LV
- Сдайте мне карты, окажите любезность.
Игрок взял колоду и разложил на столе, чтобы лучше перетасовать, одновременно с этим без утайки рассматривая Санчо. Юноша улыбнулся с притворно невинным видом. Он вошел в картежный притон без шпаги, как было принято, и из-за жары быстро расстался с хубоном, повесив его на спинку стула. Он также вытащил оттуда толстый кошель, у которого чуть не лопались швы, и глаза хозяина заведения загорелись от жадности.
Санчо был прекрасно осведомлен об этом месте и его шести столах для игры, единственный интересующий его стоял в центре, хотя он не впервые находился поблизости от этого заведения. Раньше он следовал сюда за Бартоло во время одной из таинственных прогулок карлика по четвергам, теперь то время казалось Санчо словно принадлежащим другой жизни. Здесь карлик потерял целое состояние, что вызвало события, которые привели Бартоло в могилу, а Санчо на галеры.
Именно здесь находилась штаб-квартира человека, который разрушил их жизнь. Гонсало Рамос по кличке Краплёный - так его окрестили бандиты за крапленые карты, которые он использовал для мухлежа с неосторожными игроками, хотя ни один человек, не принадлежащий к воровскому братству, не смел назвать его так в лицо или перед честными горожанами. Он был человеком невзрачной внешности, не старым и не молодым, не высоким и не низким. Его характер был столь же изменчив, как и игра, и зависел от тех, с кем он имеет дело. Он мог быть веселым и ярким, бросая деньги направо и налево. Мог притвориться осторожным и уважительным, словно не мог потратить ни мараведи, и даже выглядел обиженным, если выигрывал. Или казался обеспокоенным и подавленным, словно капризы судьбы бросали его на маленькой лодчонке по волнам. Всё это были лица одного и того же человека, играющего того персонажа, которого считал подходящим, и именно к встрече с ним приготовился Сачно, слушая рассказы Закариаса.
- Чтобы нанести урон Мониподио, сначала нужно уничтожить Краплёного. Это одна из его главным опор, поскольку он контролирует карточные долги половины Севильи и знает, как добиться расположения любого человека в этом городе. Не в первый раз уже судья заходит в его притон на улице Жасмина, где неожиданно ему приваливает удача, и как раз перед какой-нибудь важной встречей.
"Как мы на него нападем? - спросил Хосуэ.
Санчо покачал головой.
- Это не сработает. Если мы его ограбим, то он просто заработает еще. Нужно ударить в самое больное место. Мы должны показать всем, что он шулер.
"Но тогда тебе придется показать лицо", - запротестовал негр, побоявшись подвергать друга риску.
- Мы всегда можем отправить его на тот свет, - вмешался один из близнецов, но особо не настаивая. Они знали, что подобные предложения всегда отвергаются, хотя не переставали пытаться.
Санчо тщательно обдумал слова Закариаса. По ночам становилось всё сложней охотиться на приспешников Мониподио, и приближалось время, когда придется столкнуться с ним лицом к лицу, а для этого нужно было еще больше усилить натиск. Это была хорошая возможность, и стоило ради нее пойти на риск.
Нужно было лишь придумать хороший план.
На Змеиной улице, самой известной в Севилье, можно было найти что угодно, начиная от отличного оружия до ослепительных драгоценностей. Санчо интересовало на Змеиной улице лишь одно - одноэтажное здание, из подвала которого исходил запах угля и смолы. Он вошел внутрь и обнаружил там маленькое помещение с прилавком без продавца, а из подвала слышался грохот. Юноша спустился по лестнице и оказался в центре огромного зала, заполненного машинами, столами и людьми. В дальнем углу комнаты несколько подмастерьев помешивали кипящую в котлах жидкость, а другие что-то толкли в ступках, бросая смесь в варево. В центре несколько человек стояли вокруг ручного пресса, опуская его на тонкие и твердые картонные листы. На столе в сторонке другие люди покрывали картонки слоями лака, а потом резали их на более мелкие прямоугольные части с помощью заточенного штамповочного резца.
В центре этой суеты находилось кривобокое и бесформенное существо, летающее от одного стола к другому с неистощимой энергией. Несмотря на горб и руки разной длины, Пьер Папен обладал привлекательной внешностью и славой хорошего любовника. Хотя родился он в Париже, но столько лет прожил в Севилье, что в три раза чаще говорил "божежмой", чем "мон дьё" и в два раза чаще "пожалста", чем "сильвупле".
Папен был также самым известным с мире изготовителем игральных карт. Испанские, неаполитанские или французские, его колоды продавались по всей Европе. Горбун весьма ловко вел дела, целуя задницы всех европейских монархов, которым посвящал специальные колоды. В них они появлялись в виде тузов и королей, всегда пиковой масти. В отличие от них Папен прекрасно знал, что самой старшей мастью в колоде являются бубны, а игроком он был неплохим.
Хотя его колоды, завернутые в превосходную бумагу с водяными знаками и запечатанные знаменитым красным сургучом Папена, добрались до самых Индий, главным источником его доходов оставалась Севилья. По всему городу было множество игорных притонов, игры организовывали даже просто на улицах, используя деревянный ящик и четыре камня вместо стола. По два эскудо за колоду, эта торговля превратила бы горбуна в человека весьма состоятельного, если бы он не стал жертвой собственного товара.
- Чем могу служить, сеньор? - спросил Пьер Папен, повернувшись к Санчо.
Юноша всё ему объяснил. Поначалу лицо торговца выражало лишь негодование, пока Санчо не упомянул Гонсало Рамоса, Краплёного.
***
- Что такое? Вам не нравится? - усмехнулся игрок, заметив, как Санчо поднял брови при взгляде на карты, которые только что получил.
- Эти карты - грязные и вонючие, - ответил Санчо, брезгуя даже прикасаться к ним.
Его соседи по столику дружно кивнули головами. Молодой человек сумел подгадать момент, когда в зале находились люди, чье мнение имело немалый вес. Никто из них не представился, но Санчо заранее хорошо прощупал почву и теперь точно знал, кто есть кто. Например, в эту самую минуту его соседями по столику были чиновник Палаты по делам колоний, переодетый мирянином дьякон и комиссар по закупкам продовольствия. Когда к ним добавились сам шулер и Санчо, вышла полная пятерка - необходимое число для игры в "двадцать одно", в последнее время входившей в Севилье в моду. Эта игра не принадлежала к числу благородных, но подобные соображения не слишком заботили тех, кто регулярно собирался в притоне Краплёного, где пахло сальными свечами и опилками.
Состояние карт всегда принималось во внимание, в особенности когда речь шла о важных клиентах. На столе лежал толстый кошель Санчо, содержимым которого мечтал завладеть шулер, а потому Санчо считался именно таким клиентом. С элегантным жестом Краплёный встал и подошел к расположенному у него за спиной шкафчику. Он вытащил подвешенный на шее ключ и открыл шкафчик настежь, представив на всеобщее обозрение три стопки колод.
Он достал сверху две колоды и продемонстрировал их соседям по столу одну за другой, с печатью Папена наверху. Когда все одобрительно кивнули, игрок сломал печать пальцами, и мелкие кусочки сургуча рассыпались по столу. Краплёный смахнул их тем же движением руки, каким сдавал карты. Он вытащил картонки и начал быстро их тасовать.
- Снимите, - сказал он, протягивая колоду игроку справа - чиновнику Палаты. За ним сидел был комиссар, затем Санчо, а потом дьякон. Последним игроком был сам шулер, поскольку он сдавал. Он раздал каждому по три карты, а еще три положил открытыми на стол.
Семерка червей, валет треф и тройка пик.
Чиновник пристально посмотрел на карты и вытащил бубновую четверку, присоединив ее к семерке и валету.
- Двадцать одно, - сказал он, взяв карты и поместив их рядом со своими.
Краплёный кивнул, дал чиновнику одну карту и положил еще две на стол. Цель игры заключалась в том, чтобы набрать двадцать одно очко, прибавив к своим те карты, что лежали на столе. Картинки стоили десять очков, а туз - одиннадцать. Каждый раз, когда кто-нибудь собирал двадцать одно очко, ему записывался один пункт, или три, если он мог набрать двойное "очко", что случалось очень редко. Самым волнующим мгновением игры было то, когда игрок, только что выкрикнувший "очко", мог поменять свои карты с любыми картами соперников. Таким образом он мог лучше понять ход игры и избавиться от плохих карт - двоек и троек. Картинки и семерки считались самыми ценными.
- Меняю, - объявил чиновник и показал на Санчо.
Юноша отдал ему карты и взял предложенные. До сих пор он проигрывал, потому что ему пришлось отдать две семерки и шестерку, а в обмен он получил пару четверок и пятерку. Когда пришел его черед ходить, у него не оказалось ни одной возможной комбинации, чтобы набрать двадцать одно, так что он пропустил ход. Лишь к третьему кону ему удалось набрать двадцать одно, а к тому времени чиновник и Краплёный имели уже высокий счет. Эта партия закончилась победой чиновника, с которым все расплатились с поистине религиозным рвением.
- Поздравляю, сеньор. На пятой руке был блестящий обмен, - сказал ему дьякон.
- Вы лишили меня парочки валетов, которые стоили мне партии. Хорошее предвидение, - заявил Краплёный.
Это была ложь. Шулер позволил ему выиграть, чтобы втереться в доверие, но Санчо предпочел промолчать.
Девица с большим декольте принесла им кувшин с вином, которому все обрадовались, потому что из-за жары и напряжения в глотках у всех пересохло. Санчо обратил внимание, что девушка принесла шулеру уже наполненный стакан, и предположил, что вино у него было более разбавленным, чем у остальных.
- Вы не позволите обменять мой стакан на ваш? - спросил Санчо у шулера, стараясь заставить его понервничать.
- Вам не нравится торское вино, друг мой? - осведомился шурин.
- Напротив, оно превосходно.
- Для моих гостей - всё самое лучшее.
- Но дело в том, что, на мой вкус, оно всё же слишком крепкое. Мне бы не хотелось ударить в грязь лицом. Это было бы очень стыдно, вы не находите?
- Я мог бы разбавить его для вас, - ответил тот, знаками подзывая служанку.
Остальные сочли это предложение разумным и попросили того же. Шулер стиснул зубы и окинул Санчо странным взглядом, но ничего не сказал.
Настала очередь чиновника сдавать, и эту партию без труда выиграл Санчо. Как и в прошлый раз, Краплёный несколько раз набрал очко, преподнеся Санчо победу на блюдечке.
- Я мог бы поклясться, что у вас было два туза, когда я собрал трефы, - сказал ему Санчо, пока шулер забирал выигрыш.
- Вы ошибаетесь, - серьезно отозвался Краплёный. - В таком случае я бы набрал двойное очко.
- Да, - засмеялся Санчо, - вот дурная моя голова. Прошу прощения.
- Думаю, всему виной ваша неопытность, это из-за нее вы ошиблись.
- Возможно, другим тоже надоели эти трюки.
По притону пробежал ропот, воздух вокруг стола словно сгустился. Это было оскорбительное предположение, но сделанное настолько открыто, что могло означать что угодно. За спиной Санчо послышалось какое-то движение, он мог бы поклясться, что Краплёный подал неуловимый сигнал. В это мгновение он порадовался, что все вокруг не были вооружены, по крайней мере, в теории. Местные головорезы могли и припрятать где-нибудь нож. Как те два, что Санчо вложил в свои сапоги. Он спрашивал себя, не будет ли уже поздно их вытаскивать, когда дело зайдет слишком далеко и кто-нибудь попытается проткнуть его в спину.
- Лучше продолжим, - сказал шулер.
Если сдающий проигрывал, он имел возможность поставить побольше эскудо, чтобы отыграться. Ставки, как и жара с напряжением, всё росли и росли. Краплёный взял инициативу на себя и начал загонять в угол более слабых противников. Вскоре на кону стояло уже десять эскудо, и для дьякона это оказалось слишком много, он извинился и поднялся из-за стола. Но не ушел, как и чиновник Палаты по делам колоний, оставшийся без денег. Оба присоединились к кружку зрителей вокруг стола.
Вокруг каждого картежного стола в любой точке земного шара собираются такие группы. Те, у кого не имеется состояния, которое можно растратить, или те, кто имеет голову, чтобы этого не делать, наслаждаются зрелищем, глядя на тех, кто может себе позволить потерять деньги или не может себя контролировать. А когда происходят столь напряженные партии, как та, что шла сейчас, зрители следят за каждым движением с нескрываемым интересом, задерживая дыхание с каждым броском карты, касающейся кожаной поверхности. Наблюдатели заглядывают через плечо игрокам - эту технику с незапамятных времен использовал Краплёный, чтобы получить преимущество над соперниками. Его сообщники смотрели чужие карты и передавали их с помощью сложной системы знаков и жестов. В игре вроде "очка", где можно было поменяться с соперником картами, это становилось неоспоримым преимуществом.
- Кажется, нас осталось только трое, сеньоры. Не желаете ли передохнуть? - спросил шулер.
- Я в полном порядке, - заверил комиссар. - Если молодой человек не возражает, мы можем продолжить.
- Похоже, сегодня вам сопутствует удача, сеньор.
- Посмотрим, куда она нас заведет, - ответил комиссар с мрачным тоном человека, который много раз находил в кастрюле кошку вместо зайца. - Терпение и тасуйте колоду.
Игра продолжалась, и, похоже, мрачные предчувствия комиссара начали сбываться. Через час из пятидесяти эскудо он потерял больше тридцати. Санчо игра тоже стоила много крови, но для него она оказалась не столь катастрофической, как для соперника. Шулер дал ему выиграть ровно столько, чтобы тот поверил, что сможет всё возместить, но до этого было ой как далеко. К тому же деньги, на которые играл Санчо, он отобрал у головорезов Мониподио, а эскудо, которые комиссар терял, как каштан теряет листья в октябре, имели совсем другое происхождение.
- Боюсь, я уже опустошил свой кошелек, - пробормотал комиссар, поднимаясь из-за стола и безнадежно разводя руками. Лицо его стало совершенно серым.
- Но вы же знаете, для вас здесь всегда есть кредит, - широко улыбаясь, возразил шулер. - Я с радостью одолжу вам двести эскудо. Кто знает, что может произойти за четыре кона?
Комиссар мгновение поколебался, не покидая своего места. Карты и золотые монеты призывали его вернуться за стол для последнего сражения. Однако его долги и так уже были довольно велики. В течение нескольких секунд внутренней борьбы он молчал.
- Но я...
- Сеньор, я совсем вас не знаю, но вы принесли мне удачу, - вмешался Санчо. - Если вы не возражаете, я мог бы сделать ставку за вас. Я чувствую, что она будет удачной.
Шулер и комиссар одновременно повернулись к Санчо с одинаково удивленным выражением на лице, хотя Краплёный быстро сменил его на бешенство. Он раздул ноздри и засопел, потому что наслаждался той властью, которую игра давала ему над людьми. В особенности когда те унижались и попадали в ловушку, подписывая долговые расписки, которые накапливались у него в шкафу. Санчо только что лишил его этого удовольствия, и картежник с трудом овладел собой.
- Нет, я не могу, - запротестовал комиссар, который на самом деле был бы рад согласиться и лишь прикидывал, как бы сделать это, не потеряв лица.
- Прошу вас. Лишь один кон. Если мы проиграем, то разделим проигрыш.
- Согласен, - объявил наконец комиссар.
Санчо улыбнулся и подвинул к центру стола две стопки монет. Краплёный одарил его натянутой улыбкой и раздал карты, посчитав, что этот кон станет последним. Он ошибался.
Комиссар с легкостью выиграл кон с помощью карт, которые отдал ему Санчо, а потом и еще раз. В следующей раздаче произошло то же самое, а потом еще десять раз подряд. Шулер сидел с пунцовым от ярости лицом, но так и не мог толком узнать карты соперников, потому что Санчо прятал свои и постоянно играл в пользу комиссара. Тот получал двадцать одно почти каждый кон со всё возрастающим изумлением. Краплёный попытался отыграться, но каждый раз, когда получал хорошие карты, не мог ими воспользоваться, потому что комиссар их забирал. По его лицу стекали крупные капли пота, пока он в отчаянии смотрел, как комиссар не только вернул проигрыш, но и удвоил ту сумму, с которой пришел.
- Пожалуй, вы были правы, сеньор, - сказал Санчо, повернувшись к шулеру. - Моему другу сегодня несказанно везет.
- Я запрещаю вам играть в моем заведении, - ответил тот, скрестив на груди руки.
Воцарилась полная тишина. Публика поняла, что игра Санчо нанесла Краплёному серьезный удар, но играть таким образом было разрешено правилами. Это было глупо, но но не являлось мотивом для исключения из игры, в особенности если учесть, что Санчо потерял значительную сумму.
- Можете объяснить, почему?
- Потому что вы мухлюете.
Все затаили дыхание. Услышав эти слова, комиссар нахмурился, положил руки на стол и окинул Краплёного ледяным взглядом. Обвинять Санчо в мухлеже означало обвинять и его самого, потому что именно он выигрывал все последние партии.
- Надеюсь, сеньор, вы можете подтвердить эти обвинения. Для вашего же блага.
Картежник стукнул кулаком по столу, и водопад золотых монет со звоном рассыпался по скатерти.
- В том-то и проблема. Я не могу этого сделать. Но клянусь жизнью, удача этого юнца явно неестественная. Он каждый раз точно знает мои карты.
Санчо глубоко вздохнул и широко ему улыбнулся. Всю игру он дожидался этого мгновения.
- Что ж, боюсь, что это правда. Я действительно мухлевал.
Послышался ропот удивления, и один из местных головорезов, стоящий у двери, подбежал к столу, но до того, как он набросился на Санчо, тот поднял руку.
- Но это не должно вас удивлять, маэсе Краплёный. В конце концов, всю партию я пользовался вашими методами.
Шулер вытаращил глаза, но тут же изобразил негодование и презрение.
- Да как ты смеешь? Тебе осталось несколько минут жизни, щенок. Взять его!
Головорез попытался дотянуться до Санчо, но публика закрыла стол.
- Погодите, - раздался чей-то голос. - Что это за маэсе Краплёный?
- Да, и что это за методы?
- Пусть объяснит!
- Кончайте болтать!
- Всё очень просто, сеньоры. Дело в том, что дон Гонсало Рамос, хозяин этого заведения - чистой воды мошенник, который все эти годы морочил вам голову, подсовывая крапленые карты.
- Это ложь! - выкрикнул шулер.
- Присмотритесь повнимательнее, и вы увидите, что это правда, сеньоры, - сказал Санчо, взяв несколько карт и бросив их на стол рубашкой вверх. - Вот, посмотрите: здесь, на углу карты - значок. Он почти незаметен, однако, если приглядеться, то можно разобрать некие буквы. Вот, взгляните, здесь явственно просматриваются цифра 7 и буква Ч. А теперь перевернем карту, - он перевернул карту рубашкой вверх, и все увидели, что это семерка червей.
- 1Т, - указал он на другую карту.
Это оказался туз треф.
- 12П.
Карта оказалась королем пик.
- 11Б.
Карта оказалась бубновым валетом.
- Он подменил колоду! Это не моя! - возмутился Краплёный, не в силах скрыть своей ярости. Все глаза были устремлены на него. Он вскочил и, расталкивая посетителей, бросился к шкафчику, где хранились колоды карт, и долго сражался с замком, пытаясь открыть дверцу. Санчо даже прикусил губу, стараясь сдержать улыбку. Уж кому, как не ему было знать, что замок тугой, ведь сегодня утром он лично в этом убедился, забравшись в дом, когда все еще спали. Он хотел даже капнуть в него чуточку масла, но побоялся, что Краплёный может это заметить.
- Вот мои карты. Они совершенно новые, чистые, Папен их только что отпечатал. Видите?
С этими словами он выложил на стол обе колоды, сломал на одной из них восковую печать и разорвал бумагу. Колода рассыпалась, несколько карт упало на пол, но большая часть осталась на столе.
Все они лежали рубашками вверх.
- Это невозможно! - прошептал шулер, белый, как полотно. Быть уличенным в мошенничестве в присутствии тридцати самых важных и влиятельных людей города - это был худший из его ночных кошмаров.
- Мой друг, печатник Папен, уже давно подозревал, что кто-то подделывает его карты. И это именно он направил меня сюда, чтобы разоблачить обманщика, от козней которого вы все страдаете столько лет. Если вы внимательно присмотритесь к подлинной печати Папена, то увидите, что его знак - королевская лилия - имеет три лепестка, а не четыре, как у сеньора Рамоса. Думаю, что лучшее доказательство его мошенничества трудно даже представить.
- Это невозможно, - повторил Краплёный, снова опустившись на стул и не сводя глаз с меченых карт. Публика начала возбужденно кричать, а вышибалам у двери пришлось подбежать к столу и окружить своего хозяина, чтобы его защитить. Все собравшиеся так или иначе теряли в этом притоне деньги, и вскоре Краплёному пришлось бы давать объяснения мухлежу, который он даже не совершал. В этом городе с ним было покончено.
Санчо воскресил в памяти отчаянное выражение лица шулера, наслаждаясь зрелищем падения человека, который причинил столько зла Бартоло. Осознание того, что этот мерзавец, наживший состояние на несчастьях и слабости других, получил по заслугам, наполнило Санчо злорадством.
- Взбодритесь, сеньор, - произнес Санчо, вставая на ноги и надевая хубон. - В конечном счете никогда не знаешь, что принесут карты.
Он протянул руку к центру стола и взмахнул ей над картами, вытащил одну из них указательным пальцем и положил ее перед шулером. Тот медленно поднял карту и перевернул. Это была не простая карта из колоды. На ней имелась лишь одна фраза:
ГОСПОДСТВУ
МОНИПОДИО
ПРИДЕТ КОНЕЦ
И в эту минуту шулер всё понял.
- Это он! Один из "Призраков"! - крикнул он своим бандитам, указывая на Санчо, который уже покидал игорный дом, не оглядываясь. - Хватайте его!
Но его крики потонули в общем гвалте, полном негодования, а головорезы были слишком заняты тем, чтобы не подпустить к хозяину посетителей, что так и рвались сломать стул о его голову.
- Сеньор! Одну минутку!
Санчо никем не остановленный удалялся от притона и надевал хубон, когда из-за спины его окликнули. Он попытался оторваться от преследователя, не привлекая внимания, но в конце концов тот настиг его через пару кварталов, у подножия фонаря, освещавшего вход на Рисовую площадь. Когда кто-то потянул его за руку, он обернулся.
- Я так вас и не поблагодарил.
Это был комиссар, запыхавшийся после бега за Санчо.
- Не стоит благодарностей.
- Мне бы хотелось всё же узнать ваше имя.
Молодой человек было заколебался, но в глазах комиссара мелькнуло нечто, что заставило Санчо ему поверить.
- Меня зовут Санчо из Эсихи.
- Вы, должно быть, потеряли здесь много денег.
Молодой человек пожал плечами.
- Это всего лишь кусочки металла, которые служат определенной цели.
- Вы и впрямь необыкновенная личность, - удивился комиссар. После неловкого молчания Санчо решил заговорить. Он показал на парализованную левую руку собеседника.
- Что с вами стряслось?
Комиссар, казалось, на мгновение смутился, словно даже простое упоминание о ранении перенесло его куда-то далеко.
- Это результат трех ударов, которые я получил при Лепанто. В самой знаменитой битве столетия. И если окажете мне любезность и выпьете со мной стаканчик, то я с удовольствием расскажу вам о том, что произошло.
- Возможно, в другой раз, сеньор.
Санчо наконец надел хубон. При этом он повернулся к комиссару правым боком, и тот пристально уставился на его шею и уродливые шрамы размером с монету, отметины от чумы, которые ни с чем не спутать. Во время игры Санчо сидел справа от комиссара, и тот не видел шрамов.
- Простите, что спрашиваю, но вы сирота? - поинтересовался комиссар.
Во второй раз этой ночью Санчо поколебался, прежде чем открыть подобные сведения, но в этом человеке было нечто, казавшееся ему знакомым. Он опять по непонятным причинам ему доверился.
- Я вырос на постоялом дворе, но когда мать умерла, меня привезли в севильский приют.
Он никогда не рассказывал эту историю, поскольку ненавидел, когда его жалели. Но он и вообразить не мог, что кто-нибудь, услышав такое, захохочет, как это сделал комиссар. Санчо напрягся и сжал кулаки, решив, что тот над ним насмехается, но тут же увидел, что в глазах комиссара нет жестокости.
- Ох, простите меня, дорогой друг Санчо. Я просто вспомнил одно вложение, которое сделал много лет назад. Шесть эскудо. Вы знаете, какие доходы оно принесло?
Санчо удивленно посмотрел на него и ничего не ответил. Он и понятия не имел, о чем говорит этот человек, да и не мог представить, поскольку ушел из приюта не попрощавшись, и брат Лоренсо так и не сказал ему, кто привез туда Санчо. Такие откровения монах приберегал до последнего дня пребывания каждого мальчика.
- Ой, не обращайте внимания на чепуху, которую несет старый солдат, - сказал комиссар, заметив, какой эффект его слова произвели на юношу. - Я получил слишком много ударов по шлему. В общем, меня зовут Мигель де Сервантес, королевский комиссар по закупкам. Если когда-нибудь у вас найдется время, чтобы выпить по стаканчику, или я могу быть вам чем-то полезен, приходите на постоялый двор Томаса Гутьерреса.
Санчо попрощался с этим странным человеком, ошибочно посчитав, что больше никогда в жизни с ним не встретится.
