Возрождение не наступило одномоментно. Роджер Бэкон (ок. 1219–1292) ввел в свои сочинения мягкий вариант эмпиризма, но он не астроном. Наиболее знаменитый средневековый философ Фома Аквинский (1224–1274) обязан своей репутацией идее, согласно которой откровение должно подкрепляться рациональным объяснением (и Аристотелем), направленным на поиск истины; однако и он не являлся астрономом по призванию. Для поиска признаков реальных изменений нам нужно обратить свой взор на такого гораздо менее выдающегося ученого, как Гийом де Сен-Клу, расцвет деятельности которого пришелся на конец XIII в. Мы ничего не знаем о его жизни, кроме того факта, что он был каким-то образом связан с французским двором. В 1285 г. он наблюдал соединение Сатурна с Юпитером. Он составил довольно точный «альманах», где приводились предвычисленные положения Солнца, Луны и планет через равные интервалы времени на период с 1292 по 1312 г., снабдив его описанием наблюдений и планетными таблицами (из Толедо и Тулузы), легшими в основу альманаха, а также исправлениями, которые он посчитал необходимым внести.

В части, касающейся работы над альманахами, в контексте наблюдения за солнечными и лунными затмениями, Гийом рассматривал вариант проецирования на экран солнечного изображения, полученного с помощью точечной диафрагмы. Это, как он говорил, позволило бы избежать опасности испортить зрение, что стало массовым явлением во время затмения 4 июня 1285 г. Роджер Херефордский упоминал о таком же техническом приеме в XII в. и, следуя инструкциям Гийома, Леви бен Гершом, действительно, использовал изображения, полученные в 1334 г. с помощью точечной диафрагмы, чтобы собрать информацию для определения эксцентриситета солнечной орбиты. Леви наблюдал Солнце в дни летнего и зимнего солнцестояний, используя комбинацию из камеры обскуры и жезла Якоба – инструмента собственного изобретения. Кеплер наблюдал затмение 1600 г. почти таким же способом. Один из методов определения эксцентриситета основывался на том, что диаметр изображения находится в обратной зависимости от расстояния до Солнца, поэтому существует прямая связь между наблюдаемыми величинами и геометрией эксцентрической круговой орбиты.

Практическое применение астрономии в Европе испытало бурный рост в конце XIII в. и продолжало развиваться далее без каких-либо серьезных сбоев. Однако такое словосочетание, как «астрономическая практика», может обозначать множество вещей и не должно напрямую противопоставляться «астрономической теории» в современном смысле этого слова по той простой причине, что в те времена оно содержало гораздо большее количество некритично усвоенных предубеждений. Рассмотрим, например, случай комет. Согласно Аристотелю, они имели метеорологическое происхождение. Когда солнечные лучи, как он считал, падают на сухую почву, они вызывают сухие испарения, которые поднимаются в виде дыма и воспламеняются при входе в небесные области. Этот тип рассуждений сложно поддавался опровержению, поскольку прекрасно укладывался в универсальную физическую космологию Аристотеля, пользовавшуюся повсеместным признанием почти со всеми ее отдельными деталями. Его соображения по поводу природы комет редко оспаривались (одним из немногочисленных критиков был римский сочинитель и государственный деятель I в. н. э. Сенека), и те, кто наблюдал кометы, не задумываясь исходили из аристотелевских представлений о них. Когда в XV в. кометы стали более или менее систематически наблюдать (это делали, например, Тосканелли [комета 1433 г.], а также Региомонтан и Вальтер [в 1470‐х]), особый интерес вызывала их разнообразная внешняя форма. Эти формы часто интерпретировались посредством несуразных аналогий, разбавленных весьма стандартными астрологическими теориями. Это не было тем, что большинство из нас понимает под практической астрономией. С другой стороны, это вызвало серьезную заинтересованность в определении их точных координат, а затем и положения их орбит в пространстве, что вполне соответствовало прецедентам, возникшим в рамках планетной астрономии. Тем не менее до конца XVI в. считалось (в полном соответствии с Аристотелем), что место, занимаемое ими в пространстве, относится к подлунному миру. Как будет показано в главе 12, вплоть до того времени, когда Тихо Браге опроверг это предположение, исходя из своих наблюдений за кометой 1577 г., никто из западных астрономов не пытался сделать нечто подобное.

Существуют более ранние примеры серьезного отношения астрономов к определению положения комет. Пьер де Лимож измерил координаты головы кометы 1299 г., используя для этого торкветум – инструмент, который мы обсудим ниже на с. 365. Жоффре де Мо определил координаты кометы 1315 г. по ее положению относительно близлежащих звезд. Джакопо д’ Анджело нашел долготу кометы 1402 г. по долготе Луны. Все трое являлись высокопоставленными медиками, получившими астрологическое образование, каковым, кстати, был и Тосканелли. Если просмотреть список ученых, проявлявших интерес к изготовлению астрономических инструментов, то эта особая социальная группа будет иметь там большое количество своих представителей.

Наибольшее внимание уделялось конструкции инструментов. Гийом де Сен-Клу, например, написал среди прочего довольно нетипичную работу о солнечных часах («директориум»), оснащенных магнитным компасом для их ориентации. Однако в качестве иллюстрации другого более чем практического вопроса он составил новый церковный календарь, начинавшийся с 1292 г. и отличавшийся повышенным вниманием к точному соответствию базовым астрономическим данным. Все студенты, обучавшиеся на факультете искусств, обязаны были изучать азы церковных календарей, но обычно это процедура приобретала вид «натаскивания» без какого-либо серьезного понимания заключавшихся в них астрономических знаний. Способные к более глубокому проникновению в их астрономические основы, как, например, Гроссетест и Бэкон, выражали неудовольствие несовершенством существующих календарей задолго до того, как появилась новая версия Гийома, и другие студенты следовали их примеру. Юлианский календарь не только смещался по временам года, но еще и не удовлетворял христианским требованиям по расчету праздника Пасхи. В итоге недовольство ученых привело к григорианской календарной реформе, осуществленной в 1582 г., и к замене старого календаря, особенно в католических странах. Попытка Гийома де Сен-Клу соединить вместе как идеальную, так и альтернативную рабочую версию календарей, вполне вероятно, была весьма наивной. Процесс же подготовки реформы затянулся на четыре столетия не столько из‐за церковного консерватизма, а потому, что церковные советы были озабочены более насущными политическими делами.

Еще до конца 1582 г. этому примеру почти сразу же последовала бо́льшая часть Италии, Испании, Португалии, Польши, Франции и католических Нидерландов. По соображениям сохранения религиозного достоинства, протестантские страны часто не спешили следовать руководящему примеру католической церкви, это наблюдалось даже в Англии – стране, так долго ратовавшей за осуществление реформы. Однако зачастую массовое противостояние имело совсем иной, не религиозный характер, оно было особенно распространено среди крестьянства, чьи календарные обычаи, пословицы о погоде и торжественные праздничные дни смещались из‐за введения первоначального десятидневного григорианского сдвига. В общем и целом календарем распоряжались ученые. В Англии многие образованные астрономы, включая Джона Ди, Томаса Диггеса и Генри Савиля, давали самые лучшие рекомендации григорианскому проекту, но английские епископы, памятуя об отлучении королевы Елизаветы от церкви предыдущим папой, тормозили реформу. Немецкие протестанты выступали в гораздо менее сдержанной манере: согласно одному из немецких источников, реформа была делом рук дьявола. Шотландия приняла предлагавшиеся изменения в 1600 г., но Англия последовала этому примеру только в 1752 г., когда большинство европейских стран уже давным-давно адаптировалось к новым правилам. Согласно парламентскому постановлению, в октябре указанного года из английского календаря были изъяты одиннадцать дней, и случилось это спустя пятьсот лет после смерти предполагаемого автора реформы Гроссетеста. Это вызвало серьезные общественные беспорядки (одна из гравюр Хогарта содержала призыв, ставший лозунгом предвыборной кампании, – «Верните нам наши одиннадцать дней!»), однако в конце концов здравомыслие победило. Повторим слова проповеди, прочитанной неким священником Пирсоном Ллойдом: если Англия сохранит свою старую систему, то «по прошествии некоторого времени нам придется отмечать два главных праздника – Рождество и Пасху – в один и тот же День». Он не стал оповещать свою паству о том, сколько тысяч лет должно пройти, прежде чем это случится.

Но оставим проблемы, связанные с календарем, и вернемся к технической астрономии конца XIII в. Благодаря произведенным наблюдениям Гийом де Сен-Клу обнаружил: положения звезд указывают на ошибку примерно в один градус теории, приписываемой Сабиту. По этой причине Гийом отдал предпочтение равномерному прецессионному движению. Говоря вообще, его подход к астрономии отличался нетипичной требовательностью и конструктивностью, но своим использованием свежих наблюдений он подавал пример, которому в то время мало кто был готов следовать. Представляется вполне вероятным (хотя мы не можем доказать этого со всей строгостью), что он вдохновил своим примером Иоанна де Линерииса и его учеников на работу, кульминационной точкой которой стали различные версии Альфонсовых таблиц. Они, как мы могли убедиться в предыдущей главе, датируются 1320‐ми гг.

Другим астрономом того же поколения с практическими наклонностями и прочными парижскими связями был Петр Филомен, являвшийся какое-то время штатным священником собора в Роскилле (Дания). Он преподавал астрономию и астрологию в Болонье, а затем переехал в Париж (в 1292). Пробыв там около десяти лет, он затем снова вернулся в Роскилле. Как и Гийом, он составил календарь (даже более ортодоксальный), который стал крайне популярен. Кстати, на его примере Петр Филомен подводит нас к другому в высшей степени важному аспекту средневековой астрономии – изобретению и усовершенствованию вычислительных инструментов. Будучи в Париже около 1293 г., он внес некоторые усовершенствования в обычный экваториум и другие приспособления для расчета затмений. Что касается экваториума, изобретенного Джованни Кампано из Новары (другим ученым, обучавшимся в Париже, но ранее – в 1260‐х), то эти инструменты могут быть более или менее точно описаны как подвижные птолемеевы диаграммы, сделанные из градуированных металлических кругов. Малообеспеченные студенты могли изготавливать их из дерева или пергамента. (Мы уже освещали эту идею на с. 302 в связи с ал-Каши, а впоследствии упоминали еще о нескольких примерах.) Их продолжали мастерить, воспроизводя эти вполне очевидные очертания (во всяком случае, очевидные для тех, кто изучал птолемееву астрономию) вплоть до XVII в. На ил. 102 изображен пример такого инструмента, взятый из шикарно изданной книги Петера Апиана.

К тому моменту Париж являлся наиболее влиятельным европейским центром астрономической активности, и у кого-то может создаться вполне оправданное впечатление, будто в то время для того, чтобы начать заниматься астрономией в университете, достаточно было зваться именем «Иоанн». Таковы Иоанны: Сицилийский, де Линериис, де Мурис, Саксонский, де Шпейер и де Монфор. Все они побывали в одном и том же месте в течение двух или трех десятилетий. Каждый из них оставил свой след в астрономии, и каждый проявлял огромный интерес к улучшению качества и состава Альфонсовых и других таблиц. Здесь особо следует отметить то, какое внимание они уделяли упрощению и ускорению расчетов. В качестве одного из многочисленных примеров можно привести таблицы Иоанна де Муриса для оппозиций и соединений Солнца и Луны (на 1321–1396 гг.), что представляло собой один из аспектов церковных календарных расчетов. Недаром папа Клемент VI пригласил его в Рим наряду с Фирмином де Беллавалем в качестве консультанта по календарной реформе в 1344–1345 гг.

Все эти ученые проявляли глубокую заинтересованность в вопросах конструирования инструментов для проведения наблюдений и вычислений. К первой категории можно отнести использование квадранта, закрепленного на стене, ориентированной вдоль меридиана (стенной квадрант), и параллактических линеек, использованных еще Птолемеем, – здесь можно затеять долгий разговор о достоинствах инструмента, не нуждающегося в круговых шкалах, особенно если учесть следующее: производственная практика того времени не позволяла изготавливать последние с достаточной степенью точности. Отчеты о наблюдениях – недолговечная вещь, и тот факт, что до нас дошло лишь несколько таких отчетов, не означает, будто упомянутые парижане были только вычислителями. Нам известно, что дело обстояло не так. Манускрипт Иоанна де Муриса содержит отчеты о наблюдениях, проведенных между 1321 и 1324 гг. в пяти различных местах.

Говоря о категории вычислительных инструментов, мы обнаруживаем гораздо больше примеров. Возьмем только Иоанна де Линерииса: сохранились его трактаты о новой разновидности армиллярной сферы, о сафее (проекция универсальной астролябии), об экваториуме Кампано и о «директориуме» – вычислительном инструменте, похожем на астролябию, но специально адаптированном к особой астрологической доктрине – доктрине «дирекций». Услуги большинства астрономов ценились не дешево. Некоторые биографические подробности многих указанных здесь парижских астрономов известны нам только благодаря тому, что они находились на службе у князей и высших церковных иерархов, представлявших те социальные классы, которые обеспечивали астрологию широчайшими коммерческими возможностями.