Ночь. Или, во всяком случае, поздний вечер.

Гостиничный номер. Одиночество. Неудачная комбинация.

Телевизор включен, но едва ли стоило возлагать надежды на то, что какая-нибудь передача его заинтересует. Себастиан встал с кровати, добрел до окна, открыл его. Обнаженное до пояса тело обдало приятным летним теплом. Скучающий вздох. Он уже просмотрел материалы расследования, лежавшие на одной стороне широкой одноместной кровати. Сейчас из них не извлечь больше, чем когда он сидел с коллегами в здании полиции.

А в здании полиции извлечь было нечего.

Когда Торкель покинул совещание, чтобы встретиться с Акселем Вебером, Себастиан вышел вместе с Эвой Флурэн под предлогом, что хочет налить себе еще кофе.

Он поинтересовался, собирается ли она потом возвращаться в Бурос. Она собиралась.

Не хочет ли она перед отъездом перекусить с ним? Она не хотела.

Поэтому теперь он торчал в гостиничном номере в одиночестве, не находя себе места.

Знакомое чувство, только сейчас еще усиленное невозможностью контролировать Билли. Тот был в Хельсингборге. Если ему тоже неймется в одиночестве у себя в номере, то дело обстоит хуже. Или, во всяком случае, может обстоять.

Эти мысли было необходимо отогнать. Сосредоточиться на чем-нибудь другом. На ком-нибудь другом. Себастиан взял со спинки стула рубашку и как раз успел надеть ее, когда зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей, как обычно, надеясь, что это Ванья.

Неизвестный стокгольмский номер.

На секунду Себастиан задумался, не подождать ли, пока включится автоответчик. Существовал риск, что его номер раздобыл кто-нибудь из женщин, с кем он переспал. Такое иногда случалось. Или торговец по телефону, что не лучше. Но с другой стороны, если ответить, то, по крайней мере, хоть что-то произойдет. Независимо от того, кто звонит. Он нажал на кнопку и коротко ответил: «Да».

— Себастиан?

— Кто это?

— Анна. Анна Эрикссон. Мать Ваньи, — добавила она на случай, если среди его знакомых есть несколько Анн Эрикссон.

— Чего ты хочешь? — спросил Себастиан, с удивлением заметив у себя в голосе больше искреннего интереса, чем резкости. Пожалуй, она была последней, кого он ожидал услышать.

— Поговорить. О Ванье.

— Вот оно что.

Себастиан замолчал: позвонила она. Поговорить хочется ей.

Он не намеревался начинать.

— Она полностью порвала со мной отношения, — проговорила Анна, и Себастиану показалось, что голос у нее подрагивает.

— Ты удивлена? — Опять откровенное изумление. — Ты лгала ей всю ее жизнь.

— Ради нее.

— Вначале, возможно, но не сейчас, под конец.

Он почувствовал, как удивление и любопытство уступают место нарастающему раздражению. Она ведь управляла всем развитием событий. Решала все. Начиная с того момента, когда он, узнав, что Ванья его дочь, пришел к ней, вплоть до свадьбы Билли. Он подчинялся ее желанию. Все время. А теперь, когда ее план не сработал, она звонит ему.

— Когда она узнала, что Вальдемар ей не родной отец, почему ты не сказала, что это я? — поинтересовался он, замечая, что в голосе начала слышаться зарождающаяся злость. — Зачем ты выдумала какого-то покойника?

— Ты был худшей альтернативой.

Что ни говори, позвонила она явно не для того, чтобы подлизаться.

— Мы можем увидеться? — продолжила она.

— Зачем? Я же худшая альтернатива.

— Себастиан…

— Тебя она ненавидит, меня терпит, — перебил он. — Зачем мне рисковать?

— Пожалуйста. Вальдемар опять в больнице, и я… мне сейчас просто всего этого не вынести.

— Опять рак?

Себастиан почувствовал, что продолжать злиться стало трудно. Вальдемар, во многих отношениях, наделал меньше всех ошибок в этой истории, а тем не менее пострадал сильнее всех.

Анна ответила не сразу. Она набрала воздуха, однако новое предложение не начала, а лишь снова выдохнула с громким вздохом. Себастиан представил себе, как она стоит у окна, уставившись в никуда, кусает ногти и пытается сдержать слезы. У него возникло ощущение, что речь идет не о рецидиве рака, а о чем-то худшем. Что же это могло быть?

— Нет, он… в депрессии, — в конце концов тихо донеслось. — Пытался покончить с собой.

И правда хуже. Себастиан почувствовал, что остатки раздражения исчезают. Особо теплых чувств к Анне он не питал, но такого не пожелал бы никому.

— Как у него обстоят дела?

— Он принял таблетки, но я вовремя нашла его. Он в Каролинской больнице, вне опасности.

— Мне очень жаль, — выдавил Себастиан. — Я в Ульрисехамне, — продолжил он, желая объяснить, почему они не могут встретиться.

— Ванья тоже там?

— Нет, она в Хельсингборге. В связи с тем же делом.

Анна вновь замолчала. Говорить было особенно нечего. По телефону ничего не решишь.

— Ты можешь позвонить мне, когда вернешься в Стокгольм?

Не столько вопрос, сколько мольба.

— Посмотрим…

— Пожалуйста, позвони. Мне необходимо… Мне необходимо вернуть ее. Мне нужно, чтобы хоть что-то в моей жизни устроилось.

Она позвонила Себастиану Бергману, чтобы хоть что-то в ее жизни устроилось. Значит, у нее действительно не было выбора.

— Посмотрим, — повторил он. — Я ничего не обещаю.

С этим он отключил телефон. Остался стоять с трубкой в руке. Разговор его ничуть не успокоил. Может ли это сказаться на его отношениях с Ваньей? Новый отец оттесняется бывшим, пребывающим в депрессии отцом. Старые чувства вновь вырываются наружу. Вполне возможно. Знает ли она вообще о случившемся — спросить у Анны он забыл. Надо ли позвонить Ванье? Но сообщать подобные новости по телефону ему не хотелось. Не хотелось также и чтобы у нее возникло впечатление, будто он общается с ее матерью. Значит, не звонить.

Однако оставаться в комнате он просто не мог. Он застегнул рубашку, покинул комнату, чтобы отправиться на поиски кого-нибудь, с кем заняться сексом.