Я вернул все на места и убрал камеру. Прежде чем уйти, я вымыл бокал в хозяйской уборной и осторожно поставил его на полку рядом с остальными. Сначала я собирался оставить его на столе, чтобы Крузмарку было о чем поразмыслить в понедельник утром, но потом эта идея уже не показалась мне столь привлекательной.

На улице сильно похолодало, шел дождь. Я поднял воротник пиджака, перебежал Лексингтон-авеню и нырнул в Центральный вокзал. Из первой же телефонной будки я позвонил Епифании и спросил, когда она будет готова.

– А я всегда не против…

– Это очень заманчиво, котенок, но у нас есть дело. Возьми такси, через полчаса жду тебя в конторе. Сперва поужинаем, а потом на лекцию сходим.

– На какую лекцию?

– Ну, или на проповедь.

– Проповедь?

– Захвати мое пальто из шкафа и смотри, не опаздывай.

Прежде чем спуститься в метро, я нашел газетный ларек, при котором имелся слесарь, и заказал дубликат Нуссбаумова вездехода. Оригинал же я сунул в конверт, заклеил и бросил в почтовый ящик рядом с камерой хранения.

Я доехал по короткой ветке до Таймс-сквер. Снаружи по-прежнему моросило, на мокром тротуаре огненными змеями извивались отражения светофоров и неоновых слов. Я перебегал от козырька к козырьку, стараясь не промокнуть. В барчики и дешевые пассажи набились торговцы наркотиками, проститутки и их сутенеры, жалкие, как мокрые кошки. Я купил себе горсть сигар в магазине на углу и сквозь морось прочел бегущие буквы на фасаде башни «Таймс»: «Столкновения тибетских и китайских войск в Лхасе».

В десять минут седьмого я вошел в контору и увидел Епифанию, сидевшую в кресле из поддельной кожи. Она была в своем потрясающем синем костюме и выглядела просто сногсшибательно. На вкус же и на ощупь…

– А я скучала, – шепнула она, легонько касаясь повязки у меня на левом ухе и выбритой полянки на голове. – Господи, Гарри, что с тобой случилось?

– Ничего. Жив-здоров. Правда, может, подурнел малость.

– Ты с этим шрамом на лбу на Франкенштейна похож.

– Наверно. Я в зеркало теперь стараюсь не смотреть.

– А с губами-то что! Бедный ты мой…

– А нос как?

– Как раньше, картошкой. Только распух немного.

Мы пошли в «Линди». Я сказал Епифании, что, если кто-нибудь будет на нас глазеть, остальные решат, что мы какие-нибудь знаменитости. Но никто нами не заинтересовался.

– К тебе этот лейтенант приходил? – спросила Епифания, макая креветку в обложенную льдом мисочку с соусом «коктейль».

– Ага. Порадовал, прямо к завтраку. Ты молодец, что секретаршей назвалась.

– А я талантливая.

– Тебе, вообще, в актрисы надо. Как ты Стерна: за один день два раза.

– Ну у меня же много лиц. И у тебя тоже.

– Это что, вуду?

– Нет, милый, это – закон жизни.

В восемь вечера мы уже ехали парком в сторону центра. Проезжая мимо озера, я спросил Епифанию, почему в тот раз ее община устроила жертвоприношение под открытым небом, а не в хамфо. Она сказала что-то про древесного лоа.

– Лоа?

– Лоа – это духи. Воплощения Бога. Их очень много: рада лоа и петро лоа, добрые и злые. Дамбалла это лоа. Бадэ – лоа ветра. Согбо – лоа молнии. Барон Самди – хранитель кладбища, бог страсти и земной любви. Папа Легба хранит дома и места собраний, заборы и изгороди. Мэтр Карфур – страж перекрестков.

– Вот этот, наверно, мой лоа-хранитель, – сказал я.

– Он хранитель колдунов и магов.

Новый храм надежды по Сто сорок четвертой улице некогда был кинотеатром. Над тротуаром навис старый козырек с огромной надписью «Эль Сифр» по всем трем сторонам. Я припарковался неподалеку, взял под руку Епифанию и пошел с ней на яркий свет.

– А зачем тебе Эль Сифр? – спросила Епифания.

– Это он мне снится.

– Сифр?

– Ага. Добрый доктор Цифер.

– Как это?

– А так. Пророк он только раз в неделю. Я его, знаешь, во скольких ролях уже наблюдал? Он как хамелеон.

Епифания сжала мне руку.

– Осторожней, Гарри, пожалуйста, осторожней!

– Да уж постараюсь.

– Не шути с этим! Если все так, как ты говоришь, у него большая власть. Нельзя с ним шутить.

– Ну давай, заходим.

Возле пустой билетерской будки стояла вырезанная по контуру и усиленная картоном фотография Цифера в человеческий рост. Мой клиент в костюме восточного шейха простирал длань, приглашая верующих в храм. Фойе было с помощью гипса и позолоты превращено в подобие пагоды – роскошный интерьер для киношной публики. Только теперь на прилавках вместо воздушной кукурузы, конфет и напитков разместилось полное собрание душеспасительных брошюр.

Мы нашли себе места рядом с центральным проходом. За ало-золотым занавесом негромко вздыхал орган. Партер и балкон были забиты до отказа. Я был единственный белый во всем зале, но никто, кроме меня, как будто не замечал этого.

– Это что за разновидность? – спросил я, подразумевая данное религиозное течение.

– Тот же баптизм, только с претензиями. – Епифания сложила на коленях обтянутые перчатками ладошки. – Церковь преподобного Лава. Только не говори, что ты про нее не слышал.

Мне оставалось только сознаться в моем невежестве.

– Так вот, у него лимузин в пять раз больше, чем у тебя контора.

Свет в зале погас, орган зазвучал громче, и занавес открылся, явив нашим глазам хор из ста человек в белом, построенных в форме креста. Прихожане поднялись и запели «Иисус был рыбаком». Я стал хлопать в ладоши вместе с остальными, с улыбкой глядя на Епифанию, наблюдавшую за церемонией со строгой отстраненностью правоверного, попавшего к язычникам.

Музыка пошла крещендо, и на сцене появился шоколадный человечек, облаченный в белый атлас. Ручки его были унизаны алмазными перстнями. Хор, по-военному маршируя, с безупречной точностью перестроился вокруг него, и крест превратился в белые лучи, расходящиеся от взошедшей луны.

Я перехватил взгляд Епифании и одними губами спросил ее:

– Это Лав?

Она кивнула.

– Братья и сестры, прошу вас, садитесь, – пронзительно возгласил преподобный Лав смешным тоненьким голоском мультяшного персонажа. – Братья и сестры, приветствую вас в Новом Храме Надежды. Сердце мое радуется вашим голосам. Вы знаете, что сегодня – не просто обычная наша встреча. Сегодня нас почтил своим присутствием человек святой жизни, прославленный Эль Сифр. Эль Сифр придерживается иной веры, но я глубоко уважаю его, ибо мудрость его велика, и он многому может научить нас. Выслушаем же с вниманием и с пользою для души слова нашего досточтимого гостя.

Преподобный Лав обернулся к кулисам и раскинул руки. Хор грянул припев из гимна «Восходит новый день». Под рукоплескания прихожан на сцену вихрем вылетел Луи Цифер.

Я рылся в дипломате в поисках моего бинокля с десятикратным увеличением. Тюрбан, расшитый балахон – может, это и правда другой человек? Я навел фокус и увидел все то же лицо.

– То мавр, его узнал я горны, – шепнул я, наклонившись к Епифании.

– Что?

– Это Шекспир.

Епифания взглянула на меня с недоумением. Эль Сифр обратился к слушателям с затейливым восточным приветствием.

– Да пребудет с вами всяческое благополучие, – сказал он с низким поклоном. – Не сказано ли, что райские врата открыты для любого, кто дерзнет войти?

– Аминь, аминь, – отозвалось несколько голосов из зала.

– Разве кроткие наследуют землю? Ложь! Сильные наследуют ее. Разве не это видим мы каждый день? Разве лев не пожирает агнца; разве сокол не упивается воробьиной кровью? Отрицающий это отрицает порядок Вселенной.

– Верно! Верно! – горячо отозвался голос с балкона.

– Нагорная проповедь наизнанку, – язвительно шепнула моя спутница.

Цифер шагал взад-вперед по авансцене. Руки его были сложены, точно в мольбе, но в глазах горела неистовая ярость.

– Повозкой правит рука, сжимающая хлыст. Наездника не жалят острия шпор. В нашей жизни сила – вопрос воли. Так не будьте же ланями – будьте волками!

На каждую его фразу паства отвечала рукоплесканиями и сочувственными выкриками. Люди повторяли его слова, как на уроке Закона Божьего:

– Волками… волками…

– Оглянитесь. Посмотрите на улицы, на толпы, их наполняющие. Разве не сильный правит в этом мире?

– Сильный! Сильный!

– А робкий? Робкий в молчании несет свой крест.

– Аминь! Воистину так!

– Мир – пустыня. Лишь сильный выживет в ней.

– Аминь! Только сильный…

– Так не будьте же агнцами. Будьте львами, будьте волками! Пусть других ведут на заклание! Не сбивайтесь в трусливое стадо. Закалите сердца в дерзких деяниях. Если лишь одному суждено победить, то пусть это будешь ты!

– Лишь одному… в дерзких деяниях… львами…

Они ели у него с ладони. Он кружил по сцене, как дервиш, одежды его раздувались, певучий голос околдовывал паству.

– Будьте сильны. Не знайте страха. Знайте жажду боя и мудрость отступления. Если представился случай, хватайте его, как лев хватает добычу. Зубами вырвите победу из поражения, вырвите и упейтесь ею. Страшней человека нету зверя на земле. Так чего вам бояться?

Он радел и проповедовал, он выкрикивал злые слова о силе и власти. И стадо его ревело безумную литанию. Даже певчие в хоре кричали и в ярости потрясали кулаками.

Я впал в какое-то оцепенение и уже не вслушивался в слова, как вдруг мой клиент сказал нечто, что заставило меня вздрогнуть.

– Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его. – Мне показалось, что Эль Сифр смотрит прямо на меня. – Цитата хороша, но я говорю: если глаз ближнего твоего соблазняет тебя, вырви его. Выбей! Выцарапай! Око за око!

Слова его пронзили меня насквозь. Я подался вперед, ловя каждый звук.

– Подставь другую щеку? Вздор! Не дай себя ударить. Если ближний твой имеет зло на тебя в сердце своем – вырежь у него сердце. Не будь жертвой. Ударь первым! Если глаз его злоумышляет против тебя – ослепи его, если сердце злоумышляет – вырви сердце. Если любой член его злоумышляет против тебя – отсеки его и воткни ему в глотку.

Голос его перекрывал рев стада. Я сидел, не чувствуя своего тела, не в силах пошевелиться. Что же это? С ума я схожу или действительно Цифер описал сейчас все три убийства?

Наконец Эль Сифр победно воздел руки.

– Будьте сильны, – прокричал он. – Поклянитесь мне!

Зал бесновался.

– Клянемся! Клянемся!

Хор снова перестроился и грянул бравурную аранжировку гимна «Сильна десница Господня». Эль Сифр исчез за кулисами.

Я схватил Епифанию за руку и потащил за собой. Бормоча извинения, я пробился сквозь толпу в проходе, мы пробежали через фойе и оказались на улице.

У обочины дожидался серебристо-серый «Роллс-Ройс». Знакомый шофер в ливрее, прислонившийся к переднему крылу автомобиля, засуетился и встал по стойке смирно, увидев, что дверь с надписью: «Запасный выход» отворилась и поперек тротуара расстелился прямоугольный коврик света. Вышли и оценили ситуацию: двое негров-охранников в костюмах и темных очках, надежно-непробиваемые, как Великая Китайская стена.

Потом появился Цифер, с боков возникла еще парочка тяжеловесов, и все пятеро направились к машине.

– Простите, можно вас… – Я подался вперед и был тут же скручен главным верзилой.

– Ты смотри, без глупостей, – сказал он, перекрыв мне дорогу.

Спорить я не стал. Возвращение под своды больницы не входило в мои планы. Шофер открыл заднюю дверцу автомобиля. Я перехватил взгляд мужчины в тюрбане. Цифер равнодушно посмотрел на меня, приподнял подол своего одеяния и уселся в машину. Шофер захлопнул дверцу.

Я смотрел вслед удаляющемуся «роллс-ройсу» поверх могучего плеча охранника. Тот стоял передо мной с невозмутимостью статуи и ждал повода. Епифания подошла ко мне и взяла меня под руку.

– Пойдем домой, – сказала она. – Растопим камин.