Глава двенадцатая

В тот самый момент, когда ротный командир Бражкин во время очередного выхода в эфир понял, что исчез танк лейтенанта Родина, который следовал замыкающим в колонне роты, начался отсчет времени чрезвычайной ситуации. Бражкин, осознав этот факт, немедленно доложил по радиосвязи командиру батальона Семену Дубасову уже с формулировкой, что танк пропал без вести.

Строить догадки – дело пустое, тем более в эфире с зашифрованным языком доклада. Потерять танк в районе боевых действий, но не на передовой, не в боестолкновении… Причина могла быть только одна – поломка, о чем экипаж должен был немедленно по радиосвязи сообщить своему командиру.

Дубасов выслушал доклад и спросил, когда Родин последний раз выходил на связь. Бражкин назвал точное время…

Правила на марше подчинены жестоким законам войны. Далеко отставший экипаж никто не кидается выручать, ему предоставляется полная возможность выкручиваться из ситуации самому. Вывернись наизнанку, умри, но найди поломку, исправь, вдохни жизнь в заглохший двигатель.

Семен вдруг явственно, в неярких, серых тонах вспомнил, как невынутую занозу, один эпизод. Это было год назад, в августе 1942-го. Тогда еще командиром роты, в составе танковой бригады он участвовал в прорыве хорошо укрепленной обороны немецких войск в районе Козельска. Им противостояли части двух пехотных дивизий, усиленные подразделениями танковой дивизии. Конечно, враг использовал выгодные условия местности – леса и перелески, высоты, овраги и болота. А германская пехота создала сильную оборону, прикрыла ее минными полями, а местами и проволочными заграждениями.

Перед наступлением ночью его рота заняла лесной массив в двух километрах от Козельска. Место было болотистое, но не глубже чем по колено. Кочки, перелески, тощие березки и камыши с осокой. Как-то незаметно затянуло низину холодным туманом, и боевые машины стали призрачными. Как всегда перед атакой, на душе стало тревожно и муторно, да еще всю ночь зловеще кричала лесная птица.

А когда забрезжил рассвет и стал понемногу оседать туман, Семен с холодным ужасом вдруг увидел, что вместе с экипажем исчез танк сержанта Расчетина, занявший позицию на левом фланге. Остались раздавленные березки, следы гусениц на кочках и пустая консервная банка. Командир танкового взвода с круглыми от страха глазами готов был застрелиться.

Растворившийся бесследно танк стоял в тридцати метрах от его машины. Тут же по его команде два экипажа вырубили из березок шесты, обвязались страховочными веревками и принялись прощупывать вокруг каждый метр. Проваливались в болото не выше пояса, обследовали все в радиусе пятидесяти метров. Эти бесплодные поиски с яростью и тоской наблюдал и сам комбат, уже не спрашивая повторно, не слышал ли кто звук работающего ночью двигателя. Если бы его заводили, было бы слышно в нескольких километрах. В конце концов, комбат приказал прекратить поиски мистически исчезнувшего танка и занять места в боевых машинах. Близилось время атаки, впереди ждали новые, более серьезные потери.

Сентябрьская наступательная операция была долгая и кровопролитная с обеих сторон. В перерывах между боями Семена мучил допросами особист, задавая по долгу службы и резонные, и нелепые вопросы. В конце концов, в протоколе было сказано, что танк сержанта Расчетина утонул в болоте. А на глубинные поиски не хватило ни времени, ни специальных средств. Танк командира взвода на второй день боев был подбит из артиллерийского орудия и сгорел вместе с экипажем, таким образом избавив лейтенанта от допросов и ответственности.

Эта история бесследного исчезновения танка сержанта Расчетина так и осталась неразгаданной.

Дубасов покряхтел, выругался в сердцах, вышел на связь с командиром бригады Чугуном и доложил об исчезновении танка лейтенанта Родина, добавив, что, возможно, случилась поломка на марше.

– Опять этот чертов Родин, – уже не в эфир выразился Чугун. Ему, конечно, доложили, какие выкрутасы этот лейтенант отчубучил на минном поле. И Дубасов, и Бражкин получили от него крепкий нагоняй.

Раздавать выговора и служебные несоответствия боевым офицерам было не в его правилах. В мирное время, в бытность его командиром танкового батальона, военные чинуши-инспектора, начальство вышестоящих штабов, донимая проверками, всегда выискивали и находили недостатки в служебно-боевой деятельности и со знанием дела и удовлетворением в итоговой части документа полагали, что майору Чугуну В. И. следует объявить взыскание. Как правило, полковые и дивизионные командиры неукоснительно выполняли эти рекомендации. Привычное дело: строевой офицер без выговоров, что конь без подков – подстегнули, и вперед, на оперативный простор.

Эти условности оказались совершенно ненужными в Испании, в его первом и последующих боях с франкистами в составе 1-й бронетанковой бригады. В январе 1937 года бригада контратаковала укрепленные позиции франкистов под Мадридом. Чугун командовал танковой ротой, у них были отличные по тому времени танки Т-26.

Вот тогда он почувствовал кураж и упоение в бою. Мятежники исступленно отбивались от них пулеметным огнем и короткими контратаками пехоты и танков. Наши танки сметали вражескую пехоту, размазывали ее по холодной испанской земле.

Отменно показали себя броневики БА-6, которые подбили несколько танков. Чугун воочию убедился, что такое право сильного, когда у тебя более мощное оружие. Противостояли им немецкие танки Pz. 1 и танкетки CV 3, имевшие только лишь пулеметное вооружение и слабую броню.

Их помощь своей пехоте была недолгой, как горение спички. Как сейчас, перед глазами яркая картина, когда первым же выстрелом Чугун буквально расколол танкетку, а потом влепил снаряд в танк Pz. 1, выскочивший на линию огня. Они были бессильны против Т-26, как стая щенков против матерого пса.

Но в последний день февраля обе стороны после больших потерь и моря пролитой крови, не добившись стратегических успехов, перешли к обороне. А впереди был еще самый страшный бой, скорее, бойня, и тогда он уцелел, наверное, чудом.

Но немцы сделали для себя выводы, и в июне 1941-го границу СССР перешли уже качественно новые танки. Основной машиной в начале восточной кампании стал средний танк Pz III. Однако все его виды значительно уступали советским Т-34 или КВ в бронировании и огневой мощи.

Но этому незначительному техническому преимуществу вермахт противопоставил умение вести современную войну. Катастрофические неудачи Красной Армии в первые месяцы боев заставили командиров большой кровью нарабатывать боевой опыт.

Чугун, будучи уже в должности комбрига, по всем поступающим материалам и донесениям разведотделов анализировал действия немецких танковых «клиньев», постигал особенности оперативного руководства, планирования операций и, чего было не отнять, слаженности, организованности и хорошей управляемости немецкой армии. Когда вся Европа ползает перед тобой на коленях, боевой дух придает утроенные силы.

…Стрелки чрезвычайной ситуации продолжали отсчитывать время, и особист бригады тоже по-особому был обеспокоен, потому что худший вариант определялся как «дезертирство» или даже «переход в стан противника». И тогда ему тоже достанется по первое число за то, что своевременно не выявил врага.

Когда Дубасов наконец услышал в эфире голос Родина и уяснил, что экипаж не перепился, а, наоборот, захватил немецкий танк с офицером и следует в родное расположение и что это, скорее всего, правда, он тут же решительным и скорым шагом направился к командиру бригады.

Чугун выслушал слегка запыхавшегося майора и спросил:

– Уверен, что сведения достоверные? Слишком уж все красиво…

Не раздумывая, тут, как говорится, пан или пропал, комбат ответил:

– Родин, конечно, сорвиголова, но ему верить можно. Впереди идет наша «тридцатьчетверка», за ним – он сам за рычагами немецкого танка.

Как простые исполнительные и дисциплинированные ребята из 2-го танкового батальона обеспечили встречу, организовали взаимодействие и едва не угробили командира взвода Родина, танкиста Баграева и пленного немецкого лейтенанта с танком, еще будут разбираться… А сейчас Родин поставил условие, что не тронется с места, пока отправленный для эвакуации танк не подцепит их «тридцатьчетверку» и не подвезет ее на исходный рубеж. Тут старший лейтенант, командир танка не стал спорить, сам бы поступил так: своих не оставляют.

– Приободрились, орлы! – крикнул Родин Сидорскому и Деревянко, когда они подъехали и появились перед его очами. – Принять гвардейский вид, триумфаторы!

И кавалькада из четырех боевых машин тронулась с места.

Пехотный командир крикнул на прощание:

– Удачи тебе, Иван!

– И тебе, Ваня. Даст бог, свидимся! – махнул рукой Родин.

Старший лейтенант доехал до штабной палатки командира бригады и скомандовал:

– Приехали!

Он спрыгнул с танка и пошел докладывать о выполненном задании.

У входа в палатку стояли по стойке «вольно» ротный командир Бражкин и комбат Дубасов, прочесть что-либо на их лицах было сложно, за короткое время событийная шкала скакнула от «чрезвычайной ситуации» до победного плюса.

Комбриг Чугун прохаживался тут же, едва скрывая радостное нетерпение. Сам лихой танкист, называвший танк боевым конем, он знал цену таким немыслимым проделкам, вылазкам в тыл врага, переполоху и в итоге беспощадному уничтожению всего движущегося.

Родин красиво и аккуратно, как личный автомобиль, остановил трофейный танк в пятидесяти метрах от штабной палатки, крикнул по-немецки Хорсту:

– Эй, Ганс, или как там тебя, вылазь!

Тот послушно «спешился», а Родин, поймав брошенный ему Сидорским танкошлем, натянул его на голову, одернул куртку и пошел к начальству.

– Товарищ полковник! В ходе ночного марша вышли в расположение противника и… в связи со сложившейся ситуацией было принято решение захватить немецкий танк. Механика прикончили, а этого взяли… для комплекта. Танк на ходу, с тесемочкой и бантиком, – не удержался от шутки Родин.

Чугун рассвирепел:

– А скажи-ка, лейтенант, какого хрена вы вдруг оказались в расположении врага?

И Родин понял, что победителей тоже судят, иной раз даже крепче, чем побежденных.

– На развилке ушли влево, – не отводя взгляд, ответил Родин.

– Все у тебя влево, все не как у людей. Трое суток ареста!

– Есть трое суток…

Чугун повернулся к стоявшему навытяжку пленнику.

– А это что за гусь?

Тот понял, что надо представиться:

– Лейтенант Ланге, командир 3-го взвода 2-й роты 505-го батальона тяжелых танков.

Родин подсказал:

– Он из 505-го батальона тяжелых танков.

– Вижу, – недовольно произнес Чугун. – Корова на борту. Старые знакомые. Отведешь его к разведчикам и документы его отдашь им.

– Понял, товарищ комбриг. Разрешите выполнять?

А Василий Иванович неожиданно порывисто обнял Ивана:

– Спасибо тебе, сынок, за подарок. Уж очень нам пригодится этот танк.

Иван смутился, сказал «не за что», откозырял и бросил Ланге: «За мной».

Хорсту еще предстояло знакомство с Сашей Деревянко.

А Саня, не теряя времени, открыл трансмиссию и стал проверять последовательно все узлы и механизмы.

Иван со злой веселостью скомандовал:

– Рядовой Деревянко, ко мне!

Тот подошел с недовольным лицом – оторвали от дела.

– Вот, Саня, этот гад, между прочим, из 2-й роты 505-го батальона.

– Уже видел, 124-й номер на броне, – хмуро отреагировал механик. – Раскатать бы этого вояку в папирус… – И спросил по-немецки, обращаясь к пленному: – А танк номер 123 у вас есть?

Хорст кивнул – есть такой.

– Это танк лейтенанта Вильгельма Зиммеля? – продолжил допрос Саня.

Хорст удивился и подтвердил: да, именно его, и поинтересовался, откуда им известно это имя.

– Вы все у нас на крючке, – по-русски ответил Деревянко.

А Хорст поспешил добавить:

– Танк лейтенанта Вильгельма Зиммеля стоял рядом с моим…

Деревянко понял и тут же отреагировал:

– Что ж ты, бл… немецкая, сразу не сказал!

Ребята рассмеялись. Баграев положил руку Сане на плечо:

– Вот бы тебе подарок был…

Деревянко повернулся к Ивану, вздохнул порывисто:

– Командир, я все слова позабывал, скажи этому гаду, зачем мне нужен этот Зиммель…

– Объясню, – согласился Иван и после паузы, медленно и с расстановкой, начал:

– Ваша 2-я рота стерла с земли деревню этого парня. Деревня называется Большая Драгунская… И когда ты, Хорст, уничтожал дома, Зиммель на своем танке давил его брата и бабушку. А вот он смог убежать! Зиммель догонял его на танке. Ты помнишь деревню Большая Драгунская?

Даже сквозь копоть на лице немца стало видно, как оно побелело. Ланге порывисто вытер капли пота:

– Нет, я не помню эту деревню. Их было много. Это война… Я был контужен…

Иван достал из пакета фотографии казни лейтенанта-танкиста, показал Сидорскому и Деревянко:

– Глядите… Нашли у него в сумке.

Кирилл взял фотографии, его передернуло, он поспешно, словно это были сгустки крови, протянул их Деревянко.

– Зверье, куражились, живьем закапывали парнишку, – глухо сказал он.

Родин глянул на ребят: мрачные, посуровевшие лица их не предвещали ничего хорошего. Дай команду – тут же кончат немца, без канители.

– Комбриг приказал отвести пленного к разведчикам. Они с ним быстро разберутся… Саньке, пожалуй, поручать не буду, – усмехнувшись, сказал Иван. – Еще шлепнет по дороге. Пойдешь ты, Руслан, как его старый знакомый.

Он протянул Баграеву командирскую сумку Ланге.

– Понял, командир.

Минут через двадцать Руслан вернулся и доложил Родину:

– Товарищ лейтенант, передал командиру разведроты из рук в руки.

– Фотографии показал?

– Показал.

– И что он сказал?

– Сказал, что для таких у них есть специальный вопросник.

Иван подумал, что и сам бы поговорил с пленным по техническим характеристикам немецких танков, тактике боя в различных ситуациях и огневому поражению наших танков. И, пока начальник разведки сообщит результаты допроса в докладной записке вышестоящему штабу, а оттуда в обобщенном виде поступят рекомендации, жернова войны прокрутятся, и что-то будет упущено, что-то придет несвоевременно. Как и все младшие командиры, Родин не любил штабных офицеров, конечно, прекрасно осознавая, что без управления войска не могут действовать грамотно.

А еще уже с равнодушием подумал о пленном лейтенанте. После разведчиков он попадет в особый отдел, а там фотографии казни танкиста очень могут стать для него скорым приговором. Отведут подальше от дороги и шлепнут.

На самом деле после допроса особистом бригады Ланге отправили в штаб танкового корпуса. А принцип был один: чем дальше от передовой, тем больше шансов остаться живым. Со своей саксонской хитринкой немец смекнул, что для русских он, обладающий важной информацией, весьма ценен. А информация эта была о нескольких «Королевских тиграх» в составе 505-го батальона тяжелых танков.

Хорст тогда почему-то сравнил себя с бутылкой, которой в голову-пробку болезненно вкрутили штопор… Так же мучительно, с громким хлопком, ее теперь вытащат. Тактика поведения бывшего командира взвода теперь была такой: дозированно сливать из этой «бутылки» сведения, которыми он обладал. Информация о «Королевских тиграх» действительно пригодилась: то, что рассказал Хорст, а также показания других пленных легли в основу специального приказа по фронту.

Через какое-то время в числе первых военнопленных Ланге вошел в образованный еще в июле 1943 года Национальный комитет «Свободная Германия» и даже стал членом этого комитета. К концу декабря Хорст переметнулся в учрежденный для офицерского состава «Союз германских офицеров». Там он быстро вошел в число приближенных главы Союза генерала артиллерии Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха и генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса. А спустя несколько месяцев, 17 июля 1944 года в составе 57 000 немецких солдат и офицеров в колонне прошел по Садовому кольцу и другим улицам Москвы.

Усиленный паек – кашу и хлеб с салом, которым их накормили с утра – он запомнит на всю жизнь.