В те страшные времена, когда монашество шло в подполье, такие крупные иерархи, как архиепископ Варфоломей (Ремов), расстрелянный в 1925 году, архиепископ Иннокентий (Ястребов) — постоянный член Святейшего Синода и другие, имели Патриаршее благословение на постриг молодых послушниц.

Ученица о. Иоанна по гимназии Татьяна Клименко вместе с духовной дочерью о. Иоанна Н. Татьяной приняла тайный постриг с именем Сергии, и, по вступлении армии Буденного в Ростов, уехала в Кисловодск, где к тому времени все Православные Храмы уже были захвачены «обновленцами». Единственный Православный Ново-Афонский Успенский мужской монастырь находился в 10 км от Пятигорска у подножья горы Бештау (пять гор — Кабардинский).

«И вот когда мы оказались обломками крушения, то в этом «Вавилоне» спасла нас прикованность к якорю спасения — постригу, но от нас требовалось произволение… произволение сохранить обет. Были моменты, когда он ощущался как цепь, на которой билась трепещущая душа, но благодаря дорогим учителям, осознавалась нерушимость обетов.

В то время никто не боялся смерти — боялись потерять Православие.

Перед Успением в 1923 году, женатый двадцатишестилетний обновленческий «архиерей» направился крестным ходом на Бештау.

Монахи были взволнованы и решили приготовиться к уходу, если победят обновленцы. Настоятель монастыря о. Дорофей — подошел к одному богомольцу Даниилу Марковичу Кохно и попросил встретить «архиерея».

И вот мы видим: на гору поднимается обновленческий крестный ход во главе с бритым и стриженым «архиереем», а из монастыря, в благоговейном молчании, выходит наш Православный крестный ход, во главе с настоятелем, монахами и Даниилом Марковичем.

Все ближе и ближе сходятся крестные ходы и останавливаются, склонив хоругви.

Обновленческий «архиерей» падает на колени и, с театральным жестом, восклицает: «О, Святая обитель! Дай мне облобызать твои Святыни!». В ответ на это Даниил Маркович, по благословению настоятеля, ответствует: «гражданин Шубин, лобзанием ли предаешь церковь Православную?». Разъяренный «архиерей» вскакивает с колен со словами: «Ну, Кохно это даром не пройдет». За ним пошло всего несколько дам, а мы с пением псалмов вернулись в монастырь. Всенощную, за многолюдством, служили на воздухе. Через день Даниил Маркович был арестован и отправлен на вольную высылку в Самарканд. С этого времени обновленческие храмы опустели, а Православные, несмотря на аресты, «подняли головы». (Монахиня Сергия: «Минувшее развертывает свиток»).

В это тяжелое время большевистских гонений на Церковь, когда смерть, казалось, витала в воздухе, о. Иоанн продолжал окормлять Христово стадо, исцеляя и утешая людей.

Мы сидели в маленьком уютном домике у рабы Божией Александры и слушали ее рассказ про батюшку Иоанна Домовского.

В 1925 году мы с мамой приехали в г. Ростов из подмосковной деревни Свешня. Отец мой работал и жил у своего дяди. Жена дяди невзлюбила мою маму и, как только отец уходил на работу, выгоняла ее со мной — шестимесячной — из дома. Добрые люди кормили нас и давали нам приют до прихода отца. Наконец, мама не выдержала и решила вернуться обратно в деревню. Соседка ей посоветовала обратиться к отцу Иоанну.

Когда мама, со мной на руках, подошла к дому отца Иоанна, то увидела огромную очередь, вся улица была запружена телегами. Она испугалась и решила уйти. В это время на крыльцо вышел юродивый Емельян (он жил при батюшке). Увидев маму, он подбежал к ней и бережно, поддерживая под локоть, подвел к отцу Иоанну.

— Зачем пришла, раба Божья? — спросил батюшка. Мама рассказала про свою беду. Отец Иоанн ненадолго закрыл глаза — он молился.

— Все, что претерпела ты, — сказал он, — претерпела Христа ради, но скоро все переменится. Не уезжай.

Затем посадил меня к себе на колени, перекрестил, дал просфорочку и поцеловал. Когда мы уходили, Емельян подал маме три розы из сада батюшки и так же бережно поддерживая под локоть, проводил ее.

Позже мама узнала, что посетителей выбирал и заводил к батюшке Емельян. «А вот вас не пущу, косорогие», — кричал он некоторым и бросал в них кирпичи.

Вместе с батюшкой жили еще три старенькие его послушницы, Анна Антиповна, горбатенькая Дунечка и Ульяна. Они бывали у нас в домике и молились с моими родителями. Слова батюшки сбылись: отец вскоре получил квартиру, и мы ушли из дома дяди. Прошли годы, батюшка умер, а мы с мамой часто ходили на его могилку. Я вышла замуж. Муж пил. Я ходила к батюшке на могилку и плакала.

Однажды я увидела удивительный сон: как будто стою я у могилы отца Иоанна, а он лежит в облачении поверх гробнички, открыл глаза, голубые-голубые, и три раза сказал: «Не плачь», затем встал, обнял меня, прижал к себе: «Муж твой скоро умрет от водки, а ты начнешь благочестивую жизнь».

Я проснулась и рассказала про сон мужу, но, к сожалению, муж мой не обратил на это внимания. Вскорости у него начался цирроз печени, и он умер, — закончила она свой рассказ.

На столе под иконами стояла рамка с двумя фотографиями: отца Иоанна Домовского и святого праведного Иоанна Кронштадтского. На мой вопрос, почему они вместе, Александра Егоровна ответила:

— Говорили маме, что батюшка был духовным чадом святого Иоанна Кронштадтского».

Поблагодарив Александру Егоровну, мы вышли на улицу. На душе было тепло.

Рассказывает Александр из Зернограда:

«Привели к нему женщину, связанную цепями. о. Иоанн велел всем, кто был в доме, читать молитву «Да воскреснет Бог», а сам молитвой и крестом изгнал из женщины дьявола, который вышел из ее рта в виде пара, длиной в полметра. Это видели все, кто был в доме.

Пришли к батюшке два комсомольца — «поболтать с ним». Батюшка посадил их за стол, налил им чаю в стаканы и велел им болтать его сколько им будет угодно. Комсомольцы онемели, слова не могли вымолвить, а потом пали на колени и просили прощения. С тех пор уверовали».

Вспоминает Л. Колесникова: «Моя мама Евдокия закончила в 20-х годах с отличием школу. Ее родители очень любили и чтили о. Иоанна, и пошли к нему за советом — куда дальше идти учиться их дочери.

Отец Иоанн уже плохо видел и сидел, низко склонив голову. Выслушав родителей, он несколько раз повторил: «От Безбожного учение безполезно, — а потом добавил, — Вашей дочери будет свой подвиг». И действительно моя мама родила 18 детей. Все они порядочные и верующие люди. Многие из них стали священнослужителями. И отца моего, своего мужа, мама также привела к Богу».

О даре прозрения о. Иоанна свидетельствует еще одна история, связанная с семьей Юлии. Ее старшая дочь Клавдия полюбила одного человека и решила выйти за него замуж. Пошла она к батюшке за благословением, но он благословения не дал и, когда Клавдия стала настаивать, сказал: «Ты сама не захочешь вступить с ним в брак». Клавдия так полюбила своего жениха, что решилась ослушаться о. Иоанна. Был назначен день свадьбы и, когда молодые уже шли в ЗАГС, жених сказал Клавдии: «У меня есть дочь и она будет жить с нами».

Клавдия была возмущена тем, что жених раньше ей не сказал ничего о своем прошлом и, не простив обмана, бросила ему под ноги брачные документы и ушла» (И.Н. Семенихина).

Вспоминает Г.Н. Сахаджиева: «Ко мне зашла коллега по работе — зубной врач Ирина Владимировна Герман и рассказала следующее: «Это случилось с моей матерью в 1928 году, незадолго до кончины о. Иоанна. Моя бабушка и мать были прихожанками о. Иоанна, и в трудную минуту жизни всегда к нему обращались.

К тому времени, мама уже была невестой. Без благословения о. Иоанна ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Бабушка привела мою мать к о. Иоанну. Батюшка выслушал их, закрыл глаза и сказал:

«Не благословляю — будет другой. Скоро приедет».

И действительно, моя мама повздорила с женихом, он стукнул дверью и ушел. Через 2 месяца приехал мой отец. Они поженились. И вот, я — первая их дочь, перед вами».

Продолжает свои воспоминания Т. Маршалова. «Наступили времена НЭПа. У мамы была знакомая Ульяша, мать 9 детей, она торговала в ларьке «всякой всячиной». Мы с мамой часто бывали у нее. Туда же приходил юродивый Емельян, мы его ласково называли «Омеля». Сидим как-то, чай пьем, а Емельян наклонился к Ульяне и тихо говорит: «Тебе гроб-крышка». Она в слезы: «Омелюшка, ведь их у меня девять!» — а он повторяет: «Гроб — крышка».

Затем собрал со стола хлебные крошки и высыпал в подол моей маме: «Ешь, мамка». А мы тогда жили впроголодь. Через несколько дней мою маму взяли на работу — нянечкой в детский садик при табачной фабрике, а там еды было вдоволь, даже домой давали. А Ульяшу схоронили осенью.

Через несколько дней после смерти Ульяши нас обворовали. Мама взяла меня и, горько плача, пошла в храм Всех Святых — (ныне на том месте Дворец спорта), куда часто приходил Емельян, которого почитали в народе прозорливым. Когда ему подавали деньги, то он брал не у всех, а подходил только к благочестивым, сам залезал в карман и брал столько, сколько ему было нужно (он помогал беднякам и нищим).

Увидев плачущую маму, Емельян подошел к ней и сказал: «Не плачь, мамка, дедка-дура кофточку украл» — этими словами он дал понять маме, что знает все и поможет нам.

Действительно, на следующий день к моему отцу, резчику по дереву, пришли два поляка, у которых был магазин модной обуви: «Моросовский и Чупов».

— Пан Виталий, если Вы будете нам резать колодки, мы Вам хорошо заплатим.

Отец согласился и стал хорошо зарабатывать.

Однажды Емельян пришел к одинокой старушке и сказал: «Мама, отдай мне «смертное», оно тебе не нужно» («смертное» облачение для погребения тела). Забрал и обрядил умершую по соседству нищую. А хозяйка «смертного» на следующий день попала под машину, а так как она была одинока, ее похоронили в общей могиле и «смертное» ей, бедняжке, не понадобилось».

Серафима Ракитянская вспоминает, что ее родители, которые часто бывали у батюшки Иоанна, рассказывали, что юродивый Емельян до своего исчезновения приходил к ним и предсказал страшный 1937 год и Отечественную войну.

«В 1920 году в Ростове вспыхнула эпидемия брюшного тифа. Лопнули канализационные трубы и сточные воды перемешались с питьевой водой. Заболела внучка о. Иоанна, Маруся, дочь Анны, старшей дочери батюшки.

Девочке было лет одиннадцать. Высокая температура, бред. Доктор Курбатов поставил диагноз: «брюшной тиф». Положение было очень опасное. Батюшка помолился у себя в келье, взял Казанскую икону Божией Матери, которой он исцелял больных, принес ее Марусе и сказал: «Если можешь, смотри и молись». К утру температура спала и началось выздоровление» (Г.Н. Сахаджиева).

«В это же время к о. Иоанну пришла моя мама, — рассказывает Алла Александровна Макаренко-Ясиновская, — Марфа Тимофеевна. После брюшного тифа у нее начались сильные головные боли. Врачи были безсильны. Батюшка помолился, помазал маму маслом из лампады и головные боли прошли».

Продолжаем воспоминания Г.Н. Сахаджиевой:

«Отец Иоанн Домовский жил с семьей своей младшей дочери Варвары Иоанновны. Муж ее, Иван Яковлевич Курбатов, был весьма уважаемым врачом и работал в Мариинской больнице (на 14 линии).

Первый их сын уехал в Петроград учиться, а младший Николай был моим ровесником. Однажды мама сказала мне: «Ты будешь заниматься у тети Лиды, готовиться к школе, за тобой будет заходить Коля Курбатов с няней Ниной Андреевной. Он мальчик хороший, красивый, с большими серыми глазами». Тетя Лида, или Лидия Петровна Дандич, наша очень дальняя родственница и родственница о. Иоанна. До революции она преподавала в начальных классах гимназии. В советское время не работала по возрасту. Мы с мамой часто посещали ее и она, в свою очередь, часто бывала у нас. Мама еще добавила: «А завтра большой праздник — Святого Николая Угодника, Коля Курбатов именинник и ты пойдешь его поздравить».

Утром, мы с мамой стояли у парадного, позвонили. Я держала в руках плитку шоколада, помню, «Золотой ярлык». Мама ушла. Меня встретили очень приветливо и повели к Варваре Иоанновне, которую я хорошо знала, как знакомую моей мамы. Я поздравила и ее и нас повели с Колей в сад. В саду я получила первые сведения по ботанике: Коля меня знакомил с цветами и говорил, как надо их сажать, мы сидели на зеленой скамейке и беседовали. Пришло время уходить. Из сада мы вышли и, проходя через столовую к выходу, я увидела за накрытым столом много людей и между ними были батюшки. Спиной к окну, на хозяйском месте, сидел высокий священник, но я его помню, как в мареве. Меня быстро увели. Каждое утро за мной заходили Коля с няней и мы отправлялись на занятия. В один из дней, за мной никто не зашел. Мама мне сказала: «Сегодня хоронят дедушку Коли Курбатова — о. Иоанна, сейчас гроб будут проносить мимо нашего дома. Попрощайся с ним».

Лица у всех домашних были серьезными. Мимо наших окон, медленно, на руках пронесли гроб, а за ним шло колоссальное количество людей, запрудив всю улицу. Многие вытирали слезы. Люди шли, шли, шли…

Повзрослев, я поняла, что о. Иоанн для этих людей был светочем, он был тот, к кому можно было прийти, не говоря ни слова, склонить голову и получить благословение. Сразу становилось легче. Понять это мне помогли разговоры взрослых, окружающих меня.

После похорон, также приходили люди, но дом опустел. Кто-то приходил выразить соболезнование Варваре Иоанновне, кто-то просил разрешения помолиться в молельне».

«Батюшка заранее знал о своей кончине. Он сказал родным: «Умру в Великий пост. И так как я Пасху не застану, то разговеюсь сейчас», — и съел яичко. Умер он 9 марта (по новому стилю) и перед смертью сказал, что его будут хоронить дважды. И все сбылось, а о. Иоанну Папандопуло, бывшему у него в гостях, сказал: «После моей смерти, поживешь немного, и хватит с тебя» — сбылось и это предсказание. Вначале батюшку Иоанна похоронили на Софийском кладбище, а когда это кладбище закрыли, т. е. сровняли с землей и построили стадион «Трудовые резервы», то мощи священника Иоанна Домовского перенесли и захоронили на армянском кладбище» — пишет Н.И. Семенихина. А вот как об этом пишет о. Николай Балабаньян по достоверным сведениям, полученным от своей бабушки Василиссы Захаровны. Воспоминания о. Николая Балабаньяна:

«Но вот настал тяжелый час, и мирно «о Бозе почил» митрофорный протоиерей о. Иоанн Домовский. «Угас светильник веры православной».

На похороны о. Иоанна собрался весь православный люд г. Ростова и других городов и весей, все почитатели и духовные чада старца. На отпевание прибыл Высокопреосвященный Владыка Серафим; Архиепископ Ростовский и Таганрогский, впоследствии сосланный на Соловки, окончивший свой путь в г. Ульяновске, куда к нему ездила моя бабушка.

Несли о. Иоанна на руках, из дома до Александрийской часовни на кладбище (на месте которого находится гараж Водоканала). Во время похоронного шествия, на митру Владыки Серафима села красивая птичка, которая, по свидетельству очевидцев, улетела только тогда, когда стали входить в храм. Первоначально о. Иоанн был похоронен в склепе под часовней, а когда храм закрывали, то стараниями дочери о. Иоанна — Варвары Иоанновны и моей бабушки, мощи о. Иоанна были перенесены на армянское кладбище на 10 линии.

Варвара Иоанновна и Василиса Захаровна долго ходили по всем инстанциям с тем, чтобы им разрешили перезахоронить мощи о. Иоанна.

И вот, наконец, им разрешили перезахоронение, но при этом приказали, чтобы никто об этом не знал. Была выкопана могила, и ночью, на дрогах, гроб с телом о. Иоанна перевезли из склепа на кладбище.

Бабушка рассказывала, что гроб уже треснул и видны были нетленные руки и ноги о. Иоанна, но гроб открыть не решились.

Повторное отпевание совершил игумен Алексий, который впоследствии был лишен регистрации за то, что совершил погребение зятя о. Иоанна — Ивана Яковлевича Курбатова — известного Ростовского врача. Отец Алексий умер в 80-х годах. До последних дней своей жизни, ежедневно, в любую погоду, в 16.00 он ходил на могилу о. Иоанна и там совершал монашеское правило» (донос).