Машина-лисапед и святитель Феофан Затворник

Довольно смелое заявление, сделанное Пашкой, заставило нас переглянуться. Тот выдал безапелляционное: «Вообще, все претензии – к Феофану Затворнику. Я только его совету последовал, историю и записал. Хотите, расскажу?»

Особых претензий к святителю Феофану мы не имели, поэтому к Пашке были строги: «Ты на авторитеты не ссылайся – колись, в чем дело? Что за история?» Тот подбоченился, снисходительно взглянул на друзей-инквизиторов: «Когда святитель рассуждает о том, что такое духовная жизнь и как на нее настроиться, в одном из писем он говорит собеседнице: „Вы не помянули еще об одном, могущем отвлекать и действительно отвлекающем ум от Бога. Это то, что всякая вещь внешняя, действующая на чувства, обращает на себя внимание наше и покушается оторвать его от Бога. Но есть и здесь некоторый прием, при котором вещи видимые не отвлекать, а привлекать будут к Богу. Как же это?

Надобно вам все вещи, какие бывают у вас на глазах, перетолковать в духовном смысле и это перетолкование так набить в ум, чтобы, когда смотрите на какую вещь, глаз видел вещь чувственную, а ум созерцал истину духовную. Например, видите вы пятна на белом платье и чувствуете, как неприятно и жалко это встретить. Перетолкуйте это на то, как жалко и неприятно должно быть Господу, ангелам и святым видеть пятна греховные на душе нашей, убеленной созданием по образу Божию… В пособие себе возьмите святителя Тихона… – у него есть и сокращенное всего перетолкование под заглавием „Случай и духовное от того рассуждение“. Тут он перетолковал 176 случаев, всякий – коротко. И вам небольшого труда будет стоить пересмотреть их со вниманием. Когда это сделаете, то всякая вещь будет для вас что книга святая или что статья в книге. Тогда и всякая вещь будет приводить вас к мысли о Боге, как и всякое занятие и дело. Всё вам будет говорить о Боге и поддерживать ваше внимание к Нему“». Тут Пашка победоносно воззрился на нас: «Сами-то давно Феофана Затворника читали?» А мы такие себя в обиду не даем: «Ближе к делу. Чего ты там наперетолковывал?» – «Велосипед, дурачка и записочки!» – «Жги, Пашка!» Тот и поведал о своих недавних переживаниях:

– Лето. В школе – каникулы, в садике – отпуск. Детей в городе оставлять некрасиво, за границу ехать или на местные моря – дорого. Бабушка с дедушкой в деревне – наше спасение, не только, впрочем, летнее. Дети требуют поездки «в Июнию», – это у них так лето у бабушки называется. Делов-то: взяли да отвезли на радость обоим поколениям. Старшие радуются, что с малышами повозиться могут, научить их уму- разуму да огородным премудростям всяким, те в свою очередь отвечают восторгом по поводу новых всяких открытий: кто читать научится, кто говорить правильно, кто картошку от сорняков отличать. Добавим сюда и особую внимательность: в деревне всякую мелочь замечают, не то что в городе. Вежливее к старшим тут дети становятся, к словам внимательнее. Польза, в общем, огромная.

Прогуливаемся с ними на прощание, и видим, как местный дурачок Ваня Верти-Голова катается на велосипеде. Ну как катается: руль, седло и рама с педалями у велосипеда есть, а колес, вишь, нету, – просто игрушка для бедняги. То есть сидит себе у гаража, крутит педали и то верещит от радости, то плачет и просит, чтоб подтолкнули. «Стоп, машина-лисапед!» – кричит. Кому-то из детей деревенских или приехавших игра нравится, и толкают, возят его вокруг гаража. Потом становится скучно, и Ваньку оставляют в покое, дети расходятся по своим делам, а тот снова начинает ныть или смеяться, – на него смотрят уже просто по привычке, не обращая особого внимания. Такое вот дело.

– И духовный вывод из этих твоих пасторальных наблюдений каков?

– Самый что ни на есть молитвеннопрактический! Смотрите: у каждого из нас свои трудности, свои испытания, а то и беды, не дай Бог. Как часто мы обращаемся к святым, к друзьям и приятелям (м-да, святые из вас те еще) с просьбой помолиться о нас, правильно? Вон Мишка работу ищет, у Володи в семье нелады у дочери, да кого ни возьми – у всех радости навалом, до слез доходит. И молиться мы просим о нас, об избавлении от беды, – тут всё хорошо.

– А где плохо-то?

– На меня крестная, помню, однажды буквально наорала. Да-да, наорала: я ее просил о чем-то помолиться, говорю ей, мол, «много может молитва праведного поспешествуема» (апостола Иакова даже вспомнил по такому случаю), так помолитесь обо мне, пожалуйста, а то грустно мне. И смотрю так смиренно-умилительно. Крестная, она строгая такая, монахиня, как взовьется! «Ты, – говорит, – никогда над словом „поспешествуема“ не размышлял?! Не думал, что своими просьбами и записочками ты можешь всем святым, праведным, друзьям-знакомым надоесть, завалить их звонками да бумажками поминальными, а сам и пальцем не шевельнешь для исправления? Ты в храме давно был? Когда причащался? Постишься всерьез или от случая к случаю? Милостыню давно подавал? Нет, крестичек, так далеко не уедешь!» Орет, главное, а я с каждым ее словом всё ниже балду горемычную опускаю. Ладно, успокоилась, смотрит печально и говорит с улыбкой: «Конечно, все молятся – и святые, и друзья с приятелями, и крестные. Ты только поспешествовать им не забывай, хорошо?»

Вот я и думаю, что наше поспешествование – это те самые колеса у велосипеда, которых у Вани Верти-Головы нет. Можно просить и требовать со слезами, чтобы тебя «подтолкнули», можно вхолостую крутить педали и делать вид, что рулишь. Но если ты колеса отстегнул – куда ж ты, такой красивый и скорбный, поедешь? Ваньке-то ладно, он болезный. А мы чего? «Ой батюшка, помолись; ой святой Спиридон, выручай; ой спасите-помогите», а сами зад оторвать от кресла не хотим, чтобы, действительно, и в храм сходить, и милостыню подать, да и вообще хороших, добрых дел поделать. Вывод, господа: «Стоп, машина-лисапед! Бог халявщикам не помогает».

Пашка попрощался и скрылся. Но молиться всё равно попросил. Это завсегда пожалуйста. Мы его тоже просим.