Книга: Легенда о воре
Назад: XXXVI
Дальше: XXXVIII

XXXVII

 

Санчо и Хосуэ неподвижно стояли, с почтением наблюдая скорбь кузнеца; в конце концов он поднялся, взял из рук Санчо золотой медальон и, не сказав ни слова, направился в дом. Тогда они решились подойти ближе и устроились в тени кузницы. Хосуэ извлек из своих лохмотьев пару персиков, которые раздобыл прошлой ночью в чьем-то саду, и оба принялись неторопливо их поедать, тщательно смакуя каждый кусочек, а потом еще долго обсасывали косточки, чтобы хоть как-то утолить жажду. Санчо догадывался, что с другой стороны дома есть колодец, но не хотел переступать порог без разрешения кузнеца.
С тех самых пор, как они двенадцать дней назад выбрались на берег, их терзала невыносимая жажда. В первую ночь, пока они ползали по горам, пытаясь определить, куда попали, им не удалось найти ни капли воды. Повезло лишь на следующее утро, когда они добрались до деревушки, притулившейся возле устья небольшой реки. Они не решались показаться людям на глаза, поскольку с первого взгляда было понятно, что они - беглые каторжники с галеры. Их бы просто затравили собаками или поймали, чтобы сдать властям, поскольку за поимку беглого каторжника полагалось вознаграждение в семь эскудо. Для этих бедняков, в жизни своей не видевших золотой монеты, семь эскудо были целым состоянием, они бы их нипочем не упустили.
Весь этот долгий, невыносимо жаркий день они прятались в зарослях ракитника, дожидаясь темноты. Заросли кое-как скрывали их от посторонних глаз, но не спасали от палящего зноя. После долгих месяцев, проведенных в трюме, кожа Санчо отвыкла от солнца, и к вечеру его шея и плечи покраснели и покрылись волдырями. Несколько раз он терял сознание от зноя и жажды, и, когда пришел долгожданный вечер, Хосуэ пришлось тащить его к реке почти волоком. Добравшись до воды, оба принялись хлебать ее, как одержимые, до судорог, а Хосуэ даже стошнило. Потом Санчо, еще пошатываясь от слабости, оставил огромного негра в укрытии, а сам побрел в сторону деревушки, где ему удалось стащить несколько репок и простыню, прежде чем его почуяли собаки и подняли лай.
Из этой простыни они смастерили себе некое подобие одежды, которую теперь и носили. Санчо также попытался сделать из тряпок что-то вроде башмаков, но эти, с позволения сказать, башмаки годились лишь на то, чтобы скрыть следы кандалов, отчетливо заметные у них на лодыжках, но оказались совершенно непригодными для ходьбы по твердой каменистой земле.
В этой скверной экипировке они и продолжили свой путь, решаясь выбраться на свет и расспросить дорогу, лишь когда встречали одиноких путников, не представлявших большой опасности, и прячась в придорожных кустах, едва заслышав грохот копыт по дороге. Когда на пути попадалось большое селение, они скрывались где-нибудь поблизости.до захода солнца, а глубокой ночью обходили его как можно дальше по широкой дуге. Этот переход занял у них втрое больше времени, чем у обычных путешественников, и всё это время их терзали жажда, голод и страх. Только однажды Санчо ощутил что-то вроде облегчения; сердце радостно забилось у него в груди, когда вечером десятого дня перед ним предстала знакомая вершина холма, пробудившая в нем смутные воспоминания детства. Сначала он ничего не сказал Хосуэ, однако, когда тот, заслышав чьи-то шаги, попытался, как всегда, увести его с дороги, Санчо удержал его на месте.
- Погоди. Я должен кое-что выяснить.
Негр выглядел озадаченным, но не стал спорить. Санчо сел на камень у обочины, не скрывая своего беспокойства. Через несколько минут появилась группа странников, которым предшествовала туча пыли и звон колокольчиков, доносившийся до них ветром. Санчо прищурил глаза и поднял руки, привлекая внимание. Один из путешественников остановился, чтобы с ним поговорить, и показал куда-то за спину.
Когда караван прошел, Хосуэ увидел, что его друг по-прежнему сидит на камне, а его сияющую улыбку не может скрыть даже запорошивший лицо слой пыли.
- Просто не могу поверить, - признался Санчо другу, едва не пускаясь в пляс. Сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди от радостного волнения. - Прямо за этими холмами - Хениль. А чуть дальше - наш постоялый двор, где я родился и вырос.
И не прибавив больше ни слова, он заставил Хосуэ срезать путь напрямик, со всей скоростью, что позволяли их ноги после стольких дней пути и тяжких трудов. Вода в реке стояла низко, едва доходя Хосуэ до живота. Несмотря на это, Санчо пришлось взять его за руку, чтобы помочь пересечь реку, потому что его друг по-прежнему боялся утонуть. Он шел мелкими и боязливыми шажками, как едва научившийся ходить малыш, ощупывая носком ступни скользкое дно. Когда они перебрались на другой берег, Хосуэ глубоко вздохнул, словно долго задерживал дыхание. Раб боялся, что Санчо бросится бежать, но сейчас, когда они находились так близко, он снизил темп, словно опасаясь того, что найдет по другую сторону холмов, что виднелись вдали.
Когда они наконец добрались до того места, где Санчо родился и вырос, подтвердились самые худшие его опасения. На месте славного маленького домика с белеными стенами они обнаружили лишь почерневшие развалины. Хосуэ взглянул на Санчо, но тот ничего не сказал. Он принялся копаться в груде мусора на том месте, где прежде стоял сарайчик с инструментами. Протянув руку, он поднял обугленный кусок дерева, которым было удобно разгребать мусор. Ветра и дожди занесли пепел толстым слоем пыли и сухих листьев, однако ему потребовалось не более пяти минут, чтобы найти то, что искал. Это оказался некий длинный и хрупкий предмет, уцелевший после пожара.
Это была кость. Человеческая кость.
Большая, дочерна обгоревшая берцовая кость, принадлежавшая, несомненно, взрослому мужчине. Хосуэ не был из племени каннибалов, однако в его роду трупы врагов всегда сжигали, устроив огромный костер, а обгоревшие кости так и бросали. Лишь останки женщин и детей было принято предавать земле.
Санчо тяжело вздохнул и сглотнул. Хосуэ сочувственно положил руку ему на плечо, однако тот отвернулся и взял в руки ужасную находку.
- Он пришел к нам однажды вечером, весь дрожа. Сказал, что ему холодно, хотя на дворе стояла жара. Мама потрогала его лоб и уложила в постель. Она даже принесла ему чашку бульона, хотя мы никогда не видели его раньше и не были уверены, что он заплатит за проживание. Он был хорошо одет, но едва мог говорить, охваченный лихорадкой, а в кармане у него болталось лишь несколько мараведи. Наутро мама увидела у него чумные бубоны и попросила меня помочь перенести его в сарайчик, чтобы он не заразил всех в доме. Ну что нам стоило перерезать ему глотку и бросить в канаву!
В отчаянии Санчо стиснул кость с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
- Через два дня мама заболела. Сначала она почувствовала рези в желудке, потом у нее начался жар. Никто из гостей не послал за помощью, а я боялся отойти на нее даже на шаг. Я ухаживал за ней, как мог, но не в силах был ей помочь. Я ничего не мог для нее сделать. Ну почему эта сволочь не нашла другого места, чтобы подохнуть...
Он снова схватил кость, собираясь сломать ее о камень, однако Хосуэ остановил его. Санчо в ярости повернулся к нему и ударил в плечо, но негр, ничуть не испугавшись, протянул руки ему навстречу. В конце концов Санчо сдался и безутешно зарыдал, обняв его и уткнувшись лицом в грудь.
Им потребовалось несколько часов, чтобы разыскать среди руин останки матери Санчо. Хосуэ хотел их забрать, но парнишка ему не позволил. Он так старательно и с таким терпением собирал ее косточки, что можно было только удивляться. Они похоронили ее в старой горделивой оливковой роще, ныне заброшенной и печальной. Несколько деревьев были выкорчеваны и украдены алчными соседями, у других были сломаны ветви. Тем не менее, Санчо знал, что именно здесь его мать хотела обрести вечный покой.
Хосуэ заметил, что надо бы похоронить и останки незнакомца, но Санчо наотрез отказался хоронить причину всех своих злоключений в той же земле, что и мать. Тогда Хосуэ собрал его кости и отнес их на дальнее поле, в то время как Санчо демонстративно отвернулся, скрестив руки на груди. Однако вскоре он сдался и помог своему другу выкопать третью за последние несколько дней могилу, чем заслужил одобрительный взгляд черного великана. Когда они похоронили останки этого несчастного, на душе у Санчо полегчало, хоть он и не желал себе в этом признаваться.
Когда они снова двинулись в путь, Санчо даже не оглянулся на старое пепелище. Он знал, что в любом случае никогда сюда не вернется. Судьба ждала его на другом краю света, если, конечно, смерть не рассудит иначе.
Санчо выплюнул персиковую косточку, и она шлепнулась в пыль возле входа в дом кузнеца. Хосуэ встал и заботливо закопал свою косточку на обочине дороги. Санчо грустно улыбнулся: вероятность, что косточка сможет прорасти в таком месте, была ничтожной, но такая наивность была вполне в характере его друга.
В эту минуту послышался шум, и они увидели, что Дрейер снова вышел из дома. Кузнец взял молот и брошенный на землю клинок, а затем поднял глаза и увидел, что незнакомцы, которые принесли ему столь ужасную новость, никуда не ушли.
В течение нескольких минут он задумчиво рассматривал их покрасневшими глазами.
- Вы всё еще здесь? - произнес он наконец.
Санчо выдержал этот осмотр молча.
- Хотите что-то получить взамен? Будь вы прокляты, зачем бы еще вы сюда притащились?
- Нам ничего не нужно взамен, маэсе Дрейер.
- Тогда чего вы хотите?
- Ваш сын говорил со мной перед смертью, сеньор. Он лежал на песке на берегу, раненый, и другие каторжники, такие же как мы, хотели размозжить ему голову камнем. Мы с Хосуэ им помешали.
- Откуда мне знать, что это не вы его убили? Мне стоит немедленно позвать альгвасила! - прорычал Дрейер, в его голосе смешались и ярость, и боль.
- Ниоткуда, сеньор. Но последние слова вашего сына предназначались вам. Он сказал, что любит вас, несмотря на то, что произошло в Антверпене. Что он не винит вас в ее смерти и просит о последней милости.
Плечи кузнеца задрожали, он словно разом постарел на несколько лет и чуть снова не разрыдался. Прикусив губу, чтобы сдержать слезы, он повернулся к Санчо.
- Какую милость?
- Чтобы вы забыли о призраках и приняли меня своим учеником.
Кузнец засопел и уставился на Санчо. Когда он снова заговорил, то произносил слова очень медленно.
- И он сказал тебе, что это за призраки, парень?
- Нет, сеньор, да я и не хочу этого знать. Мне и своих достаточно, и мне не нравится выставлять их напоказ.
- Ты знаешь, кем я был? Как смешно выглядит, что крыса из сточной канавы вроде тебя приходит ко мне с подобной просьбой?
- Ваш сын сказал мне, что вы знаете о клинках гораздо больше, чем как колотить по ним молотком. Что вы были лучшим. И это он обратился к вам с просьбой, а не я.
Дрейер подошел к ним, и Хосуэ попятился, оставив Санчо рядом с кузнецом, хотя и не сводя с них глаз.
- Сколько тебе лет, парень?
Мгновение Санчо раздумывал, не соврать ли, но он не мог лгать человеку, заслуживающему уважения, а Дрейер был из таких. Несмотря на всю свою искусность во вранье и мошенничестве, перед человеком вроде кузнеца, способным вот так горевать о потере близких, Санчо чувствовал себя словно голым.
- Шестнадцать, сеньор, - ответил он, сглотнув.
- Ты слишком молод и неопытен, - презрительно отозвался Дрейер.
- Сеньор, шестнадцать - это всего лишь цифра. Позвольте дать вам еще некоторые. Когда мне было тринадцать лет, моя мать умерла от чумы. Четырнадцать месяцев я провел в приюте, пытаясь выучиться для получения места, в котором мне в итоге отказали. Пятнадцать дней я проработал у трактирщика, который меня постоянно избивал. Четыре фута - таков был рост моего учителя Бартоло, которого избили до смерти. Пять месяцев я провел на галерах. На шесть лет меня приговорили.
Санчо разорвал лохмотья, покрывавшие его тело, повернулся и показал прочерчивающие его спину шрамы. Красные, желтеющие или побелевшие - по ним можно было прочесть календарь, отмечающий каждый день, когда юноша встречался с хлыстом Ворона.
- Пятьдесят три - столько я получил ударов. Вам хватит этих цифр, сеньор?
Дрейер прикусил губу, не зная, что ответить. Его потрясли не шрамы, он внезапно осознал, как непросто было двум каторжникам добраться до него, одетыми лишь в эти клочья ткани, которые юноша только что бросил на землю.
- Я задам тебе два вопроса, и хочу услышать правду. Если соврешь, я это пойму. Ясно?
Санчо кивнул.
- Почему ты не забрал одежду моего сына?
- Потому что он спас мне жизнь и жизнь Хосуэ, когда надсмотрщик хотел с нами разделаться.
- Тебе было бы гораздо проще сюда добираться.
- Но это было бы недостойно.
Он произнес это, будто подводя итог сказанному, словно больше не о чем было говорить, и подождал следующего вопроса, который, казалось, прозвучал через целую вечность.
- Чего ты хочешь от жизни, парень? - наконец спросил Дрейер.
Глаза Санчо блеснули. Он почувствовал, что пробил брешь в окружающей кузнеца стене, и потому очень тщательно выбирал слова.
- Справедливости, сеньор. Для тех, кто был добр ко мне. И для себя.
- Когда кто-то сам начинает себя судить, то справедливость перестает быть таковой.
- Что ж, тогда назовите это местью, если хотите, сеньор. Но научите меня обращаться со шпагой.

 

Назад: XXXVI
Дальше: XXXVIII