Численность североамериканской данаиды монарха снижается, и ученые, изучающие миграционное поведение этих бабочек, помогают нам выяснить, почему это происходит. В числе причин – уничтожение высокогорных лесов, в которых они зимуют, и широкомасштабное использование на Великих равнинах Соединенных Штатов гербицидов на основе глифосата (например, раундапа), приводящее к исчезновению растений, которыми питаются их гусеницы. Если не будут приняты действенные меры по борьбе с этими факторами, ежегодное событие, которое, несомненно, можно считать одним из самых зрелищных природных явлений на свете, вскоре может остаться только в воспоминаниях.

Мы знаем, что глифосат ослабляет навигационные способности медоносных пчел и вполне может быть одной из причин их вымирания, а эта проблема серьезно угрожает производительности сельского хозяйства, так как эти насекомые играют жизненно важную роль в опылении растений. Гербициды, почти несомненно, опасны и для многих других видов насекомых.

Бесчисленным животным угрожает потеря среды обитания, и особенно опасно положение перелетных птиц. Например, тому же героическому малому веретеннику на обратном пути от Новой Зеландии к Аляске необходимо останавливаться для пополнения сил в болотах на побережье Китая, и быстрое сокращение их площади ставит под угрозу выживание этого вида. Изменения климата с высокой вероятностью могут привести к изменениям крупных океанских течений и систем атмосферной циркуляции, и это создаст серьезную опасность для многочисленных животных – от черепах и китов до полярных крачек и стрекоз, – которые их используют.

Мы знаем, что для многих животных представляет серьезную угрозу световое загрязнение. Искусственные источники света выманивают из моря только что вылупившихся черепашат и становятся причиной опасной дезориентации многих видов птиц и насекомых. Они вносят катастрофические искажения в работу внутренних часов, которые управляют навигационным поведением многих животных. Борьба с этой усиливающейся проблемой, в большинстве случаев не связанной ни с какой практической необходимостью, – это задача, важность которой по-прежнему осознается недостаточно.

Этот перечень можно продолжать, но даже эти несколько примеров показывают, как исследования в области бионавигации помогают сохранять умопомрачительное разнообразие живых существ, больших и малых, с которыми мы сосуществуем на этой планете, и бороться с изменениями окружающей среды.

С совершенно эгоистической точки зрения человека, понимание факторов, которые управляют передвижениями сельскохозяйственных вредителей – например, саранчи или бабочек-совок (в том числе мотыльков Богонга), – имеет важное экономическое и социальное значение. А для ограничения распространения опасных заболеваний (например, гриппа или малярии), которые переносятся животными, важно знать, куда, когда и почему эти животные перемещаются. Исследователи бионавигации уже внесли и продолжают вносить жизненно важный вклад в решение этих задач.

Благодаря работам нейробиологов мы знаем, что тренировка навигационных навыков способна помочь нам в борьбе с естественным возрастным ослаблением навигационных способностей, а может быть, и с разрушительным воздействием болезни Альцгеймера. Кроме того, знание механизмов, которые мозг использует для решения навигационных задач, позволяет нам оказывать более действенную помощь жертвам болезни Альцгеймера, например путем разработки среды, в которой им будет легче и безопаснее ориентироваться и передвигаться.

Расширение наших знаний о сенсорных и вычислительных процессах, которые лежат в основе навигации человека и животных, уже приводит к появлению радикально новых технологий. Такие системы, от беспилотных автомобилей и роботизированных систем до машинного зрения и даже, возможно, квантовых компьютеров, позволят кардинально преобразить тот мир, в котором мы живем. У разработок такого рода есть множество потенциальных приложений в сферах обороны и безопасности, что отчасти объясняет тот факт, что значительная часть финансирования исследований в области бионавигации обеспечивается из государственных фондов. Будут ли новые знания использованы во зло или во благо, зависит только от нас.

Все мы перемещаемся во времени и в пространстве по маршрутам – жизненным путям, если угодно, – которые определяют наши биографии. Когда человек пробуждается от глубокого сна, он может осознать, кто он такой, только опираясь на воспоминания о том, где он был, с кем встречался, что и где делал. Именно эти вещи дают нам стойкое чувство личной идентичности, а без них наша жизнь совершенно рассыпалась бы на части, что и наблюдается на тяжелых стадиях болезни Альцгеймера. Выясняя, как именно формируется наше самосознание, нейробиологические исследования навигации помогают нам понять, кто мы такие и насколько много у нас общего с нашими родственниками из царства животных.

Люди (по меньшей мере принадлежащие к западной цивилизации) издавна гордятся своим превосходством над всем остальным «творением». Наше особое положение запечатлено в Книге Бытия, в которой провозглашается, что Бог «сотворил человека по образу Своему» и дал ему власть «над рыбами морскими, и птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Блаженный Августин идет еще дальше. Он утверждает, что у человека нет никаких моральных обязательств перед животными, и приводит в подтверждение своего тезиса тот библейский эпизод, в котором Иисус, изгнав бесов из одержимого, повелел им вселиться в стадо свиней, которым затем позволил утонуть. Следовательно, прочие твари существуют лишь для того, чтобы мы могли их использовать, и их благополучие не обладает никакой самоценностью.

В Средние века святой Фома Аквинский предложил более умеренную точку зрения, заявив, что мы должны быть добры к животным, потому что иначе у нас может развиться привычка к жестокости, которую мы можем перенести и на обращение с людьми. Однако и он не сомневался в фундаментальном превосходстве человека. И такой антропоцентризм был свойственен не только христианским писателям. Аристотель утверждал, что природа создала все вещи именно и только ради человека.

Дарвинистская революция нанесла по этому глубоко антропоцентрическому мировоззрению сокрушительный удар, а последующее развитие науки совершенно уничтожило его интеллектуальный авторитет. Возможно, в каких-то отношениях мы действительно более талантливы, чем другие формы жизни, но во многих других аспектах они явно превосходят нас. Важнее всего то, что эти различия – в обе стороны – носят скорее количественный, чем качественный характер.

Человек не принадлежит к какому-либо особому разряду живых существ: мы тоже животные, результат тех же процессов эволюции, которые привели к возникновению бактерий, медуз, сороконожек, омаров, птиц и слонов. Выделяет нас то, что у нас есть возможность оказывать влияние на судьбу всех остальных живых существ на нашей планете, причем мы можем до определенной степени контролировать это влияние.

Старые стереотипы мышления (и системы верований) очень живучи, и антропоцентризм по-прежнему остается глубоко укорененным в нашем образе мыслей. Более того, он по-прежнему оказывает сильное влияние на общественную жизнь, особенно в США, где идеи религиозного фундаментализма мешают многим политикам признать реальность изменений климата. Но проблема на самом деле гораздо глубже. У тех, кто считает откровения Библии более достоверным источником информации о мире по сравнению с наукой, мало шансов понять, а тем более решить те многочисленные практические задачи, с которыми мы сталкиваемся. Скептическое отношение к науке, основанное на религиозных верованиях, позволяет нашим «руководителям» пренебрегать «заключениями специалистов», когда они слишком резко противоречат невежественным, а иногда и опасным убеждениям политиков.

Антропоцентризм не только лишает нас способности разумно противодействовать угрожающим нам опасностям, но и дает основания для высокомерного отношения ко всему природному миру. Я говорю не только о негуманном обращении с миллионами сельскохозяйственных животных, хотя оно само по себе ужасно. Мы вызываем стремительное разрушение целых экосистем – таяние льдов Арктики и обесцвечивание коралловых рифов в тропиках, вырубку дождевых лесов тихоокеанского северо-запада США и чрезмерный вылов рыбы в океанах. Мы становимся свидетелями (более того, виновниками) биологической бойни, которая была бы ужасающей, даже если бы она не представляла реальной угрозы и нашему собственному благополучию.

Антропоцентризм – разрушительная и опасная сила, и, если мы хотим принять меры по ограничению того ущерба, который мы наносим своему миру, мы должны преодолеть эту силу. Эта задача будет непростой, не в последнюю очередь потому, что люди – существа далеко не совершенно рациональные. Мы подвергаемся мощному социальному давлению и предпочитаем соглашаться с теми, чье мнение для нас важно. Мы склонны не замечать тех фактов, которые противоречат нашим убеждениям, и хвататься за те, которые подтверждают их; мы часто делаем поспешные выводы, не рассмотрев как следует все имеющиеся данные.

Если мы хотим добиться каких-то успехов в разрешении стоящих перед нами экологических проблем, мы должны не только бороться со скептиками, но и вдохновлять тех, кто осознает необходимость перемен, но не решается принимать срочно необходимые, но трудные политические меры. Дело может пойти быстрее, если мы не будем сосредоточиваться исключительно на мрачных прогнозах будущего развития событий. Существует опасность, что такие пророчества, способствующие распространению фатализма, могут стать самоисполняющимися.

Важнее не забывать, что мы живем в окружении настоящих чудес, и стараться делать как можно шире круг тех, кто сознает, насколько поразительны на самом деле живые существа. Было бы абсурдом утверждать, что открытия, касающиеся бионавигации, сами по себе смогут радикально изменить положение дел, но они, возможно, помогут нам понять, чем именно мы рискуем.

Наш вид существует уже 300 000 лет, а в деревнях или городах мы живем на протяжении максимум 10 000. Города с населением более миллиона человек существуют всего несколько сот лет, но теперь бо́льшая часть человечества оказалась собрана именно в них, в основном в изоляции от природы – не считая парков и тех немногих деревьев, других растений и животных, которые способны вынести жизнь рядом с нами. Фундаментальной чертой жизни наших предков было единство с миром природы, но у подавляющего большинства современных людей не сохранилось о нем даже воспоминаний.

В эволюционном масштабе времени радикальный переход от традиционного существования охотников-собирателей к преимущественно городскому образу жизни произошел в мгновение ока. Нравится нам это или нет, далекое прошлое по-прежнему оказывает на нас сильное влияние – через наши гены и через культуру, к которой мы принадлежим, – и мир природы, несомненно, по-прежнему жизненно важен для нас. Великий энтомолог и эколог Эдвард Уилсон считает, что мы обладаем врожденным «стремлением к сопричастности другим формам жизни», которому он дал особое название «биофилия».

По-видимому, нас действительно влечет к «природе» во всех ее замечательно разнообразных формах. Некоторые из нас любят ходить по горам, другие предпочитают рыбалку у тихой речки или парусные прогулки в открытом море. Но каковы бы ни были личные предпочтения, многочисленные данные свидетельствуют, что взаимодействие с миром природы приносит нам не только удовольствие, но и пользу.

Более того, иногда воздействие природы бывает способно преобразить человека. Случается, что жертвы войны, замкнувшиеся в молчании, снова обретают интерес к жизни после пары недель байдарочного похода по порогам реки Колорадо. Один только вид сада в больничном окне помогает пациентам быстрее оправиться после операции, а долгие лесные прогулки (терапевтическое средство, известное в Японии под названием синрин-йоку – «лесных ванн») снимают стресс и обладают множеством других благотворных эффектов.

В медицинской литературе можно найти множество подобных примеров. Предполагается, что один из механизмов, лежащих в их основе, связан с улучшением работы иммунной системы. Имеются даже данные, позволяющие предположить, что то «благоговение», которое вызывают в нас природные явления, побуждает нас становиться лучше – менее эгоистичными и более склонными к сотрудничеству.

В конечном счете очевидные блага городской жизни и современной техники не могут компенсировать потери того, что, по-видимому, способно дать нам только физическое соприкосновение с природой. Возможно, мир природы так сильно привлекает нас именно потому, что в некотором глубинном смысле именно он является нашим истинным домом – и мы стремимся вернуться в него.

Природа бывает ошеломляющей и возвышенной. Вспомним о древних слоистых скалах, возвышающихся над Большим каньоном, об ослепительно прекрасной россыпи звезд в ночном небе или о бесконечных просторах открытого моря. Безмолвная величественность таких зрелищ делает смешным наше нахальное самомнение. Но не менее трогательным может оказаться для нас и нечто совсем маленькое – резкие пике и повороты ласточки, яростно преследующей насекомых, чтобы запастись энергией для долгого осеннего перелета, жук-навозник, который катит свой шарик по холмам Прованса, черепаха, прилежно откладывающая яйца на тропическом пляже, миллиарды частиц планктона, образующие мерцающую зеленым полосу за кормой корабля, или же миллионы маленьких бурых мотыльков, которые прокладывают курс по магнитному полю, окружающему Землю.

Во время сбора материалов для этой книги и ее написания меня снова и снова поражали и восхищали необычайные способности к навигации ее главных героев – животных. Даже если бы наша жизнь не зависела от здоровья и жизнеспособности планеты, которую мы населяем, сохранение почти бесконечно сложной ткани жизни, порождающей подобные чудеса, несомненно, было бы нашим нравственным долгом.

Благоговение, которое мы ощущаем перед лицом природы, – таинственная сила. Одно время его считали несомненным признаком божественного присутствия. Пусть мы больше не верим в богов, но, чтобы добиться процветания, нам нужно научиться уважать и беречь тот мир, в котором мы живем, и тех поразительных существ, которые живут в нем вместе с нами.

Нам нужно проложить новый курс.