Мама удивилась, что поездка в Казерту оказалась такой короткой. «Как же так, ты уже вернулась? – проговорила она вяло. – Случилось что-то плохое? Ты с кем-то повздорила?» Я могла промолчать, запереться, как обычно, у себя в комнате, врубить музыку на полную громкость, читать и читать об утраченном времени, да о чем угодно, но я этого не сделала. Без лишних слов я призналась ей, что ездила не в Казерту, а к Виттории. Увидев, что мама побледнела от разочарования, я сделала то, что не делала уже несколько лет: села к ней на колени, обвила руками шею и стала тихонько целовать ее в глаза. Мама сопротивлялась. Она сказала, что я уже большая и тяжелая, стала бранить меня за то, что я ей соврала, что я так оделась, так вульгарно накрасилась, но при этом своими худыми руками она обнимала меня за талию. Потом мама спросила про Витторию:

– Она сделала что-то, что тебя напугало?

– Нет.

– Ты нервничаешь.

– Все нормально.

– У тебя холодные руки, ты вспотела. Точно ничего не случилось?

– Точно-точно.

Мама удивилась; она тревожилась и в то же время была довольна – или я просто плохо разобралась в маминых чувствах (радость, удивление, беспокойство) и додумала ее реакцию. О Роберто я не упомянула, я чувствовала, что не найду правильных слов и буду сама себе противна. Но я объяснила маме, что мне понравились беседы в церкви.

– Каждое воскресенье, – сказала я, – священник приглашает своих друзей, которые рассказывают что-нибудь интересное, в глубине центрального нефа ставят стол, потом устраивают обсуждение.

– И что же они обсуждают?

– Сейчас я не смогу тебе пересказать.

– Вот видишь, ты нервничаешь.

Я не нервничала, а, скорее, пребывала в приятном возбуждении, которое не прошло, даже когда мама, смущаясь, сказала мне, что несколько дней назад совершенно случайно встретила Мариано и, зная, что я уезжаю в Казерту, пригласила его зайти после обеда выпить кофе.

Но и эта новость не испортила мне настроение. Я спросила:

– Ты хочешь попробовать с Мариано?

– Да ты что!

– Неужели у вас совсем не получается говорить правду?

– Джованна, клянусь, это и есть правда: между нами ничего нет и никогда не было. Но поскольку твой отец опять с ним общается, почему бы и мне его не повидать?

Известие об отце мне не понравилось. Мама спокойно объяснила, что это случилось недавно, бывшие друзья встретились, когда Мариано заехал навестить дочерей, и ради девочек они с моим отцом вежливо побеседовали. Я фыркнула:

– Раз отец возобновил отношения с другом, которого предал, почему бы ему не прислушаться к голосу совести и не возобновить отношения с родной сестрой?

– Потому что Мариано воспитанный человек, а Виттория нет.

– Глупости. Просто Мариано преподает в университете, отцу рядом с ним приятно, он чувствует себя важным, а с Витторией он чувствует себя тем, кто он на самом деле.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь о своем отце?

– Да.

– Тогда прекрати.

– Я говорю то, что думаю.

Я ушла в свою комнату и стала размышлять о Роберто. С ним меня познакомила Виттория. Он принадлежал к миру тети, а не к миру моих родителей. Виттория общалась с ним, ценила его, она одобрила – а то и устроила! – их союз с Джулианой. Это делало ее в моих глазах более отзывчивой и умной, чем люди, с которыми всю жизнь общались родители – прежде всего Мариано и Костанца. Нервничая, я закрылась в ванной, тщательно смыла косметику, надела джинсы и белую блузку. Что бы сказал Роберто, если бы я поведала ему о наших семейных делах, о поступках родителей, о восстановлении старой, разрушенной дружбы? Громко зазвонил домофон – я даже вздрогнула. Несколько минут – и до меня долетел голос Мариано, потом – голос мамы; я надеялась, что она не заставит меня к ним присоединиться. Она этого не сделала, я села за уроки, но избежать встречи было невозможно: вдруг я услышала, как она зовет: «Джованна, выйди поздороваться с Мариано». Я вздохнула, захлопнула книгу и пошла.

Меня поразило, насколько исхудал отец Анджелы и Иды, в этом он мог поспорить с моей мамой. Сначала мне стало его жалко, но жалость быстро испарилась. Мне не нравился его веселый взгляд, немедленно остановившийся на моей груди, подобно взглядам Коррадо и Розарио, хотя на этот раз грудь была прикрыта рубашкой.

– Как ты выросла! – воскликнул он радостно, а потом обнял и расцеловал меня в обе щеки.

– Хочешь конфетку? Это Мариано принес.

Я отказалась, сославшись на то, что мне надо заниматься.

– Я знаю, тебе надо догонять свой класс, – сказал Мариано.

Я кивнула и тихо проговорила: «Ну, я пошла». Прежде чем выйти из комнаты, я снова почувствовала на себе его взгляд, мне стало стыдно. Я подумала, что Роберто глядел мне только в глаза.