Глава 2
Негаснущее пламя
1
Лору Шейн с двенадцати до семнадцати лет носило по жизни, точно перекати-поле по калифорнийским пустыням. На время останавливаясь то там, то сям в минуты затишья, она тотчас же срывалась с места, гонимая новым порывом ветра.
Родственников у нее не было, и она не могла остаться у Лэнсов, лучших друзей отца. Тому было шестьдесят два, Коре – пятьдесят семь. Несмотря на тридцать лет брака, они так и не смогли обзавестись детьми. Их страшила перспектива воспитывать маленькую девочку.
Лора все понимала и не держала на них зла. В тот августовский день, покидая дом Лэнсов в сопровождении дамы из агентства социального обеспечения округа Ориндж, Лора поцеловала Кору с Томом и заверила их, что у нее все будет хорошо. Она весело помахала им из окна автомобиля социального работника, надеясь, что ее отъезд станет для них абсолюцией.
Абсолюция. Последнее приобретение в ее словаре. Абсолюция: освобождение от предъявляемых требований, обязанностей или ответственности. Лоре хотелось гарантировать себе освобождение от обязанности блуждать по жизни без чуткого руководства любящего отца, освобождение от обязанности пронести по жизни память о нем.
От Лэнсов ее отвезли в сиротский приют Макилрой – хаотично спланированный старый викторианский особняк, состоящий из двадцати семи комнат. Особняк был сооружен для какого-то промышленного магната во времена сельскохозяйственного процветания округа Ориндж. Позднее особняк преобразовали в приют для временного содержания детей, которых социальные службы должны были передать приемным семьям.
Это заведение ничуть не походило на те сиротские приюты, о которых Лора читала в книгах. Во-первых, здесь не было добрых монахинь в летящих черных облачениях.
А еще здесь был Уилли Шинер.
Лора впервые увидела его вскоре после прибытия в приют, когда социальный работник миссис Боумен провожала ее в комнату, которую предстояло делить, как ей сказали, с близнецами Акерсон и девочкой по имени Тэмми. Шинер подметал шваброй кафельный пол в коридоре.
Уилли Шинер был сильным, жилистым, бледным, веснушчатым парнем лет тридцати с медно-рыжими волосами и зелеными глазами. Он улыбался и тихонько насвистывал во время работы.
– Как делишки, миссис Боумен?
– Отлично, Уилли. Отлично. – Ей явно нравился Уилли Шинер. – Это Лора Шейн. Новенькая. Лора, это мистер Шинер.
Шинер так пристально уставился на Лору, что у нее мурашки поползли по спине. Когда он наконец обрел дар речи, слова давались ему с явным трудом:
– Кхе-кхе… Добро пожаловать в Макилрой.
Пройдя дальше за социальным работником, она оглянулась и увидела, как Уилли Шинер незаметно для других положил руку на ширинку и принялся лениво массировать промежность.
Лора решила больше не оборачиваться.
Но уже позже, распаковывая свой скудный багаж, чтобы хоть как-то обжить спальню на третьем этаже, она повернулась и увидела в дверях Шинера. Девочка была одна, остальные дети или резвились на заднем дворе, или были в игровой комнате. Уилли Шинер улыбался, но отнюдь не так, как он улыбался миссис Боумен: сейчас его улыбка была холодной, хищной. Падавший на порог луч света из двух маленьких окон отражался в зеленых глазах Шинера под таким углом, что они казались серебристыми, словно затянутые катарактной пленкой глаза мертвеца.
Лора хотела заговорить, но слова застряли в горле. Она попятилась, вжавшись в стену у своей кровати.
Он стоял неподвижно, опустив сжатые в кулаки руки.
В приюте Макилрой не было кондиционеров. Несмотря на открытые окна спальни, внутри стояла тропическая жара. Однако в пот Лору бросило только тогда, когда она, повернувшись, увидела Шинера. И ее футболка сразу намокла.
За окном кричали и смеялись дети. Совсем близко и в то же время так далеко.
Тяжелое, хриплое, ритмичное дыхание Шинера, участившись, стало громче.
Так продолжалось, казалось, целую вечность. Затем Шинер резко повернулся и вышел из комнаты.
Взмокшая от пота, Лора подошла на подгибающихся ногах к кровати и села на краешек. Заскрипели пружины продавленного матраса.
Когда сердцебиение слегка улеглось, она оглядела серые стены комнаты и совсем пала духом. В каждом углу было по узкой железной кровати с драными покрывалами из синели и свалявшимися подушками. К кроватям приткнулись видавшие виды ночные столики с пластиковыми поверхностями, на которых стояли металлические настольные лампы. Два из восьми ящиков обшарпанного комода предназначались Лоре. Так же как и половина одного из двух платяных шкафов. Ветхие выцветшие занавески в жирных пятнах уныло свисали с ржавых карнизов. Весь дом рассыпался, трещал по швам, в воздухе стоял едва уловимый запах мерзости запустения, а еще по коридорам и комнатам бродил Уилли Шинер – злой дух в ожидании полнолуния, чтобы принять участие в кровавых игрищах.
Вечером после обеда близняшки Акерсон закрыли дверь в комнату и уговорили Лору устроиться вместе с ними на вытертом красно-коричневом ковре, где можно было сесть в кружок и посекретничать.
Еще одна соседка по комнате – странная, тихая, хрупкая блондинка по имени Тэмми – явно не собиралась к ним присоединяться. Подложив под спину подушки, Тэмми сидела на кровати и читала книжку, при этом она непрерывно грызла ногти, совсем как маленькая серая мышка.
Лоре сразу понравились Тельма и Рут Акерсон. Им только что исполнилось двенадцать. Они были лишь на несколько месяцев моложе Лоры, но очень смышлеными для своего возраста. Близняшки осиротели в девять лет и уже три года жили в приюте. Найти приемных родителей для детей их возраста очень трудно, а тем более для близнецов, которые не хотели разлучаться.
Отнюдь не красавицы, они были потрясающе одинаково невзрачны: тусклые каштановые волосы, близорукие карие глаза, широкое лица, грубоватые подбородки, большие рты. Но несмотря на малопривлекательную наружность, близняшки оказались очень умными, энергичными и добродушными.
Рут надела голубую пижаму с темно-зеленым кантом на обшлагах и воротнике и голубые шлепанцы, волосы завязала конским хвостом, а Тельма – малиновую пижаму, пушистые желтые шлепанцы с пуговицами в виде глазок, волосы она оставила распущенными.
С наступлением темноты невыносимая дневная жара немного спала. Приют находился менее чем в десяти милях от Тихого океана, и океанский бриз обеспечивал спокойный ночной сон. Потоки прохладного воздуха, врываясь в открытые окна, раздували ветхие занавески и циркулировали по спальне.
– Летом здесь тоска смертная, – сказала Рут, когда девочки уселись в кружок на ковре. – Нас не выпускают за пределы приюта, а территория тут совсем маленькая. К тому же летом все наши благодетели заняты планированием отпусков, поездками на побережье и, следовательно, напрочь забывают о нас.
– А вот Рождество – это классно, – заметила Тельма.
– Ноябрь и декабрь – вообще классные, – сказала Рут.
– Ага, – вздохнула Тельма. – Каникулы – это всегда замечательно, потому что наши благодетели начинают испытывать муки совести из-за того, что имеют так много всего, особенно на фоне нас – нищих, оборванных, беспризорных детей, вынужденных носить пальто из газет, картонную обувь и питаться прошлогодней овсянкой. Поэтому они присылают нам целые корзины разного добра, водят нас по магазинам и в кино, хотя кино всегда дрянное.
– Ой, лично мне некоторые фильмы понравились, – возразила Рут.
– Ну, это такие фильмы, где никого никогда не взрывают. И никто никого не лапает. Они никогда не водят нас на фильмы, где парень трогает девчонку за сиськи. Короче, семейное кино. Скука, скука, скука!
– Прости мою сестру, – сказала Рут. – Она считает, что у нее вот-вот начнется пубертатный период…
– Значит, у меня вот-вот начнется пубертатный период?! Я чувствую, как во мне бродят жизненные соки! – Тельма вскинула над головой худенькую руку.
– Боюсь, ей явно не хватает направляющей родительской руки, – вставила Рут. – Она уже свыклась со своим сиротством.
– Прости мою сестру, – произнесла Тельма. – Она решила перескочить через пубертатный период и из детства прямиком попасть в старость.
– А как насчет этого Уилли Шинера?
Сестры Акерсон многозначительно переглянулись и, не сговариваясь, заговорили в унисон.
– Ой, он самый настоящий псих, – сказала Рут.
– Законченный мерзавец, – уточнила Тельма.
– Ему нужно лечиться, – добавила Рут.
– Нет, нужно хорошенько треснуть его бейсбольной битой по башке, раз десять, не меньше, а может, и двадцать и запереть до конца жизни в дурдоме.
Лора рассказала о появлении Шинера на пороге их спальни.
– А он ничего не говорил? – спросила Рут. – Это как-то подозрительно. Обычно он говорит: «Ты такая симпатичная малышка!» или…
– …или предлагает тебе конфетку, – скривилась Тельма. – Нет, ты только представь?! Конфетку! Фу, как пошло! Этот подонок как будто начитался полицейских брошюр, предупреждающих детей об извращенцах.
– Никаких конфет. – Лора содрогнулась при воспоминании о тяжелом, хриплом, ритмичном дыхании Шинера.
Тельма наклонилась вперед и перешла на драматический шепот:
– Похоже, Белый Угорь проглотил язык, распалившись настолько, что забыл свой обычный текст. Лора, может, он всерьез на тебя запал.
– Белый Угорь?
– Шинер, – объяснила Рут. – А короче, просто Угорь.
– Бледный и скользкий, – сказала Тельма. – Ему это прозвище вполне подходит. Спорим, он на тебя действительно запал. Детка, я хочу сказать, что ты просто отпадная.
– Вовсе нет, – ответила Лора.
– Ты что, издеваешься?! – возмутилась Рут. – Твои темные волосы, большие глаза…
Лора, покраснев, запротестовала, на что Тельма сказала:
– Послушай, Шейн, блистательный дуэт сестер Акерсон – Рут и я – не переносит ложной скромности, так же как и хвастовства. Мы привыкли рубить сплеча. Мы знаем, в чем наша сила, и гордимся этим. Видит Бог, ни одной из нас не суждено выиграть конкурс на звание «Мисс Америка», но мы умны, очень умны и не будем это отрицать. А ты красавица, и кончай прибедняться.
– Моя сестра иногда чересчур прямолинейна и слишком цветисто выражается, – извиняющимся тоном произнесла Рут.
– А моя сестра, – парировала Тельма, – явно пробуется на роль Мелани из «Унесенных ветром». – Она изобразила тягучий южный акцент и продолжила с наигранным сочувствием в голосе: – Ой, Скарлетт не имела в виду ничего плохого. Скарлетт на самом деле милая девушка. Впрочем, и Ретт в глубине души очень милый, и янки тоже, даже те, которые разграбили Тару, сожгли наши посевы и сшили сапоги из кожи наших младенцев.
Тельма так здорово играла, что Лора не выдержала и захихикала.
– Короче, Шейн, кончай строить из себя скромницу. Ты отпадная!
– Хорошо, хорошо. Я действительно… хорошенькая.
– Да ладно тебе! Когда Белый Угорь тебя увидел, то выпал в осадок.
– Ага, – согласилась Рут. – Ты его потрясла. Вот почему он не полез за конфеткой, которых у него полные карманы.
– Тоже мне конфеты! – фыркнула Тельма. – Пакетики «Эм-энд-эмс» и «Тутси ролл»!
– Лора, ты там поосторожнее, – предупредила Рут. – У него реально не все дома.
– Он явно с приветом! – заявила Тельма. – Помойная крыса!
Из дальнего угла спальни послышался тихий голос Тэмми:
– Зря вы на него наговариваете. Он вовсе не такой плохой.
Эта тихая, тоненькая, бесцветная блондиночка так старалась быть незаметной, что Лора напрочь про нее забыла. Но теперь она увидела, что Тэмми, отложив в сторону книгу, сидит, обняв себя за прижатые к груди костлявые коленки. Тэмми было десять лет, на два года меньше, чем ее соседкам по комнате, и выглядела она слишком маленькой для своего возраста. В белой ночной рубашке и носочках, Тэмми скорее походила на привидение, чем на реальную девочку.
– Он никого и пальцем не тронет, – дрожащим голосом неуверенно произнесла Тэмми, словно для нее высказать свое мнение о Шинере, и не только о нем, было равнозначно тому, чтобы пройти без страховки по туго натянутому канату.
– Держи карман шире! Еще как тронет, если будет знать, что это сойдет ему с рук, – заявила Рут.
– Он просто… – Тэмми прикусила губу. – Очень… одинокий.
– Нет, дорогуша! – отрезала Тельма. – Он не одинокий. И настолько самовлюбленный, что никогда не будет одиноким.
Тэмми поспешно отвернулась, встала с кровати, надела разношенные шлепанцы и пробормотала:
– Скоро отбой.
Взяв с прикроватного столика косметичку с туалетными принадлежностями, она прошаркала из комнаты и, закрыв за собой дверь, направилась в душевую в конце коридора.
– Она берет у него конфеты, – объяснила Рут.
Лору захлестнула холодная волна отвращения.
– Ой, нет!
– Да, – подтвердила Тельма. – И вовсе не потому, что любит конфеты. Она… запуталась. Ей нужно то особое одобрение, которое она получает от Угря.
– Но почему? – удивилась Лора.
Рут с Тельмой снова переглянулись, молча, без лишних слов, обсудив проблему и буквально за секунду-другую придя к соглашению. В конце концов Рут со вздохом сказала:
– Видишь ли, Тэмми нуждается в таком одобрении, потому что… ее научил этому ее отец.
Лора подпрыгнула на месте:
– Родной отец?
– Не все дети в приюте Макилрой сироты, – объяснила Тельма. – Некоторые здесь из-за того, что их родители совершили преступления и отправились в тюрьму. А некоторые детишки подверглись домашнему насилию – физическому… или сексуальному.
Свежий воздух, проникающий сквозь открытые окна, скорее всего, стал лишь на два градуса холоднее, чем тогда, когда девочки еще только устроились кружком на ковре, но Лоре показалось, что в комнате подул пронизывающий осенний ветер, который, спутав времена года, проник в августовскую ночь.
– Но Тэмми ведь на самом деле не такая? – спросила Лора.
– Нет, не думаю, что она такая, – сказала Рут. – Но она…
– …ничего не может с собой поделать, – продолжила Тельма. – Она запуталась.
Девочки замолчали, думая о том, о чем даже страшно подумать.
– Как странно и… как грустно, – наконец произнесла Лора. – А мы не можем это остановить? Например, пожаловаться на Шинера миссис Боумен или другому социальному работнику?
– Пустой номер, – ответила Тельма. – Угорь будет все отрицать, и Тэмми будет все отрицать, а у нас нет никаких доказательств.
– Но если она не единственный ребенок, которого он домогался, то кто-нибудь другой…
Рут решительно покачала головой:
– Большинство детей разъехались по приемным семьям, некоторых усыновили, кто-то вернулся в свою семью. Здесь остались лишь двое или трое, ставшие жертвой Угря… но они или такие, как Тэмми, или до смерти запуганы Угрем. Настолько запуганы, что боятся донести на него.
– А кроме того, – прервала сестру Тельма, – взрослые ничего не желают знать, не хотят заниматься такими вещами. О приюте может пойти дурная слава. И они боятся выглядеть дураками, потому что не видят ничего дальше собственного носа. Да и вообще, кто поверит детям? – Тельма передразнила миссис Боумен, настолько точно уловив ее фальшивые ноты, что Лора сразу поняла, о ком речь. – О, моя дорогая, это такие ужасные, лживые создания! Шумные, непослушные, надоедливые маленькие твари, способные ради забавы разрушить незапятнанную репутацию мистера Шинера. Дорогая моя, если бы мы могли держать их в бессознательном состоянии, накачав лекарствами, и кормить внутривенно, наша система стала бы куда более эффективной… да и для них было бы гораздо лучше.
– А потом с Угря снимут все обвинения, он вернется сюда на работу и заставит нас дорого заплатить за донос. Такое уже было раньше с другим извращенцем, который тут когда-то работал, с парнем, которого мы называли Хорек Фогель. Бедный Денни Дженкинс…
– Денни пожаловался на Хорька Фогеля. Сказал Боумен, что Хорек его растлевал. И еще двоих мальчиков. Хорька отстранили от работы. Но те два мальчика не подтвердили рассказ Денни. Боялись Хорька… и еще у них была нездоровая тяга к его одобрению. И когда Боумен с сотрудниками допрашивали Денни…
– Они забросали Денни вопросами с подвохом, чтобы его подловить. Он запутался, стал сам себе противоречить, и они заявили, что он все выдумал, – сердито сказала Рут.
– А Фогель вернулся сюда на работу, – закончила Тельма.
– Выждал время, – продолжила Рут, – а потом нашел способ отыграться на Денни. Он долго издевался над мальчиком, пока однажды… Денни не сорвался на крик, он все кричал, кричал и не мог остановиться. Доктор сделал ему укол, после чего Денни увезли. Сказали: «Эмоционально неустойчивый». – Рут, казалось, вот-вот расплачется. – И больше мы его не видели.
Тельма положила руку сестре на плечо и, повернувшись к Лоре, сказала:
– Рут очень любила Денни. Он был славный парнишка. Маленький, застенчивый, милый… но у него не было шанса. Поэтому тебе следует дать отпор Белому Угрю. Он не должен видеть, что ты его боишься. Если он к тебе полезет, сразу ори. И лягни его промеж ног.
Тут из душевой вернулась Тэмми. Не глядя на девочек, она сняла шлепанцы и залезла под одеяло.
И хотя Лоре была омерзительна сама мысль о том, что Тэмми покорилась Шинеру, чувство жалости к хрупкой беленькой девочке пересилило отвращение. Что может быть печальнее, чем вид маленькой, одинокой, запуганной девочки, лежащей на узкой продавленной кровати.
В ту ночь Лоре приснился Шинер. Голова у него была человеческой, а тело – как у белого угря, и, куда бы Лора ни бежала, Шинер скользил за ней. Извивался, проползал под дверями, преодолевая все преграды.
2
Пытаясь подавить чувство гадливости от увиденного, Штефан вернулся из главной лаборатории института в свой кабинет на третьем этаже. Сел за письменный стол и стиснул голову руками, трясясь от злости и ужаса.
Этот рыжий ублюдок Уилли Шинер собирался неоднократно насиловать Лору, избивать ее до полусмерти и психологически травмировать так, что ей уже никогда не оправиться. И это не было предположением: Шинер непременно добьется своего, если Штефан не предпримет нужных мер, чтобы предотвратить катастрофу. Штефан видел последствия: покрытое кровоподтеками лицо Лоры, изуродованный рот. Но хуже всего были ее глаза: тусклые и безжизненные – глаза ребенка, не способного больше радоваться жизни и надеяться.
Холодный дождь барабанил по окнам кабинета, и этот глухой звук, казалось, вибрировал в теле Штефана, словно ужасы, свидетелем которых он стал, выжгли его изнутри, оставив пустую оболочку.
Штефан спас Лору от наркомана в бакалейной лавке ее отца, но девочку подстерегал уже другой педофил. Из экспериментов, проводимых в институте, Штефан понял, что изменять будущее не всегда просто. Судьба всегда стремится восстановить предначертанный ход событий. Возможно, изнасилование и психологические травмы предопределены Лоре судьбой, а значит, рано или поздно это случится и Штефан не сможет предотвратить неизбежное. Возможно, он не сумеет спасти ее от Уилли Шинера, возможно, если Штефан помешает Шинеру, то на пути Лоры встанет другой насильник. Но сдаваться было нельзя.
Эти безжизненные, потухшие глаза…
3
В приюте Макилрой содержалось семьдесят шесть детей, причем не старше двенадцати лет, так как по достижении тринадцати лет их переводили Касвелл-Холл в Анахайме. Обшитая дубовыми панелями столовая вмещала только сорок человек, поэтому детей кормили в две смены. Лора ела во вторую смену, вместе с близняшками Акерсон.
Стоявшая в очереди к раздаточному прилавку между Тельмой и Рут, Лора сразу заметила, что Уилли Шинер был в числе четырех человек, работавших на раздаче. Шинер проверял запасы молока и щипцами выкладывал на тарелки сладкие булочки.
И пока Лора двигалась вместе с очередью вдоль прилавка, Угорь больше смотрел на нее, чем на детей, которых обслуживал.
– Не позволяй ему себя запугать, – прошептала Тельма.
Лора старалась смело встретить взгляд Шинера, ответив на его вызов, но первой отводила глаза.
Когда она дошла до места раздачи Шинера, тот сказал:
– Доброе утро, Лора.
И положил ей на поднос сладкую булочку, припасенную специально для нее. Булочка была вдвое больше других, с вишенками и глазурью.
В четверг, на третий день пребывания Лоры в приюте, ей предстояло пережить беседу с миссис Боумен в ее кабинете на первом этаже на тему адаптации к приютской жизни. Этта Боумен была дородной женщиной, предпочитавшей носить цветастые платья. Она с важным видом изрекала избитые фразы и банальности тем напыщенно фальшивым тоном, который безошибочно спародировала Тельма. А еще миссис Боумен задавала кучу вопросов, честные ответы на которые ее, в сущности, совершенно не интересовали. Лора соврала, сказав, что ей ужасно нравится в приюте Макилрой, и эта ложь чрезвычайно порадовала миссис Боумен.
Когда Лора возвращалась в свою спальню на третьем этаже, на лестнице северного крыла дома она столкнулась с Угрем. Свернув на площадку второго этажа, Лора увидела, что Угорь протирает тряпкой дубовые перила следующего лестничного марша. На ступеньке возле него стояла закрытая бутылка полироли.
Девочка оцепенела, у нее участилось сердцебиение, так как она сразу поняла, что Угорь устроил на нее засаду. Он знал, что Лору вызвали в кабинет миссис Боумен, и верно рассчитал, что девочка воспользуется ближайшей лестницей.
Они были одни. В любое время по лестнице мог пройти ребенок или сотрудник приюта, но сейчас они были одни.
Первым порывом Лоры было отступить и подняться по лестнице южного крыла, но она вспомнила слова Тельмы о том, что нужно дать отпор Угрю, поскольку такие, как он, охотятся только на слабых. Конечно, самым правильным было пройти мимо него, не говоря ни слова, но ноги будто приросли к ступенькам, и Лора не могла двинуться с места.
Посмотрев на девочку с высоты нескольких ступенек, Угорь улыбнулся кошмарной улыбкой. Бледная кожа, бесцветные губы, кривые желтые зубы в коричневых пятнах, как кожура переспелого банана. Лицо Угря под копной непослушных медно-рыжих волос напоминало клоунскую маску, но не циркового клоуна, а клоуна, с которым можно столкнуться в Хеллоуин, клоуна не с бутылкой минералки, а с бензопилой.
– Лора, ты очень хорошенькая маленькая девочка. – (Лора попыталась послать его к черту, но язык прилип к гортани.) – Мне бы хотелось стать твоим другом.
Каким-то чудом ей удалось собраться с духом и начать подниматься по лестнице.
Угорь улыбнулся еще шире, вероятно решив, что Лора принимает его дружбу. Он сунул руку в карман штанов цвета хаки и вытащил пригоршню «Тутси ролл».
Лора вспомнила насмешливую оценку Тельмы тупых и примитивных уловок Угря, и внезапно страх отступил. Шинер, с его похотливой улыбкой и карамельками, вдруг показался комической фигурой, пародией на зло. Лору так и подмывало громко расхохотаться, но она сразу вспомнила, что он сделал с Тэмми и другими девочками. И все же нелепая внешность и идиотские повадки Угря придали Лоре смелости подняться по лестнице, обогнув его.
Поняв, что Лора не собирается брать конфеты и не реагирует на предложение дружить, Шинер положил ей руку на плечо, чтобы остановить.
Лора сердито скинула его руку:
– Не смей прикасаться ко мне, урод!
Она стала поспешно подниматься по лестнице, борясь с искушением броситься бежать. Если она побежит, он сразу поймет, что ему все-таки удалось ее запугать. Нет, она не должна демонстрировать ни намека на слабость, ведь слабость – это побудительный мотив для продолжения сексуальных домогательств.
И когда до лестничной площадки оставались только две ступеньки, Лора позволила себе поверить, что победила, впечатлив Угря своей отвагой. И тут она услышала отчетливый звук расстегиваемой молнии и громкий шепот у себя за спиной:
– Эй, Лора, погляди на это! Погляди, что у меня есть для тебя! – В его голосе звучали безумные, омерзительные нотки. – Лора, посмотри, что у меня в руке.
Но Лора не оглянулась.
Достигнув лестничной площадки, Лора продолжила подниматься по лестнице, упрямо повторяя про себя: «Не смей бежать, только не беги, не беги!»
Угорь, стоявший на один лестничный марш ниже ее, продолжал горячо шептать:
– Лора, посмотри на большую карамельку у меня в руке. Она гораздо больше, чем остальные.
Добравшись до третьего этажа, девочка поспешила прямо в душевую, где принялась яростно отскребать ладони. Ей казалось, что она запачкалась, стряхивая с плеча руку Угря.
Уже позже, когда она и близняшки Акерсон устроили очередные посиделки на полу комнаты, Тельма валялась со смеху после рассказа Лоры о том, как Угорь уговаривал ее поглядеть на его большую карамельку.
– Нет, он просто что-то с чем-то! Интересно, откуда он берет такие фразы? Неужели «Даблдей» публикует Справочник основных приемов для извращенцев или типа того?
– Беда в том, – озабоченно произнесла Рут, – что он не отстал, когда Лора дала ему отпор. Боюсь, он так легко не отвяжется, как в случае с другими непокорными девочками.
В ту ночь Лора заснула с трудом. Она думала о своем ангеле-хранителе, невольно задавая себе вопрос: появится ли он сейчас самым чудесным образом, чтобы разобраться с Уилли Шинером? Но внутренний голос подсказывал, что не стоит на него рассчитывать.
Следующие десять дней, по мере того как август шел на убыль, Угорь тенью следовал за Лорой, как Луна следует за Землей. Когда они с сестрами Акерсон отправлялись в игровую комнату поиграть в карты или в «Монополию», Шинер появлялся там буквально через десять минут и с показным рвением принимался мыть окна, или полировать мебель, или чинить карниз для штор, при этом не сводя глаз с Лоры. Если девочки прятались в уголке спортивной площадки за домом, чтобы поболтать или сыграть в свою игру, Шинер был тут как тут и срочно начинал стричь или подкармливать кусты. И хотя третий этаж предназначался только для девочек, мужскому персоналу разрешалось заходить туда для уборки и ремонта по будням с десяти утра до четырех дня, так что в эти часы Лора не чувствовала себя в безопасности даже в своей комнате.
Но еще хуже настойчивости Угря было то, с какой пугающей скоростью разгоралась его темная страсть к Лоре. О неутоленной похоти Шинера говорили его все более настойчивые взгляды и кислый запах пота, шибавший в нос всякий раз, когда Угорь оставался с ней в одном помещении дольше чем на несколько минут.
Когда он никак не проявлял себя, Лора, Рут и Тельма пытались убедить себя, будто исходящая от этого извращенца опасность уменьшается с каждым днем, а его неуверенность является свидетельством того, что Лора ему явно не по зубам. В глубине души девочки понимали, что надеялись убить дракона одной лишь силой желания, и тем не менее они в полной мере не осознавали нависшей угрозы, пока одним субботним днем в конце августа, вернувшись к себе в спальню, не увидели, как Тэмми в порыве патологической ревности уничтожает библиотеку Лоры.
Ее библиотека, состоявшая из пятидесяти книг в бумажной обложке – самых любимых книг, которые Лора привезла с собой из квартирки над бакалейным магазином, – хранилась под кроватью. Тэмми вытащила книги на середину комнаты и в приступе ярости успела разорвать две трети из них.
Лора оцепенела от потрясения, но Рут с Тельмой оттащили Тэмми от груды книг и схватили за руки.
Возможно, потому, что это были любимые книги Лоры, возможно, потому, что их купил ей папа и они незримо связывали ее с ним, но в основном потому, что у Лоры так мало было своего, она крайне болезненно восприняла случившееся. Скудные пожитки не представляли никакой ценности, но для Лоры они были чем-то вроде крепостного вала, защищавшего ее от жестокой жизни.
Поняв, что истинный объект ее ярости стоит прямо перед ней, Тэмми сразу потеряла интерес к книгам:
– Я тебя ненавижу! Ненавижу!
Бледное худое личико Тэмми, оживившееся впервые за все это время, раскраснелось и исказилось от наплыва чувств. Она, с привычными синяками под глазами, больше не выглядела болезненно хрупкой, а казалась необузданной и дикой.
– Тэмми, дорогая! – Тельма схватила впавшую в ярость девочку. – Лора тебе ничего плохого не сделала!
Тяжело дыша, но уже не пытаясь вырваться из цепкой хватки Тельмы и Рут, Тэмми крикнула Лоре:
– Он только о тебе и твердит! Я ему больше не нужна! Только ты, ты и ты! У него на уме только ты! Я тебя ненавижу! И зачем только ты приехала сюда?! Я тебя ненавижу! – (Можно было не спрашивать, кого имела в виду Тэмми. Конечно Угря.) – Он больше меня не хочет, никому я не нужна, я нужна ему лишь для того, чтобы добраться до тебя! Только Лора, Лора, Лора! Он хочет, чтобы я заманила тебя в какое-нибудь место, где ты будешь одна и ему никто не помешает, но я этого не сделаю, не сделаю! А что я буду иметь, когда он тебя получит?! Ничего. – Ее лицо побагровело от ярости, но еще страшнее было таившееся за ней отчаяние.
Выскочив из комнаты, Лора опрометью бросилась по длинному коридору в туалет. Ее тошнило от страха и омерзения. Она встала на колени на растрескавшуюся желтую плитку перед одним из унитазов, и ее вырвало. Затем подошла к раковине, прополоскала рот, плеснула холодной воды на лицо. Подняла голову, посмотрела на себя в зеркало и наконец расплакалась.
Но вовсе не страх и не одиночество были причиной ее слез. Лора плакала из-за Тэмми. Каким же невыносимо безжалостным должен был быть этот мир, если жизнь десятилетней девочки оказалась настолько обесценена, что единственные слова одобрения из уст взрослого исходили от совратившего ее маньяка, а единственной ценностью, которой она могла гордиться, стали недоразвитые интимные части ее щуплого детского тельца?!
Лора поняла, что положение Тэмми гораздо хуже, чем ее. У Лоры, пусть даже лишившейся книг, оставались сладкие воспоминания о любящем, добром, ласковом отце, которого Тэмми никогда не имела. Несмотря на потерю дорогих ее сердцу вещей, Лора сохраняла ясность ума, тогда как психика Тэмми была искалечена, и, похоже, навсегда.
4
Шинер жил в бунгало на тихой улочке Санта-Аны. Этот пригородный район был построен после Второй мировой войны: маленькие аккуратные домики с необычными архитектурными деталями. И сейчас, осенью 1967 года, ветви разросшихся фикусовых деревьев распростерлись над крышами домов. Бунгало, где жил Шинер, было к тому же окружено зарослями азалии, мирта и покрыто красными цветами гибискуса.
Около полуночи Штефан, открыв замок задней двери пластмассовой полоской, проник в бунгало. Обследуя дом, он смело включал свет, не удосуживаясь задернуть шторы.
Кухня буквально ослепляла безукоризненной чистотой. Голубые пластиковые столешницы сверкали. На блестящих хромированных ручках кухонных принадлежностей, кухонном кране и металлических каркасах стульев не было ни пятнышка.
Штефан открыл холодильник, сам толком не зная, что хочет там увидеть. Может, свидетельства патологических наклонностей Уилли Шинера: очередную жертву изнасилования, убитую и замороженную в память о его извращенной страсти? Но ничего драматического там не оказалось. И все же одержимость порядком была налицо: вся еда хранилась в одинаковых пластмассовых контейнерах.
Единственная странность содержимого холодильника и кухонных шкафов состояла в преобладании там сладостей: мороженого, пирожных, конфет, пирогов, пончиков, даже крекеров для животных. Было там и огромное количество новинок типа спагетти в банках и консервированных овощных супов с пастой в виде популярных мультипликационных персонажей. А кладовка Шинера выглядела так, будто продукты закупал ребенок с деньгами, но без присмотра со стороны взрослых.
Штефан направился вглубь дома.
5
Стычка из-за разодранных книжек лишила Тэмми последних душевных сил, которых и так-то было не слишком много. Она больше не говорила о Шинере и, казалось, не держала зла на Лору. С каждым днем Тэмми все больше уходила в себя, ни на кого не смотрела, ходила с низко опущенной головой, говорила все тише и тише.
Лора даже не знала, что хуже: ощущать исходящую от Угря постоянную угрозу или смотреть, как день ото дня чахнет Тэмми, постепенно впадая в состояние, близкое к кататонии. Но в четверг, 31 августа груз переживаний по обоим поводам неожиданно упал с души Лоры. Она узнала, что буквально завтра, то есть в пятницу, ее переводят в приемную семью в Коста-Месу.
И все же Лоре было жаль расставаться с близняшками Акерсон. И хотя они были знакомы всего несколько недель, дружба, закаленная в боях, быстрее крепнет и оказывается более долговечной, чем рожденная в обычных условиях.
В тот вечер, когда подруги снова уселись в кружок на полу спальни, Тельма сказала:
– Шейн, если попадешь в дружную семью, к хорошим людям, устраивайся поудобнее и получай удовольствие. Не думай о нас, заведи новых друзей, живи своей жизнью. Но несравненные сестры Акерсон, Рут и я, уже прошли через жернова этой мельницы – мы были в трех плохих приемных семьях, – поэтому послушай моего совета: если попадешь в паршивое место, тебе вовсе не нужно там оставаться.
А Рут добавила:
– Нужно только побольше рыдать и показывать всем, какая ты несчастная. Если не можешь плакать, тогда делай вид.
– Дуйся, – посоветовала Тельма. – Будь недотепой. Станешь мыть посуду, непременно разбей тарелку. И действуй всем на нервы.
– Неужели вы все это проделали, чтобы вернуться в Макилрой? – удивилась Лора.
– И даже больше, – заверила ее Рут.
– А разве не стыдно бить чужую посуду?
– Ну, Рут было труднее, чем мне, – сказала Тельма. – Я еще та бестия, а вот в Рут вселилась душа тихой сентиментальной монахини из четырнадцатого века, имя которой мы пока не установили.
Уже через день Лора поняла, что не хочет оставаться под опекой семьи Тиджел, но попыталась приноровиться, решив, что уж лучше терпеть их общество, чем возвращаться в Макилрой.
Реальная жизнь была лишь неясным фоном для Флоры Тиджел, поскольку ее интересовали только кроссворды. С утра до вечера она сидела в своей желтой кухне, независимо от погоды кутаясь в шерстяную кофту и перелопачивая книжки с кроссвордами с упорством, достойным лучшего применения.
К Лоре она обращалась исключительно для того, чтобы дать ей поручение по дому и попросить помочь разгадать трудное слово. Так, например, когда Лора, стоя у раковины, мыла посуду, Флора могла сказать:
– Семейство кошачьих из семи букв?
На что Лора неизменно отвечала:
– Не знаю.
– Не знаю, не знаю, не знаю, – передразнивала ее миссис Тиджел. – Ты, девочка, похоже, вообще ничего не знаешь. Ты что, на уроках ворон считаешь? Неужели тебя не интересует язык и слова?
На самом деле Лору завораживали слова. Для нее слова были чем-то прекрасным, каждое слово казалось волшебным порошком или магическим зельем, которое в сочетании с другими словами могло создавать колдовские чары. Но для Флоры Тиджел слова были лишь фишками в игре, необходимыми, чтобы заполнить пустые клетки головоломки, ускользающим скоплением букв, которое ее раздражало и расстраивало.
Муж Флоры Майк, коренастый мужчина с детским лицом, работал водителем грузовика. По вечерам он обычно сидел в кресле, углубившись в «Нэшнл инквайрер» или в другой таблоид, поглощая бесполезные факты из сомнительных статеек о встречах с инопланетянами или о поклоняющихся дьяволу кинозвездах. Его страсть к так называемым экзотическим новостям была бы абсолютно безобидна, не будь она столь же всепоглощающей, как у его жены. И когда Лора работала по дому или пыталась делать уроки, воспользовавшись редкой свободной минуткой, Майк непременно старался ее отвлечь, зачитывая вслух самые бредовые статьи.
Лора находила статьи из таблоидов тупыми, нелогичными и бессмысленными, но не осмеливалась сказать это Майку в лицо. Она давно поняла, что Майк отнюдь не оскорбится, скажи она, что все его газеты – мусор. Нет, он, наоборот, отнесется к этому с сочувствием, а затем менторским тоном всезнайки, типичным для напичканных информацией, но невежественных людей, станет занудно объяснять, как устроен мир. И так до бесконечности. Снова и снова.
– Лора, тебе еще многому нужно научиться. Большие шишки, которые заправляют у себя в Вашингтоне, знают все об инопланетянах и секретах Атлантиды…
И хотя Флора с Майком были совершенно разными людьми, они оба искренне считали, что ребенок из приюта – это в первую очередь бесплатная прислуга, обязанная убирать, стирать, гладить и стряпать.
Их единственная родная дочь Хейзел была на два года старше Лоры и избалована до предела. Хейзел никогда не готовила, не мыла посуду, не стирала и не убирала дом. В свои четырнадцать лет она делала маникюр и красила ногти на руках и ногах. А если вычесть из ее четырнадцати годков число часов, которые она провела, прихорашиваясь перед зеркалом, то можно было смело считать, что ей всего пять лет.
– После стирки, – объяснила она Лоре, как только та появилась в доме Тиджелов, – ты должна в первую очередь гладить мою одежду. А в шкаф ее нужно вешать строго по цветам.
«Я ведь уже когда-то читала эту книгу и даже видела фильм, – подумала Лора. – Господи, выходит, я получила роль Золушки!»
– Я собираюсь быть кинозвездой или моделью, – заявила Хейзел. – А значит, мои лицо, руки и фигура – залог моего будущего.
Когда в субботу, 16 сентября социальный работник миссис Инс, тощая дама с лицом гончей, нанесла плановый визит Тиджелам, Лора твердо решила попроситься обратно в приют. Опасность в лице Уилли Шинера померкла на фоне перспективы повседневной жизни с Тиджелами.
Миссис Инс, прибывшая в точно назначенное время, застала Флору за мытьем посуды, что случилось впервые за две недели. Лора сидела за кухонным столом, очевидно решая кроссворд, который ей всучили, когда позвонили в дверь.
Во время беседы с Лорой с глазу на глаз в ее комнате миссис Инс отказалась верить, что девочку завалили работой по дому.
– Но, милочка, мистер и миссис Тиджел – образцовые приемные родители. Да и ты не слишком похожа на человека, изнуренного работой. Ты вроде даже набрала пару фунтов.
– Я и не говорю, что они морят меня голодом, – ответила Лора. – Но мне совсем некогда делать уроки. И каждый вечер я ложусь спать очень уставшей…
– А кроме того, – перебила Лору миссис Инс, – приемные родители должны не только предоставить ребенку кров, но и заниматься его воспитанием, то есть учить приличным манерам и хорошему поведению, прививать ему правильные жизненные ценности и рабочие навыки.
Миссис Инс была безнадежна.
Тогда Лора решила воспользоваться планом сестер Акерсон по избавлению от нежелательной приемной семьи. Лора начала убираться спустя рукава. Оставляла грязные пятна и разводы на вымытой посуде. Заглаживала заломы на платьях Хейзел.
Уничтожение ее скромного собрания книг научило Лору относиться с уважением к чужим вещам: она не могла позволить себе бить посуду и портить принадлежащие Тиджелам вещи. В связи с чем эту часть плана сестер Акерсон Лора заменила непочтительным и вызывающим поведением. Так, например, Флора, решая кроссворд, спрашивала ее, какое слово из шести букв означает вид быка, на что Лора отвечала: «Тиджел». А когда Майк пытался пересказать ей статью о летающих тарелках из «Нэшнл инквайрер», Лора перебивала его байкой о людях-мутантах, втайне от всех живущих в местном супермаркете. Что касается Хейзел, то Лора предложила ей прорваться в шоу-бизнес, став дублером Эрнеста Боргнайна:
– Хейзел, ведь ты его точная копия! Он просто обязан взять тебя на работу!
За столь наглое поведение Лору ждала немедленная расплата. Майк, с его большими, мозолистыми ладонями, не нуждался в подручных средствах. Он с размаху отшлепал Лору пониже спины, однако девочка, закусив губу, терпела порку, чтобы не доставить ему удовольствия видеть ее слезы. Флора, наблюдавшая за происходящим с порога кухни, сказала:
– Майк, довольно. Могут остаться следы.
Но Майк неохотно прекратил экзекуцию лишь тогда, когда Флора, войдя в комнату, схватила его за руку.
В ту ночь Лоре не спалось. Впервые в жизни она использовала на практике свою любовь к словам, силу языка, чтобы добиться желаемого результата, и реакция Тиджелов стала доказательством того, что слово – весьма эффективное оружие. Однако более волнующей оказалась еще не вполне сформировавшаяся мысль, несколько неожиданная, а потому не додуманная до конца, что она, Лора, может не только защищаться с помощью слов, но и проложить благодаря им свой жизненный путь, возможно став автором книг вроде тех, которые она всегда так любила. Она говорила с папой, что может стать доктором, балериной, ветеринаром, но то были просто разговоры. Ни одна из этих профессий не была пределом ее мечтаний и не возбуждала так сильно, как перспектива стать писателем.
На следующее утро, спустившись на кухню, где уже завтракало семейство Тиджел, Лора сказала:
– Привет, Майк! Я только что обнаружила, что у нас в бачке унитаза поселился разумный кальмар с Марса.
– А это еще что такое?! – возмутился Майк.
– Экзотические новости, – с улыбкой ответила Лора.
Через два дня Лору вернули в приют Макилрой.
6
Гостиная и кабинет Уилли Шинера были обставлены, как у обычных людей. Штефан и сам толком не знал, что именно рассчитывал там увидеть. Одна из спален пустовала, а вот вторая определенно выглядела странно. Единственной постелью был узкий матрас на полу. Наволочки и простыни явно предназначались для детской комнаты, поскольку были украшены принтом с комичными мультяшными кроликами. Прикроватный столик и комод были детского размера, бледно-голубые, с нарисованными на них жирафами, кроликами и белочками. У Шинера имелось целое собрание детских книг из популярной серии «Литл голден букс», а также другие детские книжки с картинками, плюшевые животные и игрушки для шестилетних или семилетних малышей.
Поначалу Штефан решил, что комната предназначена для соблазнения соседских детей и Шинер, с его психической неустойчивостью, невзирая на высокие риски, ищет жертву даже около дома, то есть на своей территории. Но в доме не было другой кровати, а шкаф и ящики комода были забиты мужской одеждой. На стенах висело с десяток фотографий в рамочках одного и того же рыжеволосого мальчика, на одних его запечатлели еще малышом, на других – ребенком лет семи-восьми. Это были, несомненно, детские фотографии Уилли Шинера. Постепенно до Штефана дошло, что спальня, оформленная столь эксцентричным образом, предназначалась исключительно для Уилли Шинера. Этот извращенец спал именно здесь. В ночное время Шинер, несомненно, возвращался в фантазии своего детства, очевидно отчаянно нуждаясь в покое, который ему давало это жуткое возвращение в далекое прошлое.
Стоя в центре этой странной комнаты, Штефан чувствовал грусть и одновременно отвращение. Похоже, Шинер растлевал детей не только ради удовлетворения похоти и получения острых ощущений, а в первую очередь ради того, чтобы впитать в себя их юность и стать, как они, снова молодым. Извращения были для него не моральным падением, а попыткой вернуть утраченную невинность. Он был одновременно и жалок, и отвратителен. Не в силах адекватно реагировать на вызовы взрослой жизни, он представлял опасность именно из-за этой своей неадекватности.
Штефана передернуло.
7
Ее койку в комнате сестер Акерсон теперь занимала другая девочка. Лору поселили в маленькую комнату с двумя кроватями, расположенную в северном крыле третьего этажа рядом с лестницей. Лориной соседкой по комнате оказалась девятилетняя Элоиза Фишер, веснушчатая девочка с двумя косичками, слишком серьезная для маленького ребенка.
– Когда я вырасту, то стану бухгалтером, – сказала Элоиза Лоре. – Обожаю цифры. Ты можешь складывать разные цифры столбиком и получать тот же самый результат.
Родители Элоизы сидели в тюрьме за наркоторговлю, и теперь суд решал, кому из родственников предоставить опеку над Элоизой, которую на это время отправили в приют.
Не успев распаковать вещи, Лора бросилась в комнату сестер Акерсон и ворвалась туда с криками:
– Я свободна! Я свободна!
Тэмми и новая девочка отреагировали на появление Лоры совершенно равнодушно, но Рут с Тельмой задушили подругу в объятиях. Все это было похоже на возвращение домой, совсем как в настоящей семье.
– Твоя приемная семья тебя невзлюбила, да? – спросила Рут.
После чего Тельма воскликнула:
– Ага, похоже, ты воспользовалась планом сестер Акерсон!
– Нет, просто убила их всех, пока они спали.
– Ну, иногда это тоже работает, – согласилась Тельма.
Новой девочке Ребекке Богнер было лет одиннадцать. И сестры Акерсон ей явно не нравились. Прислушиваясь к болтовне Лоры с близняшками, Ребекка то и дело твердила «странные какие» или «слишком странные» и «больные на всю голову!» с таким снисходительным и презрительным видом, что отравляла атмосферу в комнате не хуже радиации при ядерном взрыве.
Лора и близнецы отошли в уголок спортивной площадки, где могли поделиться новостями за прошедшие пять недель без презрительных комментариев Ребекки. Сейчас, в начале октября, на улице было довольно тепло, хотя после пяти вечера начинало потихоньку холодать. Девочки, одетые в куртки, сидели на нижних перекладинах конструкции для лазания, которую уже успели оставить дети помладше, ушедшие приводить себя в порядок перед ранним обедом. Не прошло и пяти минут, как возле них появился Уилли Шинер с электрическим триммером для кустарника. Шинер, не сводя глаз с Лоры, начал подстригать заросли мирта в тридцати футах от девочек.
За обедом Угорь стоял на раздаче в столовой, передавая картонки с молоком и куски вишневого пирога. Самый большой кусок он припас для Лоры.
В понедельник Лора пошла в новую школу, где остальные дети, проучившиеся четыре недели, уже успели подружиться. На некоторых уроках Лора встречалась с близняшками Акерсон, что как-никак помогало приспособиться, но Лоре вскоре напомнили, что сироте не приходится рассчитывать на стабильность.
Во вторник днем, когда она вернулась из школы, миссис Боумен остановила ее в холле:
– Лора, ты не могла бы зайти ко мне в кабинет?
На миссис Боумен было фиолетовое платье в цветочек, диссонировавшее с персиково-розовым цветочным орнаментом штор и обоев. Лора села на стул, обитый тканью с розочками. Миссис Боумен, собиравшаяся быстро закруглиться с Лорой и перейти к другим делам, осталась стоять у письменного стола. Миссис Боумен была суетливой и очень-очень деловой.
– Элоиза Фишер оставила сегодня наше заведение, – сообщила она.
– А кто получил опеку? – спросила Лора. – Она хотела жить с бабушкой.
– Да, опеку получила бабушка, – подтвердила миссис Боумен.
Что ж, очень хорошо для Элоизы. Лоре хотелось верить, что веснушчатая будущая бухгалтер с косичками найдет на кого опереться, кроме холодных цифр.
– Теперь у тебя нет соседки по комнате, – отрывисто произнесла миссис Боумен, – а свободных коек у нас нет. Поэтому ты можешь переехать к…
– А могу я выдвинуть свое предложение? – Миссис Боумен недовольно нахмурилась и посмотрела на часы, и Лора поспешно проговорила: – Рут и Тельма – мои лучшие подруги, и они делят комнату с Тэмми и Ребеккой Богнер. Но мне кажется, что Тэмми и Ребекка не ладят с сестрами Акерсон, поэтому…
– Мы хотим, чтобы вы, дети, научились уживаться с непохожими на вас людьми. И если мы поселим тебя с девочками, которые тебе нравятся, ты не сможешь выработать твердый характер. В любом случае дело в том, что я не смогу сделать перестановку до завтрашнего дня. Сегодня я слишком занята. Поэтому мне хотелось бы знать, можно ли на тебя положиться и оставить на ночь одну в той комнате, где ты сейчас.
– Положиться на меня? – удивленно переспросила Лора.
– Итак, скажи прямо, юная леди. Можно ли доверить тебе переночевать в одиночестве?
Лора не могла понять, каких неприятностей может ждать социальный работник от ребенка, оставленного одного на ночь. Возможно, миссис Боумен боялась, что Лора забаррикадируется в своей комнате и полиции придется взрывать дверь, нейтрализовать Лору слезоточивым газом, чтобы вывести наружу в наручниках.
Лора была не только озадачена, но и оскорблена.
– Ну конечно, со мной все будет в порядке. Я же не грудной младенец. Все будет отлично.
– Что ж… тогда хорошо. Сегодня ты переночуешь одна, а завтра мы что-нибудь придумаем.
Выйдя из цветастого кабинета миссис Боумен в тусклый коридор, Лора начала подниматься по лестнице на третий этаж, и тут она вспомнила о Белом Угре. Шинер наверняка узнает, что сегодня она ночует одна в комнате. Он знал обо всем, что происходит в приюте, у него были ключи, а значит, имелась возможность вернуться ночью. Комната Лоры находилась рядом с лестницей северного крыла здания, поэтому он мог, незаметно поднявшись на третий этаж, в считаные секунды проникнуть в комнату Лоры и накинуться на нее. Он может ударить ее или вколоть ей наркотик, засунуть в мешок, затем утащить прочь, запереть в подвале, и никто никогда не узнает, что с ней на самом деле случилось.
На площадке второго этажа Лора круто развернулась и начала спускаться, перепрыгивая сразу через две ступеньки, после чего кинулась обратно к кабинету миссис Боумен, но, завернув за угол коридора, едва не столкнулась с Угрем. Он тащил за собой швабру и ведро на колесиках, в котором была вода с моющим средством с сосновой отдушкой.
Угорь ухмыльнулся Лоре. Возможно, это была игра воображения, но Лора не сомневалась: Угорь знает, что сегодня она ночует одна.
Конечно, следовало, не обращая на него внимания, пойти прямо к миссис Боумен и умолить перевести ее, Лору, на ночь в другую комнату. Лора не могла выдвинуть обвинения против Шинера, поскольку тогда ее ждала бы судьба Денни Дженкинса – ей не поверят сотрудники приюта, и возмездие будет неотвратимо, – но она могла найти подходящее объяснение для миссис Боумен, почему испугалась ночевать одна.
Лора даже начала подумывать о том, чтобы налететь на Шинера, надеть ему на голову ведро, сбить с ног и сказать этому извращенцу, что она круче, чем он, и ему лучше с ней не связываться. Но Угорь отличался от Тиджелов. Майк, Флора и Хейзел были ограниченными, надоедливыми, невежественными, но относительно нормальными. А Угорь был настоящим психом, и Лора не могла предугадать, как он отреагирует на внезапную атаку.
И пока она колебалась, Угорь ухмыльнулся еще шире, показав все свои кривые желтые зубы.
Его бледные щеки слегка порозовели, очевидно, от прилива похоти. Лору затошнило.
Она ускорила шаг, собираясь пуститься в бегство сразу, как исчезнет из поля зрения Угря. После чего со всех ног помчалась в комнату сестер Акерсон.
– Ты будешь спать сегодня с нами, – заявила Рут.
– Правда, до вечернего обхода тебе, естественно, придется остаться в своей спальне, а после обхода потихоньку проберешься к нам.
Ребекка Богнер, сидевшая на кровати в углу с тетрадкой по математике, сказала:
– Но у нас только четыре кровати.
– Я буду спать на полу, – ответила Лора.
– Это против правил, – возразила Ребекка.
Тельма, показав Ребекке кулак, обожгла ее яростным взглядом.
– Ну ладно, хорошо, хорошо, – согласилась Ребекка. – Я ведь не говорю, что не хочу, чтобы она у нас осталась. А просто обратила ваше внимание, что это против правил.
Лора ожидала, что Тэмми станет возражать, но та, безразличная к происходящему, просто лежала поверх покрывала и, погруженная в свои мысли, тупо смотрела в потолок.
Угорь внимательно наблюдал за подругами, сидевшими в обшитой дубовыми панелями столовой за несъедобным обедом из свиных отбивных, клейкого картофельного пюре и жесткой зеленой фасоли.
– А теперь объясняю, почему Боумен интересовалась, может ли она тебе доверять спать одной в комнате, – сказала Тельма. – Она просто боится, что ты можешь совершить самоубийство.
Лора не верила своим ушам.
– Здесь такое уже бывало, – печальным тоном пояснила Рут. – Вот почему они пытаются запихнуть нас по крайней мере по двое даже в самую крошечную комнату. Ведь когда ты часто остаешься один… у тебя внезапно может возникнуть такое желание.
– Они не разрешают нам с Рут спать вдвоем в одной из маленьких комнат, так как мы однояйцевые близнецы, – добавила Тельма. – Они и впрямь считают нас почти одним человеком. Им кажется, стоит оставить нас в комнате вдвоем, как мы сразу повесимся.
– Но это же нелепо! – возмутилась Лора.
– Конечно нелепо, – согласилась Тельма. – Смерть через повешение – не самая зрелищная штука. Но несравненные сестры Акерсон – Рут и я – обожают драматические эффекты. Нет, мы совершим харакири украденными кухонными ножами, а еще можно раздобыть бензопилу…
Все разговоры в столовой велись приглушенными голосами, поскольку зал патрулировали дежурные воспитатели. Мимо стола, где сидели сестры Акерсон с Лорой, прошла мисс Кейст, которая постоянно жила в приюте и отвечала за третий этаж.
– Гестаповка, – прошептала Тельма.
Когда мисс Кейст удалилась, Рут сказала:
– Миссис Боумен желает нам добра, просто она ничего не смыслит в этом деле. Лора, если бы она взяла себе за труд разобраться, что ты за человек, ей бы и в голову не могло прийти, что ты способна покончить с собой. Ты ведь у нас боец.
Тельма, гонявшая по тарелке несъедобную еду, задумчиво кивнула:
– Тэмми Хинсен однажды застали в душевой с пачкой бритвенных лезвий. Она хотела перерезать себе вены на запястьях.
Лору внезапно потрясла адская смесь смешного и трагичного, абсурда и мрачного реализма, отличавшая их жизнь в приюте Макилрой. Они могли добродушно подтрунивать друг над другом, а уже через секунду обсуждать суицидальные наклонности соседки по комнате. Мысль достаточно глубокая для двенадцатилетней девочки. Поэтому Лора решила, вернувшись к себе в комнату, записать все в тетрадь, куда она в последнее время заносила свои наблюдения.
Рут, давясь, сумела осилить то, что лежало у нее на тарелке, и, прожевав, сказала:
– Через месяц после случая с бритвенными лезвиями они внезапно устроили обыск в наших спальнях. Искали опасные предметы. У Тэмми обнаружили банку с бензином для зажигалок и спички. Она собиралась пойти в душевую и, облившись бензином, совершить самосожжение.
– Боже мой!
Лора подумала о худенькой светловолосой девочке с землистым цветом лица и темными кругами вокруг глаз и поняла, что стремление Тэмми к самоуничтожению было обусловлено желанием раздуть медленный огонь, уже давно пожиравший ее изнутри.
– Они положили ее на два месяца в психбольницу для интенсивной терапии, – пояснила Рут.
– Когда Тэмми вернулась, – сказала Тельма, – взрослые говорили о том, что она пошла на поправку, но нам с Рут кажется, что она совсем не изменилась.
Через десять минут после того, как мисс Кейст закончила вечерний обход комнат, Лора встала с кровати. В пустынном коридоре третьего этажа работали только три аварийные лампочки. Одетая в пижаму, босая, с одеялом и подушкой под мышкой, Лора проскользнула в спальню сестер Акерсон.
В комнате тускло горел ночник возле постели Рут, поджидавшей Лору.
– Лора, будешь спать на моей кровати. Я постелила себе на полу, – прошептала Рут.
– Нет, убери все и ложись обратно в кровать, – ответила Лора.
Сложив в несколько раз одеяло, она постелила его на пол в ногах кровати Рут и легла сверху, положив голову на подушку.
Ребекка Богнер подала голос из своего угла:
– У нас всех из-за тебя будут неприятности.
– И что такого они нам смогут сделать? – огрызнулась Тельма. – Отведут на задний двор, обмажут медом и оставят на съедение муравьям?
Тем временем Тэмми спала или делал вид, что спит.
Рут выключила ночник, и комната погрузилась в темноту.
Внезапно дверь распахнулась, зажегся верхний свет. На пороге появилась облаченная в красный халат мисс Кейст.
– Итак?! Лора, что ты здесь делаешь?! – напустилась она на девочку.
– А я ведь предупреждала, что нам мало не будет! – простонала Ребекка Богнер.
– Сию же минуту возвращайся в свою комнату, юная леди! – приказала мисс Кейст.
Быстрота, с которой появилась мисс Кейст, была явно подозрительной, и Лора сразу посмотрела на Тэмми Хинсен.
Эфемерная блондиночка больше не притворялась спящей. Приподнявшись на локте, она ехидно улыбалась. Очевидно, она согласилась помочь Угрю получить Лору, возможно лелея смутную надежду вернуть себе статус его фаворитки.
Мисс Кейст отвела Лору в ее комнату. Лора легла в кровать, и мисс Кейст на минуту остановилась и внимательно посмотрела на девочку:
– Здесь тепло. Пожалуй, я открою окно. Может, ты хочешь мне что-нибудь сообщить? Что-то не так?
Лора подумала было о том, чтобы рассказать ей об Угре. А вдруг мисс Кейст захочет остаться здесь, чтобы застукать Угря на месте преступления, но тот не появится? Тогда Лора никогда не сможет снова обвинить Угря, поскольку она уже один раз выдвинула голословное обвинение, а значит, никто больше не отнесется к ее словам всерьез. И если Шинер ее изнасилует, это легко сойдет ему с рук.
– Нет, все хорошо, – ответила Лора.
– Тельма, с ее фальшивой искушенностью, слишком самоуверенна для девочки ее возраста. Если ты достаточно глупа, чтобы снова нарушать правила ради возможности ночью поболтать, найди себе друзей получше, ради которых следовало бы рисковать, – заявила мисс Кейст.
– Да, мэм, – произнесла Лора, скорее, чтобы отвязаться, горько пожалев о своем порыве открыться в ответ на минутную заботу этой женщины.
После ухода мисс Кейст Лора осталась в кровати, больше не помышляя о бегстве. Она лежала в темноте в полной уверенности, что через полчаса будет другая проверка. Угорь наверняка появится не раньше полуночи, а сейчас было только десять вечера, следовательно, в промежуток между очередным визитом мисс Кейст и появлением Угря Лора вполне успеет укрыться в безопасном месте.
Где-то далеко в ночи прогремел гром. Лора села в постели. Ее ангел-хранитель! Откинув одеяло, Лора подбежала к окну. Молнии она не увидела. Отдаленные раскаты стихли. Возможно, это был вовсе не гром. Лора подождала минут десять, но ничего не случилось. Разочарованная, она вернулась в постель.
Вскоре после половины одиннадцатого скрипнула дверная ручка. Лора закрыла глаза, открыла рот и притворилась, что спит.
Кто-то, осторожно ступая, остановился возле кровати.
Лора старалась дышать ровно, хотя сердце колотилось как сумасшедшее.
Это был Шинер. Она знала, что это он. Господи, она совсем забыла, что он псих, от которого чего угодно можно ожидать, а теперь он появился раньше, чем она рассчитывала, и уже готовит шприц для укола. Он засунет ее в мешок из рогожи и утащит прочь, как какой-нибудь чокнутый Санта-Клаус, который крадет детей, вместо того чтобы приносить им подарки.
Часы громко тикали. Прохладный ветерок раздувал занавески.
Наконец человек, стоявший возле кровати, ретировался. Дверь тихонько закрылась.
И все-таки это была мисс Кейст.
Трясясь как в лихорадке, Лора вылезла из постели и натянула халат. С одеялом под мышкой она вышла из комнаты, решив не надевать тапочки, потому что босиком шаги будут звучать тише.
Лора не могла вернуться в комнату сестер Акерсон, поэтому направилась в сторону лестницы северного крыла, осторожно открыла дверь и вышла на тускло освещенную лестничную площадку. Затем прислушалась, нет ли звуков шагов Угря внизу, и начала осторожно спускаться, в любую минуту ожидая встречи с Шинером. Но, слава богу, все обошлось, и она благополучно достигла первого этажа.
Ежась от холода, поскольку босые ноги мерзли на кафельной плитке, Лора прошла в игровую комнату, но не стала включать освещение, ориентируясь лишь по призрачному свету уличных фонарей, проникавшему в окна и серебрившему углы мебели. Пробравшись мимо стульев и игровых столов, она положила одеяло на пол за диваном и улеглась.
Она забылась тревожным сном, периодически просыпаясь от ночных кошмаров. В ночи старый особняк был наполнен подозрительными звуками: скрипом половиц над головой, глухим гулом допотопных водопроводных труб.
8
Штефан выключил весь свет и притаился в спальне, обставленной как детская. Шинер появился в половине четвертого утра. Штефан бесшумно спрятался за дверью спальни. Несколько минут спустя Уилли Шинер вошел в комнату, включил свет и, издав странный звук, похожий на урчание зверя, вернувшегося из враждебного мира в родную нору, направился к лежавшему на полу матрасу.
Когда Штефан закрыл дверь спальни, Шинер стремительно повернулся на скрип дверных петель в шоке от вторжения в свое логово.
– Кто… кто ты такой? И какого черта тебе здесь нужно?!
Из окна «шевроле», припаркованного в тени на другой стороне улицы, Кокошка наблюдал за тем, как Штефан покидает дом Уилли Шинера. Выждав десять минут, Кокошка вышел из автомобиля, обогнул бунгало, отыскал незапертую дверь и осторожно вошел внутрь.
Уилли Шинера он обнаружил в обставленной наподобие детской спальне. Избитый до потери пульса, Шинер лежал в луже крови на полу. В комнате воняло мочой. Похоже, он от страха описался.
В один прекрасный день, подумал Кокошка с мрачной решимостью и с садистским удовольствием, я отделаю Штефана почище, чем он этого бедолагу. Его и эту проклятую девчонку. Как только мне удастся понять, какую роль она играет в его планах и почему он, перепрыгивая через десятилетия, переделывает ее жизнь, я заставлю их пройти через все круги ада.
Покинув дом Шинера, Кокошка вышел на задний двор, секунду-другую смотрел на звездное небо, а затем вернулся в институт.
9
Вскоре после рассвета Лора, поняв, что опасность встречи с Шинером миновала, покинула свое убежище в игровой комнате и поспешила вернуться к себе на третий этаж до того, как проснутся остальные обитатели приюта. В ее комнате все оставалось так, как после ее ухода. Никаких следов ночного вторжения.
Измученная, с красными глазами, Лора невольно задалась вопросом, а не преувеличивает ли она, грешным делом, смелость и решительность Угря.
Лора застелила постель – домашняя обязанность, которую должен был выполнять каждый ребенок в приюте Макилрой, – и, подняв подушку, буквально оцепенела при виде того, что там лежало. Одна-единственная карамелька «Тутси ролл».
В тот день Белый Угорь не пришел на работу. Он, должно быть, всю ночь готовился к похищению Лоры и теперь, без сомнения, отсыпался.
– Как этот человек может спокойно спать? – спросила Рут, когда девочки после школы встретились в уголке спортплощадки приюта Макилрой. – Неужели его не мучает совесть?
– Рути, у него вообще нет совести, – ответила Тельма.
– У всех людей есть совесть. Даже у самых плохих. Такими сотворил нас Господь.
– Шейн, тебе придется помочь мне совершить экзорцизм, – сказала Тельма. – Рут снова одержима идиотским духом Гиджет.
В порыве несвойственного ей сострадания миссис Боумен перевела Тэмми и Ребекку в другую комнату, разрешив Лоре снова подселиться к Тельме и Рут. В результате чего четвертая кровать на время оставалась свободной.
– Это будет кровать Пола Маккартни, – заявила Тельма, когда они с Рут помогали Лоре устраиваться. – Всякий раз, как «Битлз» будут проездом в нашем городе, Пол сможет тут спать. Ну а я буду спать с Полом!
– Иногда ты ведешь себя просто неприлично, – заметила Рут.
– Эй, я всего-навсего выражаю здоровый сексуальный интерес.
– Тельма, тебе всего двенадцать! – возмутилась Рут.
– А совсем скоро будет тринадцать. Я со дня на день жду, когда у меня начнутся месячные. Одним прекрасным утром мы проснемся, а вокруг будет море крови, как после резни бензопилой.
– Тельма!
В четверг Шинер тоже не вышел на работу. На этой неделе его выходные пришлись на пятницу и субботу, поэтому вплоть до субботнего вечера Лора и близнецы взволнованно строили предположения, что Угорь, возможно, больше вообще не появится, так как его переехал грузовик или у него жуткий авитаминоз.
Однако в воскресенье утром Угорь уже стоял на раздаче за завтраком. У Шинера были подбиты оба глаза и перевязано правое ухо, левая щека разодрана, верхняя губа расквашена, два передних зуба отсутствовали.
– Может, он и впрямь попал под грузовик, – прошептала Рут, пока они стояли в очереди.
Остальные дети также обсуждали ранения Шинера, некоторые даже хихикали. Но все они настолько боялись или презирали Угря, что не осмеливались комментировать вслух его плачевное состояние.
Оказавшись возле буфета, Лора и Рут с Тельмой сразу притихли. Чем ближе они продвигались к Угрю, тем яснее становилось, как сильно его избили. Синякам под глазами было явно не меньше нескольких дней, причем опухоль до сих пор не прошла, и, похоже, поначалу оба глаза напрочь заплыли. Разбитая губа выглядела воспаленной. Кожа на уцелевших участках лица, обычно молочно-белая, теперь казалась пепельно-серой. Угорь, со своими похожими на мочалку курчавыми медно-рыжими волосами, выглядел крайне нелепо – цирковой клоун, исполнявший комический номер падения с лестницы и не сумевший правильно приземлиться, чтобы избежать увечий.
Шинер обслуживал детей, не отрывая глаз от картонок с молоком и выпечки для завтрака. А когда очередь дошла до Лоры, он заметно напрягся, но не решился на нее посмотреть.
Сев за стол, Лора и близнецы поставили стулья так, чтобы было удобнее наблюдать за Шинером, поскольку еще час назад девочки даже представить себе не могли подобного поворота событий. Однако сейчас Угорь вызывал скорее любопытство, нежели страх. Поэтому подруги, уже не прячась от Угря, занимавшегося хозяйственными делами, целый день наблюдали за ним. Похоже, Угорь отлично понимал, что Лора рядом, однако упорно отказывался на нее смотреть. Периодически он посматривал на других детей, на секунду задержавшись в игровой комнате, о чем-то ласково поговорил с Тэмми Хинсен, но при этом явно опасался встречаться глазами с Лорой, словно для него это было равнозначно тому, чтобы сунуть палец в электрическую розетку.
Ближе к полудню Рут сказала:
– Лора, он тебя боится.
– Что б мне провалиться, если это не так! – согласилась Тельма. – Шейн, выходит, это ты его так отделала? И почему ты от нас скрывала, что являешься мастером карате?
– Очень странно, да? С чего ему меня бояться?
Но Лора знала. Ее ангел-хранитель. И хотя она уже было решила, что ей придется в одиночку противостоять Шинеру, ангел-хранитель снова явился, чтобы заставить Угря держаться от нее подальше.
Лора и сама толком не понимала, почему не решается рассказать о своем таинственном спасителе сестрам Акерсон. Ведь они были ее лучшими друзьями. И она им доверяла. Но чисто интуитивно Лора чувствовала, что секрет ангела-хранителя должен оставаться секретом. То немногое, что знала о нем Лора, было священным, а значит, у нее не было права доверять эту тайну посторонним людям, низводя свое священное знание до уровня элементарной сплетни.
За две недели синяки Угря побледнели, повязка с уха исчезла, и взорам присутствующих открылись жуткие багровые рубцы в том месте, где пришлось пришивать его к голове. Угорь по-прежнему предпочитал держаться подальше от Лоры. Подавая ей еду в столовой, он больше не припасал для нее лучшие куски десерта и по-прежнему отводил глаза.
Правда, Лора время от времени ловила на себе его злобный взгляд, брошенный с другого конца комнаты. Угорь всякий раз поспешно отворачивался, но Лора успевала заметить, что его полные ярости зеленые глаза горели теперь не извращенной похотью, а дикой ненавистью. Очевидно, он считал Лору виновницей столь жестокого избиения.
В пятницу, 27 октября миссис Боумен сообщила Лоре, что завтра ее передают в другую приемную семью. Девочку были готовы принять миссис и мистер Доквейлер. Эта супружеская пара из Ньюпорт-Бич недавно присоединилась к программе приемных семей.
– Не сомневаюсь, с ними ты поладишь лучше, чем с предыдущей семьей. – Миссис Боумен вырядилась в кричащее платье в желтый цветочек, в котором смахивала на диван на солнечной веранде. – И советую тебе не выкидывать с Доквейлерами те же номера, что ты проделывала с Тиджелами.
В тот вечер у себя в комнате Лора с деланым спокойствием обсуждала с близнецами предстоящее расставание, совсем как тогда, когда ей предстояло переехать к Тиджелам. Но за последний месяц подруги очень сблизились – настолько, что Рут с Тельмой уже начали относиться к Лоре, словно к родной сестре. Тельма даже как-то сказала: «Несравненные сестры Акерсон – Рут, Лора и я», и впервые за три месяца, прошедшие после смерти отца, Лора наконец почувствовала себя любимой, желанной и снова живой.
– Я люблю вас, девчонки, – вздохнула она.
На что Рут ответила:
– О Лора! – и залилась слезами.
Тельма нахмурилась:
– Мы и оглянуться не успеем, как ты вернешься. Эти Доквейлеры наверняка ужасные люди. Они поселят тебя в гараже.
– Надеюсь, что так, – вздохнула Лора.
– И будут пороть тебя резиновым шлангом…
– Это было бы здорово.
На этот раз молния, поразившая жизнь Лоры, оказалась хорошей молнией – по крайней мере, поначалу все выглядело именно так.
Доквейлеры жили в громадном доме в престижном районе Ньюпорт-Бич. У Лоры теперь была собственная спальня с видом на океан, оформленная в сдержанных цветах, в основном бежевых.
Показывая Лоре ее комнату, Карл Доквейлер сказал:
– Мы не знали, какой цвет ты предпочитаешь, и поэтому ничего не стали менять. Но можно будет переделать комнату по твоему вкусу. – Карлу Доквейлеру было около сорока; большой, как медведь, широкоплечий, с широким, словно гуттаперчевым лицом, он напоминал Лоре Джона Уэйна, только с более забавной внешностью. – Может, девочки твоего возраста предпочитают розовые комнаты?
– Ой нет, мне нравится все как есть!
Лора пребывала в состоянии некоторого шока от нечаянно свалившегося на нее богатства. Подойдя к окну, она залюбовалась роскошным видом на гавань Ньюпорта, где на позолоченных солнцем волнах покачивались яхты.
Нина Доквейлер встала рядом с Лорой, положив ей руку на плечо. Нина, с ее матовым лицом, темными волосами и фиалковыми глазами, напоминала фарфоровую статуэтку.
– Лора, в твоем личном деле сказано, что ты любишь книги, но мы не знали какие. Поэтому прямо сейчас мы поедем в книжный магазин и купим все, что пожелаешь.
В книжном магазине «Уолденбукс» Лора выбрала пять книг в мягкой обложке. Доквейлеры уговаривали ее купить больше, но Лоре не хотелось вводить их в лишние расходы. Тогда Карл с Ниной сами принялись обследовать полки. Доставали оттуда толстые книги, зачитывая Лоре аннотации на суперобложке, и, если Лора проявляла хоть малейший интерес, добавляли книги к покупкам. Карл даже ползал на четвереньках в отделе детской литературы, изучая названия на корешках книг:
– Эй, тут есть книжка про собаку! Ты ведь любишь рассказы о животных? А тут еще и шпионская литература.
Зрелище было таким потешным, что Лора не выдержала и захихикала. В результате они купили сотню книг и вышли из магазина с целым мешком самой разной литературы.
Затем они все вместе пообедали в пиццерии, где Нина продемонстрировала поразительный талант фокусника. Она достала из-за уха Лоры кусочек колбасы, а потом заставила колбасу исчезнуть.
– Потрясающе! – ахнула Лора. – А где вы этому научились?
– У меня была своя дизайнерская фирма, но восемь лет назад мне пришлось отойти от дел. Проблемы со здоровьем. Слишком нервная работа. Но так как я не привыкла сидеть сложа руки, то решила научиться всему тому, о чем мечтала в свою бытность очень занятой деловой женщины. Например, научиться магии.
– Проблемы со здоровьем? – спросила Лора.
Стабильность была тем предательским ковриком, который постоянно выдергивали у девочки из-под ног, и, похоже, кто-то готовился сделать это в очередной раз.
Испуг Лоры был настолько явным, что Карл Доквейлер поспешил ее успокоить:
– Не волнуйся. У Нины врожденный порок сердца, но она еще нас с тобой переживет, если будет избегать стрессов.
– А разве нельзя сделать операцию? – Внезапно потеряв аппетит, Лора положила обратно на тарелку кусочек пиццы, который собиралась съесть.
– Кардиохирургия стремительно развивается, – объяснила Нина. – Возможно, через пару лет мы так и сделаем. Но, милая, тебе не о чем беспокоиться. Я буду себя беречь, тем более сейчас, когда у меня появилась дочь, которую я могу баловать!
– Больше всего на свете мы хотели иметь детей, – объяснил Карл. – Но не судьба. А когда мы решили усыновить ребенка, агентства по усыновлению, узнав, что у Нины больное сердце, нам отказали.
– Тем не менее для приемных родителей мы вполне годимся, – добавила Нина. – Если тебе у нас понравится, оставайся хоть навсегда. Будем считать, что мы тебя удочерили.
В ту ночь, оставшись в своей новой большой спальне с видом на океан, потемневшим и почти пугающим, Лора сказала себе, что не нужно слишком привязываться к Доквейлерам, потому что из-за больного сердца Нины настоящей стабильности нет и не будет.
На следующий день, в воскресенье, они отправились покупать Лоре одежду и наверняка истратили бы целое состояние, если бы Лора не умолила их остановиться. Затем, набив обновками багажник «мерседеса», они поехали в кино на комедию с Питером Селлерсом, а после кино – в ресторан, где посетителям предлагали отличные гамбургеры и невероятные молочные коктейли.
Поливая кетчупом картофель фри, Лора сказала:
– Вам здорово повезло, что органы опеки прислали именно меня, а не кого-то другого.
– Почему? – удивленно поднял брови Карл.
– Ну, вы такие милые. Очень милые… а значит, более уязвимые, чем вам кажется. Любой ребенок сразу поймет, какие вы доверчивые, и непременно этим воспользуется. Безжалостно. Но со мной вам нечего опасаться. Я не стану злоупотреблять вашей добротой. Вы не пожалеете, что взяли меня в свою семью.
Они с изумлением уставились на Лору.
Наконец Карл перевел взгляд на Нину:
– Нас надули. Ей явно не двенадцать лет. Они подсунули нам карлицу.
Ночью, лежа в постели и пытаясь уснуть, Лора повторяла, как заклинание:
– Не люби их слишком сильно, не люби их слишком сильно…
Но она уже успела полюбить Доквейлеров.
Доквейлеры устроили Лору в частное учебное заведение, где требования были выше, чем в государственных школах, в которых она раньше училась, однако Лора с удовольствием приняла вызов, демонстрируя хорошую успеваемость. Конечно, она скучала по Рут с Тельмой, но девочку утешала мысль о том, что подруги радуются за нее.
Лора даже начала лелеять веру в будущее и надежду стать счастливой. Ведь у нее как-никак был личный хранитель. Возможно, даже ангел-хранитель. А каждой девочке, имеющей своего ангела-хранителя, суждено обрести любовь, счастье и безопасность.
Но разве ангел-хранитель способен выстрелить человеку в голову? Или избить кого-то до крови? Не важно. У нее был очень храбрый хранитель, и не важно, ангел он или нет, а еще любящие приемные родители, и она не могла отказываться от счастья, пролившегося на нее волшебным дождем.
Во вторник, 5 декабря Нина отправилась на плановый ежемесячный осмотр у кардиолога, поэтому, когда Лора вернулась днем после школы, дома никого не было. Открыв входную дверь своим ключом, она положила учебники на столик в стиле Людовика XIV, стоявший в прихожей возле нижней ступеньки лестницы.
Просторная гостиная в кремовых и бледно-зеленых тонах, несмотря на размеры, казалась уютной. Остановившись у окна, чтобы полюбоваться видом, Лора подумала о том, как было бы хорошо, если бы Рут с Тельмой могли насладиться всем этим великолепием вместе с ней, и внезапно поняла, что это вполне осуществимо.
А почему бы и нет? Карл и Нина любили детей. И любви им хватит на целый дом ребятишек, на тысячу ребятишек.
– Шейн, – громко сказала Лора, – ты гений!
Она отправилась на кухню приготовить себе что-нибудь перекусить, чтобы поесть в своей комнате. Налила стакан молока, разогрела в духовке шоколадный круассан, достала из холодильника яблоко, обдумывая при этом, как бы половчее завести с Доквейлерами разговор о близнецах. План был настолько хорош, что все должно было пройти как по маслу. Лора задумчиво толкнула плечом вращающуюся дверь между кухней и столовой.
Угорь поджидал Лору в столовой. Он схватил девочку и с такой силой швырнул о стенку, что у нее перехватило дыхание. Яблоко и шоколадный круассан свалились с тарелки, тарелка упала на пол. Затем Угорь выбил стакан с молоком из руки Лоры, и стакан, с грохотом ударившись об обеденный стол, разбился вдребезги. Дернув Лору на себя, Угорь снова отшвырнул ее к стенке. Лора почувствовала, как резкая боль пронзила спину, в глазах потемнело. Лора знала, что ей нельзя терять сознание, и старалась держаться, держаться из последних сил, несмотря на боль, дурноту, удушье.
Где ее ангел-хранитель?! Где?!
Шинер придвинулся к Лоре, и от ужаса у нее обострились все чувства. Она отчетливо видела каждую черточку его искаженного от ярости лица: багровые отметины на месте пришитого к голове уха, черные точки в складках вокруг ноздрей, шрамы от юношеских прыщей на мучнистой коже. Дикие, злобные зеленые глаза казались глазами не человека, а кошки.
Но ангел-хранитель Лоры с минуты на минуту должен был оторвать от нее Угря и убить. Буквально с минуты на минуту.
– Попалась! – В пронзительном голосе Угря слышались маниакальные нотки. – Теперь, дорогуша, ты в моей власти. И ты непременно назовешь мне имя того сукина сына, который меня искалечил. И я вышибу ему мозги. – Он крепко держал Лору за плечи, вонзив пальцы в нежную плоть, затем поднял ее и прижал к стене; ноги Лоры беспомощно болтались в воздухе. – Кто этот ублюдок?! – Угорь оказался неожиданно сильным для своего роста; оторвав Лору от стены, он снова с силой вдавил в нее свою жертву, продолжая держать девочку на уровне глаз. – А ну-ка выкладывай, дорогуша, или теперь уже ты лишишься уха!
С минуты на минуту! С минуты на минуту!
У Лоры болезненно пульсировал позвоночник, однако она сумела вдохнуть в себя немного воздуха, отравленного вонючим, тошнотворным дыханием Угря.
– Отвечай, дорогуша!
Она могла умереть, ожидая вмешательства ангела-хранителя.
И тогда она лягнула его в мошонку. Прямо в цель. Угорь стоял, широко расставив ноги, он явно не привык к маленьким девочкам, способным дать сдачи, и в результате попал впросак. Глаза у него вылезли из орбит, на секунду став почти человеческими, из груди вырвался низкий полузадушенный звук, руки непроизвольно разжались. Лора рухнула на пол, а Угорь попятился, потерял равновесие, ударился спиной об обеденный стол и, сложившись пополам, остался лежать на боку на китайском ковре.
Лора, оцепеневшая от боли, шока и страха, была не в силах подняться. Ватные ноги. Дрожащие. Значит, нужно ползти. Она могла ползти. Подальше от него. Лихорадочно. В сторону арочного входа в столовую. В надежде, что к тому времени, как она достигнет гостиной, ей удастся встать на ноги. Угорь схватил Лору за левую щиколотку. Лора попыталась брыкаться. Бесполезно. Ватные ноги. Шинер усилил хватку. Холодные пальцы. Пальцы мертвеца. Он пронзительно заверещал. Странный потусторонний звук. Лора нащупала рукой мокрое от молока пятно на ковре. Увидела битое стекло. Верх стакана разбился, но тяжелое дно, увенчанное острыми стеклянными зубцами, осталось нетронутым. На стекле повисли капли молока. По-прежнему скрюченный, парализованный болью, Угорь схватил Лору за вторую щиколотку. Согнувшись в три погибели и мерзко извиваясь, он подтянулся поближе к девочке, все еще продолжая верещать. Совсем как птица. Собираясь обрушиться сверху на Лору. Придавить ее. Лора схватила разбитый стакан. Порезала большой палец, но ничего не почувствовала. Угорь отпустил ее щиколотки, норовя схватить за бедра. Изловчившись, Лора перекатилась на спину. Словно это она была угрем. Выбросила вперед ладонь с зажатым в ней донышком разбитого стакана, причем не для того, чтобы ранить, а скорее, отпугнуть противника. Но Угорь уже навалился на Лору всем телом, рухнув на нее сверху, – и все три острых зубца вонзились ему в горло. Он попытался отпрянуть. Выдернуть донышко. Но стеклянные зубцы, разбившись, вошли в плоть. Задыхаясь, захлебываясь, Угорь пригвоздил Лору всей своей тяжестью к полу. Из носа потекла кровь. Лора попыталась высвободиться. Угорь вцепился в нее растопыренными пальцами, больно придавив коленом ее бедро. Впившись губами ей в шею, он попытался укусить. Но только прихватил кожу. Если Лора ему не помешает, то следующий укус будет более глубоким. Она принялась судорожно дергаться. Дыхание со свистом и бульканьем вырывалось из пробитого горла Угря. Наконец Лоре удалось выскользнуть из-под него. Он снова схватил ее. Она его лягнула. Теперь ноги Лоры работали намного лучше. Пинок получился увесистым. Она поползла в сторону гостиной. Схватилась за раму арки между столовой и гостиной. Подтянувшись, встала на ноги. Оглянулась. Угорь тоже был на ногах. Он замахнулся, точно дубиной, стулом, который держал в руках. Лора пригнулась. Стул с грохотом врезался в проем. Лора проковыляла в гостиную, направляясь в сторону прихожей, в сторону входной двери. Угорь снова кинул в Лору стул, и тот задел ее по плечу. Она упала. Покатилась по полу. Подняла глаза. Над ней снова навис Угорь. Схватил за левую руку. Все кончено. Или было бы кончено, если бы осколок стекла в горле Угря наконец не перерезал очередную артерию. Из носа Шинера потоком хлынула кровь. Он рухнул на Лору и, бездыханный, так и остался лежать.
Лора не могла шевельнуться, не могла дышать и отчаянно боролась, чтобы не потерять сознание. Сквозь жуткие звуки собственных задушенных всхлипов она уловила скрип открывшейся входной двери. Услышала шаги.
– Лора, я дома! – Голос Нины, поначалу живой и радостный, стал пронзительным от ужаса. – Лора?! Боже мой, Лора!
Попытавшись спихнуть с себя мертвеца, Лора смогла только наполовину выбраться из-под тяжелого тела и сразу увидела застывшую в дверном проеме Нину.
Женщина оцепенела от шока. Она уставилась на свою некогда элегантную персиково-кремово-салатовую гостиную, теперь обильно украшенную алыми мазками. Фиалковые глаза Нины остановились на Лоре, и женщина тотчас же вышла из транса:
– Лора, господи, Лора!
Нина сделала три шага вперед, потом резко остановилась и, обняв себя руками, согнулась пополам, словно от удара в живот. Издала странный звук: «Уф-уф-уф». Попыталась выпрямиться. Ее лицо исказилось. Похоже, она не могла стоять на ногах. И в конце концов тяжело осела на пол и осталась лежать, уже не издавая ни звука.
Нет, этого не могло быть. Это несправедливо, будь оно все проклято!
Почувствовав прилив сил, обусловленный паникой и любовью к Нине, Лора выбралась из-под тела Шинера и подползла к приемной матери.
Нина лежала неподвижно. Ее прекрасные глаза были открыты, но взгляд казался безжизненным.
Лора прижала окровавленную руку к шее Нины, пытаясь нащупать пульс. И вроде бы что-то уловила. Слабый, неровный, но все-таки пульс.
Подложив Нине под голову диванную подушку, Лора кинулась на кухню, где на висевшем на стене телефоне были указаны номера полиции и экстренных служб. Дрожащим голосом она сообщила о сердечном приступе у Нины и дала ее адрес пожарной команде.
Повесив трубку, Лора решила, что все обойдется, поскольку сердечный приступ уже унес жизнь ее родного отца, а значит, было бы просто нелепо потерять по той же причине и приемную мать. Да, жизнь полна абсурдных моментов, но сама по себе жизнь не была нелепой. Жизнь была странной, трудной, чудесной, драгоценной, изменчивой, загадочной, но не тупо абсурдной. А значит, Нина будет жить, поскольку ее смерть бессмысленна.
По-прежнему напуганная и обеспокоенная, Лора поспешила в гостиную и, опустившись на колени подле приемной матери, обняла ее.
В Ньюпорт-Бич были первоклассные экстренные службы. «Скорая» прибыла буквально через три-четыре минуты после вызова. Два опытных парамедика имели все необходимое оборудование. Однако через пару минут они констатировали, что Нина мертва. Скорее всего, она умерла в тот самый момент, когда рухнула на пол.
10
Через неделю Лора вернулась в приют Макилрой, а за восемь дней до Рождества миссис Боумен перевела Тэмми Хинсен обратно в комнату близнецов Акерсон, выделив ей четвертую кровать. Во время нетипичной приватной беседы с Лорой, Рут и Тельмой миссис Боумен объяснила причину подобной пертурбации:
– Девочки, я знаю, вы считаете, что Тэмми вас не любит, но, похоже, с вами она ладит гораздо лучше, чем с остальными. Мы пробовали подселять ее в самые разные комнаты, но другие ребята ее просто не выносят. Ума не приложу, что делает эту девочку изгоем, но для соседок по комнате она рано или поздно становится боксерской грушей.
Вернувшись перед появлением Тэмми в свою комнату, Тельма уселась в базовую позу йоги на полу: ноги скрещены, пятки на бедрах. Она заинтересовалась йогой, когда «Битлз» начали пропагандировать восточные практики медитации, и во всеуслышание заявила, что когда наконец-то встретится с Полом Маккартни (а это предопределено ей судьбой), то неплохо было бы иметь общие интересы, а значит, она должна хотя бы немного разбираться в этой дурацкой йоге.
Но вместо того чтобы медитировать, Тельма заявила:
– Интересно, что сделает эта корова, если я скажу ей: «Миссис Боумен, детишки не любят Тэмми, потому что она разрешала Угрю иметь себя во все места, а еще помогала ему заарканивать других беззащитных девочек, и для них Тэмми – враг номер один». И что, спрашивается, сделает эта тупая корова Боумен, если я ей все это выложу?
– Она назовет тебя грязной врушей, – ответила Лора, плюхнувшись на свою продавленную кровать.
– Само собой. А потом слопает меня на завтрак. Нет, как можно быть такой жирной тушей?! С каждой неделей она становится все толще и толще. Люди такого размера представляют опасность для окружающих. Прожорливое всеядное животное, способное запросто сожрать любого оказавшегося под рукой ребенка со всеми потрохами, словно вазочку мороженого с сиропом.
На что Рут, смотревшая в окно на спортивную площадку, сказала:
– И все же дети не должны третировать Тэмми. Это несправедливо.
– Жизнь вообще несправедливая штука, – заметила Лора.
– Да уж, явно не сахар, – произнесла Тельма. – Господи, Шейн, кончай разводить философию на пустом месте. Ты ведь знаешь, мы терпеть не можем банальности. Это все равно что слушать по радио «Ode to Billy Joe» в исполнении Бобби Джентри.
Когда час спустя в комнате появилась Тэмми, Лора напряглась. Ведь, как ни крути, это она, Лора, убила Шинера, а Тэмми от него полностью зависела. Лора ждала, что Тэмми станет злиться и огрызаться, но та лишь улыбнулась ей искренней, застенчивой, пронзительно-печальной улыбкой.
После возвращения Тэмми прошло два дня, и всем стало ясно, что девочка переживает смерть Угря, с его патологической любовью, крайне болезненно, но одновременно и с некоторым облегчением. Бешеный темперамент, с которым она некогда разорвала книги Лоры, куда-то подевался. Тэмми вновь стала серенькой, костлявой, бесцветной, больше похожей на привидение, чем на живого человека, на бесплотный дух, готовый в любую минуту раствориться в туманной эктоплазме и исчезнуть с первым порывом ветра.
После гибели Угря и смерти Нины Доквейлер Лоре пришлось пройти получасовые сеансы терапии у доктора Буна – психотерапевта, посещавшего приют Макилрой по вторникам и субботам. Доктор Бун не верил, что Лора смогла перенести шок от нападения Уилли Шинера и трагической смерти Нины, не получив психологической травмы. Буна озадачивало четкое описание тех чувств, которые испытала Лора, и зрелые рассуждения при описании того, как ей удалось пережить произошедшее в Ньюпорт-Бич. Но Лора, росшая без матери, рано потерявшая отца, пережившая много ужасов и потерь, стала эластичной, как губка, – в первую очередь благодаря беззаветной любви отца, – стойко принимая все удары судьбы. И хотя она могла говорить о Шинере абсолютно бесстрастно, а о Нине – лишь с легкой грустью, доктор Бун объяснил это не адаптивностью психики маленькой пациентки, а напускной бравадой.
– Скажи, а тебе когда-нибудь снился Уилли Шинер? – спросил доктор, сидевший рядом с Лорой на кушетке в маленьком кабинете, выделенном для него в приюте Макилрой.
– Дважды. Конечно, в кошмарных снах. Но ведь у детей бывают ночные кошмары.
– А Нина тебе тоже снится в кошмарных снах?
– Нет, что вы! Это чудесные сны.
Доктор не скрывал своего удивления:
– Но когда ты думаешь о Нине, тебе ведь становится грустно?
– Да. И все же… я помню, как нам было весело заниматься шопингом. Примерять платья и джемпера. Я помню ее улыбку и смех.
– Ну а как насчет угрызений совести? Ты чувствуешь себя виноватой из-за того, что случилось с Ниной?
– Нет. Быть может, Нина осталась бы в живых, если бы я не поселилась у них и не привела за собой Шинера. Но я не считаю себя виноватой. Я изо всех сил пыталась стать для них хорошей приемной дочерью, и им было со мной хорошо. Просто жизнь швырнула в нас кусок торта с заварным кремом. И тут нет моей вины. Ведь никогда не знаешь, когда в тебя залепят куском торта. А если ты видишь, как в тебя летит торт, это уже не эксцентрическая комедия.
– Кусок торта с заварным кремом? – озадаченно переспросил доктор. – Значит, ты воспринимаешь жизнь как эксцентрическую комедию? Вроде «Трех балбесов»?
– Отчасти.
– Выходит, жизнь – всего-навсего смешная шутка?
– Нет. Жизнь – это одновременно и грустно, и смешно.
– Но как такое возможно?
– Если вы не знаете, – ответила Лора, – тогда, быть может, именно я должна задавать здесь вопросы.
Лора заполнила множество страниц дневника заметками о докторе Уилле Буне. Но о своем ангеле-хранителе не написала ни слова. Она вообще старалась о нем не думать. Он ее подвел. Лора уже привыкла рассчитывать на него. Его совершенные ради нее подвиги позволяли Лоре чувствовать себя особенной, и это чувство избранности помогло ей приспособиться после смерти отца. А теперь она чувствовала себя глупо из-за того, что рассчитывала выжить, полагаясь не на себя, а на кого-то другого. Лора по-прежнему хранила записку, которую незнакомец оставил ей на письменном столе после похорон отца, но давно ее не перечитывала. И с каждым днем она все сильнее уверялась в том, что ее ангел-хранитель – это лишь персонаж детских фантазий наподобие Санта-Клауса, фантазий, которые необходимо было перерасти.
В Рождество подруги вернулись в свою комнату нагруженные подарками от благотворительных организаций и частных благотворителей. Девочки затянули хором рождественские песни, и, к их немалому удивлению, Тэмми к ним присоединилась. Она пела низким дрожащим голосом.
А в последующие несколько недель Тэмми почти перестала грызть ногти. Ей не удалось полностью преодолеть свою замкнутость, но она казалась немного спокойнее и более довольной собой, чем прежде.
– Теперь, когда рядом нет этого извращенца, – сказала Тельма, – может, она снова станет нормальной.
В пятницу, 12 января 1968 года Лоре исполнилось тринадцать лет, но она не стала отмечать день рождения. Не было поводов для радости.
Ведь в понедельник Лору перевели в Касвелл-Холл – приют для детей старшего возраста, который находился в Анахайме, в пяти милях от того места, где остались ее подруги.
Рут с Тельмой помогли Лоре снести в вестибюль ее скромные пожитки. Лора даже представить себе не могла, что будет так сильно жалеть о расставании с приютом Макилрой.
– Мы переберемся туда в мае, – заверила подругу Тельма. – Второго мая нам стукнет тринадцать, и нас отсюда выставят. И мы снова будем вместе.
Когда появился социальный работник из Касвелл-Холла, Лора отказалась уезжать. Но ей пришлось.
Приют Касвелл-Холл размещался в перестроенном старом здании старшей школы, с выгороженными дортуарами, комнатами отдыха и кабинетами социальных работников. И атмосфера здесь была более казенной, чем в приюте Макилрой.
К тому же Касвелл-Холл оказался куда более опасным местом, поскольку в этом приюте содержались дети старшего возраста, причем многие из них были настоящими малолетними преступниками. Марихуана и наркотики в таблетках имели широкое хождение, а драки между мальчиками и даже между девочками считались обычным делом. Как и в приюте Макилрой, в Касвелл-Холле возникали свои группировки, но уже не безобидные, а имевшие опасное сходство с уличными бандами. Воровство здесь цвело пышным цветом.
Уже через несколько недель Лора поняла, что в этой жизни выжить могут лишь два типа людей: те, кто, подобно ей, Лоре, черпал дополнительные силы в щедрой любви, полученной в детстве, и те, кто был лишен любви, научился питаться ненавистью, подозрительностью и скудными дарами мести. Они одновременно и презирали потребность в человеческих чувствах, и остро завидовали тем, кому удалось их сохранить.
В Касвелл-Холле Лора ни на секунду не забывала об осторожности, но никогда не позволяла страху взять верх. Конечно, малолетние хулиганы наводили на всех ужас, но в то же время они были на редкость жалкими, а позерство и ритуальная свирепость делали их просто смешными. Здесь не было никого, кто понимал бы черный юмор так, как сестры Акерсон, и поэтому Лора заполняла мрачными шутками страницы своего дневника. В ожидании, когда близняшкам исполнится тринадцать, она находила отдушину в этих аккуратно записанных монологах. Для Лоры это было время самопознания и более глубокого понимания похожего на грубый фарс трагического мира, в котором она родилась.
В субботу, 30 марта Лора, сидевшая у себя с книгой в руках, неожиданно услышала, как соседка по комнате, плаксивая девочка по имени Фрэн Уикерт, рассказывает кому-то в коридоре о пожаре, во время которого погибли дети. Лора слушала разговор вполуха, но тем не менее уловила слово «Макилрой».
У нее внутри все похолодело, сердце замерло, руки онемели. Лора бросила книгу и выскочила в коридор, напугав девочек:
– Когда? Когда случился пожар?
– Вчера, – ответила Фрэн.
– Сколько детей п-погибло?
– Немного. Кажется, только двое. А может, и один ребенок. Но я слышала, что там чувствовался запах горелого мяса. Разве это не самая жуткая вещь…
Лора надвинулась на Фрэн:
– Как их звали?
– Эй, ты чего? А ну-ка отпусти!
– Назови их имена!
– Не знаю я никаких имен. Господи, какая муха тебя укусила?!
Лора не помнила, как отпустила Фрэн, не помнила, как оказалась за территорией приюта. Неожиданно она очутилась на Кателла-авеню, в нескольких кварталах от Касвелл-Холла. На Кателла-авеню, торговой улице района, кое-где не было тротуаров, и Лоре приходилось бежать на восток по обочине, вдоль которой с грохотом проносился транспорт. Приют Макилрой находился в пяти милях отсюда, и Лора не знала дороги, но, доверившись инстинкту, бежала, пока хватало сил, переходила на шаг, а затем снова бросалась бежать.
Конечно, самым разумным было сразу пойти к одному из воспитателей Касвелл-Холла и узнать имена погибших во время пожара детей. Однако у Лоры возникло странное чувство, будто судьба близнецов Акерсон зависит исключительно от ее готовности самостоятельно проделать пятимильный путь до Макилроя, чтобы узнать подробности происшествия, и если она попробует навести справки по телефону, то непременно услышит в ответ, что близняшки погибли. Конечно, это было чистой воды суеверием, но Лоре нужно было во что-то верить.
Тем временем на город спустились сумерки. Небо озарилось мутным красно-фиолетовым светом, рваные края облаков пламенели багрянцем. Но вот наконец вдали показался приют Макилрой, и Лора, к своему облегчению, обнаружила, что огонь пощадил фасад здания.
Несмотря на пульсирующую головную боль, Лора, насквозь пропотевшая и дрожавшая от изнеможения, увидев уцелевший особняк, не остановилась передохнуть, а, наоборот, ускорила шаг, чтобы преодолеть последний квартал. Она встретила шестерых детей в коридоре цокольного этажа, а еще троих – на лестнице. Кто-то окликнул Лору по имени, но она не стала останавливаться, чтобы спросить о пожаре. Она должна была увидеть все собственными глазами.
На верхней площадке пахло копотью. Лора уловила едкую смолистую вонь сгоревших вещей и кислый запах дыма. Открыв дверь на третий этаж, она обнаружила, что окна в обоих концах коридора распахнуты и работают электрические вентиляторы для циркуляции пропитанного дымом воздуха.
Дверь и дверная рама в комнате сестер Акерсон были новыми, неокрашенными, но стены вокруг обгорели и пестрели потеками сажи. Написанное от руки объявление предупреждало об опасности. Как и другие двери в приюте Макилрой, дверь в комнату близнецов не запиралась на замок. Поэтому Лора, наплевав на предупреждение, распахнула дверь, переступила порог и увидела то, чего больше всего опасалась увидеть: полное разорение.
Светильники в коридоре за спиной у Лоры и лиловый сумеречный свет за окном не позволяли толком разглядеть помещение, но она заметила, что испорченную мебель уже успели вынести и теперь здесь обитал лишь зловонный призрак пожара. Обуглившийся пол был вымазан сажей, но, похоже, уцелел. Зато стены сильно пострадали от пламени. Двери шкафов сгорели практически дотла, на расплавившихся петлях висели лишь несколько головешек. Оба оконных проема зияли черными дырами – стекла то ли лопнули от огня, то ли были разбиты пожарными – и были затянуты кусками прозрачной пластиковой пленки, пришпиленной к стенам. К счастью для других приютских детей, пламя не распространилось по сторонам, а пошло вверх и прожгло потолок. Над головой в полумраке чернели массивные балки чердака. Очевидно, пламя удалось вовремя сбить, не дав ему повредить крышу, поскольку неба Лора все-таки не увидела.
Она тяжело и шумно дышала, но не от усталости после трудной дороги от Касвелл-Холла до Макилроя, а потому что паника болезненно сжимала грудь, лишая возможности нормально вдохнуть. И каждый глоток горького дымного воздуха отдавал углем, вызывая тошноту.
Впервые услышав о пожаре в приюте Макилрой, Лора тут же догадалась о его причине, хотя и гнала от себя эту мысль. Тэмми Хинсен уже однажды застукали с банкой бензина для зажигалок и спичками, с помощью которых она собиралась себя поджечь. Узнав об этой попытке самосожжения, Лора сразу поняла, что намерения Тэмми были вполне серьезными, поскольку самосожжение стало бы идеальным видом самоубийства, а именно овеществлением пожиравшего ее внутреннего огня.
Прошу Тебя, Господи, сделай так, чтобы Тэмми в этот момент была в комнате одна!
Преодолевая рвотные позывы, вызванные вонью и мерзостью пожарища, Лора развернулась и вышла в коридор.
– Лора?
Подняв глаза, она увидела Ребекку Богнер. Дыхание вырывалось из груди Лоры судорожными толчками, но она каким-то чудом сумела прохрипеть:
– Рут… Тельма?
Мрачное лицо Ребекки лишало последних надежд на то, что близнецы не пострадали, однако Лора упрямо повторяла дорогие сердцу имена с надрывными просительными нотками в голосе.
– Вон там. – Ребекка ткнула пальцем в противоположный конец коридора. – Предпоследняя комната слева.
Окрыленная внезапной вспышкой надежды, Лора бросилась к указанной комнате. Три кровати оказались пустыми, а на четвертой при свете настольной лампы лежала лицом к стене какая-то девочка.
– Рут? Тельма?
Девочка медленно встала. Одна из сестер Акерсон – целая и невредимая. На ней было грязное, сильно измятое серое платье, волосы висели неопрятными прядями, лицо опухло, глаза покраснели от слез. Шагнув к Лоре, она остановилось, словно не в силах идти дальше.
Лора бросилась к ней, крепко обняла.
Положив голову Лоре на плечо, девочка уткнулась лицом ей в шею и тусклым измученным голосом сказала:
– Шейн, на ее месте должна была быть я. Если уж одной из нас это было написано на роду, то почему не мне?
Пока девочка не открыла рот, Лора не сомневалась, что это Рут.
Отказываясь принимать ужасную действительность, Лора спросила:
– А где Рути?
– Ее больше нет. Рут больше нет. Я думала, ты знаешь, что Рут умерла.
У Лоры что-то оборвалось внутри. Оглушившее ее горе оказалось настолько сильным, что она даже не плакала, а просто оцепенело застыла.
Подруги долго стояли обнявшись. Сумерки за окном сменила ночная тьма. Они подошли к кровати и сели на край.
В дверях появились две девочки, к которым, очевидно, подселили Тельму. Лора прогнала их взмахом руки.
Не отрывая взгляда от пола, Тельма сказала:
– Я проснулась от воплей, диких воплей… и от ослепительного света, резавшего глаза. А потом я поняла, что вся комната в огне. Тэмми была в огне. Пылала, как факел. Билась на кровати, пылала и вопила… – (Лора, обняв подругу, терпеливо ждала продолжения.) – Пламя перекинулось с Тэмми – вжик! – прямо на стену, кровать пылала, огонь уже лизал пол, загорелся ковер…
Лора вспомнила, как Тэмми пела вместе с ними на Рождество и как с каждым днем становилась спокойнее, словно сумев наконец обрести мир в душе. Но теперь стало ясно, что мир этот зиждился на твердом намерении положить конец сердечным мучениям.
– Кровать Тэмми находилась ближе всех к двери, дверь пылала, поэтому я разбила окно возле своей кровати. Я позвала Рут. Она сказала… она сказала, что идет, но там было столько дыма, я ничего не видела, а потом Хизер Доуминг, которая пришла на твое место, подбежала к окну, я помогла ей выбраться, и дым потянуло в окно, так что в комнате стало чуть светлее, и тогда я увидела, как Рут пытается накинуть на Тэмми свое одеяло, чтобы с-сбить пламя, но одеяло тоже з-загорелось, и я увидела, что Рут… Рут… вся в огне…
За окном последние пурпурные лучи света растаяли в темноте.
В углах спальни сгустились тени.
Висевший в воздухе запах пожарища, казалось, стал сильнее.
– …и мне следовало броситься к ней, следовало, но тут пламя буквально разбушевалось, огонь был повсюду, а дым был таким черным и густым, что я больше не видела Рут, да и вообще ничего не видела… А потом я услышала вой сирен, очень близко, очень громко, и пыталась уговорить себя, что пожарные прибудут вовремя и успеют спасти Рут, но то была ложь, сладкая ложь, в которую я хотела поверить, и, Шейн, я… оставила ее там. Господи, я вылезла из окна и оставила Рут гореть…
– Ты больше ничего не могла сделать, – заверила подругу Лора.
– Я оставила Рут гореть.
– Ты ничем не могла ей помочь.
– Я оставила Рути.
– Тогда бы вы обе погибли. Какой в этом смысл?
– Я оставила Рут гореть.
В мае, когда Тельме исполнилось тринадцать лет, ее перевели в Касвелл-Холл, поселив в одной комнате с Лорой. Социальным работникам пришлось на это пойти, поскольку Тельма находилась в депрессии, не поддававшейся терапии. Оставалось надеяться лишь на то, что девочке поможет общение с Лорой.
В течение нескольких месяцев Лора отчаянно пыталась вывести Тельму из подавленного состояния. По ночам Тельму мучили кошмары, а днем она занималась самобичеванием. Но время, как известно, лечит, и Тельма пошла на поправку, хотя душевные раны так до конца и не затянулись. К Тельме постепенно вернулось чувство юмора и острота ума, но в то же время в ее характере появилась прежде несвойственная ей меланхолия.
Подруги целых пять лет делили комнату в Касвелл-Холле, после чего вышли из-под опеки штата и стали сами себе хозяйками. За эти пять лет у них было много веселых моментов. Жизнь снова наладилась, но уже не была такой, как до пожара.
11
В главной лаборатории института центральным объектом были ворота, через которые человек мог попадать в другие временны́е периоды. Ворота представляли собой гигантский цилиндр длиной двенадцать футов и диаметром восемь футов, обшитый полированной сталью снаружи и полированной медью изнутри. Вся конструкция покоилась на медных блоках высотой восемнадцать дюймов. От ворот отходили толстые электрические кабели, а внутри цилиндра блуждающие токи заставляли воздух светиться, словно воду, дрожащим неровным светом.
Кокошка, пройдя сквозь пространственно-временной континуум, вернулся в ворота и материализовался внутри огромного цилиндра. В этот день он совершил несколько перемещений, следуя тенью за Штефаном в будущие времена и далекие места. Человек со шрамом наконец-то понял, почему этот предатель так одержимо пытался изменить линию жизни Лоры Шейн. Кокошка поспешил к выходу из ворот, оказавшись в лаборатории, где его уже ждали двое ученых и трое подручных.
– Девчонка не имеет никакого отношения к антиправительственным планам этого ублюдка и к попыткам уничтожить проект путешествий во времени, – заявил Кокошка. – Это совершенно отдельная тема, его личный крестовый поход.
– Теперь, когда нам известно все, что он сделал и почему, – сказал один из ученых, – пора его ликвидировать.
– Да. – Кокошка подошел к главной панели управления. – Мы раскрыли секреты предателя и можем его убить.
Кокошка сел за пульт управления, собираясь запрограммировать ворота так, чтобы отправиться в другое время, где можно будет застать предателя врасплох, но внезапно решил убить заодно и Лору. Эту легкую работу он сможет сделать собственноручно, поскольку тут ему сыграет на руку элемент неожиданности. В любом случае Кокошка предпочитал при возможности работать в одиночку. Он не любил делить с кем-то удовольствие. Лора Шейн не представляла опасности для правительства с его планами изменить будущее мира, но Кокошка собирался убить ее первой, прямо на глазах у Штефана, чтобы разбить предателю сердце, прежде чем он, Кокошка, всадит туда пулю. А кроме того, Кокошке нравилось убивать.
