Свобода

– А зачем нам деньги? Урожай собираем осенью, до декабря, потом начинаем отвозить на осликах в город, там меняем на то, что надо, вот и всё. Ну, стиральный порошок, мыло, белье, ложки, ножи – всё такое. Самое трудное – до сезона дождей, когда запасы кончаются, но тут год на год не приходится. У меня в городе несколько друзей есть, помогают. А, вот эти три полена, которые несу? Это просто всё: обычай такой у нас. Если уважаешь того, к кому идешь, ты должен принести в его дом хотя бы пару поленьев, иначе некрасиво получается.

Страна вечной молодости

– Какой-какой у вас год? 2014-й? С Рождества Христова? Во дают! Запомни: сейчас на дворе 2007-й! И полдень – это не двенадцать часов, а шесть! День у нас делится на два цикла, каждый по двенадцать часов, поэтому полдень – это шесть. Полночь тоже. Ладно, всё равно не поймешь. Но хоть почувствуешь себя на семь лет моложе. Хорошая страна, правда?

Зажрались до безумия

– Сегодня мы совсем не тот народ, который был гордостью Африки. Нас жутко разбаловала «гуманитарная помощь» – сначала от России, потом из США и Европы. Когда задарма получаешь всё, что хочешь, начинаешь сходить с ума. Желудок и кошелек становится шире души – сдвинешься тут. Вот потому и коррупция страшная, и воровство процветает, и попрошаек в городах куча. А зачем им работать где-то у себя в деревне, если можно приехать в столицу и жить на халяву, а? Ну, как живут, ты видишь: и грязь, и вонь, и болезни всякие непристойные. Зато спутниковые тарелки на своих жестяных хижинах ставят – много всяких интересных передач смотрят. Не хочешь зайти посмотреть? Нет? Понимаю. Социальной помощи нет в принципе. Церковь что-то пытается делать, но с такой оравой ворующих нищих просто не справиться. Как будем жить дальше, ума не приложу. Раньше, лет тридцать назад, даже представить себе было невозможно, чтобы кто-нибудь курил на улице. Уж про пьянство, СПИД и не говорю. Сейчас… Боже, спаси Эфиопию!

Спокойнее, чем дома

– А мне здесь нравится! Я – один из восьми сербов, которые живут в Аддис-Абебе. Женился на местной – сначала стали жить в Сербии, в Косово, сына родили.

А потом – сам знаешь: оккупация. Ну и что мне делать оставалось? Сначала переехали в центральную Сербию, но посмотрели, что там происходит, какая там жизнь началась, когда вдруг все резко «в Европу» захотели, я и подумал: похоже, единственное место, где я могу остаться сербом, – это Эфиопия.

Такие вот дела. Живем здесь с семьей уже шестой год. Да, трудно, но не безнадежно. И главное, человеком себя чувствуешь. Только без церкви тяжело – тоскую без церкви. Надеюсь, появится православный храм. Привет России!

Албания. Посеянные зерна

Первое, что мы увидели, приехав в Дуррес (второй по величине город в Албании) и прогуливаясь по набережной: мужик выгуливает медведя. Так, опять – долой стереотипы? Оказывается, медведи на улицах – это не Россия никакая, а Албания? «Выйду к морю я с медведем»? Медвёдина идет себе, зубами клацает, ни ошейника, ни намордника – доброе утро, паломнички. Ослабевшая после поста молитва вдруг всколыхнулась с новой силой. Спасибо, мужик. Только уйди поскорее со своим зверем, пожалуйста. Или мы лучше сами, да? Ноги сами понесли подальше от этой идиллии…

Монастырь «Shën Vlash» – Святого Власия – знают в Дурресе, наверное, все. Восстановленный, он с достоинством возвышается над городом в нескольких километрах от центра. Эти несколько километров, по словам отца Николая Нуши, монастырского священника, никоим образом не преграда для всех тех, кто приходит или приезжает сюда из Дурреса или же из других концов Албании, да, впрочем, и из других балканских стран. «Только вот русских пока маловато, – вздыхает отец Николай Нуши. – Но ничего. Даст Бог, и вы узнаете об этом святом месте». То, что я написал фамилию албанского священника, не поставив ее в скобки, не должно удивлять: отец Николай не инок, а из белого духовенства. «Здесь пока вообще только один монах – епископ Николай! Но монастырь есть, есть молитва, значит, будут и монахи, я надеюсь». Мы мирно прогуливаемся по монастырскому дворику, беседуем о Православии в Албании, да и не только в Албании.

Как и многие мои собеседники, отец Николай прекрасно помнит времена коммунистических гонений, даже улыбается, когда я на него смотрю как на живую историю. Может быть, точно так же смотрели на исповедников давних веков молодые христиане, родившиеся после Миланского эдикта, или нынешние правнуки смотрят так на своих предков, переживших ленинские, сталинские или хрущевские гонения в России. А мы с отцом Николаем – ну точно сверстники. По возрасту сверстники, а по вере – братья, получается.

Священник рассказывает:

– Я помню, как мы прятали в землю пасхальные яйца, чтобы их не нашли проверяющие товарищи.

– Я из крестьянской семьи, из деревни. Из того страшного времени помню, что мясо, например, мы ели один раз в год – на 1 января, кажется. Не положено было. Полагалось по полкило мяса на человека, и всё тут. Не дай Бог, ты пытался что-то производить для себя – тут же подвергался преследованиям. С ужасом вспоминаю вкус кукурузы – ею мы кормили свиней, которых должны были сдать государству. До сих пор есть не могу. Но, между прочим, этот вкус помогает внимательнее читать притчу о блудном сыне, об этих самых рожках, которыми тот рад был насытить чрево. Так что нет худа без добра. Но и, не дай Бог, ты произносил само слово «Бог» – преследования были гораздо страшнее. Еще я помню, как мы, да и всё село, прятали в землю пасхальные яйца, чтобы их не нашли проверяющие товарищи. В селе за традициями все-таки следили, поэтому яйца на Пасху (еще одно запрещенное слово) красили. Нам теперь важно, чтобы традиции не оставались самодостаточными: надо, чтобы они говорили людям о своем смысле, о глубине. Иначе всё может просто выродиться в красивый, но бессмысленный обряд. Вот этого нам точно не надо. А еще я экзамен по научному атеизму на «отлично» сдал, вот.

– Э-э… Простите, батюшка?

– По научному атеизму, говорю, экзамен сдал на «отлично». Знаете, как? Очень просто: когда поступал в институт, выучил всю эту коммунистическую «похлебку» наизусть и на вопросы отвечал: «Великий Ленин – Сталин – Энвер Ходжа учат так…» – и выливал экзаменаторам на уши всё это дело, а про свои взгляды, тогда еще не вполне сформировавшиеся, просто ничего не говорил. Ничего, поступил в институт, закончил даже.

– А потом?

– А потом – эта ваша «perestroika» и вызванная ею «democracy» со всеми местными особенностями, не к ночи будь помянутыми. У нас же здесь самая настоящая война была, совсем недавно закончилась. Тут как было: после падения режима Энвера Ходжи всем резко пообещали западное счастье, появились финансовые пирамиды, на которых прогорело почти всё население страны поголовно, обогатив кучку приватизаторов…

– Так это ж мне знакомо!

– Не-ет, тут круче было: народ взялся за оружие, разгромил несколько военных складов, уволенные военные стали руководить отдельными отрядами, неуволенные военные стали руководить отрядами правительства, все дружно начали устанавливать подлинную демократию – все воевали против всех, в общем. Тысячи людей погибли. Сейчас в центре Тираны стоит памятник – колокол, вылитый из гильз и пуль тех страшных боев. Стоит этот памятник напротив мавзолея Ходжи, где тот, правда, никогда и не был похоронен. Его раза три или четыре перезахоранивали. Потом в мавзолее открыли бар «Мумия», потом вообще всё пришло в упадок. Вскоре пришли банды из Косово. Это вообще страшная история.

– Знакомо это всё, очень знакомо, отец Николай. Безвременье, войны, духовный вакуум… Только с «Мумией» пока нет соответствия. Хотя пример неплохой.

– Вот-вот, именно вакуум! Когда вчера еще всё было расписано по минутам и граммам, когда все были равны в своей нищете, один страх на всех – а тут всё вдруг сменяется тотальным хаосом и ужасом. Кто- то погиб, кто-то ушел воевать в убитую Югославию, кто-то – тосковать по «старому доброму времени» (дед моей жены до сих пор портрет Ходжи в кармане носит и целует при каждом удобном случае), а кто-то начал искать Христа. Я выбрал последнее, за что благодарен и Христу, и Греческой Православной Церкви, активно начавшей тогда свою миссию в Албании, в том числе образовательную. Так я стал священником.

– Многие, наверное, стали искать Христа?

– Конечно. Искать, вспоминать о Нем. Тут еще такое дело: косовары всё нам говорили, что настоящий албанец обязан быть мусульманином. Мне кажется, прекрасный ответ на эти глупости Албанская Церковь им предоставила: три наших митрополита – из мусульманских семей.

– Красноречиво.

– Не буду говорить, кто это, это и неважно, просто – вот он, ответ на эти провокации. Христианская миссия продолжается, и мы надеемся на ее добрые плоды. Но плоды ведь и от нас самих зависят. Тут разговорился я на днях с одним сербским священником…

– Вот как? А я-то думал, что албанцы и сербы не общаются.

– Хватит уже, а? Мы – люди или кто? Мы еще христиане, между прочим. Так вот, о плодах миссии. Тот священник-серб сказал мне с грустью: «Нам, сербам, в Косово надо было не воевать, а проповедовать Христа. Если бы мы проповедовали Бога своей жизнью, показывали бы Его людям, то никогда бы это не привело к ненависти, а затем к войне».

– Думаю, это касается не только сербов.

– Всех это касается. И сейчас мы, православные албанцы, ездим с миссией в Косово, встречаемся с косоварами, пытаемся убедить их в том, что Православие существует для всех народов, что оно так же естественно для албанца, косовара или еще кого, как и для серба, и что если бы люди держались Христа, не было бы у нас таких бед, из которых мы не вылезаем.

– И это приносит какие-то плоды или вы сталкиваетесь с непониманием и очередными обвинениями в сербо- или русофильстве?

– С Божией помощью, плоды есть. Сами понимаете, что посеянное зерно требует времени для всхода. А всходы будут, мы уверены.

Иначе как объяснить, что не только здесь, в самой Албании, но ив монастырях Косово и Метохии увеличивается поток как христиан, так и мусульман и просто «интересующихся» албанцев, косоваров и других, сумевших преодолеть или преодолевающих недостойные стереотипы – как в отношении других народов, так и в отношении себя самих. Посмотрите на записи, сделанные албанцами в монастырских книгах посетителей: если там нет прямого исповедания Христа, то уважение к Православию там есть точно. И некоторые принимают Православие, правда, не очень это афишируют, но христиан в самом деле становится всё больше на этой земле, как это и было раньше. Кто-то привлекается чудесами. В монастырях «Шен Влаш», Високи Дечани, как, наверное, и в любом другом, это не новость. Я сказал, что монахов у нас пока мало, и это действительно так. Но вот в скиту святых Жен Мироносиц уже подвизается сестра Рахиль – первая монахиня-албанка. Мы надежды не оставляем и понимаем прекрасно, что лучшая проповедь – это собственное соответствие Христовым заповедям. Без этого – сплошные декларации, пустые разговоры и глаза и, как следствие, поражение.

– Дай Бог вам сил, отец Николай!

– Благодарю. Съездите еще, пожалуйста, в Эльбасан. Там находится монастырь Святого князя Иоанна-Владимира. Настоятель там серб, кстати. Поклон ему передайте.