Глава 4

Егор жмурился от яркого апрельского солнца, одарившего его радостью теплого весеннего дня. Настроение было бодрым. Он шел по влажной, с мелкими лужами тропинке, любуясь новенькими кожаными ботинками, только что удачно полученными на складе от госпитального старшины.

Несколько дней назад старшина вставлял раму в избе, где находилась палата Егора. На месте окна, выбитого во время ожесточенных боев в конце декабря прошлого года, были доски, утепленные старым ватником, а всю комнату освещало единственное окошко. Рукастый старшина, в молодости работавший плотником, с помощью двух легкораненых, одним из которых был Егор, установил новенькую раму и застеклил ее. Теперь палата сияла удвоенным количеством света.

По окончании работы, как бы невзначай, вполне искренне Егор сказал старшине, что тот очень похож на его отца, колхозного плотника, – и внешне, и в манере работать. Старый солдат, не дававший волю чувствам и чрезмерно требовательный к подчиненным, не подал виду. Но наблюдательный Егор отметил, как старшина смутился после этих слов. К тому же, судя по возрасту, у старшины должны быть дети, ровесники Егора.

В конечном итоге, выдавая парню на складе выписное обмундирование, состоявшее из комплекта нательного белья, двух пар портянок, плащ-палатки и пилотки, старшина отозвал его в сторону. Потом дождался, пока все выйдут, и поставил перед Егором пару новеньких кожаных ботинок подходящего размера. А сверху положил почти новые, хорошо простиранные солдатские брюки и обмотки.

– Носи, боец. – Старшина положил на стол свои натруженные руки и опустил голову. Немного помолчав, добавил: – У меня два сына где-то воюют. Вестей от них давно уже нет.

– А у меня от брата писем нет. Даже не знаю, где он сейчас, – ответил Егор, не зная, как себя вести в ответ на проявленную доброту, – еще в июле к себе уехал. Жену с сыном родителям оставил.

– А где они у тебя сейчас? – Старшина поднял на парня глаза.

– Не так далеко отсюда, в Теплом. – Егор сжал губы, пытаясь не расстроиться из-за воспоминаний. – Деревню нашу фрицы сожгли. Одни печные трубы остались.

Старшина ничего не ответил. Он устало смотрел куда-то в даль. Потом торопливо достал из кармана толстый кисет и резко протянул его Егору, предлагая закурить. Тот покачал головой, молча отказываясь от предложенного.

– Ну, давай иди, примеряй обновки. Если что, подойдешь, – сказал старшина, явно собираясь остаться один, – ботинки совсем новые. Штаны я на тебя подобрал. Обмотки нормальные. Носи.

Егора радовал его внешний вид. Даже шинель, которая раньше была ему немного великовата, теперь сидела на его чуть откормленной в госпитале фигуре как нужно.

Слегка прихрамывая на раненую ногу, которую он старательно расхаживал, Егор шел на комиссию, решение которой должно было стать для него судьбоносным.

Возле избы госпитального начальства уже стояли и курили четверо солдат, еще ранее обмундированные старшиной. Они шутили и смеялись. Весело травили анекдоты, вспоминали что-то из жизни, абсолютно не волнуясь о том, что уже скоро снова могут оказаться на передовой, в самой гуще фронтовых событий.

– Смотри-ка, а Щукину старшина заправские ботинки выделил. Не то что нам – обноски на размер больше, – сказал один из солдат.

– Вот что значит с начальством дружбу водить, – заключил другой.

Егор собрался было ответить, но тут все сразу замолчали, увидев в дверном проеме штабной избы военного врача, любимую всеми «красавицу». Она вышла на крыльцо в накинутой на плечи шинели, не обращая внимания на солдат, быстро спустилась вниз по ступенькам и так же быстро стала удаляться в направлении избы, служившей операционной. Все пятеро замолчали, как по команде.

Егор невольно приоткрыл рот и с перехваченным дыханием замер на месте. Никогда он еще не видел столь идеального создания, на котором даже военная форма и хромовые комсоставские сапоги смотрелись столь же изящно, как и медицинский халат с марлевой повязкой на лице, как приталенная шинель и меховая шапка. Изящная фигура, тонкие голени, прямая спина, красивая от бедра походка. Он буквально сверлил глазами эту женщину.

После минутного молчания один из солдат наконец изрек:

– Даже не обернулась. Ей совсем, что ли, мужики не нужны?

Едва начавшееся обсуждение было прервано командой батальонного комиссара, неожиданно для всех появившегося на крыльце:

– Ну-ка, смирно! Отставить курение! – Комиссар обвел стоящих взглядом, остановился на Егоре. – Щукин, заходи первым.

Тот глубоко вздохнул и строевым шагом, с еле скрываемой хромотой, зашагал в сторону крыльца.

Он представился присутствующему в помещении воинскому начальству, состоявшему из сидящих за широким столом майора и батальонного комиссара. За ними, возле окна, опираясь локтем о стену, стоял и курил, глядя в окно, широкоплечий молодой капитан. Он бросил короткий взгляд на вошедшего Егора и продолжил беззаботно смотреть в окно, периодически затягиваясь полной грудью.

Майор внимательно осмотрел прибывшего солдата с ног до головы и стал что-то читать и перелистывать на столе. Комиссар сел возле него, положив перед собой изуродованную руку и вполоборота, из-за поврежденного глаза, посмотрел на Егора:

– Что, красноармеец Щукин, засиделся ты у нас? Пора в действующую армию, – сказал он, улыбнувшись перекошенным от глубоких шрамов лицом.

– Так точно, товарищ батальонный комиссар! Пора! – бойко ответил Егор, по-строевому вытянувшись по стойке «смирно».

– Щукин у нас местный, недалеко тут его деревня, – негромко сказал комиссар, обращаясь к присутствующим командирам.

– Образование у вас какое, товарищ красноармеец? – спросил Егора майор.

– Семилетка в Троицком и два курса Иваньковского техникума механизации сельского хозяйства, товарищ майор, – бегло ответил ему Егор.

Майор почесал висок, любуясь стоящим на вытяжку и безупречно отрапортовавшим солдатом.

– Нога не болит? – снова задал он вопрос.

– Я здоров! Прошу отправить меня на передовую, товарищ майор! – так же громко ответил ему Егор.

Начальники переглянулись между собой.

– Разрешите обратиться? – неожиданно спросил их солдат.

– Обращайтесь. – Все, кроме капитана, посмотрели на Егора.

– Отправьте меня, пожалуйста, служить в разведку! – Он напрягся, пытаясь подавить в себе волнение и надеясь не забыть ни единого слова из заранее приготовленных для этого случая.

Много раз за последние дни Егор репетировал речь для комиссии. Он старательно подбирал слова, готовил аргументы. Ему казалось, что найденные им доводы должны повлиять на решение тех, кто будет определять его дальнейшее место службы.

– А почему именно в разведку? – спросил его комиссар, привыкший, что чаще всего на комиссиях солдаты просятся в отпуск, волнуясь за оставленные дома семьи.

И на этот вопрос, вполне ожидаемый, у Егора был готов заученный ответ:

– Я же местный, товарищ батальонный комиссар! Я тут в округе каждый лесок знаю. Все с самого детства исходил.

Сидящие за столом снова посмотрели друг на друга, потом на Егора. Стоявший спиной к нему капитан, все еще продолжавший неспешно курить и смотреть в окно, неожиданно задал вопрос:

– Щукин, а между какими пальцами у меня папироса зажата?

Егор лишь один раз имел возможность увидеть руку капитана, в которой тот держал дымящуюся папиросу, когда вошел в помещение для доклада. До этого момента он его ни разу не встречал. Однако наблюдательный Егор, уже начавший тренировки по развитию внимания под руководством опытного разведчика Николая, вспомнил, что заметил изуродованную, без указательного пальца, кисть левой руки капитана. Тот держал папиросу именно в этой, левой руке. И повернулся к Егору именно левым боком.

– Товарищ капитан, вы держите папиросу, – он замялся, делая паузу, за время которой стал вспоминать названия пальцев руки, – между безымянным и средним пальцами.

Капитан быстро повернулся от окна. Оба сидящих за столом, с легким одобрением на лице посмотрели на его реакцию. На это капитан ответил, гася папиросу в блюдце, служившем пепельницей:

– Если у красноармейца Щукина все в порядке с политподготовкой, я беру его к себе в разведвзвод.

– Конечно, в порядке! – начал комиссар, глядя на капитана. – Комсомолец, политически грамотный, морально устойчивый. Помогал нам тут в обустройстве госпиталя. И еще прошел курс меткой стрельбы под руководством лечившегося у нас снайпера. Я могу поручиться за красноармейца Щукина. Даже дам рекомендацию, если он надумает в партию вступать.

– В партию еще заслужить надо! – вставил свое слово майор.

Капитан сел за стол:

– Вносите Щукина в мой список. Я его к себе беру.

Майор улыбнулся, посмотрел на Егора и, наклонившись к лежащим на столе бумагам, произнес:

– Ну что, боец. Поздравляю тебя с внесением в списки личного состава двадцать седьмого артиллерийского полка. Будешь разведчиком служить.

Трясясь в кузове потрепанного армейского грузовика «ЗИС-5», Егор сожалел, что не может сообщить Николаю о том, что сбылась их общая, именно общая мечта о службе в разведке. Ему думалось, что товарищу, покинувшему госпиталь двумя неделями ранее, было бы радостно узнать о решении комиссии. Еще раньше они пытались предположить вероятное время выписки. Хотели сделать это одновременно и служить дальше вместе. Но сейчас они даже не могли переписываться, так как никто их них не имел адреса полевой почты друга.

Маленькой надеждой для Егора было то, что Николай мог быть направлен на прохождение службы тоже в двадцать седьмой артполк, где они могли бы встретиться. Но рассчитывать на такое чудо особо не приходилось. Воинских частей, куда отправляли выписавшихся из госпиталя, в округе было много. Любая из них могла стать пристанищем старшему сержанту Зайцеву, который при выписке убывал в направлении, неизвестном даже ему.

Мысли Егора прервал громкий звук натужно вращающейся пары колес, почти наполовину погрузившихся в вязкий чернозем. Они снова застряли в грязи весенней распутицы.

– Вылезай, славяне! Толкать будем! – Из кабины высунулся молодой усатый водитель.

Он посмотрел под колеса машины, выматерился и исчез в кабине. Капитан и пятеро красноармейцев, в том числе Егор, спрыгнули из кузова и стали дружно упираться в борт грузовика, раскачивая его по команде. К их радости из леса выбежали еще несколько человек в маскировочных халатах с оружием и без лишних слов присоединились к работе.

Когда «ЗИС» наконец выбрался из колеи, один из «лесных» бойцов стал что-то докладывать капитану. Тот принял его рапорт и неожиданно махнул Егору рукой, подзывая к себе.

– Товарищ Щукин, поступаете в распоряжение командира отделения разведчиков младшего сержанта Каманина.

Капитан отвернулся к машине, махнул рукой солдатам и полез на свое место в кабине.

Каманин проводил глазами грузовик и повернулся к Егору. Высокий, хмурый, темноволосый разведчик осмотрел нового подчиненного с ног до головы. Тот вытянулся, ожидая вопроса, одновременно радуясь, что мечта двух последних месяцев начала воплощаться.

– Как зовут? – негромко поинтересовался сержант.

– Егором, – ответил тот, едва сдерживая радостную улыбку.

– Зовут как? – резко и громко проорал младший сержант, мгновенно став каким-то злым.

Егор моментально сообразил, какую допустил ошибку.

– Красноармеец Щукин! – громко сказал он, вытянувшись еще сильнее и пытаясь стать одного роста с высоким Каманиным.

Младший сержант начал заметно добреть лицом. Он не сводил глаз с Егора. Потом, уже негромко, спросил:

– Давно в разведке?

За спиной командира начали собираться его бойцы. Все были облачены в маскировочные халаты, все сосредоточены, с оружием.

– Только прибыл. В пехоте служил. К вам сам попросился, – так же громко ответил Егор.

– Во, сумашедший! – засмеялся смуглый темноволосый солдат, державший свой автомат на груди.

– Делать больше нечего! – заулыбался другой боец. Он был рыжий, худой, высокий, из-за его спины виднелся ствол винтовки.

– Отставить! – громко рявкнул Каманин, после чего все его солдаты медленно отошли в сторону.

Егор не собирался врать. Предварительно анализируя возможный исход событий, он принял для себя одно решение: быть честным. Он не собирался приписывать тебе мнимые заслуги, выдавать чужие подвиги за свои. Хотя мог это сделать, хорошо помня рассказы Николая о боевой работе разведчиков.

– Я сам попросился! Доброволец! – Егор решил объясниться, видя непонимание со стороны младшего сержанта и его бойцов.

– Романтики захотелось? – Каманин, нахмурившись, посмотрел на парня. – Ты думаешь, нам тут легко. Думаешь, мы циркачи какие-нибудь.

Он нервно обернулся, посмотрев на солдат. Те стояли молча и ждали указаний.

– Полк только две недели как на фронт прибыл. Нам задачу поставили: «языка» привести. А там оборона, которую фрицы четыре месяца выстраивали. У нас уже одна группа не вернулась. Другая позавчера нарвалась на секрет. Бой завязали. Еле ушли. Двоих ранеными принесли. – Каманин заметно нервничал. Но было видно, что раздражало его вовсе не появление совсем еще «зеленого» Егора, а что-то другое, более важное. – Вон на три версты в тыл ушли, чтобы занятия с бойцами провести.

– Товарищ младший сержант – Егор понял, что самое время открыться своему новому командиру и предоставить ему главный козырь: – Я местный. Моя родная деревня совсем недалеко тут. Я эти леса хорошо знаю, все еще в детстве исходил. Я поэтому и попросился в разведку.

Каманин после этих слов как будто немного успокоился. Лицо его вытянулось. Он одобрительно покачал головой. На несколько секунд о чем-то задумался, потом сказал:

– Вставай в строй.

Младший сержант подошел к группе разведчиков и на ходу сказал одному из них:

– Бушуев, отдай найденную винтовку новенькому.

Невысокий боец снял с плеча проржавевшую, покрытую следами плохо очищенной грязи трехлинейку со штыком и передал ее Егору со словами:

– В лесу нашли. Ее бы в порядок привести.

Егор принял винтовку и встал на левый фланг строя. Группа двинулась в глубь леса, ступая абсолютно бесшумно, обходя низко растущие ветки и поваленные стволы деревьев.

О беззвучном передвижении, основанном на особом способе перемещения ступни, Егор так же узнал от опытного Николая. Он уже пытался тренироваться в госпитале, насколько это могла позволить ему раненая нога. Достиг в этом самого незначительного успеха, но главное, хорошо освоил теорию. Правда, это Егор твердо решил скрывать от своих новых сослуживцев. Скрывать, хотя бы до подходящего случая, он решил и само знакомство с Николаем.

Уходя в глубь леса, через некоторое время группа достигла тыловых подразделений, что стало понятно по суете солдат возле полевых кухонь, шалашей, землянок, повозок, ящиков с различным имуществом. Разведчики, молча и не останавливаясь, следовали в неизвестном Егору направлении. Наконец они миновали позиции артиллеристов, готовивших маскировку из длинных веток для своих «полковушек», установленных в неглубокие окопы округлой формы.

Группа спустилась в глубокий овраг, с одной стороны окаймленный деревьями, с другой – огибающий край широкого поля. Из него выходило еще несколько небольших овражков, один из которых, углубленный, послужил основой для создания в нем длинной землянки, запросто вмещавшей в себя не менее стрелкового взвода. Над землянкой был устроен такой же длинный шалаш, по виду построенный совсем недавно.

От природы смекалистый и мастеровитый, Егор сразу сообразил, что появление шалаша было обусловлено весенним подтоплением землянки. Тем более что снаружи он выглядел вполне обжитым, а землянка не имела даже двери или чего-либо ее заменяющего.

Возле шалаша сидели на поваленном дереве несколько солдат. Перед ними стоял плечистый военный среднего роста. Его можно было безошибочно определить как командира или политработника по наличию пистолетной кобуры на поясе и кожаной командирской сумки, висящей на ремне через плечо.

Когда до шалаша оставалось не более сорока метров, солдаты встали с дерева и стали разбредаться. Их начальник обернулся и хмуро уставился на приближавшихся, явно ожидая чего-то.

Каманин по-уставному построил группу и доложил командиру о прибытии с занятий, как он сказал, по отработке действий в тылу противника. Егора данный доклад даже воодушевил. Его даже стало волновать, что он может не подойти для службы в рядах этих отважных и смелых людей. Больше всего в этот момент он переживал за свой совсем небольшой рост. Это особенно было заметно по его нахождению в солдатском строю, состоявшем из ребят куда более высоких, чем он.

После выполнения команд «вольно» и «разойтись» Егор все еще оставался «в строю», понимая, что ему вскоре придется представиться человеку, которому только что доложил о прибытии группы младший сержант Каманин.

Негромко обсудив что-то, стоя вплотную друг к другу, тот подвел командира с лейтенантскими петлицами к Егору:

– Вот, говорит, что местный. Все леса тут хорошо знает. Начштаба его из госпиталя привез.

Лейтенант внимательно посмотрел на Егора. Было видно, что появление в его подчинении новенького с хорошим знанием местности ему было приятно.

Каманин оставил их вдвоем и направился в сторону шалаша.

– Красноармеец Щукин! – громко выпалил Егор. – Прибыл для дальнейшего прохождения службы!

– Командир разведвзвода лейтенант Баранов, – негромко представился взводный и добавил: – Ты, Щукин, так не кричи. У нас служба неброская. Стараемся не шуметь.

Он повернулся и поманил Егора за собой.

– На самом деле здешний? – спросил он. – Откуда именно?

– Да тут рядом совсем моя деревня, товарищ лейтенант. Рукой подать. Только нет ее сейчас, одни трубы печные остались. Фрицы сожгли всё при отступлении, когда наши их погнали.

Баранов остановился возле большого раскидистого дерева. Он немного помолчал, глядя в поле, на краю которого виднелась полоса густого леса.

– Людей у меня мало, Щукин, – начал он, опустив голову и облокотившись на ствол дерева: – Четвертый день группу ждем с того берега Зуши. Командование «языка» требует взять. Да еще офицера. Да чтоб повыше чином был.

Лейтенант немного помялся, глубоко вздохнул. Егору было хорошо видно, что командир чем-то глубоко озабочен и крайне устал от нервного напряжения. Глаза его были красными, щеки с двухдневной щетиной ввалились. Он продолжил, все так же глядя в сторону дальнего леса:

– Разведчики в стрелковых полках уже притащили пару фрицев. Да все рядовых. От них толку почти нет. – Лейтенант сдвинул рукой шапку на затылок. – Ты в разведке не служил?

Егор немного напрягся, ожидая, что отрицательный ответ может поставить крест на его службе во взводе разведки. Но врать в данной ситуации он счел абсолютно неуместным, поэтому ответил совершенно честно:

– Нет. Я в пехоте был. Здесь недалеко, под Шашкино, меня ранили. В ногу. Во время атаки. Два месяца лечился. А теперь сюда к вам сам попросился. – Он чувствовал, что заметно волнуется. Его даже стал пробивать легкий озноб. Чувство неустроенности вселилось в душу солдата. Он с напряжением ожидал хода дальнейшего разговора с лейтенантом.

– Хорошо, что сам попросился. Такие, как ты, мне сейчас ох как нужны. – Баранов посмотрел на Егора. – Полк недоукомплектован. Люди все еще прибывают. Кто из госпиталей, но с ними проще, воевали уже, обстрелянные. А так – все из тыла, наспех обученные.

Лейтенант сделал несколько шагов и остановился возле участка леса с ровно снятым слоем грунта на небольшой поверхности. С первого взгляда Егор понял, что на земле нарисована карта местности. Изогнутая борозда показывала реку. Сбоку к ней вела еще одна, потоньше. Кора деревьев лежала в нескольких местах. Кое-где были раскиданы крупные куски мха. Глядя на импровизированный план, парень стал подозревать, что куски древесной коры указывают на деревни, а мох – это леса и рощи.

Баранов поднял с земли две палки. Одну из них он аккуратно положил на земляную карту, а другую оставил в руке.

– Вот реки: Зуша и Снежедь, – он провел палкой, как указкой, по бороздкам на земле. Потом посмотрел на Егора, – понимаешь?

Тот кивнул в ответ.

– Это дорога Болхов – Мценск. – Лейтенант быстро провел по лежащей палке, изображавшей дорогу.

– А это деревни? – Солдат опередил его своим вопросом.

– Так точно! – Баранов последовательно указал на куски коры на земле: – Шашкино, Миново, Ущерево, Городище. Наше задача – взять под контроль эту дорогу. Перерезать тем самым сообщение между соединениями гитлеровцев в обороне. А чтобы к ней подобраться, надо взломать сплошную оборонительную линию противника.

Лейтенант потряс в воздухе указкой и бросил ее на землю.

– Два раза ребят посылал за «языком». Оба раза безрезультатно. Нарвались разок. Бой завязался. Еле ушли, – он снова стал заметно нервничать, сунул руки в карманы галифе, стал водить глазами по верхушкам деревьев, – одна группа не вернулась! И вестей никаких. А с ними мои самые опытные разведчики ушли. Остался один Каманин. Остальные разве что обстрелянные.

Баранов еще раз помялся, не пытаясь скрыть свое раздражение. Егор, глядя на него, понял, что еще ни разу не видел столь непринужденного общения между командиром и красноармейцем. У него складывалось впечатление, что лейтенант не только знакомит его с боевой обстановкой, но и пытается советоваться. По всему казалось, что он сам не был опытным разведчиком и, скорее всего, был назначен командиром разведвзвода за неимением другой подходящей кандидатуры.

Егор вспомнил лейтенанта Стрижака, ночевавшего у них в доме накануне прихода гитлеровцев в их деревню. Тот был таким же измотанным, усталым. Только в отличие от нервного Баранова Стрижак выглядел спокойным и даже равнодушным. То ли на самом деле он был таким, то ли умел делать вид. А может, многие дни боев в отступлении и гибель подчиненных сделали этого человека отрешенным от происходящего.

– Сегодня в караул заступишь, – неожиданно сменил тему разговора лейтенант. Он посмотрел на винтовку, висевшую на плече Егора: – Ну-ка, покажи.

Он протянул Баранову свою трехлинейку, полученную часом раньше из рук солдата Бушуева. Командир повертел в руках трехлинейку, осмотрел ее, попытался открыть грязный и проржавевший затвор.

– Где тебе ее дали? – почти смеясь и одновременно возмущаясь, сказал он.

– По приказу младшего сержанта Каманина получил. Ваши солдаты нашли ее в лесу во время занятий, – ответил Егор, почувствовав, что невольно компрометирует бойцов в глазах командира.

– Прикажу старшине, чтобы выдал тебе нормальную. А эту ему сдашь, – лейтенант не придал значения словам Егора, – почти весь полк вооружили тем, что в полях собрано. Пушки новые получали. А винтовки – что попало. В стрелковых полках еще что-то стоящее. А у нас… Оружейники день и ночь работают, восстанавливают то, что заржавело давно.

Баранов еще немного покрутил в руках винтовку Егора. Потом, задумавшись, сказал:

– Это только между нами. Смотри, не брякни где не попадя. Понимаешь, о чем я тебе говорю.

Егор уже слышал об особых отделах в подразделениях Красной Армии. Держать язык за зубами, предварительно думая над каждым словом, становилось его привычкой, жизненно необходимой при нахождении в суровой обстановке на передовой.

– Понимаю, товарищ лейтенант, – ответил он, не задумываясь, но таким тоном, чтобы Баранов не сомневался в искренности его слов.

Егор уже чувствовал наступление утра. Ночная темнота постепенно уходила. Над землей поднимался густой туман, который был плотным и высоким даже в лесу. Прошедший вечером дождь значительно снизил температуру воздуха.

Плащ-палатка, надетая поверх шинели, хорошо защитила одежду от влаги, но совершенно не спасала от холода. Постепенно Егор начинал чувствовать, что замерзает. Особенно раненая нога. Единственное, что совсем не беспокоило парня, это добротные ботинки и теплые портянки, полученные вчера от непривычно заботливого старшины госпиталя. Ноги были в тепле.

Егор не спеша прогуливался от одного дерева к другому. Ненадолго останавливался, оглядывался по сторонам и отправлялся к следующему дереву. Полученный накануне, перед заступлением в караул, инструктаж был очень подробным. Егор старательно не смыкал глаз и настолько проникся поставленной задачей, что окончательно выдавил из себя желание заснуть.

Егор старательно нес караульную службу. Каждый шорох, каждый шум, даже самый незначительный, не могли остаться незамеченными. Еще вечером Баранов в своей непринужденной манере рассказывал о профессионализме немецких разведывательных групп, регулярно действовавших в тылах наших передовых частей. Упомянул он и о регулярных похищениях зазевавшихся солдат или задремавших на посту часовых. Лейтенант преподнес это настолько ярко, что Егор почувствовал настоящий испуг.

Иногда он оглядывался в сторону шалаша, служившего пристанищем разведчикам, старательно осматривал подступы к нему, пытаясь предотвратить в случае необходимости нападение немецких охотников за «языками».

В очередной раз обернувшись на шалаш, он увидел две скользнувшие в темноте фигуры, проследовавшие за ближайший кустарник. Егор присмотрелся. Потом стал настороженно оглядываться по сторонам, пытаясь понять, было ли это на самом деле или начала сказываться усталость. Кто были эти две тени: свои или чужие?

Он боком шагнул в гущу веток ближайшего дерева.

Со стороны шалаша проскользнули еще две тени, на этот раз не в кустарник, а вниз по оврагу. Это успокоило Егора: теперь он точно знал, что ему не показалось. Он продолжал стоять среди веток, прикрытый с двух сторон широким кустарником, что делало его почти невидимым отовсюду благодаря темноте и туману.

Ориентируясь в темноте, он хорошо видел, как одна тень, незадолго до этого скользнувшая из шалаша в овраг, медленно приблизилась к нему с другой стороны. Это насторожило Егора. Он заметил, что тенью был тот самый рыжий разведчик из его взвода, который еще вчера ухмылялся над его добровольным приходом в разведку.

Рыжий залег под кустом в двух десятках метров от дерева, в кроне которого находился Егор, и стал смотреть в сторону шалаша. При этом он растерянно вертел головой по сторонам, как будто пытался найти кого-то.

Наконец Егору стало понятно, что ищут именно его. Вероятно, это было продолжение вчерашних занятий по подготовке групп для захвата «языка». А объектом тренировки должен был стать сегодняшний часовой.

Эта мысль родилась в голове молодого солдата после рассказа Николая еще во время лечения в госпитале. Опытный разведчик рассказывал о довоенных учениях, когда отрабатывались действия, во время которых похищались бойцы «вражеской» воинской части. Тем самым молодые солдаты получали опыт работы в ближнем тылу реального противника.

Егора такая мысль поначалу даже позабавила. Но, помня тщательный инструктаж лейтенанта перед заступлением в караул, он стал внимательнее вглядываться в темноту и прислушиваться к доносившимся шорохам. Едва он насторожился, как где-то сзади раздался хруст веток. Он медленно отвел в сторону руку с винтовкой и, как только шум усилился, резко прыгнул влево и мгновенно повернулся, держа оружие на изготовку.

– Ха! – недовольно усмехнулся разведчик, пытавшийся броситься под ноги Егору, чтобы повалить его на землю.

Молодой солдат растерянно стал осматриваться по сторонам, пытаясь понять, как ему вести себя в ситуации, когда его неожиданно атаковали свои же, да еще в целях отработки действий по захвату «языка». Настороженность и отменная реакция снова не подвели Егора. Едва он почувствовал приближение к себе очередного «охотника», моментально отпрыгнул в сторону, не дав схватить себя за шею. Чьи-то руки крепко вцепились в капюшон плащ-палатки. Резко поворачиваясь с винтовкой в руках, Егор сбил штыком с ног человека в маскхалате, смахнув с его головы шапку. Упавший вдруг громко крикнул:

– Отставить! Отставить, Щукин! Свои! – Перед Егором на земле распластался, подняв руки вверх, сам лейтенант Баранов.

Из-под дерева и за дальним кустарником послышался смех разведчиков, понявших неудачный исход тренировки.

– Отставить смех! – снова крикнул Баранов. – Виноградов, Панин, Бушуев, ко мне!

Разведчики быстро построились возле своего командира. Егор тоже встал по стойке «смирно», ожидая услышать гневную речь командира.

Тот нервно прошелся вдоль строя, потом, уже негромко, начал говорить:

– Вот видите! Вся наша подготовка коту под хвост, – Баранов стал ходить взад- вперед, – даже неопытный солдат смог нас раскусить, несмотря на крайнюю усталость, дождь и холод. А там, за Зушей, опытный враг, уже изрядно повоевавший. Его всю зиму и полвесны пытались выбить с занимаемых позиций. Он там укрепился лучше некуда. Обложился минами, колючей проволокой, дотов понастроил.

Лейтенант нервно махнул рукой и быстро направился в сторону шалаша. Пройдя половину пути, он, не оборачиваясь, крикнул:

– Вольно! Разойдись!

Разведчики с горестным видом проводили взглядами своего командира.

– Ну, что же ты нас так подвел, боец Щукин? – неожиданно произнес высокий рыжий солдат, скривив лицо в недовольной гримасе.

– Да, готовились-готовились, отрабатывали-отрабатывали. А ты нас уделал, – сказал второй разведчик.

– Все равно сегодня в ночь пойдем в поиск. Лейтенанта в штабе каждый день треплют, «языка» требуют, – проговорил Бушуев, бросив косой взгляд на Егора.

Егор крепко спал в землянке, им же самим приготовленной к проживанию. Полдня он был в наряде по очистке помещения от земли и грязи, образовавшейся после весеннего подтопления. Сейчас землянка была насухо убрана. Пол застелен соломой, над входом в качестве двери повешена ничейная плащ-палатка. Здоровяк-старшина заботливо установил печку-буржуйку, которая своим теплом подсушивала пропитанные влагой стены и потолок деревянной постройки.

Егору выпало первым спать на верхних нарах в дальнем углу. Из последних сил, шатаясь от усталости, вызванной постоянными нарядами и караулами, он застелил деревянный лежак слоем соломы. Сверху положил свою плащ-палатку. Привычным движением соорудил из тощего вещмешка подобие подушки и, не раздеваясь, в шинели и ботинках лег и отвернулся к стене.

Усталость одолела молодой организм. Он крепко спал и видел во сне родной дом. Тот самый, который четырьмя месяцами ранее безжалостно сожгли фашисты. Но ему он виделся целым, любимым всеми членами большой крестьянской семьи Щукиных. Дом, своими руками построенный отцом Егора еще до его рождения. Из этого дома когда-то, после конфликта с отцом, ушла на заработки в город мать, забрав с собой еще совсем маленьких старшую сестру и брата Петра. Три года она работала на дому у помещицы, одна поднимала детей. Все это могло бы так и продолжаться, если бы не болезнь, вынудившая мать вернуться домой в деревню к мужу и повиниться ему. Отец принял ее, не стал браниться, и семья Щукиных зажила по-прежнему. Вскоре конфликты родителей между собой возобновились, к счастью, они никогда, на радость детей, не заканчивались рукоприкладством. Отец ни разу не позволил себе ударить самовольную и высокомерную по характеру мать, лишь срывался в гневную брань. Но, едва высказавшись, он отходил и становился прежним – спокойным и рукодельным хозяином.

Командир дал отдохнуть не только Егору. В землянке спали еще несколько разведчиков. Не смыкали глаз только те четверо, кому ночью предстояло идти в поиск на занятую противником территорию.

Который день в штабе не давали покоя лейтенанту Баранову, требуя добыть «языка». Тот нервничал, терял последний покой и силы. Исхудал окончательно. Днем ранее Егор, заступая на пост, случайно услышал отрывок разговора командира с Каманиным.

– Сказали, что партбилет положу на стол, если «языка» не приведу! – раздосадованно говорил лейтенант. Каманин сурово молчал.

Четверо разведчиков, уделив несколько дней тренировкам и занятиям, теперь готовились к выполнению боевой задачи. Они уже облачились в маскхалаты и сейчас, сидя на расстеленных на земле плащ-палатках, готовили автоматы и гранаты.

Остальные, кто был свободен, вполголоса обсуждали вероятность благополучного исхода поиска. Их мало волновал захват и доставка «языка», ставшие, казалось, головной болью только одного Баранова. Солдаты волновались только за своих товарищей. Каждый ставил себя на их место, и все разговоры сводились к тому, кто бы что сделал в случае абсолютно безвыходной ситуации.

– Подъем, боец! – услышал сквозь сон Егор.

– Я! – еще не открыв глаза, повернулся тот к будившему его Каманину.

– Просыпайся. Со мной пойдешь. На столе ватник и маскхалат. Одевайся. Шинель, вещмешок здесь оставь. Бери винтовку. Патроны у Бушуева возьми, – он стоял возле Егора, положив руку на край нар, – на сборы десять минут. Ужинать не будешь. Все.

Егор спустился с нар и стал быстро готовиться к чему-то пока еще неведомому. Из всего сказанного его очень сильно смутила новость об отсутствии ужина. Это означало, что предстоит боевая работа, перед которой, по опыту, не рекомендуется принимать пищу для предотвращения тяжелых последствий при ранении.

Облаченный в не по росту большой маскировочный костюм, надетый поверх пришедшегося впору ватника, Егор подошел к Бушуеву. Тот без слов извлек из патронного ящика несколько винтовочных обойм и протянул их новичку. Егор уложил боекомплект в подсумки, после чего получил нож в ножнах.

– Это твой. Нам без него нельзя, – сказал Бушуев и добавил: – Лопатку возьми. Тоже может пригодиться.

Гордый собой Егор, то и дело пытавшийся представить себя со стороны, облаченный в снаряжение, доступное только боевым разведчикам, шел след в след за Каманиным. Ему очень хотелось, чтобы сейчас его увидел Николай, надоумивший когда-то Егора пойти в разведчики…

– Ты же местный? – прервал его мысли Каманин. – Представляешь, где мы сейчас?

– Представляю, товарищ младший сержант, – ответил Егор, тут же в душе отругавший себя за отвлеченные мысли вблизи передовой, – а мы тоже за линию фронта идем?

– С чего ты взял? Мы с тобой на переднем крае будем заниматься поиском целей. Такая наша на сегодня будет боевая задача.

Разведчики миновали землянки и хорошо замаскированные позиции минометчиков стрелкового полка. Прошли мимо горстки сидевших в лесочке солдат, внимательно слушавших политрука. Спустились в петляющую траншею, которую спешно углубляли несколько совсем молодых бойцов, раздетых до гимнастерок.

Вскоре они подошли к большой землянке, к которой вела глубокая, подбитая для крепости бревнами траншея с выделенными в ней стрелковыми ячейками и широкими окопами для пулеметчиков.

– Пока отдыхай, – сказал Каманин и начал извлекать из чехла армейский бинокль.

Егор стал аккуратно выглядывать за бруствер окопа в сторону вражеских позиций, находившихся от них в сотнях метрах и отделенных рекой с крутыми берегами. Река красивым изгибом проходила где-то внизу. Из окопа было видно, как она, петляя руслом, уходит вдаль. Егор смотрел и не узнавал еще недавно такие знакомые берега, сейчас поросшие густым кустарником и деревьями. Он неловко дернулся, пытаясь получше разглядеть, что могло так изуродовать изумительного вида быстроводную реку.

– Сильно не высовывайся, – одернул его Каманин и поднес к глазам бинокль. Немецкие укрепления, даже при наличии хорошей маскировки, хорошо угадывались на противоположном берегу.

Они встретились глазами.

– Что случилось? – Каманин почувствовал что-то недоброе во взгляде Егора, устремленном в сторону хорошо просматриваемой реки.

– Можно, товарищ младший сержант? – Егор протянул руку к биноклю.

Опытному разведчику, прошедшему немало фронтовых испытаний, не раз лечившему раны в госпиталях, стало тут же ясно, что могло смутить парня, едва вернувшегося в родные места и нашедшего здесь сильные изменения.

Егор направил бинокль на русло реки, вытянув шею и замерев от увиденного.

Весь извилистый берег, на сколько хватало глаз, с обеих сторон был изрыт воронками от мин и снарядов. Казалось, там не осталось ни одного целого дерева. Все было сломано и свалено, из изуродованных стволов с торчащими повсюду кривыми ветками образовались огромные заторы.

Но самым ужасным, от чего Егора буквально затрясло, было скопление огромного количества незахороненных, разлагавшихся в воде и на берегу трупов людей. Лежащие беспорядочно, в самых нелепых позах, в которых они встретили смерть, облаченные в грязное от крови и следов гниения военное обмундирование, с вывернутыми внутренностями, тщательно обрабатываемыми несметными стаями ворон, которые черными тучами кружили над рекой, мертвецы представляли собой жуткое зрелище.

У Егора перехватило дыхание. Он с силой вцепился в бинокль. Его трясло. Кровь отхлынула от лица, придав ему жуткий бело-серый цвет. Ноги стали подкашиваться.

– Щукин, – позвал его Каманин, видя, что боец не в себе.

Но Егор не слышал его. Он повернулся в сторону поля, видневшегося на противоположном берегу реки. Бинокль ощупывал крутизну склона, возвышавшуюся над водой. Небольшой овраг тянулся от редкого леса в сторону берега и спускался прямо к реке. Его края, те, что ближе воде, были изрыты воронками.

Егор внимательно вглядывался в склоны оврага, заполненные лежащими в них телами убитых еще зимой моряков. Ошибиться в принадлежности погибших к флоту было невозможно. Оптика бинокля позволила четко рассмотреть полоски тельняшек. А возле самого берега, чуть присыпанная землей, лежала черная бескозырка, принесенная водой во время половодья.

– Ну, хватит! Отдохни, парень. – Каманин с силой выхватил из рук Егора бинокль. Потом надавил ему на плечи, заставив сесть на дно окопа.

Боец послушно опустился вниз. Он растерянно склонил голову и молчал, ничего не видя перед собой. В глазах стояли мертвые моряки, сгрудившиеся друг к другу в паре воронок и на склоне низенького оврага.

Егор стал вспоминать громкий крик одного из раненых Василиев в госпитальной палате. Моряк из лыжного батальона принимал участие в штурме вражеских укреплений. Преодолев скованную льдом Зушу, морские пехотинцы в полный рост, не имея возможности укрыться, шли на пулеметы. Уцелевшие в смертельной атаке отходили к реке, но и там их настигала смерть от перекрестного огня. Выжившие раненые находили последнее пристанище на непростреливаемом склоне крутого берега, где их забрасывали минами. И те, последние, кому чудом удалось оставаться живыми, жались друг к друг, ища спасения от осколков и лютого холода. Одни истекали кровью, другие замерзали на двадцатиградусном морозе, так и не дождавшись помощи или спасительной темноты, чтобы самостоятельно выбраться к своим. Перед смертью, предвидя свою погибель, они хором пели «Варяг». Слова песни еще долго доносились до немецких пулеметчиков, прильнувших к прицелам и ловивших еле заметное движение мужественно умирающих моряков.

«Цусиму нам устроили!» – звенели в ушах Егора слова раненого Василия.

«Полундра!» – орал во все горло лежащий в дверном проеме госпитальной палаты другой моряк, с забинтованными ногами.

– Красноармеец Щукин! – резко произнес Каманин.

– Я! – привычно бодро отозвался Егор.

Младший сержант смотрел сверху вниз на сидящего на дне окопа молодого солдата. Он пытался придумать, как отвлечь его и вывести из того состояния, в которое его ввергло увиденное на берегу родной реки.

– Тебя где ранило? – задал он вопрос, навязывая парню разговор.

– Вы уже спрашивали меня, товарищ младший сержант, – тихим голосом ответил ему Егор, – возле Шашкино.

– Через реку наступали? – Каманин сел рядом.

– Нет, по полю, – не меняя спокойного тона, ответил молодой солдат.

– Давно? – Младший сержант перешел на шепот, поддавшись подавленному настроению Егора.

– Больше двух месяцев прошло. В феврале дело было.

Каманин задумался. Потом наконец нашел способ подобрать тему для отвлекающей беседы.

– Егор, а тебе сколько сейчас?

Повернувшись и посмотрев на своего командира, солдат ответил:

– В мае девятнадцать будет.

Довольный собой из-за удачной перемены темы, младший сержант продолжил, не давая ему вернуться к мрачным мыслям:

– Так тебе перед войной уже восемнадцать было?

– Да, – спокойно ответил Егор, не понимая, к чему клонит Каманин.

– А чего же ты не в армии был? У нас ведь уже несколько лет, как всеобщая воинская обязанность введена, – не унимался разведчик.

– Так ведь я в техникуме учился! – Егор прочитал интерес в глазах младшего сержанта. – Как война началась, я домой вернулся. Хотел из родительского дома на фронт уходить. Только я не учел тогда, что документы мои остались в военкомате, где техникум находится. Я же там на учете был.

Егор от досады потер лоб ладонью, предварительно сдвинув на затылок пилотку. Ему стало неловко от сложившейся с ним около года назад ситуации.

– И когда же ты на фронт ушел? – Каманин достал из кармана штанов кисет и стал сворачивать самокрутку.

– Да я все ждал призыва. Только потом понял, что местный Чернский военкомат обо мне ничего не знает. А там немцы нас оккупировали на целых два месяца. – Егор вспомнил, как оказался в колонне пленных красноармейцев, как сбежал потом и прятался в родительском доме. – Призвали, только когда нас освободили. Ну, освободили-то нас в конце декабря, а призвали меня только в январе.

– А чего не сразу? Проверяли, что ли? – Каманин раскуривал самокрутку, выпуская клубы густого табачного дыма.

– Не знаю, – растерянно ответил Егор, – не проверяли вроде. Сначала даже пару дней на оборонительных работах был, траншеи копал.

Они замолчали. Разведчик затягивался крепким табаком и изредка косо смотрел на Егора. Тот уткнулся затылком в земляную стенку окопа и снова стал погружаться в мысли о доме и родителях.

– Братья, сестры есть? – Каманин заговорил снова.

– Нас пятеро, – ответил ему Егор, – три брата, две сестры.

– Отец с братьями, поди, воюют? – не унимался младший сержант.

– Отцу пятьдесят пять. Его по возрасту не призвали, – Егор сел поудобнее и стал смотреть на курящего Каманина, – а брата старшего призвали еще в самом начале войны. До сих пор от него вестей нет. Только одно письмо пришло, да и то еще летом.

– А второй брат? – Разведчик повернулся к Егору.

– Тому семнадцать будет. Успеет еще. – Солдат нахмурился, не пытаясь скрыть свое переживание за судьбу младшего брата.

Где-то в траншеях, недалеко от сидящих в пулеметном окопе разведчиков, послышались голоса. Кто-то сильно ругался. Другой голос ворчал в ответ. Раздался громкий крик, снова послышалась ругань и ворчание в ответ. В проеме окопа промелькнул пехотный лейтенант, бросивший на ходу резкий взгляд на Каманина и Егора. Вслед за ним проскочил еще один, с сержантскими треугольниками в петлицах.

– Вот где они могут быть? – кричал, по всей видимости, лейтенант.

Другой голос, принадлежавший скорее всего сержанту, отвечал:

– Да кто их знает, товарищ командир. Два часа назад на месте были. А потом – как сквозь землю провалились.

Лейтенант с красным от напряжения лицом снова промелькнул в проеме. За ним проследовал сержант.

– Так найдите мне их! Ко мне приведите! Среди бела дня солдаты пропадают, а ему хоть бы хны! – продолжал кричать лейтенант.

Крик и ругань еще продолжались по мере удаления людей в коридоре траншей. Еще через минуту мимо окопа разведчиков, не спеша, проследовали два бойца.

– О, братки, закурить не найдется? – спросил один из них, остановившись в проеме и просияв широкой редкозубой улыбкой.

– Найдется. Отчего же не найтись, – ответил ему Каманин и полез в карман за кисетом, – слушай, а чего это у вас лейтенант свирепствует?

– А! Это ротный наш, – ответил второй боец, невероятно маленького роста, отчего рукава его шинели были подвернуты почти до локтей.

– Да ребята пропали из последнего пополнения, – пояснил первый.

– Как пропали? Дезертировали, что ли? – насторожился Каманин.

– Пока не знаем. Но одна караульная смена вроде видела их, когда они в лесок убегали, – объяснил первый солдат, возвращая кисет разведчику, – вроде до ветру ушли, а до сих пор нету их. Да еще и винтовки свои оставили.

– Видно, дёру дали! Что тут думать-то! – уточнил низкорослый, приготавливая для самокрутки обрывок мятой газеты. – Они из беженцев. Откуда-то с запада. Всё говорили как-то по чудному. Понять тяжело было. Видать, прижало их, когда на фронт прибыли. Вот и слиняли при первой возможности.

– Ничего себе возможность! – не скрывая удивления, проговорил Каманин. – А раньше чего же они не бежали, до фронта?

– Да кто их знает! – снова заговорил низкорослый, пока первый солдат раскуривал самокрутку. – Вчера одного не досчитались, сегодня утром еще троих нет, да эти двое. И всё в нашем батальоне. А последние – так вообще с нашей роты. Вот лейтенант и бесится. Спроса боится. А главное, непонятно, то ли их фрицы таскают, то ли сами бегут? Если сами, то куда – в тыл или к немцу?

– Да к немцу они дернули! – протянул первый солдат, передавая раскуренную самокрутку низкорослому.

– Да, скорее всего, – согласился тот, – к нам тикать – поймают, расстреляют. А к немцу ближе. Темноты дождался, портянку на морду намотал, чтоб трупной вонью не дышать, и вперед, через поле.

Солдаты по разу затянулись и скрылись в траншее.

– Бинокль разрешите, товарищ младший сержант, – попросил Егор, протягивая руку к Каманину.

– Хватит тебе. И так весь белый сидишь. Насмотрелся тут, – заворчал тот.

– Товарищи мои там остались. Я выбрался, как стемнело. Уполз к своим, ногу волоча за собой. А они так там и остались. И сейчас лежат незахороненные, – злобно проговорил Егор, опустив голову и уставившись взглядом в проем окопа.

Каманин не повернулся к нему. Он облокотился на край бруствера и стал смотреть в сторону извилистой реки.

– Один даже снился мне. Говорил, что мертвый давно, а по нему всё из пулеметов бьют, – снова проговорил Егор, подняв голову и упершись затылком в стенку окопа.

Он вспомнил приснившегося ему коренастого Козлова, который жаловался во сне и подводил к своему изуродованному пулями телу, застывшему в грязном снегу.

– Все, как и ты, местные были? – спросил Каманин.

– Многие. Даже с моей деревни ребята были, – ответил Егор, закрывая глаза.

– Вот поэтому мы здесь больше не наступаем! – резко уточнил младший сержант. – Пока мороз стоял, все силы бросали на прорыв обороны фрицев. А как весна пришла и таять стало…

Он сделал паузу, переводя дыхание. Потом посмотрел на Егора и полез в карман за кисетом.

– Попробуй солдат поднять в бой, когда поля гниющими мертвецами завалены. По трупам, что ли, в атаку идти? Теперь когда еще наступать будем, – проговорил Каманин, – сегодня хоть ветер на фрицев дует. Вся вонь к ним идет. А если бы наоборот, то мы бы с тобой здесь сейчас не сидели.

– А для чего же тогда «язык» так нужен, если наступать не собираемся? – Егор посмотрел на разведчика.

– Он всегда нужен. Чтобы знать замыслы врага, – уточнил Каманин, скручивая новую цигарку.

Собираясь снова отвлечь молодого солдата от грустных воспоминаний, он стал посвящать его в суть их работы на передовой. В это время в проеме окопа появился старший лейтенант артиллерии и кивнул Каманину, сообщая что-то, понятное только им двоим.

– Красноармеец Щукин! – негромко произнес разведчик.

– Я! – по-уставному, привычно ответил Егор.

– Темнеть начинает. Скоро наши за линию фронта двинутся. Полной темноты ждут. Наша задача – засекать цели в расположении противника в случае возникновения огневого контакта с нашей группой.

Егор поднялся в полный рост и приблизился к Каманину.

– Я по ориентирам буду их засекать, по вспышкам, – разведчик прильнул глазами к биноклю, – а данные буду передавать в ту землянку, куда старший лейтенант пошел. А он уже будет артиллеристам координаты передавать. Понятно?

– Так точно! Понятно! – задыхаясь от волнения, ответил Егор.

– Если что-то не так со связью будет, тебе с координатами надо будет бежать на КП к пушкарям. – Каманин внимательно посмотрел на товарища, чтобы прочесть в его глазах решимость и уверенность.

Егор устало брел в расположение разведчиков. Позади было полдня, проведенных в наряде по заготовке дров для бани и кухни. Шинель он держал в руке, ремень был перекинут через плечо, пилотка сдвинута на затылок. Когда оставалось преодолеть последние двести-триста метров, он остановился и стал приводить себя в порядок. Подтянутый, опрятный, с хорошей новостью о предстоящей помывке в бане и прожарке одежды от вшей, он подошел к ставшей родной землянке.

Преодолевая последние несколько десятков метров, он увидел почти всех разведчиков своего взвода, стоявших на маленькой полянке и окруживших вернувшихся из поиска смуглого Панина и рыжеволосого Виноградова. Они были без маскхалатов и оружия, по всей видимости, вернулись еще утром, когда Егор убыл в наряд. Он ускорил шаг, решив поскорее узнать результаты их рейда. Но, приближаясь, понял, что радости никакой нет. Нет среди них и уходивших в поиск Бушуева и Солодянкина.

Солдаты молча встали с поваленных бревен, служивших им скамьями для занятий и приема пищи, приветствуя шедших к ним командиров. К расположению приближались, одновременно с Егором, лейтенант Баранов и еще один человек, в петлицах которого были видны капитанские «шпалы».

– Товарищ старший политрук сейчас введет вас в курс дела, – спокойным тоном сказал Баранов и посмотрел на политработника.

– Прошу садиться, товарищи бойцы, – сказал тот и, сняв фуражку, опустился на край толстого бревна.

Напротив него сел лейтенант, взглядом отмечая присутствующих.

– Тут вот какое дело, товарищи разведчики, – начал старший политрук, неформально обращаясь к бойцам, что было присуще людям его положения, вынужденным иногда вникать в тонкости жизненных ситуаций и подбирать ключи к сердцам простых солдат, – каверзное положение складывается в передовых частях дивизии. Сейчас это докатилось и до нашего артполка.

Бойцы внимательно смотрели на политрука, впитывая каждое его слово.

– Стали пропадать солдаты, – продолжил капитан, обводя взглядом сидящих, – думали, гитлеровцы их к себе таскают. Но выяснилось, что это далеко не так. Перебежчики у нас появились. Те, кто воевать не хочет. По одному, а то и группами бросают оружие и убегают к фрицам. А иногда и с оружием переходят на сторону врага.

– Да как же так? – возмутился один из солдат, по возрасту старше всех присутствующих.

Баранов сурово посмотрел на солдата, взглядом давая понять, что перебивать политрука не надо.

– А так! Пополнение подходит. А там люди зачастую из числа тех, кто еще в прошлом году бежал от захватчиков из западных областей. Много тех, кто не считает нужным защищать свое отечество, свою социалистическую Родину, свое государство рабочих и крестьян! – Старший политрук переходил на привычную для себя форму разговора. – Не исключено, что в наши ряды проникают те, чья задача внедриться и добыть сведения, которые потом они передадут своим хозяевам за линией фронта.

Политработник обвел взглядом сидящих перед собой разведчиков.

– Так вот, товарищи бойцы. Я прошу вас подумать над тем, как отбить у этих гадов желание переходить на сторону врага. – Он сделал строгое лицо и снова обвел взглядом сидящих.

Солдаты стали переглядываться. Послышался шепот.

– Мы берем на себя обязательство решить эту задачу! – встал со своего места Баранов и посмотрел на политрука.

– Разрешите, товарищ старший политрук! – неожиданно поднялся с бревна Панин.

– Разрешаю!

– А давайте мы их гранатами! – по-простому выпалил Панин, сопровождая свои слова резким жестом рукой. – Подойдем поближе, как будто мы перебежчики. Они нас принимать начнут, а мы их тут гранатами. А потом – ходу назад.

– Это как же вы так ловко решили все провернуть, товарищ красноармеец Панин? – перебил его Баранов, вставая со своего места. – А вы не учли, что у вас потом уйти не получится. Вы что думаете, у немцев шустрых пулеметчиков нет.

– Так мы с утречка подберемся, товарищ лейтенант! Сейчас по утрам такие туманы стоят. В тумане подойдем, в тумане и уйдем. Проходы мы знаем. Ходили уже.

– Вот именно, что ходили уже! – нервно, почти крича, ответил лейтенант. – Солодянкин в санбате умер. Бушуев ранен. Сходили за «языком», называется.

После этих слов Панин опустился на бревно и поник головой, уставившись в землю.

Результат поиска после этих слов стал понятен Егору. Он легонько толкнул в бок сидящего рядом бойца и шепотом спросил его:

– Как Солодянкин погиб?

– Прикрыл отход ребят с захваченным «языком». И Бушуева зацепило, сейчас в дивизионном санбате, – так же шепотом ответил ему боец.

– Так «языка-то» привели? – не унимался Егор.

Солдат помотал головой:

– Не смогли. Его пуля достала.

– Разрешите? Мы и пойдем. Искупим свою вину за Солодянкина, – встал с бревна Виноградов и красными от недосыпа глазами посмотрел на политработника.

Рядом с ним поднялся Панин:

– Да! Разрешите, товарищ старший политрук, товарищ лейтенант. Мы отработаем.

– А что, товарищ лейтенант, это хорошая мысль! И добровольцы у нас уже есть. Сами вызвались, – старший политрук посмотрел на Баранова, потом снова перевел взгляд на Виноградова и Панина, – только вдвоем их не надо отпускать. Нужен третий доброволец. Втроем и гранат больше бросят. И вероятность успеха выше. Пусть третий найдется, тогда я дам «добро» на такое дело.

– Разрешите мне пойти? – громко произнес Егор, резко вскочив со своего места.

Все присутствующие уставились на новичка, не ожидая от него такой прыти. Виноградов и Панин невольно повернулись в сторону Щукина, глядя на смельчака удивленно и одновременно одобрительно.

– Это новенький, что ли? Тот, что местный? – спросил политработник у Баранова.

Тот закивал в ответ и тихо произнес:

– Да.

– Конечно, не очень хочется отправлять на такое задание местного. Он мог бы еще пригодиться. Но раз он доброволец, то пусть идет. Хороший опыт получит. И боевое крещение в разведке ему будет. – Старший политрук заулыбался, глядя на вытянувшегося по стойке «смирно» Егора.

Как только политработник ушел, Баранов собрал возле себя добровольцев. Панин и Виноградов с удивлением смотрели на молодого солдата, улыбаясь в недоумении.

– Как же ты гранаты метать будешь с твоим-то ростом? – Лейтенант недовольно обратился к Егору, почти не глядя в его сторону. – Панин почти на голову тебя выше. Виноградов – на полторы.

– Да нормально он метать будет, товарищ лейтенант. Парень деревенский, крепкий, выносливый, – заступился за Егора Каманин, – я даже рад, что он сам пошел на это.

– Тогда начинайте подготовку. Не теряйте времени. Отрабатывайте все детали. Через час доложите. – Баранов развернулся и пошел в сторону землянки разведчиков, на ходу громко отдавая кому-то указания.

– Ну, проход у нас есть, – начал Каманин, – гранат не меньше четырех надо брать и к немцам вплотную подходить, чтобы каждая их достала. Сейчас они избалованные. Перебежчиков наверняка с распростертыми объятиями встречают. Этим и надо воспользоваться.

– А гранаты как поднести? Карманы оттопыриваться будут. – Виноградов вопросительным взглядом обвел товарищей и остановился на Егоре.

Тот недолго тянул с ответом, понимая, что ему никак нельзя упускать шанс утвердиться во взводе разведчиков. Судьба сама давала ему шанс. Он твердо решил вцепиться зубами в предстоящее дело и проявить себя героем.

– Если телогрейка размера на три найдется, то я в рукавах точно две пронесу, – сказал Егор, поймав взгляд Виноградова.

– Это как ты собрался сделать? – Каманин уставился на него.

– Ну, помните, два дня назад, когда мы на передовую ходили, за передним краем наблюдать, нам два солдата рассказывали про начавшуюся суету с перебежчиками. – Егор, улыбаясь, начал свое объяснение. – Один из них такой маленький был, что даже рукава шинели подвернул почти до локтей. А теперь представьте, что эти рукава развернули.

– Отлично придумал! Телогрейку мы у старшины прямо сейчас возьмем. Там рукава широкие. Гранату сподручно бросать будет. – Виноградов улыбаясь посмотрел на Каманина.

Тот плотно сжал губы, обдумывая возможные действия Егора в боевой обстановке.

– Только придется это опробовать. Потом дальше в лес уйдем. Покажешь все, – сказал он начинающему разведчику и взглянул на остальных, – а вы как собираетесь гранаты пронести под нос фрицам?

– Можно сзади за кольцо привязать прямо к материалу. Ну, если это «лимонка» будет. А усики немного разжать, чтобы легче перед броском было. – Егор опередил с ответом разведчиков.

– Соображает! – хором произнесли Панин и Виноградов.

– У меня телогрейка широкая, в карманах штанов незаметно будет. Две в карманах, а еще две, как Егор сказал. – На младшего сержанта невозмутимо смотрела пара глаз красноармейца Панина, опытного солдата, недавно переведенного в разведвзвод.

– Они первыми пойдут, – переключил на себя внимание Виноградов, попавший в разведчики одновременно с напарником, – а я, как самый высокий, сзади пойду. Меня не так видно будет. Всё в карманы положу.

– Ты же сам говоришь, что фрицы нас с распростертыми объятиями встретят, – Панин атаковал Каманина, – будем по обстановке действовать. Главное, чтобы туман был. Тогда мы и уйти сможем спокойно.

Младший сержант ненадолго задумался, потом посмотрел на солдат:

– Идите в конец оврага. А я сейчас туда телогрейку старшины принесу и гранаты.

Егор примерял объемную телогрейку здоровяка-сослуживца. Баранов и Каманин наблюдали за ним, слушая комментарии старшины, опасавшегося лишиться дефицитной единицы теплой одежды. Панин и Виноградов с волнением смотрели на товарища, понимая, что от его ловкости во многом будет зависеть успех всего мероприятия и, возможно, их собственные жизни.

Егор стоял перед ними в телогрейке, рукава которой позволяли ему незаметно распрямить ладони и держать их невидимыми снаружи.

– Бери гранату, – резко произнес лейтенант и тут же сердито посмотрел на старшину, вынуждая его удалиться в расположение взвода.

Егор принял у Каманина гранату и сунул ее в рукав.

– И правда, не видно! – заулыбался Виноградов и радостно толкнул в плечо Панина.

Баранов продолжал хмуро наблюдать за действиями Егора. Наконец он произнес:

– Бери вторую и показывай, как будешь бросать.

Егор послушно взял еще одну гранату и снова изобразил, как будет подходить к позициям гитлеровцев.

– Может, пусть бросит. Здесь все равно никого нет. – Каманин вопросительно взглянул в сторону лейтенанта.

– Да, товарищ командир, пусть бросит! – Панин повернулся к Баранову.

Тот немного подумал, потом вытянул шею, выглядывая за пределы оврага.

– Выбирайся наверх. Подходи, как сейчас показывал, и бросай вон в тот куст.

– Что, как в бою? – Егор от неожиданной радости широко раскрыл глаза.

– Действуй, как в бою, Щукин! – велел ему лейтенант и крикнул остальным: – Приготовиться!

Облаченный в телогрейку на два размера больше, молодой разведчик выбрался на край оврага, одним концом уходящий в расположение взвода, другим – в лес. Он обернулся в сторону товарищей, убеждаясь в их безопасности. Потом немного пробежал в сторону густого кустарника, подняв руки вверх, имитируя сдачу в плен.

Егор изобразил, что споткнулся о кочку. Опустил одну руку вниз и выронил гранату на траву. Резко дернул рукав руки, в которой держал вторую гранату, сжимая предохранитель, и, размахнувшись, бросил ее далеко за кусты.

– Ложись! – услышал он за спиной громкий окрик Баранова и послушно распластался на земле.

В кустарнике громыхнул взрыв, заставляя лесных птиц с шумом устремиться прочь из зарослей. Возле Егора упали на землю несколько небольших веток и посыпались немногочисленные свежие листья.

– Ну, добро! – заключил лейтенант, увидев, как довольный собой Егор стал приближаться к спрятавшимся в овраге разведчикам. – Так тому и быть!

– А старшина не будет ругаться, если я в одном месте рукав распорю, чтобы удобнее было? – не давая Баранову опомниться, спросил Егор, на ходу додумывая, как усовершенствовать свой метод.

В дальнем углу землянки, на широких нарах, сидели плотно друг к другу Баранов, Каманин, Виноградов, Панин и Егор. Командир взвода и младший сержант были облачены в маскировочные костюмы. Так же были одеты еще четверо разведчиков, сидевших на соседних нарах. В ногах они держали два ручных пулемета и два автомата с круглыми дисками. На верхних нарах лежали еще два автомата, приготовленные для лейтенанта и Каманина.

В эту ночь сон к добровольцам так и не пришел. Проворочавшись на застеленных соломой нарах, они спустились вниз и стали молча настраиваться на предстоящее дело.

Виноградов расстелил на столе широкую тряпку и стал разбирать наган. К нему присоединился Панин, занявшийся разборкой и чисткой любимого трофейного «вальтера», который он обычно демонстративно носил на поясе в черной кожаной кобуре.

Чтобы не отставать от товарищей, Егор извлек из ножен недавно выданный ему нож и стал заботливо точить его, медленно проводя лезвием по камню, каждый раз проверяя пальцем качество заточки.

Каманин сам принес им гранатный ящик. Поставил его на стол и лично стал вворачивать запалы в каждую гранату, по мере окончания операции передавая ее в руки разведчиков. Постепенно раздав двенадцать гранат, по четыре в каждые руки, он молча обвел глазами бойцов и, взяв со стола опустевший ящик, вышел из землянки.

Сейчас они безмолвно сидели на нарах, ожидая команды взводного. Баранов молчал. Он поочередно осматривал то одного, то другого разведчика, мысленно прокручивая предстоящую вылазку.

Взвод его был сформирован недавно, в период переформирования всего полка. Лейтенант сам попросился в разведчики, почти требуя у командования эту должность, зная наперед, что среди личного состава полка нет подходящей кандидатуры. Выпускник автомобильного военного училища, имея немалый боевой опыт сорок первого года, он буквально бредил службой в разведке.

Но за те несколько недель, что ушли на безрезультатные походы бойцов за линию фронта, он почти разуверился в реализации своей мечты. В стрелковых полках командиры разведвзводов уже отметились результативными поисками, доставив из-за линии фронта «языков». Баранову этого пока никак не удавалось. Кроме того, четверка разведчиков и вовсе бесследно сгинула на стороне, занятой противником. Последним потрясением стала гибель солдата Солодянкина и ранение опытного Бушуева.

Баранов очень надеялся на благополучный исход дела, отправляя к гитлеровским позициям двух своих лучших разведчиков Панина и Виноградова, уже трижды ходивших за линию фронта. В случае потери этих бойцов во взводе из опытных оставался только сержант Каманин.

– Давай, – тихо сказал лейтенант и кивнул за спину младшего сержанта.

Тот достал из-за спины фляжку и, пододвинув к себе три стоявшие на столе кружки, налил в каждую из них некоторое количество водки, запах спирта мгновенно распространился по землянке.

– Глотайте, братцы, – сказал командир разведчикам, вид которых напоминал скорее арестантов, чем бойцов разведвзвода.

Панин и Виноградов, подмигнув друг другу, молча выпили, привычно занюхав рукавами. Егор немного поморщился, вспоминая, как тяжело ему приходилось принимать водку в качестве обезболивающего в госпитале для легкораненых.

Баранов обратился к разведчикам:

– У вас с собой есть на всякий случай?

– Конечно! – приподнял полу телогрейки Панин, демонстрируя торчащий за поясом «вальтер».

Лейтенант перевел взгляд на Виноградова, который в ответ похлопал себя по боку, показывая наличие револьвера. Баранов одобрительно кивнул и повернулся к Егору.

– Сейчас сообразим! – опередил вопрос взводного Каманин, вынимая из-за пазухи и передавая в руки молодого солдата небольшой по размеру трофейный «браунинг»: – Сообразишь, как пользоваться?

– Конечно! – довольно ответил Егор, вспоминая, как еще в госпитале Николай выпросил у комиссара точно такой же, чтобы передать опыт обращения с оружием товарищу.

Егор спрятал пистолет в карман гимнастерки, предварительно ловко проверив содержимое магазина, сделав это так, чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что он умеет.

– Ну, вот и славно! Значит, все готовы, – заключил Баранов, хлопнув себя ладонями по бедрам, – тогда встаем.

Девять разведчиков покинули землянку и в ночной темноте двинулись в направлении передовой.

Егор шел последним. Петляя по извилистым траншеям, то и дело натыкаясь на дежуривших там пехотинцев, разведчики спустились в небольшую низину, пройдя мимо расчета станкового «максима».

– Они вас прикрывать будут, если что, – вполголоса уточнил Баранов, остановившись у пологого бруствера.

Он еще раз с ног до головы осмотрел бойцов, каждому поправил что-нибудь в одежде и амуниции. Дойдя до Егора, лейтенант небрежно сдвинул набок его пилотку, повернув звездочкой к правому уху.

– Так правдоподобнее будет, – уточнил лейтенант, хлопнув бойца по плечу.

Каманин стоял рядом и оглядывал небо, пытаясь просчитать время наступления рассвета.

– Пора, – тихо сказал он, обращаясь к Баранову.

– Ну все, пошли! – Командир отошел в сторону, уступая дорогу разведчикам. Те, один за другим, стали переваливаться через бруствер, направляясь в сторону вражеских позиций.

– С Богом, – почти шепотом произнес Каманин, когда Егор проходил мимо него.

Виноградов шел первым, иногда оглядываясь на товарищей. Они делали остановки каждые сорок шагов. Ждали около минуты, прислушиваясь, и снова медленно двигались вперед. Вскоре количество шагов перед очередной остановкой сократилось до тридцати, потом до двадцати. Время ожидания между переходами увеличивалось.

Ветер доносил до них с поля жуткий запах разлагающихся трупов. Егор по примеру разведчиков снял с головы пилотку и закрыл ею лицо, оставив только глаза.

Они подошли к небольшой лощине, окутанной долгожданным густым туманом. Дышать здесь было гораздо легче. Подсохшая на солнце за время теплых весенних дней почва стала твердой, на ней не оставалось отпечатков обуви. Молодые побеги листвы на деревьях усиливали маскировку. Влажный воздух пропитал одежду. Волнение от предстоящей вылазки усиливалось дрожью от утреннего холода, помноженного на сырость тумана.

Разведчики остановились. Они снова надели пилотки на головы, и Егор повернул свою звездочкой к правому уху, как сделал это взводный перед уходом на задание.

– Вот и славненько, – произнес почти шепотом смуглый Панин, посмотрев на товарищей.

– Егор, тут не больше полтораста метров осталось, – Виноградов обернулся в сторону молодого разведчика, – березки поломанные впереди видишь?

– Вижу, – утвердительно прошептал он в ответ, зафиксировав взглядом указанный ориентир.

– Возле них несколько воронок от мин. Этот участок простреливается, – Виноградов смотрел в глаза Егору, пытаясь донести до парня последние, самые важные детали, – твоя задача – добежать до этих воронок и залечь в одну из них так, чтобы тебя не было видно. Свернешься калачиком и будешь лежать. Пусть пули свистят над тобой. Фрицы постреляют какое-то время и успокоятся.

– Так туман ведь кончится. Я же вижу, что сегодня день солнечный будет. – Егор попытался возразить.

– Придется полежать. Возможно, долго, – вмешался в разговор Панин. – И еще вот что. У тебя четыре гранаты. Две будут в руках на боевом взводе. Их нужно бросить так, чтобы они попали точно в траншеи. Иначе нас осколки достанут. Мы рядом будем. Бросай только в траншеи.

– И сразу отбегай, – добавил Виноградов, – если видишь, что туго, сразу беги. Отлеживайся в воронках. Как стемнеет, уйдешь. О нас не думай, мы прожженные. Сами как-нибудь выберемся.

– Да как же я вас оставлю? Что я ребятам потом скажу? Лейтенанту? – Егор с неподдельной тревогой посмотрел на разведчиков.

Панин и Виноградов переглянулись. Каждый из них дал понять другому, что они не ошиблись, выбрав Егора в помощники.

– Ну, давай, ты первый!

Егор полез в карманы штанов за гранатами.

– Не суетись. Все получится. Просто держи их в руках. Сам поймешь, когда работать будет нужно. Или кто-то из нас крикнет. – Панин поочередно выдернул предохранительную чеку из каждой гранаты, что были в руках у Егора.

Тот опустил руки так, чтобы не по росту длинные рукава ватной куртки полностью закрыли кисти рук. Почувствовал легкий толчок в спину. Встал и не спеша двинулся по лощине.

Они миновали поломанные взрывами березки, возле которых Егор приметил несколько воронок, удаленных на несколько метров друг от друга. Его тряхнуло от неожиданного негромкого крика одного из разведчиков за спиной:

– Немчики! Немчики! Не стреляйте! Не стреляйте!

Он с трудом узнал голос Панина, ставший вдруг тоненьким и жалостливым.

Ноги Егора сделались ватными. Он с трудом переставлял их. Периодически быстро поворачивал голову в стороны, краем глаз видя идущих за ним товарищей, которые расходились в разные стороны, но при этом двигаясь почти в одну линию с ним.

Сердце безудержно колотилось от волнения. Воздуха не хватало. Егор начал дышать ртом, выпуская клубы пара. Он чувствовал, как холодеет кожа под одеждой, а внутри тела закипает настоящий жар.

– Не стреляйте! Мы сдаваться идем! Не стреляйте! – почти завыл Виноградов, идя метрах в десяти слева от Егора.

– Немчики, мы сдаемся, не стреляйте! – покричал в очередной раз Панин, шедший в нескольких метрах справа.

– Не стреляйте, мы сдаемся! – подыграл им Егор, заметив, что голос у него получился гораздо грубее и звучал хрипло.

Наконец в тумане стали проявляться очертания чужих касок – немцы спешно собирались на небольшом участке своей траншеи. Разведчики выходили прямо к пулеметной точке противника.

Несколько солдат стояли с карабинами наперевес. Их было видно только по грудь, остальное скрывал бруствер и глубина земляного укрепления. По примыкающей траншее, уходившей куда-то в сторону немецкого тыла, подошли еще несколько гитлеровцев, которые, оценив обстановку, закинули свои карабины за спину и начинали радостно высказываться на своем языке в адрес сдававшихся в плен красноармейцев.

– Остановись, Егор! – услышал разведчик голос Панина и замер, глядя на улыбающихся немецких солдат.

Он еще выше поднял руки, пытаясь глубже запрятать свои смертоносные подарки гитлеровцам. Со стороны это выглядело как подтверждение намерений добровольной сдачи в плен.

Гитлеровцы постепенно расслабились. Егору стало хорошо видно, что враг окончательно потерял бдительность. Солдаты смеялись, обмениваясь шутками, показывали пальцами на Егора, вид которого был довольно комичный из-за большого размера телогрейки и небрежно надетой на голову пилотки. Вдобавок все трое успели изрядно выпачкаться, преодолевая еще не полностью просохший овражек, по которому подбирались к лощине.

Обмен колкими шутками продолжился обсуждением того, куда направлять нежданных гостей. Один из немцев, что подошли по примыкающей траншее, замахал рукой Егору, потом Виноградову и Панину, подзывая их к себе. Другой, из пулеметного окопа, тоже стал указывать им жестами, что нужно двигаться в направлении тыла. Он смотрел прямо на Егора, что-то по-своему объясняя ему и указывая рукой назад.

– Давай! – Панин подтолкнул Егора, и, как только тот сделал несколько шагов, сам двинулся в направлении немецких окопов.

Егор шел прямо на немца.

«Сейчас, сейчас, сейчас».

Он посмотрел направо и встретился взглядом с Паниным, который подал ему знак, моргнув глазами. Несмотря на охватившее его волнение, Егор уже понял, что у гитлеровцев не было никакого сомнения, что вышедшие к их позициям красноармейцы действительно сдаются.

Егор уже на бруствере встретился глазами с тем самым немцем, который активно указывал ему направление. Разведчик сделал еще два шага и, стоя почти на самом краю траншеи, резко наклонился, выбросив из рук гранаты, которые упали точно на грязное земляное дно:

– Нате вам!

Егор резко отпрыгнул назад, почти в воздухе повернувшись спиной к немцам. Он успел пробежать несколько шагов, на ходу разобрав крики Панина и Виноградова:

– Получите, гады!

– Вот вам!

Он не видел действий разведчиков, услышал только резкий окрик одного из них:

– Ложись!

Сразу после этого из немецкой траншеи громыхнули почти одновременно два взрыва. А следом за ним, один за другим, прозвучали еще четыре громких хлопка.

Гитлеровцы не успели среагировать. С их стороны послышались громкие крики. Кто-то стал истошно орать от боли.

– Давай! – одновременно закричали Виноградов и Панин.

Егор, еще лежа на земле, успел быстро повернуться в сторону товарищей. Мгновенно сообразив, он вскочил на ноги, тут же достал из карманов телогрейки еще две гранаты. Выдернул чеку одной из них и, схватив вторую, в несколько прыжков подбежал к краю траншеи, перепрыгнул ее, пробежал еще несколько метров в сторону ее отвода в гитлеровский тыл и метнул приготовленную гранату в видневшийся в тумане земляной коридор. Не дожидаясь взрыва, побежал назад. Снова остановился на краю траншеи и, выдернув чеку, бросил гранату с размаху в трепыхавшегося на дне окопа раненого немца. Сделал он это так, будто в руке его была не боевая граната, а тяжелый камень, которым он собирался убить врага.

Раздался взрыв, потом второй. Егор, помня указания разведчиков, сломя голову помчался к березкам. В горячке короткого боя он проскочил намеченный ориентир из поломанных березок, упал на скользкой траве, быстро вскочил и с размаху прыгнул в одну из воронок.

Позади, один за другим, ударили еще четыре взрыва, в промежутках между которыми были слышны воинственные матерные выкрики красноармейцев, отчаянные вопли и звериный рев раненых и умирающих гитлеровцев.

Егор тяжело дышал, лежа на дне небольшой воронки. Он не мог перевести дыхание. Возле себя он четко услышал чьи-то быстрые шаги. Он стал протискивать руку под телогрейку, к нагрудному карману гимнастерки, где лежал выданный ему на время вылазки «браунинг».

– Егор! – услышал он поблизости от себя голос Панина, перебивавший все еще доносившиеся со стороны немецких траншей крики и ругань раненых.

– Живой! – громко и радостно ответил он.

– Молодец! Сделал все как надо! – снова прокричал Панин.

– С боевым крещением в разведке тебя, Егор! – где-то недалеко прозвучал голос Виноградова.

Молодой разведчик посмотрел на небо. Он лежал на дне воронки, поджав к лицу коленки и прижимая к груди приготовленный к бою «браунинг». В ответ на поздравления товарищей он громко ответил им:

– Служу Советскому Союзу!

Едва он прокричал это, как по барабанным перепонкам стали бить пулеметные очереди, пули вспороли землю недалеко от воронок, в которых лежали разведчики, блестяще выполнившие боевую задачу. Веер смертоносного огня проносился буквально рядом, разрезая пелену тумана, уходил в сторону, потом возвращался, кроша в щепки стволы березок. К первому пулемету подключились еще несколько, щедро поливая огнем пропитанную весенней влагой землю.

Егор вжался в рыхлое дно воронки, размер которой едва скрывал его от пулеметного огня. Он зажмурил глаза и напрягся. Изредка он поднимал веки и смотрел на светлеющее с наступлением утра небо.

Наконец стрельба стихла. Но еще хлопали одиночные винтовочные выстрелы, чередовавшиеся с криками отчаянной ругани, смысл которой легко угадывался и без знания немецкого языка. Несколько голосов оживленно кричали, кто-то громко стонал от боли, кто-то вопил и просил о помощи. Было понятно, что в гитлеровских траншеях творится что-то невообразимое.

Егор стал прислушиваться. Его очень пугала мысль о том, что вот-вот может начаться погоня за разведчиками или скорая ответная вылазка противника. Он передернул затвор пистолета и направил его в сторону врага. Напряжение в теле, едва не сдавленном мышечным спазмом от навалившегося сильнейшего волнения, не спадало еще около получаса, покуда из немецких окопов еще слышались стоны раненых.

Наконец шум стал стихать, напряжение постепенно отпускало Егора. Он, почти не мигая, начал смотреть в небо, наполненное солнечным светом и редкими белыми облаками. Дыхание его постепенно выровнялось, но тело все еще напоминало боевую пружину, готовую в любую секунду к бою. Ожидание близкой опасности не покидало его. Заряженный «браунинг» лежал в ладони. Лишь легкий ветерок немного охлаждал голову, шевеля короткие волосы и донося со стороны немецких траншей редкие голоса на чужом языке.

Егор начал успокаивать себя наблюдением за проплывающими по небу облаками. Впервые за последние сутки его мозг смог переключиться на привычные мысли. Он с благодарностью вспомнил Николая, представляя себе их будущую случайную встречу, на которой он обязательно расскажет другу о своем боевом крещении.

Постепенно он стал вспоминать ребят из восемнадцатого запасного стрелкового полка, с которыми в составе маршевой роты прибыл на передовую и участвовал в атаке на немецкие пулеметы. Он погрузился в мысли о тех, кто остался навечно на грязном от пороховой гари снегу среди тех, кто был убит во время предыдущих многочисленных безрезультатных атак.

Сначала он улыбался и с трудом сдерживался, радуясь благополучному исходу дела и всей своей судьбе, наконец-то одарившей его удачей и уверенностью в смысле своего существования. Потом его стали одолевать скорбные мысли и тяжелые воспоминания, по щекам потекли слезы.

– Первая граната – за сержанта-взводного! – очень тихо, почти неслышно, сказал сам себе Егор. – Вторая – за Козлова и ребят, третья – за Пшеничникова, четвертая – за дом родной!