бы и нас ранили б… ничего!
Атаман нынче ужинал отдельно от всех, уединившись с двумя наиболее близкими сподвижниками – теми еще висельниками! – в дальнем крыле дома. Наверное, что-то важное обсуждал, держал от остальных в секрете. А что еще можно было тайно обсуждать, как не денежные дела?
– Там, за яблонями, травка растет… для ран полезная. Я нарву быстренько?
– Давай. Смотри, на часового не напорись.
Пробежав через весь двор к дальнему крылу мызы, Марта склонилась в зарослях, якобы высматривая нужную травку. Сама же прислушалась, благо все стекла в окнах дома были давно украдены вместе с самими рамами.
Приглушенные голоса слышались не совсем четко, но все же кое-что можно было разобрать, и пленница навострила уши.
– …на Эзель очень просто добраться, Капитан. Очень-очень просто. И нам вовсе не нужен корабль. Говорю же – только несколько рыбацких лодок.
Эзель! – ахнула про себя девчонка. Так вот он – и остров!
– Ты забываешь, Юхан, там шведы! Солдаты и корабли. На лодках мы далеко не уйдем!
– Но… надо просто быть осторожней. Не попадаться солдатам на глаза.
– Не попадаться? Дьявол тебя разрази! Так ведь – остров.
– Да, остров. Но – большой. Огромный! Там есть, где спрятаться, уверяю вас. Ежели что – выждем.
– Ладно… – глуховатый надтреснутый голос, похоже, принадлежал атаману. – Карта у нас, слава богу, есть!
Карта! Эзель! Сокровища! Марта азартно улыбнулась – ну, точно – похищенная казна «черноголовых» – там! Осталось лишь ее взять.
– Завтра еще пошалим, подыщем еды… а на следующий день, с утра, двинем на север.
– Вдоль залива?
– Нет. Лесами.
– Но там русские!
– А на заливе – шведы, – Лихой Сом неожиданно расхохотался. – Как говорят русские – нам что хрен, что редька!
– Что-что?
– Говорю, что те, что другие – повесят.
– Это уж точно… лучше ни с кем из ратных людей не встречаться.
– Потому и пойдем – лесом. Если завтра не раздобудем корабль.
– Ох, господи… Где ж мы его раздобудем-то? Да, еще спрошу – а что с девкой?
Подобравшись как можно ближе к окну, Марта затаила дыхание.
– Не нравится мне она, Капитан! Наглая такая и глазищами так и шныряет.
– О девке не беспокойтесь, – хмыкнул атаман. – Завтра ее вам отдам. Делайте с ней, что хотите, а потом закопайте. В походе она нам не нужна.
– О! Вот это правильно, капитан! Вот это дело!
Марта отошла тихой сапой. Особенно сильно она не тревожилась, понимала, что в живых ее все равно не оставят, рано или поздно – убьют. Пора было бежать, тем более кое-что о сокровищах она все же узнала. Эзель! Остров Эзель. Еще… есть какая-то карта, а, кроме того, еще имеются сокровища русского царя – и они где-то здесь, совсем рядом. Скорее всего, Лихой Сом прячет их где-то в лесу… или даже здесь, в саду, среди яблонь. Хотя… а, впрочем, почему в саду? Их ведь не так и много, сокровищ – уж сколько разбойник сумел унести. Тем более, можно предположить, что часть царских сокровищ уже потрачена, не так уж и много их и осталось, наверняка – самое ценное.
При себе! Черный Тоомас держит их при себе! Надо искать… искать надо… Тем более времени-то осталось мало – дела складываются так, что нужно поскорее бежать, а то и впрямь – не сносить головы. Однако… не с пустыми же руками бежать!
Думай, Марта, думай! Где можно хранить сокровища, да так, чтоб, по возможности, с ними не расставаться? В котомке, в переметной суме? Нет, это все не то – слишком приметно, явно. Должно быть что-то другое… Что всегда носит с собой Лихой Сом? Хм… Ну уж не переметную суму – точно. Пистолеты, абордажную саблю… Кафтан… Длиннополый темно-зеленый кафтан доброго немецкого сукна, какие обычно носят средней руки торговцы. Да, так! Разбойник почти никогда этот кафтан не снимает, а бывает, даже в нем и спит… Вот как сейчас, к примеру…
Правда, вот незадача, в эту ночь атаман пленницу к себе не позвал! Разбойная рожа на входе так и заявила – пускать не велено!
– А… а где же мне тогда спать? – возмутилась Марта.
– Да где хочешь? Вон, хоть с ним… – страж кивнул на подошедшего Иво и приказным тоном потребовал «прибрать девку до утра».
– А утром? – опустив веки, негромко уточнил предатель.
– А утром Капитан скажет, что с нею делать.
– Ага…
* * *
Пролетело холодное лето, уже наступил сентябрь, деревья и кустарники постепенно окрашивались золотом и багрянцем, первые птичьи стаи потянулись к югу, и в небесной просини ветер гнал серебристые паутинки. Между тем осада все продолжалась и конца-краю ей было не видно. По тем временам Рига имела великолепные укрепления – земляной вал, рвы, башни и бастионы; русская артиллерия наносила всему этому весьма малый урон.
Осень наступила рано, оказавшись столь же холодной, как и лето, почти каждый день шли дожди, дороги раскисли, что затрудняло подвоз продовольствия и боеприпасов русскому войску. Массовый характер приняли измены офицеров, особенно – немцев, не желавших воевать против своих братьев по вере – рижских протестантов. Самое же главное, воеводам Алексея Михайловича так и не удалось блокировать город с моря, а без этого вся затея с осадой выглядела, мягко говоря, странно, и Бутурлин недоуменно гадал – почему государь затягивает штурм?
Может быть, к тому имелись какие-то объективные причины – недоверие к иностранным офицерам, истощение запасов пороха и ядер или что-нибудь еще – бог весть. Как бы то ни было, однако время, назначенное для решительного штурма, прошло, а никаких наступательных действий русские войска так и не предпринимали. Выжидали? Чего?
Никита Петрович покачал головой и, подогнав лошадь, поплотнее закутался в плащ. Он возвращался из Рижского замка, где только что имел беседу с генералом Магнусом Делагарди относительно наилучшего использования ополченцев. Генерал откровенно ругался на местных бюргеров, называл их «бессовестными скотами, думающими лишь о своей мошне». Бутурлин осторожно заметил, что купцы – все такие, простолюдины – что с них взять? Естественно, простолюдин, каким бы богатым он ни был, все равно будет думать только о себе и в последнюю очередь – об Отечестве, ибо Отечество торговца – деньги и только деньги, именно так риттер фон Эльсер и выразился.
– Наверное, вы и правы, майор, – могущественный генерал-губернатор Лифляндии и комендант Риги уныло качнул париком. В серых холодных глазах его неожиданно мелькнуло нечто хитровато-радостное, так, что Делагарди, не выдержав, тут же высказал вслух едва пришедшую мысль:
– Я их напугаю, Эрих! Напугаю всех этих чертовых толстосумов. Завтра… Нет, сегодня же выступлю в ратуше! Скажу, что возьму всех офицеров, все войска и уйду из Риги для защиты окружных мест! В городе же относительно безопасно, укрепления неприступны… Вот пусть господа обыватели их сами и защищают! Как думаете, майор, сработает моя хитрость?
– Не знаю, – Бутурлин развел руками.
– А я вот думаю – сработает! – хохотнул генерал. – Я думаю, уже вечером бюргеры дадут нам денег столько, сколько потребно для войска! Да, дадут. Никуда не денутся. Как вы говорите – простолюдины, они простолюдины и есть. Храбрость – доблесть благородных. Кстати, могу обрадовать – к нам идет подкрепление. Вспомогательный корпус генерала Дугласа! Пять тысяч солдат. Сытых, умелых, хорошо вооруженных. А? Как вам, майор?
– Действительно, хорошая новость, господин генерал.
Вот еще не хватало! Об отряде генерала Дугласа нужно было немедленно сообщить своим. Да-а… Как вот только это устроить? Хоть сейчас напрашивайся на очередную вылазку. Точнее сказать – на внеочередную.
– Нет, нет, пока никаких вылазок! – охладил его пыл комендант. – Дождемся подкрепления и уж тогда… Не думайте, Эрих, я очень ценю и уважаю вашу храбрость. Но… не сейчас. Поберегите себя. Такие доблестные офицеры, как вы, очень нужны Швеции! Особенно в столь суровое время. У меня есть для вас иное задание. Сейчас же отправитесь в порт!
– В порт?
– Да-да, именно туда, майор. Встретите эскадру транспортных судов. Да-да, что вы так смотрите? Они уже на подходе – прибыло посыльное судно. Изучите все судовые росписи – кто чего и сколько привез. Обо всем мне доложите вечером. Приказ понятен?
– Понятен, господин генерал. Разрешите исполнять?
Вот этот приказ и исполнял сейчас Никита Петрович. Точнее, пока еще не исполнял, а лишь приступил к исполнению. Свернув от резиденции генерал-губернатора к набережной, лоцман невольно отвернулся – налетевший с Двины-Даугавы ветер швырнул холодные брызги прямо в лицо.
Обернувшись, Бутурлин вдруг прищурил глаза, заметив следующего за ними всадника. Да, да, неизвестный следовал именно за майором, однако не нагонял. Может, это посыльный от коменданта? Господин Делагарди забыл о чем-то предупредить? Может быть, и так… тогда почему всадник не догоняет? Остановился Бутурлин – остановился и преследователь… даже как-то затаился между домами, словно бы не хотел, чтобы Никита Петрович его заметил.
Интере-есно… Кто же это такой?
Подогнав коня, бравый майор понесся прямо по набережной, а затем резко свернул в проулок… И тут же услыхал топот копыт! Преследователь пронесся мимо… и озадаченно закружил возле торговой пристани. Значит, и впрямь не почудилось… За ним, за Никитой, ехал неведомый черт! Присматривал, следил… Соглядатай! Но чей? Что, Делагарди все ж таки не доверял начальнику ополчения? Или кто-то из генералов действовал на свой страх и риск, без уведомления высокого начальства? Интере-е-есно…
Ага, вот! Поворотил коня… Скачет обратно… Сюда! Тут не уйдешь – узковато… Да и зачем?
Хмыкнув, Бутурлин спешился и, затаившись за углом, принялся ждать. Ожидание его не затянулось: как только неведомый соглядатай, свернув, показался в проулке, Никита Петрович набросился на него, словно тигр, вмиг стащив с лошади и бросив на мостовую.
– И кто вы такой, сударь? – Никита Петрович приставил шпагу к горлу поверженного незнакомца… и тут же закусил губу.
Не столь уж и незнакомым оказался сей молодой человек – тощий и несколько сутуловатый парень из ополчения, с вытянутым скуластым лицом и светло-рыжею шевелюрой. Тот самый, что так странно вел себя во время последней вылазки… Хотя нет, вовсе не странно! Это он тогда скрывался там, в кустах возле развалин! Ясно – следил за майором, именно что следил! Как же его звать-то? Кристиан, кажется… Да – Кристиан.
– Ну, здравствуй, Кристиан, – не убирая шпаги, Бутурлин недобро прищурился. – И что ты меня преследуешь? Кто приказал?
– Что вы, господин майор! Вам показалось! Я просто ехал по своим делам.
На левой щеке парня, около носа, виднелась небольшая родинка – ну, точно, не обознался.
– По своим делам, говоришь?
С набережной вдруг послышались голоса и четкий строевой шаг – как видно, шли на развод солдаты.
Соглядатай дернулся, закричал… И Бутурлин вынужден был тут же проткнуть его горло! Парень тут же заткнулся, захрипел, на губах его показалась кровавае пена… Дабы бедолага не мучился, Никита Петрович тотчас же нанес еще ему один удар – молниеносный укол в сердце.
Жаль парня… Однако, увы, поступить сейчас по-иному было бы невозможно. В конце концов – война, а на войне убивают. Тем более этот парень – враг.
Осторожно выглянув из-за угла, Никита Петрович прикинул, как бы избавиться от трупа – оттащить на набережную да скинуть в воду? Нет, слишком людно. Во-он, сколько кораблей – а там вахтенные матросы, народ приметливый, глазастый… Да и зачем прятать тело? Пусть себе лежит… только обобрать, будто бы парня убили разбойники, с целью добычи. А что? В порту-то? Запросто!
Отогнав коня – пусть себе скачет, лоцман так и сделал: быстро обыскав труп, забрал себе пять серебряных рискдалеров и немного медной мелочи, а за пазухой убитого парня оказалась свернутая вчетверо грамота с красной печатью и подписью генерал-майора Хорна – мандат! Именно Хорн занимался в Риге вражескими шпионами… Однако занялся и Никитой! Что-то почувствовал? Узнал? Если так, надо немедленно уходить – генерал-майор Хорн – человек серьезный, и этот вот несчастный парень – наверняка не в одиночку следил за лоцманом. Есть еще кто-то, есть! Так что – уходить? Да кабы начали штурм – так тогда бы… Сейчас же Никита Петрович куда нужнее здесь, в Риге! Вон сколько важнейших сведений он узнал только за сегодняшнее утро. Надо все немедленно передать… Только осторожно, очень осторожно…
– Эй! Ты что тут делаешь, а?
Резко повернувшись, Бутурлин выхватил шпагу…
