Глава V. Череда катастроф XIV века
Ориентировочно с конца XI по начало XIV века расцветает «золотая эпоха» европейского Средневековья. Достигнут сельскохозяйственно-демографический баланс, обширные пахотно-посевные площади способны прокормить растущее население и делать запасы зерна, численность крупного рогатого скота резко возрастает (а с ним и объемы удобрений на полях), климат стабилен — продолжительное теплое лето, умеренные осадки, отсутствие продолжительных засух. Европа получила три века комфорта, сытости и благополучия. Никто не отменял ни военных конфликтов, ни крестовых походов, а с ними не самых масштабных эпидемий наподобие вспышек натуральной оспы или детских инфекций. Но все эти эксцессы не носили глобального характера и не вызывали в жизни католического мира каких-либо чувствительных сдвигов.
Как уже было сказано, стабильность и процветание аграрной экономики способствовали резкому подъему культуры и искусства. Мы наблюдаем расцвет готики и светской куртуазной литературы, серьезный прогресс в богословии и схоластике, возрождение интереса к Античности и взаимопроникновение арабской и христианской культур на почве общения крестоносцев Святой земли с сарацинами — с последними вовсе не обязательно было перманентно враждовать, имели место и мирные десятилетия. Именно благодаря арабам в Европу проникает утерянная часть литературного и научного античного наследия.
Belle Epoque Средневековья завершилась с немыслимой стремительностью, заместившись чередой настолько всесокрушающих бедствий, что XIV век вполне справедливо назвать наиболее черной полосой в истории не только Европы, но и всего евроазиатского материка от Китая через Гималаи в Центральную Азию и на Ближний Восток и далее до Португалии и Британии…
Бог и дьявол, миниатюра. Регенсбург, ок. 1400 г.
Давайте попытаемся отследить хронологию событий и понять, насколько глубоко погрузился во тьму наш материк.
Великий недород
Лето 1314 года выдалось самым обычным. Был снят хороший урожай, «продовольственные хабы» в крупных аббатствах и замках богатых землевладельцев вновь оказались заполнены зерном под крышу, было запасено достаточно корма для скотины на зимний период; рацион француза, как и обычно, дополняли множество овощей и зелени. Ничто не предвещало катастрофы, которая разразится уже в апреле следующего года.
Зима с 1314 на 1315 год оказалась несколько более прохладной, чем за последние годы, но на такие мелочи никто не обращал внимания. Чуть сильнее морозы, чуть больше снега в северных областях — Нормандия, Артуа, Фландрия. Полоса снега, что было не совсем привычным, опустилась южнее линии Тур-Дижон. Весна была поздней, то есть сев пришлось перенести на май, и в этом же самом мае произошло то, чего королевство не видело уже несколько столетий: зарядили бесконечные проливные дожди, температуры более соответствовали ранней весне, чем последнему месяцу перед наступлением лета; озимые или не взошли, или вымерзли — последний факт являлся очень нездоровым сигналом, означавшим, что часть урожая, безусловно, погибла и следующая зима окажется тяжелой.
Лето 1315 года более напоминало потоп — дожди не прекращались по всей Европе от Британии до Литвы и Польши (хотя южнее Альп, в Италии и Греции, аномалия проявила себя в меньшей степени), поля превратились в сплошное болото, урожай оказался настолько мизерным, что в отдельных областях даже не компенсировал посевное зерно. Аналогичная обстановка была с сенокосом. Заготовить к зимнему сезону достаточное количество фуража не получилось, а это означало очевидную перспективу падежа скота — когда это стало осознанной реальностью, часть поголовья пришлось забить, но и тут возникла очередная проблема: отсутствие нужного количества соли для засаливания мяса. Соль в принципе была дефицитом, и доходы тех сеньоров, на землях которых находились солеварни, на продаже этого ценнейшего ресурса росли как на дрожжах. Тем не менее добыча соли с прошествием веков увеличивалась весьма небольшими темпами, покрывая лишь стандартные потребности, не подразумевавшие массового забоя скота при чрезвычайных обстоятельствах. Возможно, Франция пережила бы Великий голод, начавшийся в 1315 году, с меньшими потерями, окажись достаточно запасов солонины. Значительная часть мяса попросту испортилась...
Дендрохронологические исследования, проведенные в 2015 году американским климатологом Эдвардом Куком из университета Колумбия, подтверждают средневековые известия о неслыханном «потопе». На годичных кольцах деревьев, растущих во Франции, Германии и Польше, остались яркие следы климатической аномалии 1315-1317 годов — чем больше осадков, тем годичные кольца толще и светлее, в зависимости от количества впитанной деревом влаги.
К осени 1315 года стало окончательно ясно, что неурожай достиг фантастических масштабов; разумеется, недород в процентном соотношении разнился от региона к региону, сильнее всего пострадали Франция и Германия, в меньшей степени Восточная и Южная Европа. Цены на хлеб, — а мы помним, что со времен аграрной революции Средневековья, сделавшей выбор в пользу злаковых, как наиболее массового и дешевого продукта, ставка делалась только и исключительно на производство ржи и частично пшеницы, — начали стремительно расти.
Хроники сохранили известия о том, как в сентябре—октябре 1315 года английский король Эдуард II и королева Изабелла Французская, остановившись в аббатстве Сент-Олбанс со свитой, не могли приобрести хлеба — в округе его попросту не было, а запасы монастыря истощились. Если уж муку и зерно не смогли найти для монарха с супругой, то что говорить обо всех остальных? Король Франции Людовик X, собравшийся в очередной поход на Фландрию, вынужден был повернуть обратно, поскольку войско в прямом смысле этого слова увязло в грязище: дороги и поля развезло настолько, что рыцарская кавалерия не смогла по ним пройти.
Эдуард II Английский и королева Изабелла. Миниатюра, XIV век.
Снова попытались засеять озимые, ровно с тем же результатом — весной 1316 года они не взошли. Зима была еще холоднее, чем предыдущая, снег сошел только к маю, о посевной думать практически не приходилось: «потоп» продолжался. Хлебный дефицит становится катастрофическим — истощается посевной фонд, поскольку он идет в пищу, подвоз зерна с юга мизерный, цены запредельные. Если год назад призрак голода лишь маячил в отдалении, то сейчас он стучится в любой дом — от крестьянской халупы до парижского замка Консьержери.
У дворян есть «стратегический резерв» — охота в лесных заказниках, куда простецам вход закрыт, да и выложить пяти-, а то и десятикратную сумму за зерно благородные господа вполне в состоянии. Но есть еще и городские жители, в прежние времена твердо убежденные, что благополучное и зажиточное село снабдит город всем необходимым, как это и происходило на протяжении минувших трехсот лет.
В 1316 году положение в городах даже чрезвычайным-то назвать сложно. Продовольствие отсутствует вообще — вспомним о недавнем забое скота, не говоря уже о хлебном неурожае, а равно резком снижении производства овощей: банальную репу или капусту тоже крайне трудно вырастить на грядках, превратившихся в жидкую грязь. Европейская экономика идет вразнос: впервые за многие века случился продовольственный кризис библейских масштабов. Продается все — от ценных вещей до утвари и недвижимости, лишь бы найти необходимый минимум пищи. Средний рост цен на зерно составлял 320% по сравнению с 1314 годом, то есть буханка черного хлеба, сейчас стоящая в России в среднем 35 рублей, обошлась бы в 120-140 рублей.
Из всего вышеперечисленного проистекли уже знакомые нам по голодным периодам X века коллизии. Вспомнилась старинная традиция «выносить детей из дома» и оставлять на голодную смерть в лесу, престарелых также выгоняли за ворота, в пищу употреблялись всевозможные суррогаты от лебеды до желудей и древесной коры, наконец, в некоторых областях дело кончилось каннибализмом.
Тут стоит вспомнить об известном всем архетипе «Гензель и Гретель» или, во французском варианте, «Жанно и Марго» — предположительно, эта милая сказочка ведет свой род из Лотарингии, пострадавшей от Великого голода 1315-1317 годов даже поболее, чем другие регионы Франции. Только что в разделе, посвященном средневековому детству, мы упоминали, что ребенок в те времена не был огражден от событий повседневности, и потому «детская сказка» в ее изначальном варианте, появившемся как раз в первой половине XIV века, больше напоминает хоррор авторства Стивена Кинга. Адаптированные версии, принадлежащие перу братьев Гримм и других авторов Нового времени, куда более прилизаны и политкорректны. В описываемую же эпоху похождения Жанно и Марго выглядели следующим образом.
...Началось все с того, что двое детишек случайно подслушали разговор папеньки и маменьки, обсуждавших кулинарную проблему и попутно точивших ножи: как бы зарезать Жанно и Марго и приготовить из них сытное жаркое с подливой. Дети, не будь дурнями, поняли, что голодные родители ничуть не шутят, и довольно резво удрали в лес, причем Жанно-Гензель, как умный мальчик, набрал камушков, чтобы отметить дорогу и вернуться, когда опасность минует.
Прожив несколько дней в лесу на ягодах и желудях, Жанно с Марго окончательно оголодали и решили вернуться в отчий дом — проверить, не изменилась ли ситуация. Изменилась, но не в лучшую сторону: папенька с маменькой где-то раздобыли хлеба (с учетом тогдашних нравов можно предположить, что украли или ограбили путника на дороге), а теперь искренне сожалели об исчезновении детишек. Мол, хлеб наличествует, а мясная подлива подло сбежала.
Делать нечего: Жанно с Марго, стащив у родителей остатки хлеба, возвращаются в лес, причем Жанно на этот раз очень недальновидно отмечает дорогу хлебными крошками, которые немедленно пожираются столь же голодными птицами. И — о чудо! — дети наблюдают поразительное зрелище, несбыточную мечту каждого француза, пережившего Великий голод. Домик, сложенный из хлебных буханок! Да еще с наличниками из восхитительных пшеничных булок, которые может позволить себе не каждый дворянин. Дальнейшие события общеизвестны — ведьма, сладости, отправка ведьмы в печку.
Гензелъ и Гретель у домика ведьмы. Людвиг Рихтер, 1903 г.
Братья Гримм решили пощадить своих современников, не огласив счастливый финал этой занимательной истории. Жанно с Марго набивают мешки частями хлебного домика и с радостным посвистыванием возвращаются домой, где предъявляют добычу умиленным родителям. В числе добычи — не только ржаные и пшеничные булки, но и хорошенько прожаренная ведьма, которую детишки не забыли прихватить к родительскому столу. Далее следует пир горой и хеппи-энд.
С учетом невероятного распространения этого сюжета, навеки вошедшего в народный фольклор, можно понять, сколь сильно Великий голод повлиял на менталитет подданных короля Франции и кесаря Священной Римской империи. Дыма без огня не бывает, а народные сказания чаще всего основаны на реальных событиях, пускай и слегка приукрашенных фантазией. Так что нетрудно себе вообразить двух лотарингских подростков, зимой с 1315 на 1316 год сбежавших из родительского дома, дабы избежать смерти от отцовского ножа, набредших в лесу на домик лесника (отшельника, отшельницы, углежога, егеря и т. д.) и раздобывших себе пропитание столь предосудительным способом...
Аллегория голода в Biblia Pauperum, Эрфурт, 1315-17 гг. Голодный человек падает в адскую пасть, выше торжествующая смерть верхом на звере из книги Апокалипсиса.
Ситуация начала выправляться к 1317 году, когда «потоп» закончился. К этому времени число жертв среди европейского населения составляло, по разным оценкам, от 10 до 20%, то есть из примерно 80 миллионов жителей Европы умерли от голода и сопутствующих ему болезней 8-15 миллионов. Точную цифру, скорее всего, мы никогда не узнаем, но потери были весьма ощутимы. Последствия Великого голода удалось преодолеть только к 1322 году при стабилизации урожаев и климата.
Однако возвращение хорошей погоды оказалось лишь кратковременной иллюзией. Климатический маятник вновь качнулся. Мы уже рассказывали о похолодании Железного века в период ранней Римской республики, затем наступил Римский климатический оптимум, после него — раннесредневековый пессимум, и в итоге — климатический оптимум Средневековья. Холодная аномалия 1315-1317 годов просигнализировала Европе о наступлении длительного Малого ледникового периода, продолжавшегося вплоть до XIX века.
Эпоха благополучия закончилась. Зимы постепенно становились длиннее и холоднее, Джованни Боккаччо в своих сочинениях упоминает о том, что снег выпадал «даже в Италии» — явление, невиданное на протяжении столетий.
* * *
Ненадолго вернемся на крайний северо-запад Европы, а именно в Исландию и окрестности. Похолодание, начавшееся в 1315 году, послужило причиной гибели целой страны, о чем непременно следует упомянуть.
Приблизительно в 980 году от Р. X. исландский викинг Эрик Ройди (Рыжий) был изгнан с острова за многочисленные бесчинства в составе организованной группы лиц — вы уже знаете, что Исландия по тем временам являлась страной эмигрантов, обладавших весьма буйными нравами, уравновешивающимися исключительно законами, принимаемыми общим советом — тингом. Даже по меркам древних исландцев Эрик Ройди был настолько необуздан и гневлив, что по решению тинга его выперли за пределы страны, лишь бы убрался побыстрее и подальше.
Эрик отлично понимал, что вернуться в континентальную Европу абсолютно невозможно — все земли заняты, да там его никто и не ждет. Вариантов было два: гипотетически существующий Винланд (сиречь Северная Америка и Ньюфаундленд) или неизвестная земля, которую в ясную погоду и в наши дни можно увидеть с горки возле современного исландского города Исафьордур. Чисто теоретически этот берег исландцам был известен — несколько десятилетий назад Гуннбьорн из Норвегии оказался возле той загадочной земли, сообщил, что берег изрезан фьордами и шхерами, но остаться там не пожелал: омываемая Гольфстримом теплая Исландия была куда комфортнее для проживания.
Делать нечего, с решением тинга не поспоришь: если ослушаешься, убьют и вырежут родичей. Эрик Ройди со своим семейством и соратниками отправился на север взглянуть, что же это за земля такая. С собой он прихватил не только чада со домочадцы, но и домашний скот, инструменты, походные кузни и прочие необходимые для основания очередной скандинавской колонии вещи. Новое место ему настолько понравилось, что вторично открытую землю он поименовал «Грайнланди», Зеленая земля — средневековый климатический оптимум превратил побережье в поросшие густой травой равнины, идеально приспособленные для выпаса овец и низкорослых исландских лошадок; ничейных территорий для заселения было предостаточно.
Позже Эрик рассказывал, что за три года изгнания он не встретил в Грайнланди ни единого чужого человека, во фьордах было предостаточно рыбы, китов и тюленей, а значит, никаких проблем с пропитанием не возникало. Больше того, обжившие Грайнланди викинги в экономическом плане вполне процветали: моржовый клык, тюленьи шкуры, вяленая рыба пользовались неплохим спросом в Европе, импортировалась же в основном древесина, поскольку леса в Грайнланди отродясь не было...
Рассказывать дальнейшую историю скандинавских поселений на острове, который после Эрика Рыжего навсегда вошел в историю как Гренландия, мы не будем — кто желает, может поинтересоваться самостоятельно. Достаточно сказать, что колония была столь обширной, что в 1126 году, уже после христианизации, в поселении Гардар было основано епископство, на острове сооружены минимум пять христианских храмов, а сама колония в Грайнланди аж до 1261 года являлась независимым государством с традиционной для скандинавов «республиканской» формой правления, где все вопросы решал тинг. Потом гренландцы присягнули норвежскому королю.
В XIV веке наступает Малый ледниковый период. Соседям-исландцам похолодание угрожает мало — вспомним о Гольфстриме, который, к сожалению, до Гренландии «не добивает». Кроме того, в Исландии предостаточно горячих источников и еще не вырублены окончательно реликтовые леса, исправно снабжающие население древесиной. На безлесном севере ситуация складывается куда хуже. Стремительно наступают ледники, снижаются посевные площади, урожаи все более бедны, зимы холодные и снежные. Одно из крупнейших гренландских поселений (Западное) пустеет к 1350 году. 28 лет спустя Гардарское епископство упраздняется, а церковные диоцезы ликвидировались только в одном случае — при отсутствии прихожан. Финальное свидетельство о гренландцах эпохи Средневековья датируется 1408 годом — запись о браке в церковной книге последнего гренландского прихода Квалси.
. Квалсейякиркья — руины последней христианской церкви в Гренландии, окончательно оставленной викингами после 1408 г. Б. Д. Лоссинг, рисунок, 1912 г.
Вполне процветающая древнескандинавская республика в Гренландии прекратила свое существование менее чем за 70 лет, и причиной тому было очередное изменение климата в северном полушарии. Французам, немцам и датчанам следует поблагодарить Господа Бога за то, что их не постигла судьба потомков Эрика Ройди — вымерших, а точнее, вымерзших после того, как холод вновь окутал Северное полушарие. Бесспорно, с исчезновением колонии викингов в Гренландии могли быть связаны и другие обстоятельства — к примеру, вражда с появившимися на острове эскимосами-инуитами, сокращение спроса в Европе на рыбу и моржовый клык или невозможность строить собственные корабли (вся древесина импортировалась), но центральным фактором все-таки остается климатический.
* * *
Доселе продолжаются споры о возникновении природной аномалии 1315-1317 годов, вызвавшей панъевропейский Великий голод. Мы уже описывали похожую историю, случившуюся в 535-536 годах и зафиксированную большинством европейских летописцев, но тогда наблюдалась пылевая взвесь в атмосфере («голубоватое солнце»), что со значительной долей вероятности свидетельствует о мощнейшем вулканическом извержении или падении метеорита. Вероятнее всего, события 1315 года связаны с другими глобальными природными изменениями: учеными называются замедление течения Гольфстрима или снижение солнечной активности, но опять же — это лишь догадки.
Твердо известно одно: «потоп», продолжавшийся два года, действительно имел место, ранее подобное явление не наблюдалось (если и наблюдалось, то в хрониках не зафиксировано), а последствия оказались настолько серьезны, что ранее стабильная и сбалансированная европейская сельскохозяйственная экономика не выдержала кризиса, невзирая даже на достаточно прогрессивные по меркам эпохи инновации, реализуемые с XI века, — сиречь обязательный посевной фонд и создание резервных запасов.
Увы, средневековая аграрная революция так и не выработала у экономической модели иммунитета к сверхчрезвычайным событиям — одно дело война, пусть даже продолжительная и истощающая ресурсы, и совсем другое — внезапная и долговременная климатическая аномалия, способная всего за пару лет выбить из равновесия сложившийся веками уклад и уничтожающая прежде всего незащищенное от подобных эксцессов городское население. Основные потери от Великого голода наблюдались именно в городах; на селе выжить было трудновато, но все-таки шансов оставалось больше.
Европу посетил первый из четырех всадников апокалипсиса — Голод, который привел с собой второго, с именем Смерть. Оставалось дождаться еще двоих: всадника на красном коне — Войну и всадника на коне белом — Мор.
Оба не заставили себя ждать.
Всадник на белом коне
Как это произошло?
Почему это произошло?
Отчего на род человеческий пало столь тяжкое проклятие?
На все эти вопросы доселе нет внятного ответа. Однако истина бесспорна — никогда прежде и никогда в историческом будущем вплоть до сегодняшнего дня наш биологический вид не получал настолько грозного и всесокрушающего удара, способного поставить на грань выживания Homo sapiens. В записанной истории это был первый и, надеемся, единственный случай, когда цивилизация стояла на самом краю, на кромке: еще полшага — и тогда мы все обрушились бы в бездну, из которой нет возврата.
Трое живых и трое мертвецов, XV век. Популярный аллегорический сюжет Средневековья, напоминающий о неизбежности смерти.
...В августе 2013 года из Ак-Суйского района Киргизии, примыкающего к китайской границе, пришло настораживающее известие: подросток, поймав сурка, не нашел ничего лучше, как его освежевать и сделать сурчиный шашлык. Не будем останавливаться на гастрономической ценности этого блюда, скажем лишь, что юный гурман вскоре почувствовал себя дурно, резко поднялась температура, воспалились лимфоузлы, а врачи, к которым обратился любитель жареных сурков, с ужасом констатировали: это бубонная чума, вызываемая палочкой Yersinia Pestis. Дело закончилось смертью пациента, отдельно заметим, далеко не самой легкой. В округе пришлось ввести строжайшие карантинные меры — как и много столетий назад, в настоящее время чума остается до крайности заразной и, невзирая на все достижения цивилизации лечится с немалым трудом.
Видимо, нечто похожее произошло в промежутке между 1320 и 1330 годами, когда эпидемия чумы начала распространяться из Центральной Азии на восток; вполне возможно, что природный очаг находился как раз там, где произошел инцидент 2013 года. В любом случае недалеко.
Ни единая летопись или хроника не сохранила имя того человека, с которого, собственно, и начался повальный мор. Совершенно очевидно, что жил он не в отдаленной изолированной деревне; вероятно, это был или караванщик, проходящий по Великому шелковому пути, просто путешественник, монгольский нукер, — так или иначе, самый первый носитель чумы достаточно общался с другими людьми, чтобы передать заразу, и тоже был любителем мяса сурка. Эти зверьки являются природными носителями чумной палочки, которая при употреблении сурков в пищу (или использовании их шкурок) моментально передается человеку.
До катастрофических событий в Европе оставалось еще почти 20 лет. Первый удар Черная смерть нанесла по Китаю — хроники утверждают, что в провинции Чжили (ныне Хэбэй), расположенной в нижнем течении Хуанхэ, умерли почти 90% жителей: ориентировочно это произошло в 1331 году. Примерно в это же время чума поражает Монголию, проникает в Индию, уничтожает воинство султана Дели Мухаммада ибн Туглака и постепенно начинает распространяться далее на запад. Нет никаких известий о чуме в Корее и Японии, по всей видимости, эти страны, изолированные от континентального Китая, не пострадали.
К 1338 году чума возвращается к озеру Иссык-Куль и почти поголовно истребляет местную общину несториан (парахристианское учение, закрепившееся на Среднем Востоке) — в XIX веке археологами отмечено невероятно большое количество могил несториан, обитавших в районе Иссык-Куля, датированных 1338-1339 годами. Двумя годами позже чума появляется в Самарканде, Бухаре и Хиве, а за следующие пять лет распространяется вплоть до Дона и Волги, уничтожает жителей столицы Золотой Орды Сарай-аль-Джидид, о чем упоминается в позднейшем русском летописном своде 1497 года:
«Бысть мор силен под восточною страною: на Орначи, и на Азсторокань, на Сараи, на Бездежь, и на прочий грады во странах тех, на босурмене, на Татары, на Ормены, на Обезы, на Фрязи, на Черкасы, яко не бысть кому погребали их».
Удивительное дело, но чума не стала распространяться на север, в сторону русских княжеств. Какой фактор здесь сыграл, сложно сказать — между Русью, находившейся в лесистом регионе, и Золотой Ордой располагались пространства Дикого поля, сиречь приволжских и донских степей. Возможно, что в 1346 году, когда чума опустошила Сарай-аль-Джидид, контакты между Ордой и их русскими данниками сошли на нет и ни единый носитель Черной смерти так и не попал на север? В любом случае распространение мора остановилось на границах Дикого поля, и чума выбрала юго-западную дорогу.
К 1346 году эпидемия также вспыхивает в Крыму, и ее причины до сих пор весьма сомнительны. Обычно приводятся свидетельства генуэзца Габриэля Мюсси, находившегося тогда в Кафре (ныне Феодосия), осажденной золотоордынским войском под командованием Джанибека, хана из рода Чингизидов. Якобы повальный мор начался в ордынском войске, и хан приказал забрасывать части трупов умерших в крепость с помощью катапульт, отчего в Каффе моментально началась эпидемия. Однако современные исследователи относятся к словам Мюсси с определенным скепсисом, поскольку основной путь распространения эпидемии — это крысы и блохи. Так или иначе, Джанибек предпочел отступить: армия была серьезно истощена болезнью и взятие принадлежавшей генуэзцам Каффы не представлялось возможным.
Далее, по мнению Мюсси, чума на генуэзских кораблях распространилась на Константинополь, Анатолию, Балканы и, наконец, Италию. Кроме того, появился второй смертоносный ручеек: Черная смерть вместе с караванами начала проникать из Персии и Месопотамии на Ближний Восток, а оттуда — в Египетский султанат, который также был опустошен.
Дадим слово Умару ибн ал-Варди, Персия:
«„В 747 (1346-47 Р. X.) году приключилась в землях Узбековых чума, (от которой) обезлюдели деревни и города; потом чума перешла в Крым, из которого стала исторгать ежедневно до 1000 трупов или около того. Затем чума перешла в Рум, где погибло много народу“, — сообщал мне купец из людей нашей земли, прибывший из того края, что кади Крымский рассказывал (следующее): „Сосчитали мы умерших от чумы, и оказалось их 85 тысяч, не считая тех, которых мы не знаем“».
А вот свидетельство египтянина Махмуда ал-Айни из Александрии:
«О чуме, подобной этой, никто (прежде) не слыхал. Число умерших в Мысре и Каире доходило до 900 тысяч человек. Оказался недостаток во всех товарах, вследствие незначительности привоза их, так что бурдюк воды обходился в землях Египетских дороже 10 дирхемов... Не стало людей в домах; в последних были брошенные пожитки, утварь, серебряные и золотые деньги, но никто не брал их».
Арабских источников, повествующих об эпидемии, до наших дней сохранилось более чем достаточно, и все они на удивление однообразны; феноменальная смертность, колоссальная быстрота распространения болезни, неслыханная заразность. Ровно то же самое вскорости произойдет в Европе.
Знамения были очень нехорошие. Свидетельство об одном из них следует привести полностью, перед вами выдержка из «Nuova Cronica» флорентийца Джованни Виллани от 1348 года, о катастрофическом землетрясении в Альпах, Италии, Баварии и на Балканах.
«25 января 1348 года Господа нашего в день обращения святого Павла, в пятницу, в восемь с четвертью часов после вечерней или в пятом часу ночи, произошло сильнейшее землетрясение, длившееся много часов, подобного которому ни один из ныне живущих не припомнит... В Венцоне городская колокольня треснула пополам и многим строениям пришел конец. Замки Тольмеццо, Дорестаньо и Дестрафитто обрушились почти целиком и задавили много людей. Замок Лембург, стоявший на холме, был потрясен до основания, землетрясение отнесло его на десять миль от старого места в виде кучи остатков. Высокая гора, по которой проходила дорога к озеру Арнольдштейн, раскололась пополам, сделав дорогу непроходимой. Два замка, Раньи и Ведроне, и более пятидесяти усадеб вокруг реки Гайль, во владениях графа Гориции, были погребены двумя горами под собой, при этом погибло почти все население, мало кому удалось спастись.
В городе Виллахе, при въезде в Германию, обратились в развалины все дома, кроме одного, принадлежащего некоему доброму человеку, праведному и милосердному ради Христа. В Контадо и в окрестностях Виллаха провалились больше семидесяти замков и загородных домов над рекой Дравой, и все было перевернуто вверх дном. Огромная гора разделилась здесь на две половины, заполнила собой всю долину, где находились эти замки и дома, и загромоздила русло реки на протяжении десяти верст. При этом был разрушен и затоплен монастырь у Арнольдштейна и погибло немало людей.
Река Драва, не находя себе привычного выхода, разлилась выше этого места и образовала большое озеро. В городской церкви святого Иакова нашли смерть пятьсот человек, укрывшиеся там, не говоря о других жертвах, всего же урон исчислялся третьей частью населения. Все церкви и жилища, среди них монастыри в Оссиахе и Вельткирхе, не устояли, люди почти все сгинули, а выжившие от страха почти потеряли рассудок. В Баварии в городе Штрасбурге и в Палуцце, Нуде и Кроче за горами рухнула большая часть домов и погибло множество людей. Все эти ужасные разрушения и бедствия от землетрясения допущены Господом не без важной причины и суть предзнаменования Божьего суда».
Землетрясение такого масштаба тоже было для европейцев внове — оно затронуло огромные пространства, Кипр, Италию, Грецию, южную Германию, Австрию. Джованни Виллани, к сожалению, умер от чумы в середине 1348 года, до последнего часа продолжая вести свою «Новую хронику», рукопись обрывается словами «Чума продлилась до...» — предсказанный им Божий суд состоялся.
Это было не единственное предзнаменование. В 1347 году появляется так называемая Cometa Negra, Черная комета, которую было хорошо видно над Францией и Англией. Процитируем книгу «А General Chronological History of the Air, Weather, Seasons, Meteors, Etc.» доктора Томаса Шорта от 1749 года — автор в своих описаниях основывался на средневековых хрониках:
«...В небе над Францией была видна ужасная комета, названная Негрой. В декабре над Авиньоном появился столп огня. Было много мощных землетрясений, штормов, бурь и молний, погубивших множество людей; реки меняли свое направление; из огромных земных трещин текла кровь».
«Столп огня» в декабре — это, скорее всего, северное сияние, явление для южной Франции и впрямь довольно необычное. Сведения о могучем землетрясении подтверждены, а сообщения насчет «потоков крови из трещин» оставим на совести автора.
Пляска смерти. Нюрнбергские хроники, 1493 г.
Происхождение Черной кометы 1347 года до настоящего времени остается дискуссионным, но, предположительно, тогда в небесах над Европой появилась так называемая «Большая комета 1680 года», она же комета Кирха или комета Ньютона, — открыл это небесное тело немецкий астроном Готфрид Кирх в декабре 1680 года, и эта комета стала одной из самых ярких в XVII веке, пройдя на расстоянии 930 тысяч километров от Земли. Есть обоснованная версия, что комета Кирха (точнее, ее осколок) вернулась в 2012 году, получив название C/2012 SI (ISON), и разрушилась при прохождении перигелия из-за теплового и гравитационного воздействия.
Основанием для идентификации ISON с кометой Кирха и Черной кометой 1347 года является цикличность ее появления — один раз в 333 года, то есть в 1347,1680 и 2012 годах, что даже послужило причиной появления конспирологических теорий о том, что чумной «вирус» якобы был занесен на землю с кометным веществом...
Годы, предшествующие Великой эпидемии, были невероятно богаты на самые зловещие и мрачные знамения, что соответствующе воздействовало на психику суеверных людей той эпохи. И, что характерно, дурные знаки не обманули — конец света разразился во всей своей необоримости и мощи.
* * *
Самое время рассказать о том, как протекает чума и какова была среднестатистическая клиническая картина.
Андроник, младший сын византийского базилевса Иоанна VI, заболел на рассвете и скончался к полудню — как мы видим, скоротечность болезни неслыханная. Обычно от момента заражения до полного развития чумы проходит от двух до десяти дней при бубонной форме, но здесь мы наблюдаем чумную пневмонию (вторично-легочная форма) или, того хуже, чумной сепсис, способный привести к смерти за считанные часы, что и вышло в случае с Андроником.
Если у больного наблюдается легочная форма чумы, то возбудитель передается воздушно-капельным путем, наподобие гриппа или ОРЗ, что на порядки повышает риск заражения. Таким образом, один человек, больной чумной пневмонией, моментально способен передать Черную смерть всем окружающим, а дальнейшее распространение чумы идет по принципу цепной реакции. Если человек заболел легочной формой, спасти его крайне сложно и в наши времена, а что уж говорить о середине XIV века с медициной, находящейся в зачаточном состоянии?
Абсолютное большинство летописцев и свидетелей эпидемии в один голос утверждают: смерть наступала неимоверно быстро, почти мгновенно. Многие отмечают наличие кровоизлияний на коже и темные септические пятна — не исключено, что эпидемия получила название Черной смерти именно из-за такой окраски кожных покровов больных. Добавим сюда помутнение сознания, бред, галлюцинации, кровавую рвоту и кровавый понос, кашель с отделением огромного количества кровянистой мокроты, содержащей миллиарды чумных палочек. Зрелище для человека неподготовленного устрашающее — ничего подобного ранее не случалось и, само собой, вызывало оторопь, перераставшую в панический ужас.
Хроники зафиксировали точные даты появления чумы в Италии: октябрь 1347 года, Мессина, Сицилия. Эпидемия нанесла по Сицилийскому королевству удар, от которого оно не могло оправиться последующее столетие — дошло до того, что королевская семья Сицилии вымерла поголовно.
Микеле де Пьяцца, сицилийский летописец, оставивший нам подробную «Светскую хронику», винит в случившейся эпидемии генуэзцев, которые принесли чуму на своих кораблях, причем де Пьяцца вторит исходной версии Мюсси — галеры прибыли из Крыма.
«Трупы оставались лежать в домах, и ни один священник, ни один родственник — сын ли, отец ли, кто-либо из близких, — не решались войти туда: могильщикам сулили большие деньги, чтобы те вынесли и похоронили мертвых. Дома умерших стояли незапертыми со всеми сокровищами, деньгами и драгоценностями. Если кто-либо желал войти туда, никто не преграждал ему путь».
Сравним слова Микеле де Пьяцца с приведенным отрывком из Махмуда ал-Айни: что в Мессине, что в сарацинской Александрии картина совершенно одинаковая. Умерших не хоронят, пустые дома с ценными вещами покинуты, двери не заперты, выжившие пребывают в каталептическом шоке. А если учитывать запредельную смертность — в отдельных регионах до двух третей, а то и трех четвертей населения, — то пейзаж вырисовывается донельзя скверный.
Параапокалипсис.
Четвертый всадник. Анжерский апокалипсис, ок. 1380 г.
* * *
Очень добросовестно описал бедствие во Флоренции поэт, дипломат и ученый раннего Возрождения Джованни Боккаччо в «Декамероне»:
«Итак, скажу, что со времени благотворного вочеловечения Сына Божия минуло 1348 лет, когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом Божиим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях Востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до Запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья.
Не помогали и усиленные моления, не однажды повторявшиеся, устроенные благочестивыми людьми, в процессиях или другим способом. Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на Востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти, — здесь в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или под мышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца, одни более, другие менее; народ называл их gavoccioli (чумными бубонами); в короткое время эта смертельная опухоль распространялась от указанных частей тела безразлично и на другие, а затем признак указанного недуга изменялся в черные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бедрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые. И как опухоль являлась вначале, да и позднее оставалась вернейшим признаком близкой смерти, таковым были пятна, у кого они выступали.
Казалось, против этих болезней не помогали и не приносили пользы ни совет врача, ни сила какого бы то ни было лекарства: таково ли было свойство болезни, или невежество врачующих (которых, за вычетом ученых медиков, явилось множество, мужчин и женщин, не имевших никакого понятия о медицине) не открыло ее причин, а потому не находило подобающих средств, — только немногие выздоравливали и почти все умирали на третий день после появления указанных признаков, одни скорее, другие позже, — большинство без лихорадочных или других явлений.
Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных, через общение с здоровыми, она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты. И еще большее зло было в том, что не только беседа или общение с больными переносило на здоровых недуг и причину общей смерти, но, казалось, одно прикосновение к одежде или другой вещи, которой касался или пользовался больной, передавало болезнь дотрагивавшемуся. Дивным покажется, что я теперь скажу, и если б того не видели многие и я своими глазами, я не решился бы тому поверить, не то что написать, хотя бы и слышал о том от человека, заслуживающего доверия.
Скажу, что таково было свойство этой заразы при передаче ее от одного к другому, что она приставала не только от человека к человеку, но часто видали и нечто большее: что вещь, принадлежавшая больному или умершему от такой болезни, если к ней прикасалось живое существо не человеческой породы, не только заражала его недугом, но и убивала в непродолжительное время. В этом, как сказано выше, я убедился собственными глазами, между прочим, однажды на таком примере: лохмотья бедняка, умершего от такой болезни, были выброшены на улицу; две свиньи, набредя на них, по своему обычаю, долго теребили их рылом, потом зубами, мотая их со стороны в сторону, и по прошествии короткого времени, закружившись немного, точно поев отравы, упали мертвые на злополучные тряпки».
Джованни Боккаччо. Гравюра Р. Моргена, 1822 г.
Джованни Боккаччо выжил — возможно, он обладал иммунитетом к болезни или оказался слишком осторожен для того, чтобы близко общаться с больными. В его «Декамероне» фигурирует в основном бубонная форма чумы, но есть упоминания и о легочной.
Давайте попытаемся перенести реалии Черной смерти на нашу эпоху. Из числа сотрудников вашего небольшого офиса умерли больше половины, смерть постигла вашего супруга/супругу, двоих из троих детей. Муниципальные службы не работают. Госпитали забиты умирающими и новых больных не принимают. Из медицинского персонала уцелела от силы треть. Исчезли полиция, армия и государственное управление — президент и половина правительства, скорее всего, мертвы. Не ходит транспорт, не летают самолеты, прекратили работу СМИ, нет электричества и воды — этим попросту некому заниматься: уцелевшие предпочитают запереться в своих домах и переждать эпидемию.
Весьма похожая ситуация складывалась осенью 1347 года в Мессине, Катании, Сиракузах, Трапани и других сицилийских городах. Трапани вымер более чем на 90%, де Пьяцца утверждает, будто Катания совершенно обезлюдела: «...город, ныне стертый из памяти». В самом буквальном смысле этих слов Сицилия оказалась завалена трупами, но это было лишь начало.
Чума с неслыханной стремительностью распространялась по другим средиземноморским островам — Сардинии, Мальте, Корсике. В это же время, то есть к началу ноября 1347 года, Черная смерть объявилась в континентальной Европе, на южном побережье Франции в Марселе — здесь тоже постарались генуэзцы. До конца года образовались три крупнейших очага, откуда чума начала с устрашающей быстротой расползаться дальше — очаги находились в Сицилии, в Генуе и в Марселе.
Судьба Западной Европы была предопределена.
* * *
Для того чтобы оценить масштабы случившегося, следует взглянуть на статистику смертей среди высшего дворянства. Если некий король, герцог или граф скончались в период с 1348 приблизительно по начало 1351 года, когда эпидемия пошла на спад, то практически со стопроцентной вероятностью мы можем утверждать, что умерли они от чумы — течение Столетней войны в указанные годы по понятным причинам приостановилось (некому стало воевать), так что смерть дворянина на поле сражения ныне являлась маловероятной.
Наиболее распространенный способ избежать гибели, обещающий хотя бы призрачную надежду на спасение, тогда выражался в латинской формуле: Cito, Longe, Tarde — убраться из пораженной местности побыстрее, как можно дальше и сколь возможно надолго. Некоторые так и делали, но абсолютной панацеей это не являлось.
Если по сравнительно малонаселенной Центральной Азии Черная смерть распространялась со скоростью около ста километров в год, то Западная Европа с ее густой сетью торговых трасс, как морских, так и сухопутных, была обуяна эпидемией за считанные месяцы: беги — не беги, но чума тебя все равно настигнет. Да и куда бежать, к примеру, королям Франции или Англии? Герцогу Бургундскому или Лотарингскому?
Неплохой вариант — запереться в своем замке в надежде переждать мор. Однако понятие о карантине, известное древним римлянам, вспомнили очень немногие, отчего в одних только королевских семьях Европы мы наблюдаем совершенно беспрецедентный уровень смертности. В приведенном ниже списке учитываются лишь короли и принцы крови, причем мы не берем всякую мелочь наподобие балканских княжеств.
— Англия: Вильям и Джейн, сын и дочь короля Эдуарда III.
— Шотландия: нет данных.
— Норвегия: нет данных.
— Швеция: нет данных.
— Дания: косвенно — Маргарита Датская, дочь короля Кристофера II и жена герцога Людвига IV Баварского.
— Франция: королева Жанна Бургундская, жена Филиппа VI, и Бонна Люксембургская, жена наследника трона Иоанна.
— Кастилия и Леон: король Альфонсо XI Справедливый.
— Португалия: нет данных.
— Арагон: королева Элеонора.
— Наварра: королева Жанна.
— Сицилийское королевство: регент Джованни Рандаццо, король Людовик Дитя.
— Священная Римская империя (и Королевство Чехия): Бланка Валуа, жена императора Карла IV.
— Папское государство: нет данных.
— Венгрия: нет данных.
— Польша: нет данных.
— Литва: нет данных.
— Государство Тевтонского ордена: Людольф Кениг, ранее магистр, в 1348 — Великий Комтур.
— Ливония (провинция тевтонцев): нет данных.
— Болгарское царство: нет данных.
— Византия: Андроник, сын басилевса Иоанна VI.
Слова «нет данных» вовсе не означают, что в указанных странах из числа высшего дворянства никто не пострадал от чумы; сведения или не сохранились, или в условиях всеобщей паники не были документально зафиксированы. Так или иначе, потеси составляют 50% от списочного состава августейших фамилий.
Мы знаем, что короли, королевы и принцы, в отличие от абсолютного большинства подданных, куда лучше питались, могли спрятаться в неприступных резиденциях и пользовались какими-никакими, но все-таки услугами врачей. Впрочем, польза от тогдашней медицины скорее составляла отрицательную величину — достаточно вспомнить одного из римских пап, коего лекари накормили толченым изумрудом, после чего понтифик скончался в страшных корчах от прободения желудка, вызванного каменной крошкой и последующего за этим перитонита.
Никаких разумных и непротиворечивых объяснений происходящему ученые мужи XIV века дать не могли. О том, что такое микробиология, человечество узнает лишь несколько столетий спустя, а средневековая наука ограничилась миазматической и теллурической теорией — зловредные болотные и земные испарения, дурной «влажный и теплый» воздух, каковые и вызывают смертельную болезнь.
В принципе, рациональное зерно в этом было: легочная форма чумы действительно возникала «из воздуха», передаваясь воздушно-капельным путем. Одновременно среди профессоров Сорбонны и Болоньи бытовала еще и версия «контагии», унаследованная от Античности: римские ученые Тит Лукреций Кар и Марк Теренций Варрон многие века назад выдвинули версию об «атомизме», то есть о неких «болезнетворных скотинках» и «семенах болезни», проникающих в тело человека при общении с больным.
Последователей теории контагии высмеивали по вполне объективным причинам — недоказуемо. Да кто видел этих болезнетворных скотинок? Средневековая схоластика и подчиненная ей прикладная наука основывались на эмпирическом познании мира: опыт, опыт и еще раз опыт, умноженный на христианское вероучение. Если исследователь не наблюдает некое явление, значит, этого явления с большой вероятностью не существует — Господь Бог исключение, ибо Он есть существо по умолчанию непознаваемое.
Миазматическая же теория как раз подтверждается на практике. От болота смердит? Еще как смердит! Нездоровые испарения имеют место? Ну конечно же! Вероятность заболеть, проживая в нездоровой атмосфере болот, выше? Да, это очевидно каждому ребенку!
История сохранила для нас десятки изображений врачебных масок периода Черной смерти — в форме клюва. Значительная часть гравюр и рисунков относится к более позднему периоду, то есть к XVI и XVII векам, когда чума вернулась, но истоки появления столь своеобразного костюма относятся к великой эпидемии 1348 года, и причиной появления клювовидной маски «чумного доктора» оказалась именно миазматическая теория.
Чумной доктор с характерной маской. Гравюра П. Фюрста, 1721 г.
Дурной воздух? Отлично, от зловредных испарений можно защититься, и сделать это весьма просто: в «клюв» укладываются целебные травы и ароматические смеси (к примеру, ладан, лепестки роз или лавровый лист), сквозь них проходит воздух, которым дышит такой вот «врач»; ядовитость миазмов, несомненно, снижается. Если угодно, мы наблюдаем своеобразный прототип противогаза, да только помочь клювовидная маска никак не могла — штамм чумы, поразивший тогда Евразию, оказался настолько вирулентным и высококонтагиозным, что требовался костюм полной биологической защиты образца XXI века.
Когда Черная смерть принимала бубонную форму, у больного был пусть и небольшой, но шанс — особенно если рядом оказывался лекарь, хоть самую малость разбирающийся в хирургии. Даже самый обычный цирюльник, занимавшийся кровопусканиями в бане-этюве, был способен вскрыть банальный нарыв, и, что характерно, во время эпидемии люди очень быстро поняли, что бубоны (то есть воспалившиеся лимфоузлы, пораженные чумной палочкой) вполне сродни невинному фурункулу — надо сделать надрез, выпустить гной и тем облегчить страдания зараженного. Иногда помогало, но чаще всего — нет. Особенно если учитывать, что с гноем из бубонов выходили и бесчисленные бактерии чумы, поражавшие всех находившихся рядом.
Святой Рох, защитник от чумы. Икона неизвестного автора XV-XVI века. На левом бедре св. Роха гноящийся чумной бубон.
С легочной и септической формой Черной смерти дело обстояло совсем безнадежно: шанс выздороветь — один на миллион. О неслыханной скоротечности чумы свидетельствует хроника одного из францисканских монастырей в Авиньоне, тогда — папской столице. На вечерней мессе несколько монахов уже были больны, а когда братия разошлась на ночной отдых в спальни-дормитории, никто и предположить не мог, что к заутрене почти никто не поднимется: всего за одну ночь в монастыре умерли около семисот монахов и послушников. Подобная статистика невольно наводит дрожь: столько смертей в такой сжатый срок.
Папа Климент VI прекрасно осознавал всю чрезвычайность ситуации и, в противовес распространенным стереотипам о косности и консерватизме Римской Церкви, пошел на экстраординарные по своим временам меры: против канонических правил разрешил вскрывать трупы для выяснения причин смерти (понятно, что никаких результатов эти исследования не дали), а когда стало ясно, что городские кладбища неспособны вместить столь невероятное количество умерших, освятил воды реки Рона, куда начали сбрасывать покойников.
Опять же, ни до, ни после описываемых событий Римско-католическая церковь ничего подобного себе не позволяла — впрочем, папа Климент руководствовался вполне прагматическими соображениями: похоронные команды, копавшие «чумные рвы» за городом, сами вымерли едва не наполовину, инфраструктура не справлялась, хоронить умерших было некому. Так почему бы не использовать в качестве братской могилы реку?
Мы неоднократно подчеркивали очевидный факт: человек эпохи Средневековья не был тупым или недальновидным, его беда состояла в научном невежестве, помноженном на глубочайший мифологический, религиозный и фольклорный менталитет. Кроме того, устоявшиеся воззрения, проповедуемые священниками или людьми учеными, зачастую приводили к удивительным для нас казусам.
Немецкий исследователь Йоханнес Ноль в книге «Der schwarze Tod: Eine Chronik der Pest 1348 bis 1720» приводит следующий пример: жители итальянского побережья в разгар эпидемии сделали вывод, что чума распространилась из-за огромной туши кита, выброшенного на пляж и вонявшего столь нестерпимо, что выводы напрашивались сами собой: китовьи миазмы отравили всю округу и вызвали иные неисчислимые бедствия. А если вспомнить библейскую легенду о Левиафане, морском монстре и пособнике дьявола, то очевидность этой версии лишь подтверждается!
Кое-где додумались до карантина, причем само это слово было изобретено венецианцами опять же в 1347-1348 годах. Правительство Венецианской республики, получив в ноябре—декабре 1347 года странные, а то и панические известия с Сицилии и из Генуи, быстро сообразило, что эпидемия распространяется с торговыми кораблями, и попросту закрыло порт на сорок дней.
Выбранный срок символичен — сорок (quantra — ит.) дней Христос провел в пустыне, борясь с искушением, и уязвил дьявола, а следовательно, данный срок есть олицетворение борьбы с силами зла. То, что Черная смерть являлась несомненным злом, было ясно всем и каждому. Надо полагать, что венецианцы ближе других приняли теорию контагии или же действовали по наитию — власти закрыли развлекательные и питейные заведения, осудили любые сборища (конечно же, за исключением посещений мессы), запретили ввоз товаров извне, учинили гонения на падших женщин — что это, если не карантин в классическом виде?
Увы, но столь суровые меры не спасли Венецию от Черной смерти, и потери республики составили от 50 до 60% населения с пиком смертности около шестисот человек в день. Но дож Андреа Дандоло и республиканский совет сделали главное: не допустили чумных бунтов, сохранили управление государством и свели экономические потери к минимуму.
В других городах и странах обстановка была куда страшнее, страх и паника немедленно приводят к поиску виновных — человек, обуянный апокалиптическим ужасом, теряет рассудок. Мы знаем, что в ту эпоху идентификация личности и общества проходила по религиозному, а не национальному признаку: «свои» — это католики и (с некоторой натяжкой) другие христиане апостольских конфессий. «Чужие» — евреи и сарацины.
Поскольку европейские сарацины тогда жили исключительно в Испании, где продолжалась Реконкиста, гнев насмерть перепуганных европейцев пал на иудеев и прокаженных. Последние также были отверженными, причем именно с религиозной точки зрения: проказа считалась напастью, посланной за грехи, а значит, грешники-прокаженные, так же, как и евреи-христопродавцы, способны на всеразличные гадости и коварства, лишь бы насолить добрым католикам. В список обвинений входит отравление колодцев и ручьев, насылание многократно помянутых миазмов и создание «чумных мазей», то есть ядов, вызывающих чуму.
Сожжение евреев, обвиненных в отравлении колодцев. Бельгия, 1350 г. Судя по дате, миниатюра была создана в самый пик всеобщей паники.
Власти, у которых хватало своих забот, далеко не всегда препятствовали толпе, хотя, когда известия о массовых погромах добрались до Авиньона, Апостольский престол пригрозил отлучением за бессудные убийства иудеев — уж коли есть доказательства виновности иноверцев в «преднамеренном вреде», благоволите требовать расследования у инквизиции.
Кое-где парламенты городов и крупные феодалы брали иудеев под свою защиту — причиной была вовсе не любовь к евреям или страх папского отлучения, все гораздо прозаичнее: иудейские общины зачастую играли важную экономическую роль в банковском деле и торговле, а ни один король или герцог не станет истреблять подданных, приносящих стране пользу и доход в казну. В конце концов, у евреев был еще один выход: немедленное крещение, а следовательно, вхождение в католическую идентификационную систему (см. схему «свой — чужой»).
Имели место и немалые косвенные потери. Умирали оставленные без ухода и надзора, но не заразившиеся старики и дети. Возникали стихийные пожары — достаточно было искры из очага, за которым никто не присматривал. Гибла в стойлах без пищи и еды домашняя скотина. Разлагавшиеся тела людей и животных вызывали вторичные инфекции. Исчезло продовольствие — рынки не работали, торговать на них было некому.
Проще говоря, наблюдался системный кризис поистине вселенских масштабов.
Вторая мировая война рядом с этим непостижимым для разума бедствием выглядит вполне невинно и безобидно хотя бы потому, что жертв от общего числа населения было гораздо меньше, а главное, война — дело рук человеческих, а не грозная, неодолимая сила природы...
* * *
Всеобщий психоз привел к появлению двух кардинально противоположных явлений: так называемому «пиру во время чумы», с одной стороны, и истерии покаяния — с другой. Понятно, что, когда государственная власть фактически рухнула, управление потеряно, даже самого минимального надзора за порядком в опустошенных городах нет и в ближайшие месяцы не предвидится, в числе выживших найдется предостаточно маргинальных элементов, готовых воспользоваться столь благоприятной ситуацией. А это подразумевает грабежи, насилия, убийства и прочие преступления против личности.
Обороняться от таких «чумных разбойников» можно было исключительно своими силами — в Париже штат королевских сержантов в августе-сентябре 1348 года снизился на две трети за вопиющей смертностью, парижский прево с сожалением отчитывался перед королем Филиппом VI де Валуа о том, что контролировать положение в городе невероятно сложно, а то и вовсе невозможно.
Архетип «пир во время чумы» также восходит к годам Великой эпидемии. Если положение безнадежно, смерть тебя подстерегает буквально со дня на день, то почему бы не провести последние часы мирской жизни во всевозможных удовольствиях? Тем более что цены на вино и продовольствие обрушились, сотни домов со всеми их богатствами стоят пустые, припасов, сделанных до эпидемии, предостаточно.
Если не испугаешься — заходи и бери что хочешь, дабы потратить добычу на куртизанок, дорогие напитки и утонченные кушанья. Подобные развеселые компании за три года Великого мора можно было видеть на пространстве от Кастилии до Шотландии и от Аквитании до Пруссии. Если один из бражничавших умирал, на его место приходил другой. В компанию принимали всех — дворян, ремесленников, бежавших из опустевших монастырей монахов, шлюх, купцов. Перед лицом смерти все равны.
Вновь обратимся к Джованни Боккаччо — как свидетелю, наблюдавшему чумные пиры своими глазами:
«...Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне — о смерти или больных, — они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить.
Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, — вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин».
«Декамерон». День первый.
Джованни Боккаччо и его друзья из Флоренции, бежавшие от чумы. Иллюстрация к «Декамерону», 1485 г.
Противоположным полюсом чумной истерии оказалось появление многочисленных желающих покаяться — очевидно же, что столь умопомрачительное бедствие послано роду человеческому за его несчетные, мерзкие и возмутительные прегрешения. Нечто похожее мы уже наблюдали перед «Тысячелетием», то есть ожиданием конца света к 1000 году нашей эры.
Черная смерть вызвала очередной неслыханный всплеск религиозного экстаза. Флагелланты, сиречь истязующие себя бичами, существовали и раньше, что было пусть несколько необычной, но не экзотической религиозной практикой — еще в XIII веке на улицах городов можно было наблюдать немногочисленные группы кающихся, раздетых по пояс и охаживающих себя плетьми. Дело вполне благочестивое — умерщвление плоти и аскеза ведут к спасению души. Вплоть до эпидемии движение флагеллантов не носило массового характера, а церковные власти и инквизиция относились к ним вполне спокойно: в этом не наблюдалось никакой ереси или сектантства.
Флагелланты. Нюрнбергская хроника, 1493 г.
Вновь обратимся к книге Йоханнеса Ноля. Автор утверждает, будто по Европе прокатился слух, источник которого установить так и не удалось. Мрачные известия, передававшиеся из уст в уста, были таковы: в граде Иерусалиме с неба упала табличка белого мрамора, на которой золотыми буквами было начертано письмо не кого-нибудь, а лично Иисуса Христа, клеймящего грешников, не соблюдающих церковные каноны, святые заповеди и предающихся постыдным радостям мирской жизни.
За означенные гнусности Господь Бог и наслал на смертных чуму, причем Творец настолько разгневался, что в первоначальный план входило полное истребление рода людского, и только заступники, святой Стефан Первомученик (побитый камнями по приговору Синедриона в 36 году от Рождества Христова и лично знавший апостолов), а также святой Доминик де Гусман, уговорили Господа отсрочить наказание и покарать лишь самых закоренелых, дав остальным возможность спастись и покаяться.
В письме также указывалось, что, если безобразия не прекратятся, чума покажется раем земным по сравнению с дальнейшими проявлениями высшего гнева, а именно нашествием львов, пантер и мантикор, а также явлением несметного войска язычников, предводительствуемого новым Аттилой.
Надобно заметить, что практика «писем, упавших с неба» была весьма широко распространена — идеальное орудие религиозной и политической пропаганды, действовавшее с раннего Средневековья вплоть до Реформации и позднего Ренессанса. Такие письма с различным содержанием не раз, не два и не десять «падали» на Рим, Авиньон или отдельные диоцезии, в зависимости от требования момента. Авторство тоже разнилось — Иисус, Богоматерь, апостол Петр, почитаемые святые. Этим же приемом впоследствии пользовались как гуситы, так и лютеране, только содержание депеш от небесных корреспондентов было прямо противоположным — обличение «обосновавшейся в Риме вавилонской блудницы».
Люди верили. Откуда взялось «иерусалимское письмо» (и существовало ли оно вообще), никто никогда не узнает, но последствия слухов о нем оказались до крайности впечатляющими.
Толпы по несколько тысяч человек, обуянные стремлением к немедленному массовому и публичному покаянию, странствовали меж городами, прилежно занимаясь самоистязанием и распевая лауды (песнопения собственного сочинения, призванные показать всему миру отречение от грешной жизни и стремление ко Царствию Божию). Подобная скученность в условиях эпидемии ни к чему хорошему не приводила — множество бичующихся остались лежать на обочинах дорог, распространяя трупное зловоние, но к еще живым флагеллантам присоединялись новые и новые сторонники.
Процессия флагеллантов, Германия, XV век.
Вполне естественно, что бичующиеся приносили с собой чуму во все населенные пункты, которые посещали, отчего как церковные, так и светские власти начали посматривать на это движение косо, в итоге флагеллантами заинтересовались инквизиция и, конечно же, Святой Престол. На протяжении последних двух веков католицизм столкнулся со значительным числом самых разнообразных ересей, и некоторые из них ставили под угрозу само существование Церкви — вспомнить хотя бы катаров-альбигойцев.
Авиньон никак не мог закрыть глаза на существование абсолютно неподконтрольного курии и региональным епископам движения, возникшего спонтанно и не руководимого официальными прелатами — дело в том, что мания флагеллантства охватывала в основном мирян, а не священников и монахов с их строгой дисциплиной, иерархией и монастырскими уставами.
Соответственно, и «проповедниками» у бичующихся были миряне, близкие к впадению в ересь: раздавались голоса о том, что для прямого диалога с Господом Богом флагеллантам достаточно силы своего покаяния, священники в качестве посредников вовсе не обязательны, да и Святая Мать-Церковь с ее бюрократизмом, пышными обрядами и запутанной системой подчинения тут как бы вовсе ни при чем — появились сведения, что бичующиеся начали отправлять священные таинства самостоятельно, а это уже становилось крайне опасным. Когда же пошли разговоры о флагеллантах, сравнивающих собственную пролитую кровь со Святой кровью, стало ясно: подобной самодеятельности следует немедленно положить конец.
Папа Климент, основываясь на предыдущем опыте борьбы с подобного рода фанатическими движениями, скорее всего, твердо осознавал, что имеет дело с массовым помрачением сознания — психические эпидемии в Средневековье случались не раз, вспомнить хотя бы зарождение флагеллантства после проповедей святого Антония Падуанского. Пламенный францисканец, в сущности, не хотел ничего плохого, призывая паству к покаянию, но его красноречие в свое время вызвало в окрестностях Венеции всеобщую истерию, не одобренную церковными властями.
Что теперь прикажете делать?
Прямой запрет только усугубит ситуацию, да и выглядеть в глазах прихожан будет предосудительно: то есть как, папа запрещает каяться? И кто он после этого? Особенно в столь сложное и устрашающее время? Как обычно, папская курия победила хитростью: флагеллантство как таковое запрещено не было, но теперь добрый католик мог заняться благочестивым самоистязанием исключительно с одобрения приходского священника или личного духовника, только у себя дома и только в одиночестве — массовые акции признавались грехом.
Булла о флагеллантах подоспела весьма вовремя, поскольку движение бичующихся начало распадаться на отдельные секты наподобие «бьянки», обнаглевших настолько, что в числе выдвигавшихся тезисов было требование к папе Клименту отречься от тиары, передать авиньонский трон абстрактному «благочестивому и бедному папе» (где такого найти — они не задумывались), а священникам и Церкви — отречься от мирских богатств и стяжать лишь Царствие Небесное. Все это попахивало самой возмутительной ересью, и потому «бьянки» в итоге были разогнаны, а их предводитель вполне предсказуемо попал на костер.
Официальная доктрина Авиньона касательно эпидемии Черной смерти в целом не отличалась от версий, выдвигаемых в народе: столь тяжкое испытание ниспослано за бесчисленные и омерзительные прегрешения, пренебрежение к любви к ближним и искушение мирскими соблазнами.
В первые месяцы мора, когда и перед папским престолом, и перед мирскими владыками, и перед самыми обычными людьми предстала грандиозная картина надвигающегося апокалипсиса, почти ни у кого не было сомнений, что грядет конец света. Возможно, такие настроения появились бы и в наши времена — представьте себе, что люди умирают на производстве, на улицах и в общественном транспорте, трупы валяются на автобусных остановках и платформах метро, едва ли не половина ваших знакомых скоротечно скончались, а государство перестало выполнять свои функции. И это в XXI веке, с нашими куда более глубокими и подробными знаниями о мире.
Что же тогда говорить об обитателях века XIV, для которых сомнений в существовании Господа Бога нет и быть не могло, а слова Святого Писания, повествующие об апокалипсисе, воспринимались буквально?
Однако время шло, но окончательный и бесповоротный конец света так и не состоялся. Папа римский уехал из Авиньона в свой загородный замок, благополучно переждав там эпидемию (умер он четыре года спустя от естественных причин в возрасте 61 года). Стало ясно, что наказание Божье не столь уж и всеобъемлюще — никто не спорит, в Авиньоне вымерло больше половины населения, от чумы скончались несколько кардиналов, но столь сложный и хорошо настроенный механизм Римской церкви продолжал работать, в отличие от многих потерпевших крах властных структур в европейских государствах.
Стоит напомнить, что центром католической вселенной являлся именно папский двор во главе с понтификом, ему подчинялись бесчисленные приходы, аббатства и епископаты, включая столь отдаленные области, как Ливония, Исландия или какие-нибудь Фарерские острова. Именно в Авиньон стекались все сведения об эпидемии и потерях, которые понес католический универсум.
Больные чумой и монахи-францисканцы в госпитале. Миниатюра XV века.
Черная смерть же победоносно шествовала по Европе, и направление распространения эпидемии больше напоминало ход часовой стрелки. Из Южной Франции чума ушла на запад и северо-запад в сторону Парижа с одной стороны (июнь — август 1348 года), расползлась по берегам Средиземного моря, проникнув в Испанию, также летом Черная смерть оказалась в Аквитании и Пуату, убив дочь английского короля, находившуюся близ города Бордо: несчастная леди Джейн со своим скромным двором ехала в Испанию к своему жениху, Педро Кастильскому, но уберечься не смогла.
В первых числах июля 1348 года чума перебралась через Ла-Манш — ее привезли с собой английские корабли, направлявшиеся из нормандских портов в метрополию.
В Англии бедствие Черной смерти наложилось на эпидемию ящура среди крупного рогатого скота, начавшуюся ориентировочно поздней осенью 1348 года, когда огромное количество крестьян погибло от чумы. За коровами и быками стало некому ухаживать, сотни деревень опустели, или в них осталось всего несколько жителей, имевших иммунитет к чумной палочке.
По отдельным сведениям, в Англии пало до двух третей сельскохозяйственных животных, что нанесло тяжелейший удар по и без того дышащей на ладан экономике, ослабленной Столетней войной.
Не миновала чаша сия и вроде бы изолированную в горах Шотландию. Лоуленд, то есть Низинные земли, вымер на треть, в Хайленде потери были меньше — хотя бы потому, что эпидемия здесь началась в декабре 1348 года и зимой связь между поселками и замками в высокогорье почти не поддерживалась из-за снежных заносов на перевалах. Примерно то же самое наблюдалось в Ирландии: Черная смерть безжалостно прошлась по побережью и английским фортам, но слабо коснулась ирландских укреплений и деревень в горах.
Бич Божий ударил по Скандинавии — английские суда доставили чуму в Норвегию, адский пожар распространился на Швецию и Данию и ушел южнее, в Германию, а оттуда — в северную Польшу, Пруссию и к русским княжествам, оказавшимся на пути чумы в 1350-1352 годах. Процитируем Никоновский свод, а именно фрагмент, касающийся эпидемии в Пскове.
«...Бысть мор во Пскове силен зело, и по всей земле Псковской, сице же смерть бысть скоро: храхне человек кровию, и в третий день умираше, и быше мертвии всюду.
<...>
Священницы не успеваху тогда мертвых погребати, но во едину нощь до заутриа сношаху к церкви мрътвых по двадесять и до тридцати, и всем тем едино надгробно пение отпеваху...; и тако полагаху по пяти и по десяти во едину могилу. И сице бяше по всем церквам. И не бе где погребати мертвых...»
И снова кровохаркание — неоднократно упоминавшаяся легочная форма чумы. Происходившее в Пскове ничем не отличалось от происходившего ранее в Авиньоне, Париже или норвежском Бергене: погребение в братских могилах с общим отпеванием, невозможность похоронить всех умерших, массовые смерти среди духовенства — псковичам пришлось умолять архиепископа Новгородского Василия Калику (позже канонизированного) приехать в город и совершить молебен об избавлении от напасти. Василий не испугался, хотя уже был наслышан о чудовищных последствиях эпидемии в Скандинавии, явился в Псков, прошел крестным ходом, отслужил чин и отбыл обратно в Новгород, до которого не доехал — чумная пневмония убила архиепископа спустя два дня.
Похороны жертв чумы в Турнэ. Франция, XIV век.
Якобы в Смоленске дело кончилось тем, что в живых остались всего четверо жителей, которые закрыли ворота города и ушли. С учетом доступных нам сведений о Черной смерти, если это сообщение и преувеличено, то ненамного. Белоозеро и Глухов вымерли полностью — «вси изомроша».
«...во всей земле Русстей смерть люта, и напрасна и скора; и бысть страх и трепет велий на всех человецех».
Полное собрание русских летописей. Том 10. 1965. Стр. 223-224.
Великой эпидемии чумы Русь должна быть обязана появлением Дмитрия Донского, который, не случись Черной смерти, никогда не унаследовал бы Московское и Владимирское княжества.
До Москвы чума добралась с северо-запада через Новгород и Тверь. Тогдашний князь Симеон Иванович Гордый, сын Ивана I Калиты, заразился в апреле 1353 года (ему было всего 35 лет, по тогдашним меркам — самый расцвет) — болезнь продолжалась около двух недель, отчего мы можем заподозрить бубонную форму чумы, а не молниеносную легочную.
Когда князь Симеон умирал, оба его сына, четырехлетний Иван и годовалый Симеон, уже скончались, отчего наследников не осталось — жена, Мария Александровна, дочь князя Тверского, к этому времени была беременна, и потому Симеон на смертном одре завещал княжества ей в надежде, что родится сын. Перед смертью он принял постриг под именем инока Созонта и отошел в мир иной 27 апреля 1353 года.
Поскольку наследник Симеона Гордого так и не родился (или родился, но умер во младенчестве — сведения отсутствуют), княгиня Мария предпочла уйти в монастырь, наследовал младший брат Иван Иванович, вошедший в русскую историю под именем князя Московского и великого князя Владимирского Ивана II Красного. Его преемником становится старший сын — Дмитрий Иванович по прозвищу Донской, одержавший победу в Куликовской битве. Тут стоит вспомнить афоризм Льва Николаевича Гумилева: «На Куликово поле пришли москвичи, серпуховчане, ростовчане, белозерцы, смоляне, муромляне и так далее — а ушли с него русские».
Далеко не факт, что, не случись смерти от чумы Симеона Гордого и его прямых потомков, Русь получила бы независимость от Орды уже в 1380 году. Кажется, именно это и называется судьбой.
* * *
Существовали области, где чума вообще отсутствовала или которые пострадали очень мало. По непонятным причинам Черная смерть практически не затронула Силезию и Чехию, не было ее в Наварре, мор не зацепил Милан, чума не доплыла до Исландии — последнее вполне объяснимо, поскольку остров находится в немалом отдалении от Европы, то зараженные экипажи кораблей попросту вымерли бы в пути до Северной Атлантики. Одновременно с этим имеются мутные известия о чуме в гренландских поселениях, о которых мы рассказывали выше.
Выкосив Русь, Великая эпидемия уткнулась в Дикое поле (откуда некогда начала свое шествие на Запад) и там сгинула, тем самым совершив полный оборот по часовой стрелке — через Дикое поле в Крым, Византию, потом в Италию и Францию, оттуда в Англию и Скандинавию, затем к русским княжествам.
Нет нужды говорить о том, что демографические и экономические последствия катастрофы 1348-1350 годов для Западной Европы оказались настолько серьезны, что отголоски Черной смерти чувствовались и столетия спустя. Поскольку это событие оказалось для европейцев даже не потрясением, а гипнотизирующим шоком, записей об эпидемии было сделано предостаточно — вероятно, хронисты полагали, что фиксируют апокалипсис, и делали это с обреченной добросовестностью.
Точное количество жертв Великой чумы останется неизвестным, но кое-какие предположения можно делать на основе сохранившихся церковных и налоговых книг. Жан Фавье в книге «Столетняя война» упоминает, что в бургундском городке Живри в июле 1348 года от чумы умерли 11 человек (видимо, болезнь только появилась в городе), а далее следует шквальный обвал смертности. Август забрал уже 110 человек, в сентябре умерли 302, и это был пик, в октябре погибли 168, и в ноябре — 35. Итого — 626 официально зарегистрированных смертей, а о скольких мы не знаем? С учетом того факта, что Живри не являлся сколь-нибудь значимым центром и вряд ли его население по тем временам превышало 1-1,5 тысячи, статистика смертности удручает.
В столице происходило ровно то же самое: эпидемия в Париже началась в августе 1348 года и закончилась только через 11 месяцев с максимумом смертности к октябрю месяцу. Городская скученность, далеко не лучшая обстановка с санитарным состоянием и частичный паралич власти только способствовали распространению заразы. Французский летописец Жан Фруассар без всяких эмоций записывает в своей «Хронике»: «Треть всех людей умерли», и у нас нет оснований ему не верить.
В среднесрочной же перспективе демографический провал должен был стать куда более серьезным, чем единовременные потери от Черной смерти: умерло огромное количество детей, миновавших самый опасный возраст — примерно до 4-5 лет. Как мы недавно выяснили, ребенок, выживший во младенчестве и достигший возраста определенной самостоятельности, имел все шансы дожить до весьма почтенных лет. Здесь же оказалось выбито целое поколение тех, кому к моменту начала эпидемии исполнилось 6-14 лет. Спустя десятилетие у них не появится собственных детей.
В сельских районах катастрофа унесла до половины жизней. Очень пострадали нищенствующие монашеские ордена — францисканцы в первую очередь, поскольку на них возлагалась забота о больных. Число рабочих рук в городах сократилось настолько, что производство встало — на кладбище отправились как цеховые мастера, так и бесчисленные подмастерья, которые должны были перенять у старших ремесло. Следствием этого становится обрушение рынка рабочей силы, какого не наблюдалось даже во время Великого голода 1315-1317 годов, пускай тогда количество голодных смертей в городах составило около десяти процентов.
Чума чумой, но жизнь продолжалась — требовались продовольствие, оружие и вещи повседневного обихода. Приостановившаяся на время эпидемии Столетняя война подразумевала, что кто-то должен восстанавливать крепости и строить новые, а сильно поредевшая армия нуждается в солдатах-новобранцах. Вакантные должности умерших клириков надо замещать новыми священниками. Где взять специалистов в самых разных областях?
Руководство Французского королевства быстро сообразило, что принудительный труд может принести государству пользу, а поскольку после эпидемии расплодилось неимоверное количество бродяг, покинувших опустевшие деревни и хутора, король Филипп VI издает строжайший указ: прево и коннетабли городов, куда стекались такого рода беженцы, обязаны привлекать бездельников к работе. И государству польза, и число опасных люмпенов снижается — праздность, как известно, ведет и к другим, более тяжким грехам.
Куда интереснее сложилась ситуация с неквалифицированной рабочей силой, которая, впрочем, при необходимости весьма быстро училась ремеслу. Отсутствие рабочих рук вызвало лавинообразный рост заработной платы — впервые за всю историю Средневековья наемный рабочий мог требовать повышения жалования и улучшений условий труда.
Альтернатива — уход к другому хозяину, а это означало снижение или полное прекращение производства, разорение и смерть — на этот раз не от чумы, а от голода. Рост выплат работникам в городах лишь подтолкнул сельскую миграцию — какой смысл горбатиться в поле от ранней весны до поздней осени с сомнительными видами на урожай, если в Париже или Реймсе неквалифицированный каменщик получает за месяц больше, чем вся крестьянская семья способна заработать за год?
Почти сразу же грянула инфляция. Рост жалований поднимал цены на товары, потребление увеличивалось, но одновременно повышение цен съедало заработанные деньги. Королевские власти тщетно пытались бороться с этим явлением, распространившимся повсеместно, ограничивали уровень жалования и пытались регламентировать тенденцию к урбанизации и оттока сельского населения в город путем установки квот на прием на работу, но ничего не помогало.
Дисбаланс между спросом и предложением загнал экономику Франции, да и соседних стран в окончательный тупик. Существует мнение, что в будущем политика огораживания в Англии, когда пахотные земли отторгались в пользу увеличения площади овечьих пастбищ, основным своим истоком имела эпидемию чумы и неслыханное сокращение числа работающих на земле.
Во французской деревне Черная смерть привела к почти мгновенному разрушению традиционного и патриархального уклада. В старые добрые времена крестьянин твердо знал, что пашет он землю, принадлежащую благородному сеньору, отдавал ему часть урожая или ходил на барщину; в свою очередь, сеньор обязывался всемерно защищать своих подданных — нападение разбойников на деревеньку где-нибудь в Пикардии, Артуа или Лимузене означало одно: его баронская милость тотчас соберет вооруженных людей и как следует отметелит зловредных татей. Будут знать, как покушаться на земли и вилланов господина барона!
А что же теперь, когда село понесло столь немыслимые потери? Когда в крестьянской семье умер каждый третий, а местами и каждый второй? Что делать сеньору, не желающему терять доход от продажи урожая? Верно, искать наемную рабочую силу, поденщиков, батраков. Тех, кто готов обрабатывать землю за деньги, а не на основе старинных феодальных повинностей.
Это означает как повышение цен на сельскохозяйственную продукцию, так и очередной рост зарплат, только на этот раз не в городе, а на селе. И хотя Черная смерть вымела огромное количество едоков, повсеместно наблюдался застой цен на зерно вместо их снижения — свою роль играло крайне серьезное падение производства и невозможность его стабилизации в краткосрочной перспективе.
Наконец, чума вызвала к жизни невиданное ранее явление: сеньоры, чей доход серьезно сократился, начали требовать со своих крестьян денежный оброк вместо обычной части урожая — разумеется, это вызвало рост недовольства, который однажды выльется в Жакерию 1358 года, одно из крупнейших крестьянских восстаний своего времени.
Феодализм в его классическом виде начал умирать. От чумы.
* * *
Мы должны рассматривать XIV век как сплошную череду самых тяжелейших кризисов, в итоге не оставивших от уклада эпохи Высокого Средневековья камня на камне.
Начиная с 1315 года и голодного «потопа» тех лет Европа более не знала покоя. Визит всех четырех всадников Апокалипсиса поставил на Средневековье крест, и переломным моментом была именно Великая эпидемия. Начинается переходный период от Средневековья к Новому времени.
Войско апокалипсиса. Англия, 1310 г.
Великий голод, начавшаяся вскоре после него Столетняя война, последовавшая затем чудовищная эпидемия, разрушившая старые экономические схемы и ставшая причиной «революции городов» и резкого толчка к капиталистическому типу производства, крестьянские бунты и прочие глобальные катаклизмы этого столетия оказались, вне всяких сомнений, наиболее мрачным временем в европейской истории, а численность жертв чумы в процентном соотношении оставила далеко позади обе мировые войны, вместе взятые.
Следует упомянуть, что «чумной век» не закончился, собственно, с великим мором 1348-1350 годов. Чума возвращалась и шла несколькими последовательными волнами:
— 1361 год: заболевших до половины, есть выздоравливающие;
— 1371 год: заболевших около одной десятой; многие выздоравливают;
— 1382 год: заболевших около одной двадцатой, выздоравливает большинство.
Отдельные вспышки отмечались и в XV веке, пускай они и не носили настолько разрушительного характера. Чума становится столь же привычным спутником человека, как ранее корь или дизентерия. Другое дело, что восприимчивость к болезни со временем стала в разы меньше, и впредь не наблюдалось настолько вопиющих потерь.
И что, вы думаете, получилось в итоге? В конце XIV и начале XV века происходит невероятный демографический взрыв, фактически восстанавливающий численность населения — да так, что можно было вести Столетнюю войну еще семьдесят лет. Немецкий историк медицины Генрих Гезер указывает: «Множество вновь создаваемых семей оказались необычайно плодовиты — в таких браках очень часто рождались двойни». Природа компенсировала потери.
В целом вся эта история попахивает мистикой — столько несчастий одновременно, за несколько десятилетий, обычно не происходит. Заметим, что в будущем эпидемий масштаба Черной смерти никогда не случалось — в Лондон 1665 года завезли бубонную чуму, и это была последняя вспышка, не распространившаяся дальше и со сравнительно небольшой смертностью.
Случись нечто подобное Черной смерти в Европе сейчас, из неполных семисот миллионов умерло бы миллионов триста — триста пятьдесят.
Чума, проказа и сифилис
Интересно влияние Черной смерти на другую эпидемию — проказу, которая достигла пика примерно через 200 лет после начала крестовых походов — в XIII веке. Эпидемическая ситуация с вроде бы малозаразной болезнью стала столь катастрофична, что в целях профилактики и изоляции больных Церковь создавала убежища для прокаженных — lazaretti (от Ордена лазаритов, устраивавших лепрозории в Палестине).
К моменту смерти Людовика VIII Льва (1229) во Франции (занимавшей тогда территорию вдвое меньшую, чем теперь) насчитывалось уже до 2000 лепрозориев, которым король на смертном одре завещал 10 тысяч ливров — сумма по тем временам оглушительная.
По свидетельству летописца Матвея Парижского, всего в «христианском мире» (читаем — католическая Европа и Святая земля) было около 20 тысяч лепрозориев. Масштаб немаленький, даже если считать, что в каждом лепрозории содержалось, допустим, по 20 больных. Итого почти 400 тысяч человек. Смело округляем в пользу увеличения и получаем полмиллиона при населении Европы где-то в 75-80 миллионов человек. Очень скверная статистика.
Дьявол преследует Иова, пораженного проказой. Бельгия, XII век.
Нам возразят: было предостаточно других кожных заболеваний, которые «могли принять за проказу». Ничего подобного: симптоматика собственно проказы и дифференциация с другими болезнями была отлично известна — вспомним короля Иерусалимского Балдуина IV Прокаженного: его воспитатель Гийом Турский обратил внимание на потерю чувствительности кожи у ребенка и безошибочно поставил диагноз. Так же безошибочно болезнь определяли и опытные лазариты с госпитальерами, клиническая картина с точностью описана в большинстве средневековых трудов по медицине.
Тяжело искалеченный прокаженный без левой руки и правой ноги. Колокольчик служит для предупреждения здоровых о приближении больного проказой. Англия, 1400 г.
Единственное, с чем могли перепутать проказу, — так это с сифилисом, но не с тем, который доказанно завезли из Нового Света через 150-200 лет, а с невенерическим (то есть половым путем не передающимся) трепонематозом, проникшим в Европу из Африки задолго до Колумба (может быть, еще во времена Рима — следы сифилитического поражения найдены на костях у жителей Помпей). Обнаружены останки монахов-августинцев из Кингстон-апон-Халл с аналогичными повреждениями костей — и это примерно 1340-е годы. Невенерический сифилис передавался так же, как и проказа, контактно — через одежду, посуду и т. д.
После Черной смерти наблюдается феноменальный спад заболеваемости проказой и/или похожим на нее сифилисом. Через триста лет в 1664 году Людовик XIV торжественно закрывает последний французский лепрозорий за отсутствием больных. В XV веке по сравнению с XIV веком количество приютов для прокаженных во Франции сократилось с 2000 времен Матвея Парижского до 60 и далее неуклонно снижалось.
Спрашивается, что это было? Самая разумная версия: прокаженные успешно вымерли от чумы в 1348-50 годах и носителей заразы стало даже не в разы, а на порядки меньше. Вторая версия: проказа — болезнь «теплолюбивая», встречается в основном в тропиках. Распространение в Европе во время средневекового максимума температур (когда в Шотландии без затруднений выращивали виноград, а в Нормандии не выпадал зимой снег) — вполне логично. Но вот наступает Малый ледниковый период, о котором мы недавно говорили, и проказа откатывается на юг. Дополнительно смотри пункт первый (носители вымерли).
Но самое интересное в другом. Последней пандемии чумы в XIX веке (пусть и не носившей такого жуткого характера, как катастрофа 1348 года) предшествовал резкий рост заболеваемости проказой и натуральной оспой, точно так же, как и в XIV веке (оспенная пандемия неожиданно возобновилась в 1871 году и продолжалась два года, приняв такой злокачественный характер, который не наблюдался даже в XVIII веке до появления прививок). Синхронность масштабного появления чумы и проказы, видимо, объясняется тем, что возбудители этих болезней являются природно-очаговыми сапронозами. Выходит, та же последовательность событий, которая приводит к колебательным процессам в экосистемах лепрозного микроба, оказывает аналогичное действие и на экосистему бактерии чумы.
Одновременно можно предположить участие на пандемическом поле XIV столетия еще каких-то других игроков — высказывалось предположение о возможном наложении на чуму эпидемии некоей геморрагической лихорадки, но эта гипотеза ныне окончательно отвергнута: британскими и американскими учеными в последние годы проведены исследования мягких тканей зубов умерших, найденных в «чумных рвах» XIV, XVI и XVIII веков.
Анализ бактериальных ДНК из пульпы зубов жертв эпидемий 1348, 1590 и 1722 годов доказал наличие Yersinia Pestis. Специфическая РНК-полимераза и нуклеотидная последовательность не отличается от современных штаммов бактерии чумы.
Человечество едва не истребила именно Yersinia Pestis — исчезающе крошечный микроорганизм размером всего 0,3—0,6x1-2 микрометра, мутировавший из сравнительно безобидной псевдотуберкулезной палочки в безжалостного монстра около десяти-двенадцати тысяч лет назад...