В 20-е годы Кавказ был наводнен множеством вольнодумной интеллигенции, «Совопросниками мира сего» ищущих истину, которую они потеряли, разорвав связь с Православной Церковью. Тут были сектанты и теософы, и толстовцы.

Царило полное непонимание обществом назреваемых революционных событий. Ели, пили, веселились без меры, пока не разразилась катастрофа — грянула Революция» (м. Сергия).

Время это прекрасно описывает в своих воспоминаниях протоиерей Стефан Ляшевский, создатель Таганрогского молодежного Православного братства (Дивеевские предания. М. Издание Валаамского монастыря, 1991 г. Статья «Церковные события 21–22 годов):

«Ужас объял русскую землю. Кровь лилась всюду и непрерывно. Расстреливались крестные ходы. Вымирали целые деревни. Русь покрылась могилами священномучеников и исповедников. Полная тьма воцарилась вокруг.

Русская Церковь взошла на Голгофу неотвратимую и страшную.

Все эти ужасы коснулись и Таганрогского молодежного Православного Братства, которое было создано в начале 20-х годов. Мы с братьями были арестованы и вместе с Епископами и священниками Юга России отправлены в концлагеря. В провинции шли суды над Архиереями и духовенством.

Ярким примером этого был процесс над Епископом Ростовским и Таганрогским Арсением.

«Тихон в Москве, а Арсений на Дону!» — кричал на суде обвинитель и требовал расстрела.

Суд вынес решение: «Епископа Арсения расстрелять», — но поднялся такой страшный крик в суде и огромной толпе возле суда, что за этим последовало: «но принимая во внимание и т. д. — заменить пятью годами лагеря в Соловках».

В 1922 году я вышел на свободу и побывал в тюрьме у Епископа Арсения. В Ростове было полное смятение. Там в это время жил прозорливый старец о. Иоанн Домовский — настоятель великолепного Александро-Невского храма.

Владыка Арсений попросил меня, во время моего посещения, зайти к о. Иоанну и рассказать ему, о том, кто такие «живоцерковники». Страшно было идти к о. Иоанну с таким поручением, так как он был не только прозорливец, но и целитель многих.

Войдя в келью о. Иоанна, я передал ему слова Владыки. Отец Иоанн заплакал и сказал: «Передайте Владыке, что я не знал всего и хочу умереть православным». Это было время торжества обновленчества, и православные не имели благословения от Патриарха посещать обновленческие службы.

А православное духовенство почти все было по тюрьмам, ссылкам и в вечной жизни.

Господь поддерживал веру православных людей в это страшное время многими знамениями: обновлялись кресты на храмах, иконы, были явлены примеры мужественного стояния в истине на личном примере Патриарха Тихона и других исповедников».

«Помню последний этап в Соловки» — пишет монахиня Сергия. «Одна из монахинь спрашивает другую: «Мать Алипия, а мать Алипия?» — «Чего тебе?» — «Ты никак это нос повесила? А ты вот что мне скажи: сколько у тебя шапков было-то» «Шапков? — три, две бархатных. «Так! А самоваров сколько?» — «Самоваров? — Два». «Ну, вот видишь мать, мы хотели за Христом да с возом. А вот, спасибо начальникам — отцепили от нас воза-то. А с котомочками-то куды легче».

«Семнадцать епископов в облачениях, окруженные факелами — светильниками, более двухсот иереев и столько же монахов, неся блестящие хоругви с ликами Христа и Пречистой Его Матери, сотворенные еще мастерами Великого Новгорода, шли крестным ходом по Соловецкому Острову».

— Христос Воскресе! — гулкой волной пронеслось по снежному безмолвию.

— Воистину Воскрес — отдалось за нерушимые стены к тем, кто в эту Святую ночь простерт был на больничной койке, кто томился в смрадном помещении страшного Соловецкого карцера — Аввакумовой щели. Крестным знамением осеняли себя обреченные на смерть в глухой тьме изолятора. Распухшие, побелевшие губы цинготных, кровоточа шептали слова молитвы.

С победным, ликующим пением, о попранной, побежденной смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно.

Эта Заутреня была единственной отслуженной на Соловецкой каторге. Ее разрешение было вызвано желанием ОГПУ блеснуть перед Западом «гуманностью и веротерпимостью» («Пасха в Соловецком лагере» Б. Ширяев «Неугасимая лампада»).

Сретенский календарь. Издание Сретенского монастыря, М. 2000 г.:

Арестовать митрополита Петроградского Вениамина (Казанского), вместе с чекистами, пришел его ученик — о. Александр Введенский — будущий глава обновленцев. Несмотря на свою весьма сомнительную роль, он приветствовал Архиерея как положено и протянул руки, чтобы получить благословение. Владыка Вениамин благословение не дал и произнес: «Оставьте, о. Александр, мы ведь не в Гефсиманском саду». Вспоминает Т.В. Маршалова: «Так же дерзко вели себя обновленцы и на Дону; Кафедральный Храм Рождества Пресвятой Богородицы был поделен на две половины. Большую часть, захватили «обновленцы», а Православным батюшкам, которых называли «Тихоновцами», приходилось вести службы в оставшейся половине Храма.

«Чашу юже даде Ми Отец, не имам ли Пити?» (Ин. 18, 11) Так пили чашу рабы Христовы.

Моя мама была неграмотной и, не разбираясь в сути обновленчества, окрестила братца моего Павлушу у «обновленца».

Узнав об этом, хозяйка дома, в котором мы жили, повела нас с мамой к о. Иоанну. Я хорошо помню два красивых олеандра, которые росли во дворе у батюшки.

Отец Иоанн принял нас очень ласково и велел моей маме окрестить Павлушу у православного священника, а хозяйке нашей, у которой была неизлечимо больна маленькая дочка, сказал: «Надо спасти ребенка. Я помолюсь». И девочка через три дня мирно отошла к Господу». Вспоминает И.Н. Семенихина: «У духовной дочери о. Иоанна Юлии было два сына. Старший в первые годы советской власти, оказался на Кавказе, а младший во Франции. Он был в учебном плавании, и тут случилась революция.

Капитан с учениками и командой оказались за границей.

Юлия обратилась к о. Иоанну за советом, так как долго не имела вести от сыновей. Отец Иоанн усердно помолился перед иконами и сказал: «Который на Кавказе — молись о упокоении, а который во Франции — молись о здравии».

Все так и было: старший был убит на Кавказе, а младший, Михаил, долго жил во Франции и незадолго до войны, вернулся в Ростов: не выдержал на чужбине, очень тосковал по Родине.

Вскоре его арестовали как эмигранта и отправили в сталинские лагеря. Вернулся он через 25 лет, в хрущевские времена, когда о. Иоанна уже не было в живых».

Врач Н.А. Одинцов, сотрудник Центра, вспоминает случай, который произошел с его бабушкой Наталией Николаевной Новиковой:

«В это смутное и тяжелое время она потеряла связь с дочерью, живущей на Украине, и обратилась за помощью к о. Иоанну, батюшка сказал ей, что дочь и ее дети живы, но в семье большое горе — действительно, в это время на Пасху скончался ее муж, священник Виктор».

Вспоминает внук духовной дочери о. Иоанна Василисы Захаровны Коваленко, священник Ростовской епархии Николай Балабаньян. Приводим его воспоминания полностью:

«Фотография с дарственной надписью митрофорного протоиерея Иоанна Домовского всегда находилась у святых икон в доме моей бабушки, Василисы Захаровны Коваленко, урожденной Миссури. Однажды я спросил: «Какой святой изображен на ней?» — и бабушка ответила: «Это наш дорогой батюшка — отец Иоанн Домовский. Он был прозорлив и своей молитвой помог многим верующим людям, приходящим к нему за помощью, а это фото — его благословение».

Отец Иоанн Домовский был духовным наставником моей бабушки. В то тяжелое время, когда все храмы Ростова были закрыты и разрушены, православные собирались в воскресные и праздничные дни у о. Иоанна, в его келии, совершали богослужения. Пел хор, которым управлял сам о. Иоанн. У меня сохранился акафист великомученице Варваре, припев к которому собственноручно написал о. Иоанн.

Внук о. Иоанна Николай прислуживал ему во время богослужения, а во время входа нес свечу.

Полуголодные, полубольные люди ощущали благодать и теплоту, сходящую на них в этой общей молитве.

После службы о. Иоанн произносил проповедь, а потом с каждым беседовал, называя каждого «деточка».

Когда о. Иоанн уже не смог совершать службы, бабушка попросила его благословить ее и, как она говорила: «Втайне надеялась получить от батюшки какую-нибудь иконочку». А он посмотрел на нее и, улыбаясь, говорит: «Благословлю, деточка, только еще не время». И вот однажды, когда бабушка пришла к о. Иоанну, он благословил ее и подарил ей свое фото с надписью: «На молитвенную память Вассе Захаровне Коваленко. Митрофорный протоиерей о. Иоанн Домовский».

К сожалению, эта надпись от времени выгорела, т. к. сделана чернилами, и ее можно частями увидеть в лупу. И еще раз, уже перед самой смертью, о. Иоанн подарил фотографию, где он изображен сидящим за столом в своей келии.

Бабушка всегда вспоминала, плакала и говорила: «Я, грешница, иконочку хотела, а дорогой батюшка знал, что нужно: необходима память и молитва».

Однажды к о. Иоанну пришел его духовный сын и просил принять и вразумить его заблудшего сына-студента. Отец Иоанн назначил время. Долго уговаривал отец сына, чтобы тот сходил к о. Иоанну. Впоследствии юноша рассказывал о том, что когда он шел к о. Иоанну, то думал: «Если о. Иоанн действительно прозорлив, то пусть угадает имя святого Трифона». И вот юноша в келии о. Иоанна. Батюшка стоит у окна, смотрит в сад и говорит: «Трифон, Трифон, Трифон». Молодой человек со слезами раскаяния упал на колени перед о. Иоанном, и с тех пор начал новую жизнь. Отец Иоанн приходящим к нему помогал не только словом, но и делами.

В те тяжелые годы, когда не было масла, нечем было наполнить лампады. Духовные чада о. Иоанна привозили с Кавказа керосин, и о. Иоанн раздавал его людям и говорил: «Лампада должна всегда гореть». Так он благословил бабушку, чтобы она наливала в лампады керосин и она это делала до конца своих дней, хотя уже масло было в достатке. Лампадки у нее в доме горели, не потухая, и ни разу ничего не загорелось и не было запаха керосина».

Поток верующих к дому о. Иоанна не иссякал, и это не могло быть незамеченным. И вот однажды, приехали за батюшкой из «чека» и повезли его на допрос. Вспоминает О. Литвинова: «Оставшись наедине со следователем, о. Иоанн сказал: «Я отсюда никуда не уйду, а вот вам сейчас надо быть дома».

Следователь усмехнулся, но домой все-таки поехал и застал такую картину: жена стирала на кухне, а на балконе на примусе готовился обед. Балконная дверь была открыта, рядом в колыбели спал его сын.

Ветром, дверную занавеску унесло к примусу, она вспыхнула, и когда следователь вошел в комнату, пылающая занавеска приближалась к колыбели. Опоздай он на минуту, и пожар был бы неминуем. Вернувшись в кабинет, следователь сказал:

«Идите, батюшка, домой. Вас больше никто не тронет».

Из воспоминаний правнучки о. Иоанна Г.Н. Курбатовой-Савицкой:

«В это же время на постое в доме о. Иоанна находились два красноармейца. Один из них все время богохульствовал.

Однажды они вошли в келью к о. Иоанну, и он сказал: «Если бы был Бог, то я после таких слов онемел».

Отец Иоанн молча взглянул на него, и у кощунника отнялся язык.

В ужасе он рухнул на колени и, плача, стал показывать себе на шею — он просил крещения.

Отец Иоанн крестил его, и к нему вернулся дар речи».

В одном селе закрывали церковь. Мрачная и молчаливая толпа мужиков глядела на разорение святыни. Из церкви вышвырнули иконы. Один из комиссаров закричал сельчанам: — Бога нет! Нет Бога! Вот смотрите: и он стал палить из винтовки в лики Святых.

— Видите?! Видите?! Ну, где ваш Бог? Почему. Он меня — не накажет?

— Уже наказал, — слышится голос из толпы. — Когда наказал? Как наказал? — Ум отнял… Сретенский календарь. Москва. 2000 г.