На том прощальном свидании осенью в Волковыске присутствовал племянник Лемкина Шауль. Поиски заняли некоторое время, прежде чем мне удалось обнаружить его в Монреале, в небольшой квартире на первом этаже видавшего лучшие дни здания, в районе, где преимущественно селились иммигранты. У этого человека была замечательная наружность: глубоко посаженные печальные глаза, интеллигентное лицо, косматая седая борода, как у персонажа Толстого. Время не пощадило этого тихого, начитанного человека.

Он сидел передо мной на диване, заваленном книгами. В свои восемьдесят с лишним лет он хотел бы поговорить о недавно скончавшейся возлюбленной, о проблемах с глазами, о том, каково живется с одной почкой (другая была «утрачена в 1953 году»; подробностей он не сообщал). Да, он помнил приезд дяди осенью 1939 года – ему тогда было двенадцать, он жил на улице, «названной в честь знаменитого польского героя». Когда они прощались, то знали, что могут больше и не увидеться.

До 1938 года Шауль жил с родителями, бабушкой и дедушкой в одном доме в Волковыске. Потом Лемкин купил родителям отдельный дом за пять тысяч злотых (около тысячи долларов). Тогда это были большие деньги, прокомментировал Шауль, значит, дядя хорошо зарабатывал своей юридической практикой. Дедушка и бабушка были «чудесные», большую часть жизни они занимались сельским хозяйством под Волковыском. Из них двоих более образованной была Белла, все время с книгой, а Йосеф преимущественно интересовался политикой, читал газеты на идише, участвовал в службе в синагоге.

– Рафал не был верующим, – уточнил Шауль, не дожидаясь моего вопроса.

Дядя приезжал дважды в год, на праздники. Перед Песахом Белла посылала Шауля в магазин «закупиться к приезду дяди». Приезд «профессора-правоведа», как его почтительно именовали, всегда становился важным событием и привносил в семейную рутину разговоры о политике и «некоторое напряжение». В прошлый раз, в апреле 1939 года, Лемкин явился с необычной – французской – газетой. К известию о том, что французским послом в Мадрид назначен маршал Петен – как представитель правого крыла, явно с целью умиротворить Франко, – родственники отнеслись по-разному.

– Дядя не любил Петена, и Франко тоже.

По мнению Шауля, Лемкин был «очень известен» в Польше. Он жил в большом доме, на центральной улице – у него даже лифт имелся! – но сам Шауль ни разу не побывал в Варшаве и не видывал друзей дяди «из высшего общества». Я поинтересовался личной жизнью Лемкина, упомянув эпизод из его автобиографии: подростком, когда он гостил в Вильнюсе, он отправился погулять на холмах с девочкой в коричневом гимназическом платье, и ему хотелось ее поцеловать, но это инстинктивное желание «было подавлено во мне чем-то, чего я не мог понять», писал он. Эти слова показались мне двусмысленными.

– Я не знаю, почему дядя не женился, – без особого интереса откликнулся Шауль. – Полагаю, такая возможность у него была, полно знакомств.

И все же в семье не было разговоров даже о возлюбленных Рафала.

Смутно Шауль припоминал какой-то эпизод в Вене, когда там находились Эдуард VIII с миссис Симпсон, но толком ему ничего не было известно.

– Наверное, подруга у него все же была, – подытожил он, так ничего и не припомнив. – Но почему же он не женился? Не знаю.

Советские власти экспроприировали дом, но позволили семье в нем остаться. Там же разместили офицера. Школа, где учился Шауль, перешла на русский язык.

– Когда в октябре 1939 года дядя приехал к нам, спасся из Варшавы, старшие говорили о том, что, если русские и немцы решили действовать заодно, будет плохо. Очень плохо. Вот что я слышал, что я запомнил.

Лицо Шауля омрачилось.

Сохранилась ли у него фотография Беллы и Йосефа?

– Нет.

Дяди?

– Нет.

Других членов семьи? Кого-то из того времени?

– Нет, – печально повторил он. – Не осталось ничего.