— Я больше так не могу.

Ванья остановилась и обернулась к стоявшему в нескольких шагах от машины Себастиану. Они только что припарковались перед белым пятиэтажным зданием — кампусом Флемингсберг, принадлежавшим КТИ.

— Это хуже, чем когда ты ничего не знала.

— Что хуже?

— Мы с тобой, молчание, отчужденность…

Ванья поджала губы и сделала несколько шагов в его сторону.

— Ты прав, хуже, но знаешь что? Тебя-то тут жалеть нечего.

— Я имел в виду вовсе не это, — Себастиан быстро перешел к обороне.

— А что же ты имел в виду?

— Я согласен на исключительно рабочие отношения, ты знаешь, но ведь ты со мной даже не разговариваешь, — попытался укорить ее Себастиан.

— Придется смириться с этим.

— Ладно. Прости, что я вообще открыл рот.

Однако извинение, похоже, запоздало. У Ваньи словно открылось второе дыханье, ей требовалось выплеснуть это из себя.

— У меня ничего нет. Я должна создать себе жизнь. Потом. Когда я ее создам, я решу, кого в нее впускать. Понимаешь?

Себастиан лишь кивнул. Посчитал дискуссию оконченной. По крайней мере, он попытался объяснить то, что чувствует. Повторять эту ошибку он не намеревался.

— Но, пожалуйста, дай мне знать, если я могу тебе помочь, — закончил он в надежде заработать несколько очков и двинулся следом за Ваньей в сторону входа.

— Ты не можешь, — твердо заявила Ванья.

У нее зазвонил телефон. Билли. Он послал фотографии в китайский ресторан в Сундбюбурге и поговорил с персоналом, но это почти ничего не дало. Мужчину они помнят. Видимо, он настоял на том, что сам отнесет заказанные напитки к столу. Билли предположил, что именно тогда он и добавил в них снотворное, но в отношении идентификации ничего определенного они сказать не смогли. Разве что одна из официанток не сомневалась в том, что это был не Аль-Файед. Он слишком смуглый. Конечно, мужчину, которого она обслуживала, запомнить было трудно, но выглядел он типичным шведом.

— Мы сейчас идем встречаться со Скугом, — сказала Ванья, открыла дверь в ресепшн и сразу отпустила ее, даже не взглянув, насколько отстал Себастиан.

— Я позвоню, если мы получим что-нибудь из Хельсингборга и Ульрисехамна, — закончил Билли и положил трубку.

Ванья подошла к ресепшну, представилась и изложила свое дело. Ответила отрицательно на вопрос, договаривалась ли она о конкретном времени, но сказала, что им очень важно с ним встретиться. После короткого разговора с Оке Скугом, состоявшего, со стороны сотрудницы ресепшна, из монотонного поддакивания и заключительного «конечно», та указала им на лифт и сказала, что надо подняться на четвертый этаж, а там Оке их встретит.

— Кто звонил? — поинтересовался Себастиан, когда они оба вошли в лифт.

— Билли.

— Что-нибудь важное?

— Персонал в Сундбюберге исключил Аль-Файеда, — ответила Ванья и первой вышла, когда двери открылись.

Здороваясь, Оке Скуг произвел впечатление человека выжидающего и скептически настроенного и, когда они двинулись по коридору к его кабинету, сразу спросил, что их интересует.

— Мы хотим поговорить с вами об одной из ваших бывших учениц, — ответила Ванья, твердо решившая, как можно дольше не рассказывать, в чем собственно состоит их дело. В менее публичных случаях открытость могла бы стать успешной стратегией, но здесь существовал слишком большой риск утечек, а ей пока не хотелось, чтобы Оливию Йонсон официально связали с «Убийствами в застеколье», особенно, поскольку им предстояло беседовать с другими людьми на том же рабочем месте.

— Вы приехали в Флеменсберг вдвоем, чтобы спросить о бывшей ученице? — поинтересовался Скуг, приглашая их в кабинет. — У вас что, нет телефонов?

— Насколько мы поняли, вы были одним из руководителей Оливии Йонсон, — сказала Ванья и, покачав головой, осталась стоять, когда Оке Скуг кивнул им на стулья вокруг маленького стола для совещаний. Себастиан выдвинул стул и сел.

— С Оливией что-нибудь случилось? — с беспокойством спросил Оке, усаживаясь за письменный стол.

— Нет, насколько нам известно, она в полном порядке. Так вы были ее руководителем в год перед ее отъездом в МТИ? — спокойно продолжила Ванья.

— Я по-прежнему являюсь ее руководителем. — Оке перевел взгляд с Ваньи на Себастиана и обратно, по-прежнему со скепсисом и недоумением по поводу их прихода. — Так вы скажете мне, почему интересуетесь Оливией?

— Нет, пока нет, и дело пойдет быстрее, если вы будете отвечать на наши вопросы, а не задавать собственные, — деловито проговорила Ванья и достала блокнот.

— Меня в чем-то подозревают? — все-таки спросил Скуг.

— У меня здесь есть несколько дат, и мне хотелось бы знать, где вы тогда находились, — не отвечая на вопрос, продолжила Ванья. — Семнадцатого и двадцать третьего июня.

— Значит, меня в чем-то подозревают? — не отступался Скуг.

— Или нам просто нужна возможность вас исключить.

— Разве это не одно и то же?

Он снова оглядел их, понял, что и на этот раз не получит ответа и вытащил из висящего на кресле пиджака мобильный телефон.

— Семнадцатого июня я полдня работал, а потом поехал в Бухуслен, на праздник Середины лета. Двадцать третьего я был в университете Линчёпинга, — сказал он, сверившись с ежедневником.

— И вы можете это как-то доказать?

— В Бухуслен вместе со мной ездила семья, а в Линчёпинге со мной было несколько коллег. Я могу попросить своего ассистента дать вам имена, — ответил он. — Почему вас это интересует? — опять попытался допытаться он, как отметил Себастиан, не без некоторого беспокойства в голосе.

— Когда Оливия получила эту стипендию, что вы почувствовали? — спокойно спросил он. Это были его первые слова с момента их встречи, и Оке переключил внимание на нового участника беседы.

— Что я почувствовал?

— Да.

Оке слегка пожал плечами, словно показывая, что на этот вопрос существует только один ответ.

— Я был горд. Рад. Она это действительно заслужила.

— Как вы считаете, это привлекло к ней достаточно много внимания?

— Вы имеете в виду, у нас в институте?

— Нет, со стороны общественности, прессы, возможно, телевидения?

— Нет, то есть… это большое и важное событие в нашем маленьком мире, но такое никогда не становится широко известным.

Себастиан молча кивнул. Похоже, профессор Скуг и не считает, что это должно занимать место на первых полосах газет.

— Как вам нравится «Отель Парадиз»? — поинтересовался он, непринужденным тоном меняя тему.

— Что это такое?

— Реалити-шоу. По телевидению.

— Я его не смотрел. У меня нет телевизора.

Себастиан посмотрел на Ванью и увидел по ней, что она тоже поняла, что профессор говорит правду. Она хорошо умеет разбираться в нюансах речи. В мелких признаках лжи или полуправды. Здесь она явно ничего такого не уловила.

— Вы хорошо знаете Кристиана Саурунаса? — продолжила Ванья, опять переходя к новой теме, которая, как ей думалось, станет последней.

— Да, конечно, он преподавал здесь.

— Что вы имеете в виду, говоря «преподавал»? — с удивлением спросила Ванья.

— Он уволился.

— Почему?

— У него образовалась нехватка средств, и ему пришлось завершить у нас свою исследовательскую деятельность, — довольно равнодушно ответил Оке. По одному этому предложению у Себастиана возникло ощущение, что они не были близкими друзьями и вне работы не общались.

— Нехватка средств? Что это означает? — спросил он, слегка наклонившись вперед.

— Это когда человек не находит финансирования. В нашем мире мы вынуждены искать ассигнования на проведение исследований, и если не повезет, исследования сочтут неинтересными, неактуальными или ненужными, и тогда ассигнования не выделяются. Тогда приходится уходить. Это не так, как на обычном рабочем месте. Здесь человек должен сам изыскивать средства, — пояснил Оке, впервые с тех пор, как они сюда пришли, говоря, как настоящий профессор.

— И Саурунас денег не нашел? — продолжил Себастиан.

— Да, у него на протяжении нескольких лет имелись финансовые проблемы. Его исследования не казались достаточно актуальными. Его за это неоднократно критиковали, — проговорил Оке тоном, намекавшим на то, что он понимает решение финансирующих организаций.

Себастиан среагировал на его слова. Это действительно может кое-что дать. В озлобленности убийцы на современность присутствует нечто, прекрасно подходящее человеку, которому сообщили, что его работа и его знания больше не актуальны.

— Когда это произошло? — с интересом спросил Себастиан.

— В этом мае. Думаю, его последний рабочий день был… — Скуг снова достал мобильный телефон, поводил пальцем по дисплею. — Двадцать второго мая.

«Примерно за месяц до убийства Патриции», — подумал Себастиан и почувствовал жар во всем теле. Возможно, все сходится. Меняющее жизнь мгновение способно превратить нечто, долго существовавшее на уровне фантазии, в действие. Убивать просто так не начинают. Нужна причина. Чаще всего требуется что-то, заставляющее переступить границу: поражение или какое-то унижение, типа выставления с работы. Или нехватки средств.