Глава 4
Внутренний огонь
1
В субботу, 13 августа 1988 года, через семь месяцев после гибели Дэнни, Тельма Акерсон приехала погостить на четыре дня в дом Лоры в горах Сан-Бернардино.
Лора была на заднем дворе, тренировалась стрелять по мишеням из короткоствольного револьвера «смит-вессон» 38-го калибра. Она только что перезарядила револьвер, защелкнув барабан, и уже собралась было надеть наушники, но внезапно услышала на идущей от шоссе подъездной дорожке шум двигателя автомобиля. Подняв лежавший на земле бинокль, Лора направила его на автомобиль проверить, кто к ней пожаловал. Убедившись, что это всего лишь Тельма, Лора отложила бинокль и продолжила стрельбу по мишени – контуры головы и мужского торса, – прикрепленной к стогу сена.
Крис, сидевший неподалеку на траве, достал из коробки еще шесть патронов, чтобы отдать их матери, когда та отстреляется.
День выдался жарким и ясным. Полевые цветы пламенели по краям двора. Ухоженная лужайка плавно переходила в поросшую дикими травами лесную опушку, где обычно резвились белки, а в ветвях пели птицы. Однако сейчас всю лесную живность вспугнула стрельба.
В принципе, Лоре следовало избавиться от дома в горах, который ассоциировался с гибелью Дэнни. Но вместо этого она продала дом в округе Ориндж, обосновавшись в Сан-Бернардино, справедливо считая, что смертельный инцидент, произошедший с ними на шоссе 330 в прошлом январе, мог случиться где угодно. Место тут было совершенно ни при чем, всему виной были злая судьба и таинственные силы, влиявшие на полную тревог беспокойную жизнь Лоры, которая интуитивно чувствовала, что, не окажись ее ангел-хранитель на том заснеженном шоссе, он так или иначе вошел бы в ее жизнь в другой кризисный момент. И тогда Кокошка со своим автоматом появился бы в другом месте, что непременно повлекло бы за собой точно такую же череду неотвратимых трагических событий.
Дом в округе Ориндж хранил даже больше воспоминаний о Дэнни, чем сложенное из камня и секвойи горное убежище к югу от Биг-Бэра. Да и вообще, Лоре было легче скорбеть в окружении гор.
К тому же в горах Лора, как ни странно, чувствовала себя даже в большей безопасности. В густонаселенных пригородных районах округа Ориндж, где более двух миллионов человек заполняли улицы и автострады, Лора не смогла бы распознать врага в толпе вплоть до начала активных действий. Ну а в горах любой незнакомец был как на ладони, поскольку дом окружал участок площадью тридцать акров.
Не забыла она и предостережения ее ангела-хранителя: Вы должны обзавестись оружием. Быть наготове. Если они придут за вами… то их будет целый взвод. И все вооружены до зубов.
Когда Лора опустошила барабан револьвера и сняла наушники, Крис протянул ей следующие шесть патронов. После чего побежал проверять точность стрельбы.
Вся конструкция представляла собой сложенные друг на друга кипы сена высотой семь, глубиной четыре и шириной четырнадцать футов. За стеной из сена простирались многие акры сосновых лесов, частные владения Лоры. Таким образом, у нее не было нужды в возведении столь сложного заслона, но она боялась кого-нибудь подстрелить. По крайней мере, случайно.
Крис прикрепил новую мишень и вернулся к Лоре со старой:
– Мама, четыре попадания из шести. Две смертельные раны, две серьезные. Похоже, ты постоянно берешь чуть левее.
– Давай-ка проверим, удастся ли мне это исправить.
– Ты просто устала. И все дела, – сказал Крис.
Трава вокруг нее была усеяна более чем ста пятьюдесятью стреляными гильзами. От отдачи у Лоры уже начинали болеть запястья, предплечья, плечи и шея, но она решила отстрелять еще один барабан и на этом закончить.
Возле дома Тельма хлопнула дверцей автомобиля.
Крис снова надел наушники и взял бинокль, чтобы видеть мишень, по которой стреляла мама.
Лора посмотрела на сына, и ее сердце сжалось от безумной грусти, обусловленной даже не тем, что Крис остался без отца, а скорее ужасной несправедливостью того, что мальчик, которому только через два месяца исполнится восемь лет, уже сейчас знал, какая опасная штука жизнь и сколько еще насилия и жестокости поджидает его в будущем. Поэтому она делала все от нее зависящее, чтобы постоянно радовать сына. Они по-прежнему всячески обыгрывали сказку о сэре Томми Жабе, хотя Крис больше не верил в его существование. Лора собрала отличную библиотеку детской классической литературы, научив Криса получать удовольствие от возможности уходить с головой в чтение. Она даже превратила ежедневные тренировки в стрельбе в развлечение, тем самым стараясь отвлечь внимание сына от того факта, что навыки самообороны стали для них суровой необходимостью. Однако со времени печального инцидента на горной дороге их жизнь омрачалась осознанием невосполнимой утраты и нависшей над головой опасности, а также страхом неведомого. И при всем желании Лора не могла полностью защитить ребенка от жестокой реальности, оказывавшей на него глубокое и продолжительное воздействие.
Крис, удивленный, что мать не стреляет, растерянно опустил бинокль. Лора улыбнулась сыну. Тот улыбнулся в ответ. И от этой милой улыбки у нее защемило сердце.
Лора повернулась к мишени, подняла револьвер, сжав его обеими руками, и сделала первый выстрел из последней серии.
Она успела выпустить четыре пули, когда возле нее, зажав уши, остановилась Тельма.
Сделав два последних выстрела, Лора сняла наушники, Крис побежал за мишенью. Затем под аккомпанемент прокатившегося по горам эха выстрелов Лора повернулась обнять подругу.
– Что это за фокусы с пушкой? – удивилась Тельма. – Неужели ты собралась писать киносценарии для Клинта Иствуда? Пожалуй, нет. Напиши-ка лучше сценарий с главным героем вроде Клинта, но только женского рода. Грязная Гарриет, например. Что ж, я как нельзя лучше подойду для этой роли – вся из себя такая крутая, холодная, с презрительной ухмылкой, от которой у Богарта затрясутся поджилки.
– Буду иметь тебя в виду, – ответила Лора. – Интересно, а смог бы Клинт сыграть эту роль в женском наряде?
– Шейн, ты, оказывается, не разучилась шутить!
– А по-твоему, должна была?
Тельма нахмурилась:
– Я не знала, что и думать, увидев, как ты палишь по мишени – злобная, словно змея, у которой болят зубы.
– Самооборона, – объяснила Лора. – Каждая хорошая девочка должна уметь защищаться.
– Ты палила, как настоящий профи. – Тельма бросила взгляд на блестевшую в траве латунную гильзу. – И как часто ты этим занимаешься?
– Три раза в неделю по два часа.
Тем временем вернулся Крис с мишенью:
– Привет, тетя Тельма. Мама, на этот раз у тебя четверо убитых из шестерых, один раненый и один уцелевший.
– Убитых? – переспросила Тельма.
– Как думаешь, я по-прежнему отклоняюсь влево? – спросила Лора.
Крис показал ей мишень:
– Не так сильно, как в прошлый раз.
– Эй, Кристофер Робин, неужели это все, что я заслужила? Лишь жалкое «привет, тетя Тельма»?
Положив мишень на кипу других, Крис подошел к Тельме, крепко обнял ее и смачно поцеловал. После чего, заметив, что она изменила своему излюбленному стилю панк, воскликнул:
– Ни фига себе! Тетя Тельма, что с тобой случилось? Ты выглядишь нормально.
– Значит, я выгляжу нормально? Ну и как прикажешь это понимать? Как комплимент или как оскорбление? Заруби себе на носу, малыш: даже если твоя старая тетя Тельма и выглядит нормально, это еще ни о чем не говорит. Она гениальная комическая исполнительница, неиссякаемый источник остроумия, настоящая легенда, по крайней мере, если верить вырезкам из газет в моем альбоме. Но в любом случае я решила, что панк-мода – это вчерашний день, – ответила Тельма, помогая Лоре с Крисом собирать стреляные гильзы.
– А знаешь, моя мама – потрясающий стрелок, – гордо заявил Крис.
– Еще бы, учитывая, сколько она тренируется. Здесь достаточно меди, чтобы выковать яйца целой армии амазонок.
– А что это значит? – поинтересовался Крис.
– Спроси меня снова лет через десять.
Когда они вошли в дом, Лора заперла кухонную дверь. На два засова. И опустила металлические роллеты на окнах, чтобы их не могли увидеть.
Тельма с интересом наблюдала за всеми этими манипуляциями, но от комментариев воздержалась.
Крис, запасшийся сырными чипсами и кока-колой, поставил в видеомагнитофон кассету с фильмом «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега» и устроился в гостиной перед телевизором. Лора с Тельмой пили кофе за кухонным столом; Лора между делом чистила «смит-вессон» 38-го калибра.
Кухня была просторной, но очень уютной: с обилием темного дуба, выложенными кирпичом стенами, медной вытяжкой, медными кастрюлями на крючках и темно-синей керамической плиткой на полу. Именно на таких кухнях семьи из телесериалов каждую неделю разрешали свои высосанные из пальца проблемы, достигая за тридцать минут – минус рекламное время – трансцендентального просветления души. В такой домашней обстановке даже Лоре казалось странным чистить оружие, предназначенное в первую очередь для убийства людей.
– Тебе действительно страшно? – спросила Тельма.
– Догадайся с трех раз.
– Но ведь Дэнни убили исключительно потому, что вы оказались в эпицентре разборок наркодилеров. Вам просто не повезло. Ведь этих людей уже и след простыл, да?
– Быть может, и нет.
– Ну, если бы они реально боялись, что ты их опознаешь, то давным-давно до тебя добрались бы.
– Не хочу рисковать.
– Детка, ты должна расслабиться. Нельзя всю оставшуюся жизнь ждать, когда кто-то выпрыгнет на тебя из кустов. Ну ладно, допустим, ты будешь держать в доме оружие. Вероятно, это не лишено смысла. Но ты же не собираешься вечно оставаться затворницей? А в таком случае просто нелепо постоянно иметь при себе ствол.
– Вовсе нет. У меня есть разрешение.
– Разрешение таскать с собой эту пушку?
– Я кладу ее в сумочку, куда бы мы ни шли.
– Боже правый, и как тебе удалось получить разрешение на ношение оружия?!
– Мой муж был убит при странных обстоятельствах неизвестными лицами. Эти киллеры пытались пристрелить и меня с Крисом тоже. И они до сих пор разгуливают на свободе. Помимо всего прочего, я богатая и более-менее знаменитая дама. Было бы странно, если бы мне не выдали разрешение на ношение оружия.
Тельма, на минуту притихнув, прихлебывала кофе и смотрела, как Лора чистит револьвер. Но, не выдержав, нарушила молчание:
– Шейн, меня прямо оторопь берет, когда я вижу, какая ты напряженная и как серьезно ко всему относишься. Я хочу сказать, прошло семь месяцев со… дня смерти Дэнни. А ты осторожничаешь так, будто в тебя стреляли чуть ли не вчера. Ты не можешь постоянно пребывать в состоянии напряжения или боевой готовности. Впрочем, называй это как хочешь. Это прямая дорога к безумию. К паранойе. Согласись, ты не сможешь всю оставшуюся жизнь каждую минуту быть начеку.
– Если надо будет, то смогу.
– Да неужели? Ну а что сейчас? Твой револьвер разобран. Что, если какой-нибудь маньяк с наколками на языке начнет вышибать кухонную дверь?
Кухонные стулья были на резиновых колесиках, и Лора, оттолкнувшись от стола, стремительно подкатила к прилавку возле холодильника, выдвинула ящик и вытащила оттуда еще один короткоствольный «смит-вессон» 38-го калибра.
– У тебя тут что, целый арсенал?
– Пойдем. – Лора убрала второй револьвер обратно в ящик. – Устрою тебе экскурсию.
Тельма проследовала за Лорой в кладовку. На двери кладовки с внутренней стороны висел полуавтоматический карабин «узи».
– Но это ведь самый натуральный пулемет. А разве можно держать дома пулемет?
– С разрешения федеральных властей их можно приобрести в оружейных магазинах, правда только полуавтоматические. Запрещено лишь переделывать «узи» в полный автомат.
Пристально посмотрев на Лору, Тельма вздохнула:
– Ну а этот, небось, переделанный?
– Да, полностью автоматический. Но я купила его таким у подпольного дилера, не в оружейном магазине.
– Шейн, ты меня пугаешь. Реально пугаешь.
Лора повела Тельму в столовую и показала револьвер, спрятанный под буфетом. Четвертый револьвер был прикреплен в гостиной под столешницей журнального столика возле одного из диванов. Второй модифицированный «узи» висел на двери прихожей в передней части дома. Револьверы также были спрятаны в ящике письменного стола в библиотеке, в кабинете Лоры на втором этаже, в хозяйской ванной и в ящике ночного столика в хозяйской спальне.
– Ну ты даешь, подруга! – уставившись на «узи», который Лора вытащила из-под кровати, воскликнула Тельма. – Шейн, если бы я так хорошо тебя не знала, то решила бы, что ты свихнулась. Буйное помешательство на почве оружия. Но, зная тебя как облупленную, я вижу, что ты реально напугана, а значит, на то должна быть причина. Кстати, и как относится Крис к такому количеству пушек в доме?
– Он знает, что оружие нельзя трогать, а я знаю, что ему можно доверять. В каждой швейцарской семье есть кто-то, кто служит в ополчении, то есть практически все мужчины готовятся защищать свою страну. Ты об этом слышала? У них во всех домах есть оружие, но при этом самый низкий уровень несчастных случаев. Потому что они с раннего возраста учат детей осторожному обращению с оружием. Так что за Криса можешь не волноваться. С ним будет все в порядке.
Когда Лора снова убрала «узи» под кровать, Тельма спросила:
– Но как, скажи на милость, тебе удалось выйти на нелегального торговца пушками?
– Ты не забыла, что я очень богатая женщина?
– А за деньги можно купить все, что угодно? Ну ладно, может, и так. И все-таки как такая правильная девчонка вроде тебя может найти торговцев оружием? Полагаю, они вряд ли размещают рекламу на доске объявлений в прачечных-автоматах.
– Тельма, я проводила изыскания для создания соответствующей атмосферы некоторых романов с запутанным сюжетом. И теперь могу найти что угодно и кого угодно.
На кухню Тельма вернулась странно притихшая. Из гостиной доносилась бравурная музыка, под аккомпанемент которой Индиана Джонс совершал очередные подвиги. Лора, сев за стол, продолжила чистить револьвер, а Тельма налила им обеим свежего кофе.
– А теперь, подруга, давай поговорим без дураков. Если действительно существует реальная угроза, оправдывающая все это оружие в доме, тогда тебе в одиночку явно не справиться. Почему бы не нанять телохранителей?
– Я никому не доверяю. За исключением тебя и Криса. Вот так-то. Ну, может, еще отцу Дэнни. Но он во Флориде.
– Но ты же не можешь продолжать жить в страхе, совершенно одна…
Продолжая прочищать спиральной щеткой ствол револьвера, Лора ответила:
– Да, мне страшно, но предупрежден – значит вооружен. Всю свою жизнь я стояла в стороне, пока судьба отнимала у меня любимых людей. Я не сделала ничего, чтобы положить этому конец. Но все, к черту прошлое! Теперь я буду защищаться. И если кому-нибудь захочется отнять у меня Криса, ему придется иметь дело со мной. А я буду сражаться до последнего.
– Лора, я знаю, через что тебе пришлось пройти. Но послушай меня. Позволь мне на время стать твоим психоаналитиком. Так вот, у тебя это не борьба с реальной угрозой, а скорее слишком бурная реакция на чувство беспомощности перед силой судьбы. Детка, провидение на кривой козе не объедешь. Нельзя играть в азартные игры с Богом и рассчитывать на выигрыш, потому что у тебя в сумочке ствол тридцать восьмого калибра. Да, твой Дэнни умер насильственной смертью. И Нина Доквейлер была бы жива, если бы кто-нибудь догадался с самого начала пристрелить Угря за его мерзкие делишки. Но это, пожалуй, только два случая, когда дорогих тебе людей можно было бы спасти с помощью оружия. Твоя мама умерла в родах, отец – от сердечного приступа. Наша Рути погибла во время пожара. Уметь защищать себя с помощью оружия – это, конечно, замечательно, но ты должна с оптимизмом смотреть в будущее и с юмором относиться к тому факту, что человек – крайне уязвимое существо. А иначе ты в конце концов окажешься в заведении рядом с людьми, которые разговаривают с пнями и едят катышки из пупков. А что, если, не дай бог, у Криса найдут онкологию? Сейчас ты готова разнести голову каждому, кто до него дотронется, но рак из револьвера не убьешь. Боюсь, ты настолько зациклилась на том, чтобы защитить Криса, что, случись с ним нечто такое, с чем тебе не справиться, ты не выдержишь и сломаешься. Детка, я переживаю за тебя.
После слов подруги у Лоры на душе сразу стало теплее.
– Тельма, я знаю, что ты переживаешь. Но можешь расслабиться. Тридцать три года я просто существовала, но теперь стала бойцом. Если у меня или у Криса обнаружат рак, я приглашу лучших специалистов и обеспечу нам лучшее лечение. Если ничего не получится и Крис, не дай бог, умрет, я приму свое поражение. Борьба не заменяет стойкости. Я буду сражаться, но в случае поражения переживу и это.
Задумчиво уставившись на подругу, Тельма наконец кивнула:
– Именно это я и надеялась услышать. Ладно. Дискуссия закончена. А теперь о другом. Шейн, а когда ты собираешься купить танк?
– Танк доставят в ближайший понедельник.
– А гаубицы, гранаты и гранатометы?
– Во вторник. А как насчет фильма с Эдди Мерфи?
– Мы подписали соглашение два дня назад.
– Ну надо же! Неужели моя Тельма будет звездой в фильме с Эдди Мерфи?
– Твоя Тельма собирается появиться в фильме с Эдди Мерфи. Не думаю, что меня пока еще можно считать звездой.
– Ты исполняла роль четвертого плана в кинокартине со Стивом Мартином и роль третьего плана с Чеви Чейзом. А сейчас у тебя роль второго плана. Ведь так? А сколько раз ты была ведущей шоу «Сегодня вечером»? Восемь, если не ошибаюсь. Не скромничай. Ты настоящая звезда.
– Ну, если и звезда, то очень маленькая. Шейн, тебе не кажется удивительным? Мы обе явились из ниоткуда, из приюта Макилрой, и пробились на самый верх. Странно, да?
– Ничего странного, – ответила Лора. – Несчастья закаляют характер. А это помогает добиться успеха. И выжить.
2
Оставив укрытые снегом ночные предгорья Сан-Бернардино, Штефан уже секунду спустя оказался в воротах времени на другом конце Молниеносного перехода. Ворота походили на большой бочонок диаметром восемь и длиной двенадцать футов, слегка смахивающий на те, что пользовались популярностью на ярмарочных аттракционах, но не вращавшийся под ногами и с внутренней поверхностью не из дерева, а из полированной меди. Всего несколько шагов – и Штефан вышел наружу, оказавшись в главной лаборатории института на первом этаже, где, по идее, его уже должны были ждать вооруженные люди.
Лаборатория оказалась пустой.
Штефан, в запорошенном снегом бушлате, на секунду удивленно замер и недоверчиво огляделся по сторонам. Три стены помещения размером тридцать на сорок футов были заставлены от пола до потолка различным оборудованием, гудевшим и пощелкивавшим без присмотра. Потолочные лампы в основном не горели, и комната была озарена мягким призрачным светом. Оборудование обеспечивало работу ворот, и прямо сейчас многочисленные экраны испускали бледно-зеленое или оранжевое сияние, так как ворота, представляющие собой брешь во временно́м континууме, туннель в любой заданный период времени, никогда не выключались, поскольку включить их снова можно было лишь с огромным трудом и колоссальными энергозатратами, но, будучи однажды включенными, управлялись они достаточно просто. В последние дни, когда основная исследовательская работа уже не была направлена на совершенствование ворот как таковых, сотрудники института посещали главную лабораторию лишь для рутинного обслуживания приборов, ну и конечно, для контроля за путешествиями во времени. В противном случае Штефан не смог бы осуществить свои многочисленные нелегальные перемещения во времени, чтобы следить за событиями жизни Лоры, а иногда и корректировать их.
И хотя обычно в отсутствии людей в лаборатории в течение дня не было ничего странного, в данный момент этот факт не укладывался в логические рамки. И если они послали Кокошку остановить Штефана, то прямо сейчас должны были с нетерпением ждать известий о том, как исполнитель справился с миссией в холодных калифорнийских горах. Ведь они наверняка приняли во внимание тот факт, что в случае провала задания из 1988 года мог вернуться не тот человек, а значит, ворота следовало охранять до разрешения ситуации. Но тогда где представители тайной полиции в их черных дождевиках с накладными плечами? И где направленные на него, Штефана, стволы пистолетов, которые он ожидал увидеть сразу по прибытии?
Штефан бросил взгляд на висевшие на стене большие часы. Шесть минут двенадцатого по местному времени. Все как и должно было быть. Он начал перемещение без пяти одиннадцать утра, а каждый переход заканчивался ровно через одиннадцать минут после старта. Никто не знал, почему так происходит, но независимо от того, как долго путешественник находился в другом временно́м периоде, в точке отправления, на базе, проходило лишь одиннадцать минут. Штефан провел в горах Сан-Бернардино почти полтора часа, не меньше, потратив на это лишь одиннадцать минут своей жизни в своем времени. Даже если бы он провел с Лорой несколько месяцев, прежде чем нажать на желтую кнопку на поясе, активировав переход, он все равно вернулся бы в институт ровно через одиннадцать минут после начала перемещения.
Но где тогда представители властей, пистолеты, разгневанные коллеги, выражающие свое возмущение? Если они обнаружили участие Штефана в событиях жизни Лоры и послали Кокошку убрать их с Лорой, тогда почему покинули ворота? Ведь им нужно было подождать всего одиннадцать минут, чтобы узнать исход схватки.
Сняв сапоги, бушлат и наплечную кобуру, Штефан засунул все в дальний угол за приборами и надел белый лабораторный халат, лежавший на том же месте, где он оставил его перед перемещением.
Сбитый с толку, обеспокоенный, несмотря на отсутствие враждебно настроенной делегации встречающих, Штефан вышел из лаборатории в коридор и отправился искать на свою голову неприятностей.
3
В половине третьего утра воскресенья Лора, в халате поверх пижамы, уже сидела за компьютером в примыкающем к хозяйской спальне кабинете и, прихлебывая апельсиновый сок, работала над новой книгой. Единственными источниками света в комнате были мерцающие зеленым буквы на экране компьютера и маленькая настольная лампа, направленная на распечатку вчерашних страниц. На столе рядом с отпечатанным текстом лежал револьвер.
Дверь в темный коридор оставалась открытой. В последнее время Лора закрывала лишь дверь в ванную комнату, потому что рано или поздно закрытая дверь может помешать ей услышать крадущиеся шаги непрошеного гостя. И хотя дом был оборудован сложной системой сигнализации, Лора на всякий случай предпочитала держать все двери открытыми.
Услышав в коридоре шаги Тельмы, Лора подняла глаза и увидела стоявшую на пороге подругу:
– Прости, дорогая. Моя возня, наверное, тебя разбудила.
– Не-а. Мы у себя в ночных клубах трудимся допоздна. Но и спим до полудня. А как насчет тебя? Ты всегда так рано встаешь?
– Я стала плохо спать. Четыре-пять часов за ночь – это уже хорошо. И чтобы не ворочаться с боку на бок без сна, я встаю и сажусь за работу.
Тельма придвинула к письменному столу стул и села, положив на стол ноги. Ее ночное белье, похоже, стало еще экстравагантнее, чем в детстве: на Тельме была мешковатая шелковая пижама с абстрактным рисунком из красных, зеленых, синих и желтых квадратиков и кружков.
– Приятно видеть, что ты по-прежнему носишь тапки в виде кроликов. Это свидетельствует об устойчивости твоей личности.
– Да, я такая. Твердая, как скала. Только вот нигде не найти тапки в виде кроликов моего размера. Приходится покупать меховые шлепанцы для взрослых и отдельно детские шлепанцы, потом срезать с детских ушки с глазками и пришивать к шлепанцам для взрослых. А что ты пишешь?
– Книгу, полную горечи.
– Звучит заманчиво. Именно то, что нужно для веселого уик-энда на побережье.
Лора со вздохом откинулась на спинку кресла с пружинным механизмом:
– Это роман о смерти, о ее ужасной несправедливости. Дурацкая затея, потому что приходится объяснять необъяснимое. Я пытаюсь объяснить такой фактор, как смерть, своему идеальному читателю, чтобы, возможно, наконец и самой это понять. Книга о том, почему нам необходимо бороться и продолжать идти вперед, несмотря на осознание того, что все мы смертны. Это черная, унылая, мрачная, угрюмая, депрессивная, горькая, волнующая книга.
– И что, такие книги пользуются большим спросом?
Лора рассмеялась:
– Возможно, они вообще не пользуются спросом. Но когда писателю западает в голову идея новой книги… ну, это как внутренний огонь, который поначалу дает приятное тепло, а потом начинает съедать тебя живьем, выжигая изнутри. Единственный способ выпустить его наружу – написать эту проклятую книгу. В любом случае, когда я увязну в этой печальной теме, снова займусь чудной детской книжкой о сэре Томми Жабе.
– Шейн, ты чокнутая!
– Интересно, а кто из нас носит шлепанцы в виде кроликов?
И они стали болтать о том о сем с дружеской непринужденностью, выработанной за последние двадцать лет. Возможно, дело было в чувстве одиночества, ставшем даже более острым, чем в дни сразу после гибели Дэнни, а возможно – в страхе перед неведомым, но, так или иначе, Лора заговорила о своем ангеле-хранителе. Ведь во всем мире только Тельма могла поверить в эту сказку. И действительно, повествование Лоры буквально заворожило Тельму. Она убрала ноги со стола и выпрямилась на стуле, при этом ни разу не высказав недоверия по мере того, как Лора, начав с истории о застреленном в бакалейной лавке наркомане, закончила тем, как ангел-хранитель исчез на заснеженном шоссе.
– Но почему ты с самого начала не рассказала мне о своем ангеле-хранителе? Еще в приюте Макилрой? – спросила Тельма, когда Лора немного затушила свой внутренний огонь.
– Сама не знаю. Все это казалось мне каким-то… волшебством. Чем-то таким, что я должна держать при себе. Ведь если я поделюсь своей тайной, то чары рассеются и я больше никогда его не увижу. Ну а потом, когда он предоставил мне самой разбираться с Угрем, когда не спас Рути, я просто перестала в него верить. Я никогда не говорила о нем Дэнни, поскольку к тому времени, как я с ним познакомилась, мой ангел-хранитель был для меня не более реальным, чем Санта-Клаус. А потом неожиданно… он снова появился на горном шоссе.
– Той ночью в горах он сказал, что вернется буквально через несколько дней и все объяснит, да?
– Но с тех пор я больше его не видела. Я ждала семь месяцев, и теперь мне кажется, что, когда кто-то внезапно материализуется, это может быть мой ангел-хранитель или с таким же успехом еще один Кокошка с автоматом.
Рассказ подруги взбудоражил Тельму, и она беспокойно заерзала, словно через нее пропустили электрический ток. Не выдержав, она вскочила со стула и принялась беспокойно расхаживать по комнате:
– А как насчет Кокошки? Копы что-нибудь о нем выяснили?
– Ничего. При нем не было вообще никакого удостоверения личности. «Понтиак», на котором он приехал, оказался ворованным, так же как и джип. Они проверили его отпечатки пальцев по всем базам данных, но все впустую. А как ты сама понимаешь, труп допросить невозможно. Копы не знают, кто он такой, откуда приехал и почему решил нас убить.
– У тебя было достаточно времени для размышлений. Итак, какие-нибудь мысли есть? Кто твой ангел-хранитель? Откуда он явился?
– Не знаю. – В принципе, у Лоры имелось одно предположение, правда совершенно безумное и не имевшее доказательств, однако она скрыла от Тельмы свою гипотезу в первую очередь потому, что теория эта со стороны казалась крайне эгоистичной. – Просто теряюсь в догадках.
– А где этот пояс, который он тебе оставил?
– В сейфе. – Лора кивнула в угол комнаты, где под ковром был спрятан встроенный в пол сейф.
Общими усилиями они приподняли огромный, от стены до стены, ковер, освободив сейф, представлявший собой цилиндр диаметром двенадцать дюймов и глубиной шестнадцать дюймов. Внутри лежал только один предмет, который Лора и поспешила достать.
Подруги прошли к письменному столу, чтобы рассмотреть странную вещь при более ярком освещении. Лора направила на него свет настольной лампы на гибкой ножке.
Пояс шириной четыре дюйма был сделан из эластичного черного материала, возможно нейлона, в который были вплетены медные провода, создававшие некий сложный, затейливый рисунок. Пояс имел не одну, а две медные пряжки, что объяснялось его шириной. Кроме того, к поясу, слева от пряжек, была пришита похожая на старинный портсигар плоская коробочка размером примерно четыре на три дюйма и толщиной всего три четверти дюйма, тоже медная. Даже при ближайшем рассмотрении Лора с Тельмой не смогли обнаружить, как она открывается; коробочка была абсолютно гладкой, за исключением желтой кнопки диаметром меньше дюйма в нижнем левом углу.
Тельма пощупала странный предмет:
– А он говорил, что будет, если нажать на желтую кнопку?
– Он просто попросил меня ради всего святого не нажимать на нее, а когда я поинтересовалась почему, он ответил: «Потому что тебе явно не захочется оказаться там, куда эта штука тебя доставит».
Подруги стояли рядышком в свете настольной лампы, не сводя глаз с пояса, который держала Тельма. Было уже начало пятого утра, и притихший дом походил на мертвый лунный кратер.
Наконец Тельма нарушила молчание:
– А тебе никогда не хотелось нажать на кнопку?
– Никогда, – твердо ответила Лора. – Когда он говорил о месте, куда я могу попасть, у него был такой жуткий взгляд. Я видела, ему самому ужасно не хочется туда возвращаться. Тельма, я не знаю, откуда он явился, но по его глазам поняла, что он живет чуть ли не по ту сторону ада.
В воскресенье днем Лора с Тельмой, надев шорты и майки, расстелили пару одеял на задней лужайке и устроили долгий расслабляющий пикник с картофельным салатом, холодной вырезкой, сыром, свежими фруктами, картофельными чипсами и посыпанными пеканом булочками с корицей. Подруги играли с Крисом в разные игры, и мальчик от души веселился, отчасти потому, что Тельма, сумев поубавить фонтан своего остроумия, сыпала шутками, рассчитанными на восьмилеток.
Увидев белок, прыгающих по двору возле опушки, Крис захотел их покормить. Лора дала ему булочку со словами:
– Разломай на мелкие кусочки и брось им. Они все равно не подпустят тебя поближе. И далеко не отходи. Понятно?
– Конечно, мамочка.
– И не подходи к лесу. Держись поближе к нам.
Крис отбежал на тридцать футов, на полпути к лесу, и, встав на колени, принялся отрывать кусочки булочки и бросать белкам, пытаясь подманить юрких зверьков поближе.
– Славный малыш, – сказала Тельма.
– Лучший на свете. – Лора придвинула к себе «узи».
– Он от нас всего в десяти или в двенадцати ярдах, – заметила Тельма.
– Но он ближе к лесу, чем ко мне. – Лора пристально вгляделась в тени под плотными рядами сосен.
Тельма извлекла из пакета несколько чипсов:
– Автомат в корзинке для пикника. Оригинально. Пожалуй, это впервые в моей практике. Но мне нравится. Не нужно бояться медведей.
– И муравьев тоже.
Тельма легла на бок, подперев голову рукой, но Лора осталась сидеть, скрестив ноги по-турецки. Оранжевые бабочки, словно вобравшие в себя солнечный свет, порхали в теплом августовском воздухе.
– Малыш, похоже, потихоньку приходит в себя, – сказала Тельма.
– Более-менее, – ответила Лора. – Но нам пришлось пережить тяжелое время. Он много плакал, у него были резкие перепады настроения. Правда, все это в прошлом. Дети в таком возрасте очень податливые, легко адаптируются. И хотя с виду все вроде бы хорошо, боюсь, печаль, поселившаяся у него в душе, теперь уже никогда не исчезнет.
– Да, – согласилась Тельма. – Не исчезнет. Это словно тень на сердце. Но жизнь продолжается, он еще будет счастлив и сможет не замечать эту тень.
Лора внимательно посмотрела на подругу, наблюдавшую за тем, как Крис приманивает белок.
– Ты ведь по-прежнему скучаешь по Рут, да?
– Каждый божий день, все двадцать лет. А ты скучаешь по своему папе?
– Конечно. Но когда я о нем думаю, то, наверное, испытываю несколько другие чувства. Ведь мы знаем, что родители умрут раньше нас, и, даже если их смерть преждевременная, способны смириться, так как понимаем, что рано или поздно они все равно отойдут в мир иной. Но совсем другое дело, когда умирают жена, муж, ребенок… или сестра. Мы не ожидаем, что они умрут раньше нас, совсем молодыми. Поэтому с такой утратой куда труднее примириться. Особенно если это сестра-близнец.
– Когда у меня в жизни происходит что-то хорошее, я, естественно, имею в виду карьеру, то первое, что приходит в голову, – как бы порадовалась за меня Рути. Ну а ты, Шейн? Справляешься?
– Плачу по ночам.
– Сейчас тебе даже полезно поплакать. Но через год нужно будет с этим заканчивать.
– Я лежу по ночам и прислушиваясь к своему сердцебиению. Какой одинокий звук! Слава богу, что у меня есть Крис! Он наполняет мою жизнь смыслом. Ну и конечно, ты. Да, у меня есть вы с Крисом. Мы почти как одна семья. Как думаешь?
– Никакого «почти». Мы и есть семья. Ведь мы с тобой сестры. – (Лора с улыбкой взъерошила и без того спутанные волосы Тельмы.) – Впрочем, это отнюдь не значит, что ты можешь без спросу брать мою одежду.
4
Через открытые двери кабинетов и лабораторий Штефан, шедший по коридору, видел своих погруженных в работу коллег, но абсолютно никто из них не проявил к нему особого интереса. Он поднялся на лифте на третий этаж, где у своего кабинета столкнулся с доктором Владиславом Янушским – давнишним протеже доктора Владимира Пенловского и вторым человеком, ответственным за исследования в области перемещений во времени. Изначально проект назывался «Секира», но уже через несколько месяцев стал известен под кодовым названием «Молниеносный переход».
Сорокалетний Янушский был на десять лет моложе своего наставника, хотя и выглядел гораздо старше, чем живой, энергичный Пенловский. Приземистый, тучный, лысеющий, с пятнистым лицом, двумя блестящими золотыми коронками на передних зубах, в очках с толстыми стеклами, делающими глаза похожими на раскрашенные яйца, Янушский, в принципе, должен был казаться смешным. Однако его беззаветная вера в государство и рьяное служение тоталитаризму сразу же отбивали охоту смеяться над этим нелепым коротышкой. И действительно, Янушский был, пожалуй, самым опасным человеком, участвующим в проекте «Молниеносный переход».
– О Штефан, мой дорогой Штефан! – воскликнул Янушский. – Я как раз собирался сказать, насколько мы благодарны вам за своевременное предложение, сделанное в прошлом октябре: обеспечить энергоснабжение ворот надежным генератором. Ваша дальновидность спасла наш проект. Если бы мы по-прежнему зависели от городских электросетей, то ворота к этому времени уже раз десять вышли бы из строя и мы наверняка отстали бы от графика.
Штефан, вернувшийся в институт в ожидании неминуемого ареста, к своему изумлению, обнаружил, что его предательство до сих пор не раскрыто; более того, он никак не ожидал услышать похвалу из уст этого мерзкого червяка. В свое время Штефан предложил подключить ворота к автономному источнику питания вовсе не из желания способствовать продвижению их дьявольского проекта, а лишь из опасения, что перебои с городским электричеством помешают ему переместиться в будущее и повлиять на жизнь Лоры.
– В прошлом октябре я и подумать не мог, что к настоящему времени мы можем оказаться в ситуации, когда нельзя будет положиться на городские службы, – сокрушенно покачал головой Янушский, – и на общественный порядок. Боже, какие еще страдания должны вынести люди, чтобы увидеть триумф национал-социалистического государства свой мечты?!
– Да уж, настали темные времена, – ответил Штефан, вкладывая в свои слова совершенно иной смысл.
– Но мы еще добьемся триумфа! – Слова Янушского прозвучали слишком пафосно, его глаза за толстыми стеклами очков горели сумасшедшим огнем, увы, хорошо знакомым Штефану. – Мы непременно добьемся триумфа благодаря Молниеносному переходу.
Янушский похлопал Штефану по плечу и прошел дальше по коридору.
Проводив Янушского взглядом, Штефан окликнул его уже у лифтов:
– Доктор Янушский?!
Жирный белый червяк повернулся, вопросительно посмотрев на Штефана:
– Да?
– Вы сегодня видели Кокошку?
– Сегодня? Нет. Сегодня пока еще нет.
– Но он здесь?
– Ну, полагаю, что так. Вы ведь знаете, он приходит первым, а уходит последним. Очень исполнительный человек. Если бы у нас было побольше таких, как Кокошка, то ни у кого не возникло бы сомнений в нашей безоговорочной победе. Вы хотите с ним поговорить? Если увижу его, мне что, послать его к вам?
– Нет-нет, – поспешно ответил Штефан. – Ничего срочного. Не хочу отвлекать его от работы. Рано или поздно мы наверняка встретимся.
Янушский прошествовал в лифт, а Штефан вошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. После чего присел на корточки возле картотечного шкафа, немного сдвинутого, чтобы частично прикрыть решетку угловой вентиляционной шахты. За шкафом практически невозможно было разглядеть пучок торчащих из вентиляции медных проводов. Провода были подсоединены к примитивному часовому механизму, который, в свою очередь, был включен в розетку за шкафом. Ничего не было отсоединено. Штефану стоило лишь, просунув руку за шкаф, установить время – и в интервале от одной до пяти минут, в зависимости от поворота диска, институт взлетит на воздух.
«Что, черт возьми, происходит?!» – подумал Штефан.
Он сел за письменный стол, уставившись на квадратик неба, видневшийся в одном из двух окон: рваные грязно-серые облака неторопливо плыли по лазурному небу.
Через некоторое время Штефан покинул кабинет, прошел к лестнице в северном крыле здания и быстро поднялся на четвертый этаж, а оттуда – на чердак. Дверь, едва слышно скрипнув, открылась. Штефан включил свет и вошел в длинное помещение, до конца не отремонтированное, осторожно ступая по дощатому полу. Проверил все три заряда пластида, спрятанные под стропилами два дня назад. Взрывчатка оказалась на месте.
Взрывчатку в подвале можно было не проверять. Штефан покинул чердак и вернулся к себе в кабинет.
Очевидно, ни одна живая душа не знала ни о его намерении взорвать институт, ни о его попытках спасти Лору от серии уготованных судьбой жизненных трагедий. Никто, кроме Кокошки. Проклятье! Кокошка наверняка это знал, а иначе не появился бы на горной дороге с «узи» в руках.
Но тогда почему он никому ничего не сказал?
Кокошка был офицером тайной полиции, настоящим фанатиком, преданным и послушным слугой государства, лично отвечавшим за безопасность Молниеносного перехода. Обнаружив в институте предателя, Кокошка без колебаний отдал бы приказ многочисленным полицейским агентам окружить институт, выставить охрану у ворот и допросить всех сотрудников.
И он, безусловно, не позволил бы Штефану прийти Лоре на помощь на той горной дороге, собственноручно расправившись с Лорой и ее семьей. Более того, Кокошка захотел бы задержать Штефана и допросить на предмет наличия сообщников в институте.
Итак, Кокошка наверняка узнал о вмешательстве Штефана в предопределенный судьбой ход событий в жизни одной женщины. Далее, Кокошка или обнаружил, или не обнаружил взрывчатку в институте – скорее всего, не обнаружил, иначе, по крайней мере, выдернул бы провода. Затем, руководствуясь никому неведомыми собственными соображениями, он решил действовать не как полицейский, а как одиночка. Этим утром он проследовал за Штефаном через ворота в тот холодный день января 1988 года с намерениями, которые Штефан категорически не понимал.
Полная бессмыслица. Но случилось именно то, что случилось.
Интересно, что именно задумал Кокошка?
Вероятно, Штефану теперь не суждено это узнать.
Ведь Кокошка был убит на заснеженном шоссе в 1988 году, и очень скоро в институте обнаружат его отсутствие.
Сегодня в 14:00 Штефан, согласно графику, должен был совершить перемещение во времени под руководством Пенловского и Янушского. Штефан собирался взорвать институт – в прямом и переносном смысле – в 13:00, за час до назначенного эксперимента. И вот теперь, в 11:43, он понял, что должен действовать намного оперативнее, чем планировал, пока в институте не подняли тревогу из-за исчезновения Кокошки.
Подойдя к высокому шкафу, Штефан выдвинул пустой нижний ящик и вытащил его наружу. К задней стенке ящика был прикручен девятимиллиметровый девятизарядный «кольт-коммандер», приобретенный во время одного из нелегальных путешествий во времени и тайно доставленный в институт. К задней стенке другого ящика были прикреплены два современных глушителя и четыре дополнительные заряженные обоймы. Штефан поспешно, чтобы его не застали врасплох, навинтил на ствол глушитель, снял пистолет с предохранителя и спрятал в карманы лабораторного халата обоймы и второй глушитель.
Штефан собирался навсегда покинуть через ворота это адское заведение, но у него не было твердой уверенности, что Пенловский, Янушский и еще кое-кто из ведущих сотрудников непременно погибнут в результате взрыва. Взрыв, разрушив здание, без сомнения, уничтожит аппаратуру и документы, но что, если кому-нибудь из ведущих специалистов удастся выжить? Вся необходимая информация, необходимая для воссоздания ворот, хранилась в головах у Пенловского и Янушского, а значит, прежде чем завести часовой механизм и вернуться через ворота к Лоре, он должен убить этих двоих и ученого по фамилии Волков.
Поскольку «кольт-коммандер» с глушителем не помещался в кармане лабораторного халата, Штефану пришлось вывернуть карман, распоров нижний шов. Держа палец на спусковом крючке, он сунул пистолет в ставший бездонным карман, открыл дверь кабинета и вышел в коридор.
Сердце бешено колотилось. Штефану предстояло осуществить самую опасную часть плана – убийство, ведь что угодно могло пойти не так, прежде чем он успеет застрелить ученых и вернуться к себе в кабинет, чтобы запустить часовой механизм.
Лора была далеко, и он, возможно, больше никогда не увидит ее.
5
В понедельник днем Лора с Крисом надели серые тренировочные костюмы. Тельма помогла расстелить на патио за домом толстые гимнастические маты, после чего Лора с Крисом сели рядом, чтобы заняться дыхательной гимнастикой.
– А когда появится Брюс Ли? – поинтересовалась Тельма.
– В два, – ответила Лора.
– Тетя Тельма, он не Брюс Ли, – возмутился Крис. – Вы его почему-то называете Брюсом Ли, но ведь Брюс Ли умер.
Генри Такагами прибыл ровно в два часа. На нем был темно-синий спортивный костюм с логотипом его школы боевых искусств: «СПОКОЙНАЯ СИЛА». Когда его представили Тельме, мистер Такагами сказал:
– Вы очень смешная леди. Мне понравился альбом с вашими комическими номерами.
Зардевшись от похвалы, Тельма ответила:
– А я могу честно признаться, что искренне жалею, что японцы не победили в прошлой войне.
– Думаю, мы победили, – рассмеялся Генри.
Развалившись в шезлонге и потягивая чай со льдом, Тельма наблюдала за тем, как Генри учит Лору с Крисом приемам самообороны.
Генри был сорокалетним мужчиной с хорошо развитым торсом и жилистыми ногами. Он обучал дзюдо, карате и кикбоксингу, а также приемам самообороны по собственной системе, основанной на различных боевых искусствах. Дважды в неделю Генри приезжал из Риверсайда и в течение трех часов занимался с Лорой и Крисом.
Он обучал ударам ногой, кулаком, выпадам, скручиваниям, броскам через бедро осторожно, но достаточно настойчиво. Занимаясь с Крисом, Генри уменьшал нагрузки и периодически устраивал перерывы, чтобы мальчик мог передохнуть и восстановить силы. А вот с Лоры к концу занятий буквально сходило семь потов.
Когда Генри уехал, Лора, отправив сына принять душ, принялась с помощью Тельмы скатывать маты.
– Он симпатичный, – заметила Тельма.
– Генри? По-моему, да.
– Может, я тоже начну заниматься дзюдо и карате.
– Неужели твои зрители до такой степени недовольны?
– Шейн, это удар ниже пояса.
– Все средства хороши, если противник свиреп и безжалостен.
На следующий день Тельма, собираясь вернуться к себе в Беверли-Хиллз, укладывала чемоданы в багажник «шевроле-камаро».
– Послушай, Шейн, а ты помнишь свою первую приемную семью, в которую тебя отправили из приюта Макилрой?
– Тиджелы, – отозвалась Лора. – Флора, Хейзел и Майк.
Тельма облокотилась на нагретое солнцем крыло автомобиля:
– А помнишь, ты рассказывала об увлечении Майка газетами типа «Нэшнл инквайрер»?
– Разве такое забудешь?! Я помню Тиджелов так, будто рассталась с ними только вчера.
– Ну вот, – продолжила Тельма, – я много думала о том, что с тобой случилось. Об этом твоем ангеле-хранителе, который никогда не стареет и исчезает, буквально растворяясь в воздухе. И тут я вспомнила о Тиджелах. По-моему, во всей этой истории есть некая ирония. Там, в приюте Макилрой, мы по вечерам ржали над чокнутым стариной Майком Тиджелом… А теперь ты сама оказалась в центре экзотических новостей.
Лора тихо рассмеялась:
– Может, пора пересмотреть свое отношение ко всем этим сказкам о пришельцах, тайно поселившихся в Кливленде?
– Я просто пытаюсь сказать, что жизнь полна чудес и сюрпризов. Некоторые сюрпризы крайне неприятные, а некоторые дни черные, как мысли среднестатистического политика. Но в то же время случаются такие моменты, когда я начинаю верить, что мы здесь не просто так, а по какой-то причине, как бы загадочно это ни звучало. И во всем этом имеется какой-то смысл. В противном случае жизнь не скрывала бы столько тайн. А была бы скучной, ясной и простой, как банальная кофеварка. – (Лора молча кивнула.) – Нет, ты только послушай! Я мучаю свой английский язык, чтобы сформулировать идиотское философское изречение, которое по большому счету сводится к фразе: «Выше нос, детка!»
– Ты вовсе не идиотка.
– Тайна… – задумчиво произнесла Тельма. – Чудо… И ты, Шейн, оказалась в самом центре загадки. Это и есть жизнь. И пусть сейчас над тобой сгущаются тучи… Что ж, все проходит, и это пройдет.
Они стояли обнявшись возле машины и молчали, больше не нуждаясь в словах. Но тут из дома выбежал Крис с карандашным рисунком для тети Тельмы, который та должна была увезти в Лос-Анджелес. Неумелое, но прелестное изображение сэра Томаса Жабы, стоявшего перед кинотеатром и смотревшего на афишу с написанной крупными буквами фамилией Тельмы.
В глазах Криса застыли слезы.
– Тетя Тельма, неужели тебе обязательно нужно уезжать? А ты не можешь остаться хотя бы еще на день?
Обняв мальчика, Тельма осторожно, будто бесценный шедевр, свернула рисунок:
– Кристофер Робин, я бы с превеликим удовольствием осталась, но не могу. Мои преданные поклонники умоляют меня сняться в этом фильме. А кроме того, у меня ипотека.
– А что такое ипотека?
– Самый сильный мотиватор на свете. – Тельма поцеловала Криса, затем села в автомобиль, завела двигатель, опустила боковое стекло и подмигнула Лоре: – Экзотические новости.
– Тайна.
– Чудо.
Лора изобразила знаменитое приветствие Спока из «Звездного пути».
– Шейн, ты справишься, – рассмеялась Тельма. – Несмотря на все твои пушки и все, что ты успела мне рассказать, теперь я за тебя гораздо спокойнее, чем раньше.
Крис стоял возле матери, они провожали глазами машину Тельмы, пока та не свернула с подъездной дорожки на шоссе.
6
Просторный кабинет доктора Владимира Пенловского находился на четвертом этаже института. Когда Штефан вошел в приемную, там никого не оказалось, но из соседней комнаты слышались голоса. Штефан подошел к распахнутой двери в кабинет и увидел Пенловского, который что-то диктовал своей секретарше Анне Каспар.
Пенловский поднял глаза, слегка удивившись приходу Штефана. Заметив его напряженное лицо, Пенловский нахмурился:
– Что-то случилось?
– Уже давно случилось, – ответил Штефан. – Но, полагаю, теперь все будет хорошо.
И когда Пенловский нахмурился еще сильнее, Штефан достал из кармана лабораторного халата «кольт-коммандер» с глушителем и дважды выстрелил ученому в грудь.
Анна Каспар вскочила со стула, уронив карандаш и блокнот. Крик застрял у нее в горле.
Штефан не любил убивать женщин – он вообще не любил убивать, – но сейчас у него не было выбора, и он выстрелил в нее три раза. Она упала навзничь на письменный стол, и только тогда крик вырвался у нее из горла.
Тело секретарши сползло со стола и упало на пол. Выстрелы прозвучали не громче, чем шипение разъяренной кошки, а звук упавшего на пол тела был достаточно тихим, чтобы не привлекать внимания.
Пенловский лежал, откинувшись на спинку кресла, рот открыт, глаза невидяще уставились в потолок. Одна из пуль, должно быть, попала в сердце, на рубашке расплылось лишь небольшое кровавое пятно, поскольку циркуляция крови мгновенно прекратилась.
Штефан попятился из кабинета и осторожно закрыл дверь. Прошел через приемную и, оказавшись в коридоре, прикрыл и вторую дверь тоже.
Его сердце отчаянно колотилось. Теперь, с висящими на нем двумя убийствами, Штефан окончательно отрезал себя от своего времени, от своего народа. С этого момента ему предстояло жить в другом временно́м отрезке, а именно в том, в котором жила Лора. Пути назад больше не было.
Сжимая рукой пистолет в кармане лабораторного халата, Штефан прошел по коридору к кабинету Янушского, где столкнулся в дверях с двумя коллегами. Поздоровавшись, они прошли мимо, и Штефану пришлось остановиться, чтобы удостовериться, что они направляются не к Пенловскому, так как в противном случае пришлось бы убрать и их тоже.
Но, к величайшему облегчению Штефана, они остановились у лифтов. Чем больше трупов он оставит у себя за спиной, тем больше вероятность того, что рано или поздно кто-нибудь, наткнувшись на покойника, поднимет тревогу, тем самым помешав запустить часовой механизм и ускользнуть по Молниеносному переходу.
Затем Штефан вошел в приемную перед кабинетом Янушского. Сидевшая за столом секретарша, так же как и Анна Каспар состоявшая в тайной полиции, посмотрела на вошедшего и улыбнулась.
– Доктор Янушский у себя? – поинтересовался Штефан.
– Нет. Они с доктором Волковым в отделе хранения информации.
Волков был третьим важным участником проекта, а значит, и его тоже следовало устранить. Штефан счел добрым знаком, что Волков с Янушским находятся сейчас в одном месте.
В отделе хранения информации были собраны для дальнейшего изучения книги, газеты, журналы и другие материалы, привезенные из запланированных путешествий во времени. В последнее время разработчики Молниеносного перехода занимались оперативным анализом поворотных моментов с целью вмешательства в естественный ход событий, способного повлечь за собой изменение хода истории, которого они страстно жаждали.
По пути вниз Штефан уже в лифте сменил глушитель на запасной. Первого хватило бы еще на десяток выстрелов, прежде чем он вышел бы из строя. Но Штефану не хотелось его перегревать. Второй глушитель был чем-то вроде дополнительной страховки. Пришлось так же быстро поменять полупустую обойму на полную.
Коридор первого этажа кишел народом. Сотрудники сновали туда-сюда из одной лаборатории в другую. Штефан, сжимая в кармане пистолет, направился прямиком в отдел хранения данных.
Когда Штефан вошел в комнату, Янушский с Волковым, склонившись над дубовым столом, рассматривали экземпляр журнала и жарко, хотя и вполголоса, спорили. Они на секунду отвлеклись на Штефана, после чего продолжили дискуссию, очевидно решив, что тот пришел за нужными ему материалами.
Штефан всадил две пули в спину Волкова.
Потрясенный Янушский растерянно смотрел, как его коллега рухнул на стол, сраженный практически неслышными выстрелами.
Тогда Штефан выстрелил Янушскому прямо в лицо, затем повернулся и закрыл за собой дверь. После чего, чтобы, не дай бог, не выдать себя, вступив в разговор с коллегами, сделал вид, будто погружен в глубокую задумчивость, в надежде, что это отпугнет желающих приблизиться. Стараясь не бежать, Штефан быстрым шагом направился к лифтам, поднялся на третий этаж, вошел в свой кабинет, пошарил за картотечным шкафом и запустил часовой механизм, оставив себе всего пять минут, чтобы добраться до ворот времени, прежде чем институт превратится в груду раскаленных камней.
7
Еще до начала учебного года Лора получила разрешение на домашнее обучение Криса у педагога с государственной аккредитацией. Педагога звали Ида Паломар, и она чем-то напоминала Лоре покойную Марджори Мэйн, прославившуюся ролью «Мамаши Чайник». Ида была крупной дамой, чуть грубоватой, но с добрым сердцем и при этом хорошим учителем.
Ко времени школьных каникул по случаю Дня благодарения и Лора, и Крис уже не чувствовали себя узниками, успев притерпеться к относительной изоляции, в которой им приходилось жить. На самом деле они научились получать удовольствие от установившейся между ними особой близости вследствие вынужденного уединения.
В День благодарения из Беверли-Хиллз позвонила Тельма поздравить их с праздником. Лора взяла трубку на кухне, наполненной аппетитными ароматами жареной индейки. Крис тем временем в гостиной читал Шела Сильверстайна.
– Кстати, я звоню не только затем, чтобы поздравить, – сказала Тельма. – Хочу пригласить вас провести рождественскую неделю со мной и Джейсоном.
– С Джейсоном? – удивилась Лора.
– Джейсон Гейнс, – объяснила Тельма. – Режиссер фильма, в котором я сейчас снимаюсь. Я к нему переехала.
– А он в курсе?
– Послушай, Шейн, остроты – это мое амплуа.
– Прости.
– Он говорит, что любит меня. Чистой воды безумие, да? Боже, я хочу сказать, он такой симпатичный парень, всего на пять лет старше меня, без видимых отклонений, к тому же суперуспешный кинорежиссер и миллионер, которому стоит лишь пальцем поманить любую приглянувшуюся ему старлетку, но ему нужна только я. Нет, у него определенно мозги набекрень, хотя, если с ним поговорить, он может вполне сойти за нормального. Он говорит, ему нравится, что у меня есть мозги…
– А он знает, что они у тебя явно больные…
– Шейн, ну вот, снова-здорово! Он говорит, ему нравятся мои мозги и отчасти мое чувство юмора, и он даже балдеет от моего тела, так как в противном случае он первый парень в истории, способный имитировать эрекцию.
– У тебя действительно прелестное тело.
– Ну, я начинаю привыкать к мысли, что оно не настолько плохое, как мне казалось. Конечно, не для тех, кто считает кожу да кости эталоном женской красоты. Впрочем, если я и могу без отвращения смотреть в зеркало на свое тело, не следует забывать, что у меня еще есть и лицо.
– У тебя прелестное лицо, особенно теперь, когда оно не закрыто зелеными и фиолетовыми патлами.
– Но не такое, как у тебя, Шейн. А значит, я реально чокнулась, рискнув пригласить тебя в гости на Рождество. Как только Джейсон тебя увидит, я тотчас же окажусь в мусорном бачке на тротуаре. Ну так что? Приедешь? Мы снимаем фильм в Лос-Анджелесе и его окрестностях. Основные съемки должны закончиться десятого декабря. А потом у Джейсона еще будет куча работы: редактирование там и прочий цимес, но в рождественскую неделю мы прекращаем работу. Нам хочется побыть дома. Обещай, что приедешь.
– Тельма, я с удовольствием познакомлюсь с мужчиной, у которого хватило ума в тебя влюбиться, но я и правда не знаю. Здесь… я чувствую себя в безопасности.
– Неужели ты считаешь нас настолько опасными?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Можешь захватить с собой «узи».
– А что думает по этому поводу Джейсон?
– Я скажу ему, что ты радикальная сторонница левых взглядов, защитница кашалотов, противница токсичных презервативов, поборница свобод длиннохвостых попугаев и поэтому таскаешь с собой «узи» на случай неожиданной революции. Джейсон наверняка купится. Это ведь Голливуд, детка. Большинство актеров, с которыми приходится работать, еще больше повернуты на политике.
Через дверной проем в гостиную Лора видела Криса, свернувшегося в кресле с книжкой в руках.
– Возможно, нам действительно пора время от времени выбираться в большой мир, – вздохнула Лора. – Да и вообще, это первое Рождество без Дэнни, так что нам с Крисом будет очень тяжело. Но мне крайне неловко…
– Лора, прошло более десяти месяцев, – осторожно сказала Тельма.
– И я не хочу подводить своего ангела-хранителя.
– Тебе и не придется. Я серьезно насчет «узи». Привози хоть весь арсенал, если тебе от этого будет легче. Только приезжай.
– Ну ладно… договорились.
– Фантастика! Жду не дождусь познакомить тебя с Джейсоном!
– Сдается мне, ты отвечаешь взаимностью этому чокнутому голливудскому специалисту в области кино.
– Я от него без ума, – призналась Тельма.
– Тельма, я счастлива за тебя. На самом деле. У меня на лице улыбка от уха до уха, впервые за много месяцев.
Все, что говорила Лора, было правдой. Однако, повесив трубку, она вдруг ощутила острый приступ тоски по Дэнни.
8
Запустив часовой механизм, спрятанный за картотечным шкафом, Штефан покинул свой кабинет на третьем этаже и спустился на первый, в главную лабораторию. Часы показывали 12:14, а поскольку путешествие во времени запланировали на 14:00, лаборатория оказалась пустой. Окна были наглухо зашторены, бо́льшая часть потолочных светильников погашена, совсем как чуть больше часа назад, когда Штефан вернулся с гор Сан-Бернардино. Экраны многочисленных приборов и вспомогательной аппаратуры излучали зеленый и оранжевый свет. Притаившиеся в полутьме ворота ждали Штефана.
До взрыва оставалось четыре минуты.
Штефан прошел прямо к главному пульту управления и, осторожно повернув все переключатели, ручки и тумблеры, настроил ворота на искомое место назначения: Южная Калифорния, неподалеку от озера Биг-Бэр, восемь часов вечера 10 января 1988 года, всего через несколько часов после смерти Дэнни Пакарда. Все необходимые расчеты Штефан произвел еще несколько дней назад, записав полученные данные на листке бумаги, благодаря чему смог запрограммировать ворота буквально за минуту.
Если бы ему удалось переместиться в полдень 10 января, до столкновения с грузовиком и перестрелки с Кокошкой, Штефан наверняка бы так и сделал, чтобы спасти Дэнни. Однако, как оказалось, путешественник во времени не может снова попасть в прежнее место, запланировав второе перемещение незадолго до первого. Это был естественный механизм, не позволяющий путешественнику попасть туда, где он мог столкнуться с самим собой во время предыдущего перемещения. Итак, Штефан мог вернуться в район Биг-Бэра уже только после того, как оставил Лору в ту январскую ночь, поскольку, покинув шоссе, он не мог взять на себя риск столкнуться с самим собой в том самом месте. Ведь если он запрограммирует ворота на то время прибытия, когда имеется возможность встретиться с самим собой, он просто-напросто снова окажется в институте, так никуда и не попав. Что было одним из загадочных аспектов путешествий во времени, с которым им пришлось столкнуться во время исследований, но который они так и не сумели постичь.
Закончив программирование ворот, Штефан посмотрел на индикаторы широты и долготы, чтобы удостовериться, что он прибудет в район озера Биг-Бэр. Затем бросил взгляд на часы, отмечавшие время прибытия, и с удивлением обнаружил, что часы показывают восемь вечера 10 января не 1988 года, а 1989-го. Итак, ворота были запрограммированы так, чтобы доставить его в район Биг-Бэр не через несколько часов после смерти Дэнни, а год спустя.
Штефан не сомневался, что его вычисления верны. За последние пару недель у него было достаточно времени, чтобы все рассчитать и перепроверить полученные данные. Очевидно, его все-таки подвели нервы и он допустил ошибку, когда набирал цифры. Похоже, ворота придется перепрограммировать.
До взрыва оставалось менее трех минут.
Сморгнув пот с глаз, Штефан всмотрелся в цифры на бумаге – исходный продукт его тщательных вычислений. Но когда он потянулся к контрольной кнопке, чтобы отменить установленную программу и снова ввести нужные цифры, в коридоре цокольного этажа послышались встревоженные крики, которые, похоже, доносились со стороны отдела хранения данных, расположенного в северной части здания.
Значит, кто-то уже обнаружил тела Янушского и Волкова.
Еще более громкие крики. Топот бегущих.
Бросив нервный взгляд на закрытую дверь в коридор, Штефан понял, что у него нет времени на перепрограммирование ворот. Придется смириться с тем, что он вернется к Лоре через год после расставания на шоссе.
Сжимая в правой руке «кольт-коммандер» с глушителем, Штефан отошел от пульта управления и направился к воротам – этому бочонку из полированной стали высотой восемь футов и длиной двенадцать футов, покоящемуся на медных блоках на расстоянии одного фута от пола. У Штефана даже не было времени взять бушлат, оставленный час назад в углу.
Шум в коридоре стал громче.
Когда до ворот оставалось буквально два шага, дверь в лабораторию с треском распахнулась, ударившись о стену.
– Ни с места!
Штефан узнал голос, но отказывался верить своим ушам. Он поднял пистолет, развернувшись лицом к противнику. Человеком, ворвавшимся в лабораторию, оказался Кокошка.
Невозможно! Кокошка мертв. Он последовал за Штефаном в район Биг-Бэра вечером 10 января 1988 года, но Штефан убил Кокошку на том заметенном снегом шоссе.
Ошеломленный, Штефан сделал два выстрела, но оба раза промазал.
Кокошка выстрелил в ответ. Одна пуля попала Штефану в левое плечо, отбросив его к краю ворот. Чудом удержавшись на ногах, Штефан выпустил три пули в Кокошку, заставив его пригнуться и спрятаться за лабораторный стол.
До взрыва оставалось менее двух минут.
Штефан, находившийся в состоянии шока, не чувствовал боли. Однако повисшая плетью левая рука вышла из строя. Липкая чернота начала предательски затягивать поле зрения.
Над головой горело всего несколько светильников, но неожиданно даже они заморгали и погасли, теперь единственным источником света в лаборатории было лишь призрачное свечение экранов многочисленных приборов. На секунду Штефану показалось, что потухший свет – плод воображения меркнувшего сознания, субъективного восприятия действительности, но вскоре он понял, что произошло очередное отключение городских электросетей, скорее всего – в результате саботажа, поскольку сирены воздушной тревоги молчали.
Кокошка дважды выстрелил из темноты, вспышка выдала его местонахождение, и Штефан выпустил в сторону противника три оставшиеся в обойме пули, хотя без особой надежды поразить его через мраморный лабораторный стол.
Ворота, слава богу, питавшиеся от автономного генератора, по-прежнему работали, и Штефан, отшвырнув пистолет, ухватился здоровой рукой за край бочкообразного портала. Подтянувшись, он из последних сил дополз до отметки в три четверти длины ворот, чтобы пересечь энергетическое поле и перенестись в 1989 год в район Биг-Бэра.
И пока Штефан, опираясь на здоровую руку, полз на коленках по сумрачным внутренностям ворот, до него вдруг дошло, что часовой механизм в кабинете был подсоединен к городской электросети. А значит, после отключения электричества обратный отсчет времени до взрыва прервался.
Внезапно он с ужасом понял, почему Кокошка не погиб во время перестрелки на шоссе в 1988 году. Кокошка еще не совершал этого путешествия во времени. Он узнал о предательстве Штефана лишь после того, как обнаружил тела Янушского и Волкова. Еще до восстановления электроснабжения Кокошка, обыскав кабинет Штефана, наверняка найдет взрывчатку и обезвредит взрывное устройство. Институт не будет разрушен.
Штефан заколебался, раздумывая, не вернуться ли ему назад.
Он услышал за спиной голоса каких-то людей: на помощь Кокошке прибыли другие представители службы безопасности.
И Штефан пополз вперед.
А что Кокошка? Глава службы безопасности, очевидно, предпримет путешествие в 10 января 1988 года с целью убить Штефана на шоссе 330. Но сумеет убить только Дэнни, после чего будет убит сам. Штефан не сомневался, что смерть Кокошки неизбежна, поскольку предопределена неумолимой судьбой, однако следовало хорошенько обдумать парадоксы путешествий во времени, чтобы понять, сможет ли Кокошка каким-либо образом избежать смерти от пули в 1988 году, свидетелем которой уже однажды стал Штефан.
Сложности, возникающие в ходе путешествий во времени, могли поставить в тупик самый светлый ум. Штефан же был ранен. Он отчаянно старался не потерять сознание, а мысли о подобных вещах лишь вызывали головокружение. Позже. Об этом он подумает позже.
В лаборатории у него за спиной кто-то открыл стрельбу по воротам в надежде достать Штефана прежде, чем он достигнет точки отправления.
Он прополз еще несколько футов. Вперед, к Лоре. Вперед, к новой жизни в другом, далеком времени. А ведь он так надеялся навсегда закрыть мост между эпохой, откуда нужно было срочно бежать, и той, которой собирался присягнуть на верность. Но ворота останутся открытыми. И они смогут переместиться во времени, чтобы добраться до него… и до Лоры.
9
Лора и Крис провели Рождество с Тельмой в доме Джейсона Гейнса в Беверли-Хиллз. Гейнс жил в особняке в тюдоровском стиле, насчитывающем двадцать две комнаты. Особняк располагался на шести акрах огороженной земли, что не могло не поражать воображение, если учесть стоимость одного акра земли в этом районе. Во время строительства дома в 1940-х годах – дом принадлежал продюсеру эксцентричных комедий и фильмов о войне – требования к качеству были чрезвычайно высокие, и интерьеры комнат отличались уникальной отделкой, чего в наше время невозможно воспроизвести даже по десятикратной цене: потолки обшиты затейливыми панелями, где-то дубовыми, где-то медными; карнизы декорированы тонкой резьбой; в окнах со свинцовыми переплетами витражные стекла, а подоконники такие широкие, что на них вполне можно было сидеть; внутренние притолоки также отделаны панелями с вырезанными виноградными гроздьями, розами, херувимами, девизами, скачущими оленями, птицами с ленточками в клюве; снаружи наличники и притолоки сделаны из резного гранита, некоторые даже украшены покрытыми глазурью терракотовыми фруктами в стиле делла Роббиа. Дом окружал ухоженный парк с вымощенными камнем извилистыми дорожками, проложенными среди тропических пальм, фикусов Бенджамина и нитида, усыпанных блестящими красными соцветиями азалий, а также бальзаминов с порхающими над ними райскими птицами, папоротников и многочисленных сезонных цветов, названий половины которых Лора не знала.
Когда Лора с Крисом приехали в субботу днем, в сочельник, Тельма устроила им экскурсию по дому и парку, после чего, сидя на солнечной веранде с видом на бассейн, они пили поданное горничной какао с миниатюрными пирожными, испеченными поваром.
– Шейн, ну разве это не безумие? Нет, ты можешь поверить, что девчонка, которая десять лет жизни провела в гнусных приютах, живет в этом дворце, даже не пройдя реинкарнацию в принцессу?
Дом был настолько внушительным, что волей-неволей вызывал у своих владельцев желание почувствовать себя ВИП-персонами, и любому обладателю всей этой роскоши наверняка пришлось бы сильно постараться, чтобы не выглядеть самодовольным и напыщенным. Однако, когда Джейсон Гейнс вернулся домой в четыре часа дня, Лора обнаружила, что он отнюдь не претенциозный сноб и ничем не отличается от большинства ее знакомых, что казалось невероятным для человека, уже семнадцать лет занимающегося кинобизнесом. Ему было тридцать восемь, всего на пять лет больше, чем Тельме. Внешне он чем-то смахивал на молодого Роберта Вона, а значит, заслуживал более высокой оценки, чем просто «симпатичный», как охарактеризовала его Тельма. Не прошло и получаса, как Джейсон уединился с Крисом в одной из трех комнат, отведенных под хобби хозяина: там находилась электрическая железная дорога, занимавшая вместе с игрушечными деревушками, сельской местностью на колесиках, мельницами, водопадами, туннелями и мостами площадь пятнадцать на двадцать футов.
В ту ночь, когда Крис уже крепко спал в комнате, смежной со спальней Лоры, к подруге пришла Тельма. Одетые в пижамы, они уселись на кровати по-турецки, будто снова вернувшись в детство, заменив, правда, молоко с печеньем шампанским с жареными фисташками.
– Шейн, самое странное во всем этом деле то, что, несмотря на мое происхождение, мне кажется, мое место здесь. И я отнюдь не чувствую себя тут чужой.
Тельма и не выглядела чужой. И хотя оставалась все той же Тельмой Акерсон, она здорово изменилась за последние несколько месяцев. Волосы были стильно подстрижены и уложены; впервые в жизни ее лицо покрывал ровный загар; она держалась скорее не как комическая актриса, желающая забавными жестами и позами вызвать у зрителей смех – что означало одобрение, – а как знающая себе цену женщина. Она даже надела менее экстравагантную, но более сексуальную пижаму: без рисунка, струящуюся, из розового шелка, хотя и не изменила своим любимым тапочкам в виде кроликов.
– Тапочки в виде кроликов, – объяснила Тельма, – напоминают мне о том, кто я такая. Невозможно стать зазнайкой в таких тапочках. В них ты не утратишь чувство реальности и не начнешь вести себя точно звезда или избалованная богатая дамочка. К тому же эти тапочки придают мне уверенности, ведь они такие веселенькие. И они как будто заявляют о себе, как будто говорят за меня: «Что бы ни случилось, я всегда останусь смешной и легкомысленной». И даже если я умру и попаду в ад, то смогу пережить и это, если на мне будут тапочки в виде кроликов.
Рождество прошло, как волшебный сон. Джейсон оказался сентиментальным человеком, способным удивляться чудесам, точно большой ребенок. Он настоял на том, чтобы все собрались под елкой в пижамах и халатах, чтобы открывали подарки, шурша бумагой и разрывая ленточки с радостными возгласами, чтобы пели рождественские хоралы, а открыв подарки, вместо полезного завтрака лакомились бы печеньем, конфетами, орехами, фруктовым тортом и засахаренной воздушной кукурузой. Джейсон доказал, что был хорошим хозяином не только вчера, когда провел весь вечер с Крисом, занимаясь игрушечной железной дорогой, но и сегодня, так как весь рождественский день развлекал мальчика разными играми дома и во дворе, тем самым продемонстрировав, что очень любит детей и умеет с ними обращаться. И уже ко времени обеда Лора вдруг с удивлением отметила, что Крис за один день смеялся больше, чем за все прошедшие одиннадцать месяцев.
Когда вечером Лора укладывала Криса в кровать, мальчик сказал:
– Какой чудесный день, правда, мама?
– Лучше не бывает, – согласилась Лора.
– Больше всего на свете мне хотелось бы, – сонно пробормотал Крис, – чтобы папочка был здесь и поиграл с нами.
– Мне этого тоже очень хотелось бы, дорогой.
– Но папа как будто сегодня был здесь, со мной, – признался Крис. – Потому что я очень много о нем думал. Скажи, мама, а я всегда буду помнить, каким он был, даже через много-много лет?
– Детка, я помогу тебе сохранить память о нем.
– Если честно, я уже начал забывать кое-какие мелочи. Приходится напрягать память, чтобы вспомнить. Ужасно не хочется ничего забывать, потому что это мой папа.
Когда Крис наконец уснул, Лора ушла к себе. А через пару минут появилась Тельма, что стало для Лоры невероятным облегчением, так как иначе ее ждало бы несколько мучительных часов одиночества.
– Шейн, если у меня когда-нибудь родятся дети, – забравшись на кровать к Лоре, сказала Тельма, – как по-твоему, у них будет хотя бы малейший шанс жить среди нормальных людей или их поселят в резервацию для уродцев вроде лепрозория?
– Не говори глупости.
– Конечно, я в состоянии оплатить им радикальную пластическую операцию. И даже если выяснится, что они принадлежат к другому виду, я смогу сделать их максимально похожими на людей.
– Твое самоуничижение иногда меня просто бесит.
– Прости. Отнеси это на счет тяжелого детства без родителей. Ведь я типичная сирота – уверенная в себе и одновременно закомплексованная. – Тельма на секунду притихла, затем со смехом сказала: – Эй, а знаешь, Джейсон хочет на мне жениться. Поначалу я решила, что он одержим дьяволом и себя не контролирует, но Джейсон заверил меня, что не нуждается в экзорцисте, хотя, по-моему, у него наверняка произошло небольшое кровоизлияние в мозг. Так что ты по этому поводу думаешь?
– Что я думаю?! О чем тут вообще думать? Он потрясающий парень. И ты должна ухватиться за него обеими руками. Так?
– Боюсь, он слишком хорош для меня.
– Ты достойна лучшего из лучших. Выходи за него.
– Если у нас ничего не получится, мое сердце будет разбито.
– А если не попробуешь, – ответила Лора, – то останешься не только с разбитым сердцем, но и в гордом одиночестве.
10
Штефан почувствовал знакомое неприятное покалывание, возникающее при перемещении во времени, своеобразную вибрацию, проникающую под кожу, через плоть прямо в кости, а оттуда – обратно в плоть и кожу. Под привычные чпок – вжик Штефан покинул ворота и уже через мгновение начал спускаться по крутому заснеженному склону горы в Калифорнии ночью 10 января 1989 года.
Поскользнувшись, он упал на раненое плечо, скатился к подножию горы и остался лежать возле трухлявого ствола. Впервые после ранения на Штефана нахлынула волна боли. С громким криком он перевернулся на спину, прикусив язык, чтобы не потерять сознание, и уставился в тревожную ночь.
Еще одна молния разорвала небо, от этой вспышки рваная рана в плече сразу запульсировала. В призрачном сиянии заснеженной земли и ярком, но прерывистом свете молнии Штефан увидел, что лежит на лесной поляне. Лишенные листвы черные деревья тянули обнаженные конечности к зловещему небу, словно фанатичные служители культа свирепого божества. А согнувшиеся под тяжестью снежного облачения сосны напоминали священников, исповедующих более традиционную религию.
Путешественник во времени, совершая скачок из одной эпохи в другую, будил некие силы природы, что требовало колоссального расхода энергии. Независимо от погодных условий в месте прибытия этот дисбаланс всегда корректировался разрядом молнии, благодаря чему временной перенос и получил название Молниеносного перехода. При этом по каким-то неведомым причинам возвращение в институт, в эпоху путешественника, никогда не сопровождалось салютом с небес.
Разряды молний, как всегда, следовали один за другим – от мощных, словно предвещающих апокалипсис, до отдаленных вспышек. И вот уже через минуту все стихло и ночь снова вступила в свои права.
Когда погасли последние вспышки, боль от ранения резко усилилась. Штефану показалось, что молния, сотрясшая свод небес, очутилась у него в груди, в левом плече, в левой руке – ни одна бренная плоть не способна была вынести эту крестную муку.
Штефан встал на колени, затем с трудом поднялся на ноги, отчетливо понимая, что у него совсем мало шансов выбраться из леса живым. Кругом стояла непроглядная тьма, нарушаемая лишь серебристым мерцанием укрывавшего опушку снега. Несмотря на отсутствие ветра, зимний воздух пронизывал холодом, от которого никак не спасал тонкий лабораторный халат, надетый поверх рубашки и брюк.
Хуже того, Штефан мог находиться в нескольких милях от шоссе или от любого другого ориентира, с помощью которого можно было определить свое местоположение. Если рассматривать ворота как пистолет, то их точность определения времени прибытия в нужную точку могла считаться идеальной, чего нельзя было сказать о точности определения географического местоположения. Путешественник во времени обычно прибывал в интервале десять – пятнадцать минут до нужного времени, но вот с точными координатами дело обстояло куда хуже. Иногда Штефан приземлялся в ста ярдах от физического места назначения, а иногда оказывался в десяти – пятнадцати милях от него, что и произошло 10 января 1988 года, когда он совершил перемещение во времени, чтобы спасти Лору, Дэнни и Криса от столкновения с потерявшим управление грузовиком Робертсонов.
Во время предыдущих перемещений он всегда брал с собой карту нужной местности и компас на случай, если окажется в такой глуши, как сейчас. Однако на сей раз у Штефана, оставившего бушлат в лаборатории, не было при себе ни компаса, ни карты, а обложенное облаками небо лишало последней надежды найти дорогу из леса по звездам.
Обутый не в сапоги, а всего лишь в уличные туфли, он стоял по колено в снегу. И чтобы не замерзнуть, нужно было срочно начать двигаться. Он оглядел опушку в надежде на озарение, на проблеск интуиции, но в результате, выбрав направление наугад, свернул налево в поисках оленьей тропы или другого естественного пути, способного помочь выбраться из леса.
Вся левая сторона тела болезненно пульсировала. Оставалось лишь надеяться на то, что пуля не задела жизненно важных артерий и сильная кровопотеря не помешает ему добраться до Лоры, чтобы увидеть в последний раз любимое лицо и спокойно умереть.
Первая годовщина со дня смерти Дэнни пришлась на вторник. Хотя Крис и не упоминал об этой дате, он о ней помнил. Мальчик казался непривычно притихшим. Бо́льшую часть этого печального дня он провел в гостиной, молча играя во «Властелинов Вселенной», хотя обычно во время игры имитировал звуки лазерного оружия, звон мечей и гул двигателей космических кораблей. А затем он ушел к себе в комнату, где, растянувшись на кровати, читал комиксы. Более того, Крис не реагировал на уговоры вытащить его из добровольного заточения, что, возможно, было даже к лучшему. Все потуги Лоры казаться жизнерадостной выглядели бы неестественно, и сын наверняка еще больше расстроился бы, увидев героические попытки матери не вспоминать об их безвозвратной утрате.
Тельма, звонившая всего несколько дней назад сообщить, что все-таки решила принять предложение Джейсона Гейнса, вечером позвонила еще раз, в четверть восьмого, якобы просто поболтать, словно она забыла о сегодняшней скорбной дате. Лора сняла трубку в кабинете, где сидела за работой над черной, как желчь, книгой, занимавшей ее мысли весь прошлый год.
– Эй, Шейн! Ты представляешь?! Я познакомилась с Полом Маккартни! Он приезжал в Лос-Анджелес для переговоров по контракту на запись его песен, и в пятницу мы встретились на вечеринке. Когда я увидела его, у него рот был набит какими-то закусками. Он сказал «привет», к его губам прилипли крошки, и вообще он был просто душка. Сказал, что видел мои фильмы, считает меня классной, и мы поговорили – нет, ты можешь поверить? – болтали минут двадцать, не меньше, и тут случилась очень странная вещь.
– Ты обнаружила, что раздела его во время разговора?
– Понимаешь, он по-прежнему красавчик, то же лицо херувимчика, по которому мы сохли более двадцати лет назад. Однако теперь оно отмечено печатью опыта, очень искушенное и с неотразимым налетом грусти в глазах. И вообще, он был чрезвычайно забавным и очаровательным. Поначалу я, возможно, и думала сорвать с него одежду и наконец-то воплотить в жизнь свои сексуальные фантазии. Но чем дольше мы беседовали, тем больше он казался похожим скорее не на божество, а на живого человека. Шейн, буквально за несколько минут созданный мной миф рассеялся, как утренний туман, и Пол стал просто милым, привлекательным мужчиной средних лет. Ну и что ты по этому поводу думаешь?
– А что я должна по этому поводу думать?
– Не знаю, – ответила Тельма. – Я в некотором смятении. Разве живая легенда не должна вызывать священный трепет чуть дольше двадцати минут с момента знакомства? Я, естественно, встречалась со многими звездами. И в результате все они оказывались не небожителями, а обыкновенными людьми. Но ведь это был сам Пол Маккартни!
– Ну, если хочешь знать мое мнение, дело вовсе не в Поле. Столь стремительное развенчание мифа о нем, наоборот, свидетельствует в твою пользу. Акерсон, я тебя поздравляю. Ты наконец-то стала взрослой.
– Значит, мне теперь не судьба смотреть по выходным старые фильмы с тремя балбесами?
– Ладно, балбесы так и быть не возбраняются, но все сцены со швырянием едой определенно должны остаться в прошлом.
Когда Тельма без десяти восемь повесила трубку, у Лоры на душе стало чуточку теплее, в связи с чем она переключилась с черной книги на сказку о сэре Томасе Жабе. Но не успела она написать и двух фраз, как ночь за окном озарилась молнией, настолько яркой, что на ум невольно пришла мысль о ядерной войне. Последующий за ней удар грома сотряс дом от пола до потолка, словно в стену врезалась чугунная «баба». Лора поспешно вскочила на ноги, от изумления даже забыв сохранить набранный на компьютере текст. Очередной разряд молнии прорезал небо, превратив окна в светящиеся телеэкраны, а следующий удар грома оказался еще сильнее предыдущего.
– Мама!
Повернувшись, Лора увидела стоявшего в дверях Криса.
– Все нормально. – Она села в кресло, посадив сына к себе на колени. – Все нормально. Не надо бояться, малыш!
– А дождя-то и нет, – заметил Крис. – Почему гремит гром, если нет дождя?
Разряды молний под аккомпанемент раскатов грома шли непрерывной чередой в течение минуты, а потом все стихло. Разгул стихии оказался настолько сильным, что Лора не удивилась бы, обнаружив наутро валяющимися на земле, словно осколки гигантской яичной скорлупы, обломки неба.
Через пять минут после того, как Штефан покинул поляну, ему пришлось сесть, прислонившись к стволу сосны с нависавшими над головой ветвями. Боль в раненом плече вызывала обильную испарину, а пронизывающий январский холод – неукротимую дрожь; головокружение мешало встать на ноги, и Штефан опасался, что так и останется сидеть, заснув вечным сном среди снегов. Ветви гигантской сосны над головой укрывали его, словно черный плащ Смерти, из-под которого ему уже не суждено выбраться.
Прежде чем уложить Криса на ночь в постель, Лора решила побаловать его и себя мороженым с кокосом, миндалем и сиропом «Херши». Пока они сидели за кухонным столом, Крис чуть-чуть повеселел. Аномальные погодные явления за окном, напоминающие драматический финал печальной годовщины, отвлекли мальчика от мыслей о смерти, заставив задуматься о чудесах. Крису не терпелось поговорить о молнии, проникшей через бечевку воздушного змея в лабораторию доктора Франкенштейна в старом фильме Джеймса Уэйла, который сын посмотрел всего неделю назад; о молнии, напугавшей Дональда Дака в диснеевском мультике, а также о грозовой ночи в фильме «101 далматинец», во время которой Круэлла Де Виль подвергла смертельной опасности щенков далматинцев.
Когда Лора, поцеловав сынишку на ночь, уложила его в постель, он засыпал с улыбкой на лице – по крайней мере, с легкой улыбкой – и уже не хмурился, как весь сегодняшний день. Лора осталась сидеть возле кровати Криса, пока тот окончательно не погрузился в сон, хотя он уже не боялся и в присутствии матери больше не нуждался. Она осталась исключительно потому, что ей было не оторвать глаз от лица сына.
В четверть десятого Лора вернулась к себе в кабинет, но, прежде чем сесть за компьютер, подошла к окну посмотреть на заснеженную лужайку перед домом, черную ленту гравийной дорожки и беззвездное ночное небо над головой. Что-то в этой молнии не давало Лоре покоя. И вовсе не из-за того, что молния в это время года была аномальным явлением, и не из-за ее разрушительного потенциала… Нет, было нечто такое в ее беспрецедентной, сверхъестественной силе… нечто до боли знакомое. Кажется, Лора уже видела аналогичное бурное проявление сил природы, но не могла вспомнить где и когда. Странное, необъяснимое чувство, сродни дежавю. И оно не исчезало.
Лора прошла в хозяйскую спальню проверить панель управления сигнализацией и удостовериться, что охранная сигнализация по периметру дверей и окон исправно работает. После чего достала из-под кровати «узи» с удлиненным магазином.
Вернувшись в кабинет, она положила «узи» на пол возле своего кресла.
Когда она уже собиралась сесть на место, молния снова расколола ночь. Затем раздался мощный удар грома, пробиравший буквально до костей. Еще одна молния, а за ней сразу две озарили окна. Словно злобные призрачные лица, образованные паранормальным светом.
Когда небеса в очередной раз содрогнулись от ослепительных разрядов, Лора поспешила в комнату Криса. Но, как ни странно, несмотря на неистовство небесных сил, мальчик крепко спал, возможно, потому, что весь этот адский грохот казался ему частью сна о приключениях щенков-далматинцев во время ночной грозы.
И снова ни капли дождя.
Разгул стихии внезапно прекратился, но Лоре по-прежнему было не по себе.
Он видел в темноте причудливые сумрачные тени, призраки, скользившие между деревьями; они уставились на него глазами чернее ночи, но, несмотря на страх, он понимал, что это всего лишь фантомы, игры его измученного разума. И тогда он побрел дальше, не обращая внимания на холод, внутренний жар, острые сосновые иглы, колючие кусты ежевики, обледеневшую землю, уходившую из-под ног и вертевшуюся подобно патефонной пластинке. Боль в груди, плече и руке была настолько сильной, что ему казалось, будто крысы, каким-то образом проникшие в тело, грызут изнутри плоть.
Проблуждав по крайней мере час, хотя ему казалось, что прошло много-много часов, если не дней – но это вряд ли, поскольку солнце еще не вставало, – он вышел на опушку леса и увидел перед собой заснеженную пологую лужайку с домом вдали. Из зашторенных окон пробивался свет.
Он остановился, не веря своим глазам. Дом поначалу показался таким же нереальным, как ожившие призраки из царства мертвых, преследовавшие его в лесу. И тогда он пошел на свет в надежде, что это не горячечный бред.
Не успел он сделать и пару шагов, как ослепительная вспышка молнии озарила ночь, прочертив небо. Небеса вздрогнули, точно чья-то мощная рука все сильнее стегала по ним хлыстом.
Тень Штефана извивалась и прыгала по снегу, хотя он оцепенел от страха. Он отбрасывал сразу две тени, потому что две молнии освещали его одновременно с двух сторон. Опытные охотники уже пошли по следу, намереваясь остановить его, прежде чем он успеет предупредить Лору.
Штефан оглянулся на чащу, из которой только что вышел. Хвойники, озаренные серией ярких вспышек, казалось, прыгали в его сторону, тут же отскакивая назад. Но никаких охотников пока видно не было.
Когда молния потухла, Штефан снова заковылял к дому. Дважды падал, снова вставал на ноги и продолжал идти, опасаясь, что если упадет снова, то уже не сможет подняться или хотя бы громко закричать, чтобы его услышали.
Глядя на экран компьютера и пытаясь думать о сэре Томми Жабе, но не в силах забыть о молнии, Лора внезапно вспомнила, когда видела такое непривычное грозовое небо: в тот самый день, когда отец рассказал ей о сэре Томми, в тот самый день, когда в бакалейный магазин ворвался наркоман; в тот самый день, когда она впервые увидела ангела-хранителя; в то самое лето, когда ей еще не исполнилось и восьми лет.
Лора выпрямилась в кресле.
У нее вдруг часто-часто забилось сердце.
Такая неестественно сильная вспышка молнии была предвестником несчастья, несчастья для нее, Лоры. Однако не было никаких молний в день гибели Дэнни или в день появления ангела-хранителя на кладбище во время похорон отца. И тем не менее Лора была совершенно уверена, хотя и не могла толком объяснить почему, что явление, свидетелем которого она стала сегодня вечером, имело для нее крайне важное значение: это был знак судьбы, и, несомненно, зловещий.
Схватив «узи», Лора решила совершить обход дома, чтобы проверить окна, посмотреть на Криса и убедиться, что все именно так, как и должно быть.
Когда она вошла на кухню, что-то ударилось о заднюю дверь. Со вздохом удивления Лора испуганно повернулась в ту сторону и, направив туда «узи», приготовилась открыть огонь.
Но в дверь вроде бы никто не ломился. Нет, раздался лишь очень слабый удар, чуть громче, чем обычный стук, но повторившийся дважды. Лоре показалось, будто она услышала тихий голос, зовущий ее по имени.
И тишина.
Приблизившись к двери, Лора напряженно прислушалась.
Ничего.
Дверь была суперпрочной, со стальным листом между двухдюймовыми дубовыми панелями, так что Лора могла не опасаться притаившегося снаружи стрелка. И все же она не сразу решилась посмотреть в глазок из страха увидеть чужой глаз, смотрящий на нее с той стороны двери. Когда Лора наконец набралась храбрости посмотреть на патио, то увидела мужчину, лежавшего, раскинув руки, на бетонном покрытии. Казалось, он упал навзничь, ударившись о дверь.
Западня, подумала Лора. Западня и ловушка.
Лора включила уличное освещение и осторожно пробралась к защищенному сверхпрочными жалюзи окну над встроенной конторкой. Осторожно приподняла пластинку жалюзи. На бетонном покрытии патио лежал ее ангел-хранитель. На туфлях и брюках налипли комья снега. На белом лабораторном халате темнело кровавое пятно.
Похоже, никто другой не прятался на патио или на лужайке за ним, но Лора не могла исключить вероятность того, что тело просто-напросто подкинули, чтобы выманить ее из дому. Открывать дверь ночью при таких обстоятельствах было бы верхом глупости.
И все же Лора не могла оставить его там одного. Только не своего ангела-хранителя. Раненого и умирающего.
Она нажала на кнопку отключения сигнализации возле двери, открыла ригельный замок и с «узи» на изготовку неохотно шагнула в зимнюю ночь. Никаких выстрелов. Тускло освещенная неподвижная лужайка раскинулась до лесной опушки.
Лора подошла к своему ангелу-хранителю и, опустившись на колени, пощупала у него пульс. Слава богу, жив! Лора оттянула ему одно веко. Он был без сознания. Рана с левой стороны груди, ближе к плечу, выглядела плохо, хотя в данный момент и не кровоточила.
Благодаря тренировкам с Генри Такагами и регулярным упражнениям Лора стала довольно сильной, но все же недостаточно сильной, чтобы поднять одной рукой раненого мужчину. Она прислонила «узи» к задней двери, но не смогла поднять ночного гостя даже двумя руками. Конечно, было опасно переносить тяжелораненого, но еще опаснее было оставлять его одного на морозе, тем более что за ним явно гнались преследователи. Собрав всю свою волю в кулак, Лора каким-то чудом умудрилась отволочь мужчину на кухню и уложить на пол. После чего она забрала «узи», заперла дверь и снова включила сигнализацию.
Мужчина был ужасно бледным и на ощупь холодным как лед. В первую очередь следовало снять с него туфли и носки с налипшим на них снегом. Когда Лора, справившись с левой ногой, взялась за правую, незнакомец внезапно принялся что-то бормотать на незнакомом языке, настолько невнятно, что невозможно было разобрать слов. А затем уже по-английски он начал твердить о какой-то взрывчатке, о каких-то воротах и о призраках в лесу.
И хотя Лора видела, что он бредит и точно так же не поймет ее, как она не понимает его, все же ободряюще сказала:
– Спокойнее, просто расслабьтесь. Вы непременно поправитесь. Как только я освобожу вашу ногу от этой глыбы льда, то сразу же позвоню доктору.
Упоминание о докторе на секунду привело раненого в чувство. Он слабо сжал Лоре запястье и окинул ее испуганным взглядом:
– Не нужно доктора. Надо уходить отсюда… Скорее уходить.
– Вы не в том состоянии, чтобы куда-то идти, – возразила Лора. – Разве что в больницу на «скорой помощи».
– Нужно уходить. Быстро. Они придут… Скоро придут…
Лора посмотрела на «узи»:
– Кто придет?
– Убийцы, – взволнованно прошептал он. – Убьют меня из мести. Убьют вас, убьют Криса. Они уже идут. Прямо сейчас.
Лора поняла, что это не горячечный бред. Его бледное, мокрое от пота лицо, уже не выглядевшее обмякшим, исказилось от ужаса.
Выходит, занятия стрельбой и боевыми искусствами не были пустыми причудами истеричной женщины.
– Хорошо, – сказала Лора. – Мы тронемся в путь, как только я осмотрю вашу рану, проверю, не нужно ли сделать перевязку.
– Нет! Сейчас. Прямо сейчас.
– Но…
– Сейчас, – настаивал он.
У него был такой загнанный взгляд, что Лора почти поверила, будто убийцы, о которых он говорил, были не обычными людьми, а порождением ада: безжалостными и бездушными демонами.
– Ладно, – согласилась Лора. – Уходим прямо сейчас.
Он отпустил ее руку. Его глаза закатились, и он снова принялся что-то бессвязно бормотать.
И пока Лора шла к дверям кухни, собираясь подняться наверх и разбудить Криса, ее ангел-хранитель взволнованно твердил о большой черной катящейся машине смерти. Это ни о чем Лоре не говорило, но тем не менее жутко ее напугало.
