Книга: Легенда о воре
Назад: XXXV
Дальше: XXXVII

XXXVI

 

Хоачим Дрейер потянулся, услышав ободряющий хруст шейных позвонков. Ему перевалило за пятьдесят, но когда он напряг мышцы рук, ткань ночной сорочки едва выдержала. В этих мышцах еще остались силенки.
На улице еще было темно. Он не взял ничего на завтрак, ему нравилось начинать работу ни свет ни заря, пользуясь утренней свежестью. Он снял ночную сорочку, оставшись в панталонах, и сунул голову в бадью с водой, чтобы промыть слезящиеся глаза и очистить нос от запахов конского волоса, селитры и серы. Капли еще стекали по могучему торсу Дрейера, когда он вошел в кузницу. В ней было всего три стены, на месте четвертой стены из маленькой мастерской открывался вид на гору, как с наблюдательной площадки. Сейчас там была лишь чернота, но всего через час вид станет потрясающим.
Дрейер не хотел этого пропускать и двигался быстро. Бросив взгляд в корзину, он понял, что там маловато мелких дров, и потому снова вышел и отколол щепки от пары оливковых поленьев. Дерево было старым и сухим. Дрейер сложил дрова в горне, а сверху высыпал древесного угля на три пальца толщиной. С помощью огнива он высек искру и зажег факел с задней стороны горна, а потом щепки в нескольких местах, поскольку поверхность должна была гореть ровно.
Кузнец подождал несколько минут, чтобы щепки показали свою магию, затем снял с крюка на двери толстый кожаный фартук и рукавицы. Поверхность фартука, когда-то коричневая, теперь превратилась в смесь черных и серых пятен. Дырки отмечали те места, где кожа спасла Дрейера от вылетающих из горна кусков раскаленного металла и искр, которые отскакивали, когда он обрабатывал заготовку огромным молотом. Однако на его предплечьях виднелись многочисленные белые точки - там, где их не покрывали рукавицы и фартук. Кузнец чертыхался, когда получал ожоги, но в таверне любил закатывать рукава и гордо демонстрировать шрамы.
Не то чтобы он их частенько посещал. Он по-прежнему был здесь чужаком, несмотря на то, что прожил в Кастильеха-де-ла-Куэсте пятнадцать лет. Это поселение представляло собой лишь кучку домов, разбросанных на горе, что возвышалась к северо-востоку от Севильи. Дрейер приехал сюда, спасаясь от прошлого, которое предпочел бы забыть, но оно терзало его каждый день. Лишь когда его слишком переполняли воспоминания, он поддавался искушению и направлялся в местное питейное заведение, где соседи обращались с ним без любви, но почтительно. Не зря он был уважаемым оружейником, к которому напрямую приходили дворяне и солдаты, нуждавшиеся в шпагах не слишком роскошных, но качественных. Тех, что не для обучения, а лишь для убийств.
Заказ, над которым он работал последние недели, был особенно сложным из-за роста клиента. "Весьма необычная вещь в мире мелких ублюдков", - подумал Дрейер, в первый раз дернув за цепь, раздувающую мехи. От потока воздуха угли заалели, и кузнец вознес молитву, чтобы огонь не потух, прежде чем снова потянуть за цепь привычным жестом. Он продолжал заниматься этим несколько минут, пока не раскалилась вся поверхность.
Клинок лежал, завернутый в тряпье, чтобы предохранить его от влаги. На этом этапе процесса любое незначительное изменение могло затронуть самое сердце металла, потому что еще он еще не достиг той стадии, когда словно запечатается сам в себе. Дрейер осторожно взвесил его в руке и сдержал ругательство, готовое сорваться с губ. Он заметил небольшой дисбаланс, который мог принести проблемы во время закаливания. Он уже ковал клинок дважды, и не мог повторить это в третий раз, не рискуя сделать его слишком мягким.
Длина хорошего клинка вместе с рукой должна равняться росту владельца. В том-то и заключалась проблема его нынешнего клиента - капитана с такими длинными руками и ногами, такого высоченного, что он казался больше выходцем из родной страны кузнеца, Фландрии, которую тот покинул ради новой страны.
"Возможно, его мать покувыркалась с добрым фламандцем за спиной мужа. Такое частенько происходит с людьми, живущими у моря. Но ежели так, то всё вышло ловко, раз ребенок получился смуглым и черноволосым".
Он высыпал на раскаленные угли слой пепла, чтобы предотвратить прямое соприкосновение, отчего на металлической поверхности могли образоваться пузырьки. Или еще хуже, придать ей черноватый цвет, которым обладали клинки плохих кузнецов, не беспокоящихся о качестве и внешнем виде.
"Конечно, ведь мой Хоакин пошел в мать - смуглый и низкий, а от меня ему не досталось ни капельки", - с грустной улыбкой подумал Дрейер, со всей осторожностью кладя клинок на пепел. Его жена умерла уже много лет назад, а сын стал моряком. Он вернется через несколько месяцев, когда зимой нельзя будет воевать, и они сядут рядом с камином, выпьют и молча сыграют в шахматы, пока ветер будет свистеть в ставнях. В такие минуты он не был счастлив - это состояние он позабыл со смертью жены и не рассчитывал когда-либо снова испытать, но ощущал безмятежность и спокойствие, достаточно похожие на счастье, так что разница уже не имела особого значения.
Через несколько минут жар начал придавать металлу легкое свечение, но кузнец смотрел не на дело своих рук, а на произведение более могущественного кузнеца. Перед отсутствующей стеной мастерской разыгрывалось представление, которым Дрейер наслаждался каждое утро. Солнце только что появилось на горизонте, высветив очертания монастыря Святой Троицы. Медленно, почти лениво, свет растекался по долине реки Бетис, окрашивая золотом стены Севильи и в алый - тысячи ее крыш. Солнце поднялось и над Кастильехой, просыпались Ринконада и Сантипонсе. Солнечные лучи едва коснулись римских развалин - того города, что римляне защищали ударами гладиусов, мечей, что совершили самое большое число убийств в истории человечества, - а потом добрались до вершины горы, и первые лучи ворвались в кузницу. Дрейер встретил их с поднятым и дымящимся клинком, его сияющие острые края соперничали с блеском солнца.
На мгновение кузнец подумал, что древние правы - клинки проникнуты магией стихий. Раньше он делал оружие в полнолуние или заворачивал его в свежие травы, собранные на закате. Дрейер обманывался, считая себя человеком практичным, больше верящим в посыпанную на раскаленный металл серу, чем в мистические огни. Однако он трижды перекрестился, прежде чем снова положить клинок на наковальню. Нужно исправить этот дисбаланс в клинке, возникший из-за его слишком большой длины, и сделать это одним ударом.
Он поднял молоток, тоже купающийся в солнечных лучах, его грубый тупой наконечник дрожал в напряженной руке кузнеца. Он сосредоточил взгляд на том месте, которое хотел исправить, и приказал инструменту направиться именно туда, и никуда более. На мгновение его рука стала на пятнадцать, а то и двадцать лет моложе, не имея ни сомнений, ни колебаний, и молоток опустился по идеальной дуге. Раздался гулкий звон, раскатившийся по деревне вместе с кукареканьем петухов.
Нельзя было терять ни секунды. Взяв клинок клещами, кузнец погрузил его в бадью с водой. На ее поверхности появилась вспышка, а потом поднялся столб пара, но Дрейер быстро вытащил клинок. От первого купания он хорошо охладился, но теперь нужно было подвергнуть шпагу специальной процедуре, придававшей его оружию особую гибкость и сделавшей его великим мастером.
Он быстро кинул взгляд через плечо, ревниво охраняя свой секрет, а потом погрузил клинок в стоящее у наковальни ведро. Это ведро, наполненное ослиной мочой, являлось основой этой процедуры. По какой-то причине непременно нужно было брать мочу ослиц, еще лучше - беременных. Два десятка лет назад Дрейер заплатил старому толедскому мастеру десять эскудо, чтобы открыл ему этот и другие секреты мастерства, когда закончился первый этап его жизни, и он решил поменять профессию. То, чем он занимался сейчас, не так уж сильно отличалось от того, что делал раньше, и этот хорошо оплаченный секрет помогал зарабатывать на жизнь.
Клинок зашипел при контакте с мочой, и от испарений желтой жидкости глаза кузнеца начали слезиться. Вонь стояла отвратительная, но он не отвернулся. Через минуту он вытащил клинок и окунул его в последний раз - в бадью с маслом.
Кузнец вернулся в дом и отправился на кухню, взял сковороду, колбасу и сыр, тщательно завернув их в тряпицу. Прихватил и яблоко позднего урожая, немного сморщившееся, но очень сладкое. Дрейер связал четыре кончика тряпицы, который тут же покрылись сажей с его пальцев, и направился обратно к кузнице. Неподалеку от нее, у подножия горы, он присел, засунув ноги в куст розмарина, и следующий час без спешки завтракал, прихлебывая из меха с вином.
Еще ощущая вкус еды, кузнец начал полировать шпагу. Сначала он вытер масло той же тряпкой, в которую заворачивал еду на кухне, а потом взял оселок, чтобы обработать края. В тех местах, где рука встречала хоть малейшее сопротивление или неровность, он проводил по несколько раз. Особенное внимание Дрейер уделил острию, которое на следующий день собирался подвергнуть последнему нагреванию в горне, чтобы придать особую твердость, напрямую погрузив в угли, пока дважды не прочтет "Символ веры" и трижды "Аве Мария".
Он закончил полировать металл щеткой из грубой кабаньей щетины, и чуть помедлил, прежде чем провести последнее испытание. Теперь он узнает, был ли точным нанесенный чуть раньше удар молотом. Он проверил баланс, держа клинок на расстоянии восьми пальцев от черенка рукояти - он чуть качнулся, а потом застыл в превосходном равновесии. После того, как он приделает рукоять, нужно будет повторить это испытание на половине расстояния.
Дрейер улыбнулся, как гордый мастер, удовлетворенный, что произвел на свет нечто прекрасное, преодолев все трудности. Он поставил клинок перед самым носом, направив острием к долине, чтобы убедиться, что он идеально прямой, когда на дороге показались две фигуры.
Поначалу он плохо их рассмотрел, потому что солнце стояло еще низко, но они не показались знакомыми. Оба человека шли пешком, ни в руках, ни за спиной они ничего не несли. Очевидно, что это были мужчины, из-за манеры двигаться, но больше кузнец не смог ничего разглядеть, пока несколько минут спустя незнакомцы не подошли ближе. Они походили на мужчину с ребенком, хотя Дрейер тут же сообразил, что это не ребенок, а довольно высокий юноша, а второй - огромный негр. На некоторое время он потерял их из вида, когда они скрылись за апельсиновой рощей, но потом совершенно ясно понял, что это чужаки. Он с первого взгляда узнавал всех жителей Кастильехи и большую часть добиравшихся до нее лоточников и торговцев. Королевский тракт поднимался только до подножия горы, так что никто не не проходил мимо деревни, если не направлялся именно сюда.
Когда незнакомцы приблизились к развилке, они немного поколебались, хотя юноша залез на скалу и поднес ладонь к глазам, чтобы оглядеться. Посмотрев в направлении кузницы, он подозвал другого и показал ему прямо на нее.
Это удивило Дрейера. Дом кузнеца находился в самой высокой части деревни, в двух бросках камня от скопления остальных домов, так что любой, выбравший тропу наверх, наверняка искал именно его. Пока они приближались, кузнец разглядел, что оба одеты в лохмотья. Это точно не клиенты. Но и опасными они не выглядели, под этим тряпьем оружие не скроешь. На всякий случай он взял в руку молоток и вышел на дорогу встретить незнакомцев.
Они сделали последний поворот, когда их окликнул Дрейер, высунувшись из-за угла.
- Кто вы такие и что вам надо?
Чужаки остановились, и юнец поднял на него взгляд. Он был больше чем в тридцати варах , но и на таком расстоянии кузнец заметил серьезное выражение лица.
- Я - Санчо из Эсихи, а это - Хосуэ. А вы, должно быть, кузнец Дрейер, сеньор?
- Допустим, - ответил тот с некоторой с опаской.
- У нас есть для вас новости, маэсе Дрейер, но нам хотелось бы подойти поближе.
Кузнец пристально оглядел странных гостей. Их лица казались добрыми, но он был слишком старым стреляным воробьем, чтобы купиться на подобные вещи. Оба были очень коротко острижены, парень загорел дочерна и цветом кожи почти не отличался от своего спутника. Ноги обоих были замотаны грязными тряпками до середины икр, несмотря на палящую жару в это время года, А у негра вдобавок на щеке было выжжено клеймо - всем известный знак рабства. Не иначе как бандиты, бежавшие с галер каторжники. Люди, доведенные до отчаяния, и потому весьма опасные.
- Если вам есть что сказать, говорите оттуда, - велел он, тряхнув молотком.
Юноша поколебался, посмотрев на спутника, и тот кивнул. Наконец, он сунул руку под рубаху и пошарил там. Опасаясь, что там окажется кинжал, кузнец с силой сжал молоток. Что-то блеснуло, но паренек вытащил не оружие, а золотой медальон. Дрейер прищурил глаза и немедленно его узнал. Он тут же понял, что здесь делают эти незнакомцы. Руки его, казалось, лишились всякой силы, и молоток, что выковал превосходный клинок, которым его мертвый сын уже не сможет полюбоваться, упал в пыль.
Кузнец упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал.

 

Назад: XXXV
Дальше: XXXVII