Глава 3

– А-а, милашка Касс! – воскликнул Говард Уэллс, на его тонких губах промелькнула улыбка.

Эбби же содрогнулась – это была реакция на улыбку на его лице, и она ничего не могла с собой поделать. Это была не злобная улыбка – улыбка человека, получающего извращенное удовольствие.

Нет. Улыбка была душевной и ласковой, показывающей расположение и симпатию. Будто Уэллс был нормальным человеком, вспоминающим свою внучку.

Эбби сглотнула, внезапно у нее пересохло в горле. Она не хотела показывать ему слабость, а пересохшее горло или сорвавшийся голос, голос, прерывающийся от волнения, доставили бы ему невероятное удовольствие.

– Позвольте мне самому догадаться, – сказал Уэллс. – Вы готовите статью о последней жертве доктора Экс. И какой аспект дела вас больше всего интересует, Лоис Лейн? Вы решили использовать какой-то новый подход? Вы должны придумать что-нибудь свеженькое.

– Давайте начнем с августа двухтысячного, – предложила Эбби, листая блокнот в поисках нужной страницы, где у нее была приведена хроника событий.

– Зачем нам начинать оттуда, ради всего святого? – воскликнул Уэллс. – Получается же целых три года до того момента, как я нашел милую малышку Кассандру и сделал ее своей.

«И ведь я даже не могу попытаться проткнуть этого гада ручкой, несмотря на то, как сильно мне этого хочется», – подумала Эбби и непроизвольно сжала эту самую ручку, о которой думала. Чудом было то, что охрана пропустила ее с ручкой, – она была готова прийти с планшетом для того, чтобы вносить в него ответы Уэллса. Но раз на Говарда надели смирительную рубашку, охрана, вероятно, посчитала, что ручка не представляет угрозы ни для чьей безопасности.

– Я хочу начать с августа двухтысячного, – Эбби говорила тоном воспитательницы детского сада – таким разговаривают с только что научившимися ходить малышами.

В глазах Говарда промелькнуло раздражение, и это доставило ей, пусть и небольшое, удовольствие. Хорошо. Ей удалось его зацепить. Он ее внимательно слушает.

– И что там было в августе двухтысячного? – спросил Уэллс. Его плечи заметно напряглись под грубой тканью смирительной рубашки.

– Вы в то время работали в Медворде, штат Орегон, судебно-медицинским экспертом. Так?

– Да.

– А за пять лет до этого, в девяносто пятом, вы уволились из госпиталя в Лос-Анджелесе, где возглавляли хирургическое отделение. Так? – спросила Эбби.

– Я вижу, что вы собрали всю информацию, которая вас интересовала, мисс Винтроп. Все правильно. И, как я понимаю, сейчас вся эта информация перед вами, в вашем блокноте, не так ли?

– Я всегда стараюсь проверять факты в первоисточнике, – заявила она, и хотя ей совершенно не хотелось улыбаться, она заставила себя это сделать уголками губ. Это была даже не улыбка, а намек на улыбку, и Эбби знала, что таким образом разозлит его. – Знаете, есть теория, что вы ушли из хирургии в судебную медицину потому, что таким образом пытались справиться со своим страстным желанием убивать.

Уэллс рассмеялся. Это был сухой смешок, демонстрирующий его самодовольство.

– А вы сами тоже так думаете? – поинтересовался он.

– Я не думаю, что вы когда-либо в своей жизни отказывали себе в удовлетворении желаний, – ответила Эбби. – Если вы к чему-то стремились, вы это получали. Я думаю, что вы любите власть в любой форме. Я думаю, что вы на самом деле любите резать людей, но предпочитаете милых маленьких брюнеток, и вы предпочитаете умерщвлять их собственными руками. Я думаю, что, вероятно, можно найти не одну дюжину пациенток, имевших проблемы с сердцем, которых вы лечили и которые соответствуют вашему любимому типу. И эти пациентки отправились с операционного стола не в палату, а в морг. И можно найти по крайней мере полудюжину мертвых девушек и мест, где они сейчас лежат, – тех, о которых вы не рассказали ФБР.

– Я вижу, что мы наконец говорим откровенно, – заметил Уэллс. – Мне нравится в вас эта черта, Эбигейл. Для вас это не просто очередная статья, правда? Вы сейчас не просто журналистка, проводящая расследование после получения заинтересовавшей вас информации. У вас навязчивая идея. И должен сказать, что это не является показателем душевного здоровья. Это ненормально! И я был прав: это личное дело для вас. Вы были знакомы с Кассандрой Мартин. – Он склонил голову набок и снова внимательно разглядывал посетительницу. Теперь у него была дополнительная информация. – Это означает, что вы живете в Кастелла-Рок или где-то поблизости. Я уже подумал, что уловил исходящий от вас запах амбара. Эх вы, сельские девчонки! – он покачал головой. – Такие упрямые, такие упертые! Вас нужно укрощать и приручать, как лошадей. А я никогда не видел смысла в том, чтобы тратить столько усилий. Я люблю мягких и податливых девочек. Со всеми моими девочками было легко справиться. Именно поэтому я и выбрал Касси.

Эбби заскрипела зубами, с силой сжимая челюсти, чтобы не бросить ему в лицо гневный ответ. А ей так хотелось! Ее трясло от того, что он называл ее подругу «Касси» – так ее не звал никто. И он говорил о ней так, будто был с ней знаком. Как будто бы он имел право придумывать ей прозвища или какую-то другую форму ее имени. Да будь он проклят! Он не имел права ни на что, связанное с Касс.

– А вы знаете, что именно привлекло меня в ней? Почему я выбрал ее? – Уэллс склонился вперед и говорил заговорщическим тоном. – Все дело в кудряшках. Как у фарфоровой куколки! Как только я увидел эти кудряшки, я сразу понял, что мои руки должны обязательно на них сомкнуться.

Вот оно! Эбби ощутила вкус победы. И это ощущение стало разливаться по всему ее телу. Наконец она получила подтверждение той ужасающей мысли, которая так долго ее мучила и из-за которой она затеяла все это.

Касс не носила кудряшек с тех пор, как они перешли в старшие классы, – она начала выпрямлять волосы с девятого класса и делала это каждое утро. Она таким образом выражала свой протест матери, которая постоянно возила ее по детским конкурсам красоты и обожала ее кудряшки. И ее волосы совершенно точно не вились в тот вечер, когда она пропала. Эбби стопроцентно это знала.

В тот год Касс только один раз не распрямляла волосы – когда фотографировалась для выпускного альбома. Она не стала этого делать ради того, чтобы мать оплатила сессию у профессионального фотографа. Касс поставила матери такое условие. «Иногда нужно бросить ей кость, Эбби», – сказала тогда Касс, и Эбби до сих пор помнила ее слова.

– Что вы делаете? – спросил Говард, уставившись на закрытый теперь блокнот.

– Мы закончили, – объявила Эбби.

Он сдвинул седые брови.

– Вы потратили столько времени, пытаясь добиться встречи со мной, и вы уходите, задав всего пару вопросов?

– Мне не нужны ваши ответы ни на какие другие вопросы, – сказала Эбби. – Вы уже сказали мне все, что мне нужно было узнать.

Уэллс нахмурился еще сильнее, недовольно скривил губы. Он по-другому представлял это интервью. Он больше не контролировал ситуацию.

И он не понимал, что только что допустил ошибку, которую она ждала.

– Вы спрашивали меня, какой аспект дела меня больше всего интересует и какой подход я выбрала, – снова заговорила Эбби, глядя прямо на Уэллса сурово и пронзительно. – Вы на самом деле хотите это знать?

Она встала, сделала пару шагов вперед и оказалась всего в нескольких сантиметрах от разделявшей их стены из оргстекла. Эбби находилась так близко, что заметила, как Уэллс быстро втянул воздух. Он был возбужден от ее близости, у него раздувались ноздри, будто он пытался уловить ее запах и вдохнуть его.

– Вы не убивали ее, – объявила Эбби. – Вас в ту ночь даже рядом с ней не было. Я думаю, что вы даже никогда не слышали имя Кассандры Мартин до тех пор, пока шериф не взломал дверь автофургона, в котором вы жили, и не привез вас в участок для допроса.

Говард Уэллс был социопатом, садистом, нераскаявшимся убийцей, который получал удовольствие, лишая людей жизни, он был много кем, но даже он не мог контролировать непроизвольные реакции собственного тела. Эбби с удовлетворением наблюдала, как Уэллс побледнел – от его лица отхлынула кровь.

– Я догадалась, Говард, – сказала Эбби. – Это была игра. Но в игру в одиночку не играют. У вас был друг – или настолько близкий вам человек, насколько это вообще возможно у людей типа вас. Этот человек похож на вас. Родственная извращенная душа. Что произошло? Вы решили, что у вас есть товарищ по команде, а он на самом деле оказался оппонентом?

– Замолчите! – выдавил из себя Уэллс. У него на лбу выступил пот, капли катились вниз по виску.

– Он вас обыграл, – продолжала Эбби. – Ваш приятель вас подставил. Он оказался умнее вас, а вы – достаточно глупы, чтобы попасться в его капкан. Вы поэтому взяли на себя убийство Касс? Потому что он унизил вас, оказавшись умнее?

Уэллс бросился на нее и со всей силы врезался плечом в оргстекло.

Вместо того чтобы отпрыгнуть назад или хотя бы дернуться, Эбби сама шлепнула ладонью по стеклу. Она стояла в полный рост, расправив плечи и слегка скривив губу. Она источала силу! Нельзя сказать, что Уэллс испугался, но его глаза округлились при виде ее реакции.

– Я отправляюсь на охоту за вашим партнером, с которым вы вместе играли, Уэллс, – бросила она ему. – Вы оба – просто хищники, кружащие вокруг стаи птиц. А знаете, чему учат сельских девочек типа меня? Как нас учат бороться с хищниками? – Она вздернула подбородок, упрямая и стойкая девчонка, воспитанная отцом. Она прямо смотрела на человека, убившего больше людей, чем у нее было пальцев на обеих руках, и не боялась его. – Мы в них стреляем и убиваем их.

У Уэллса чуть глаза не вылезли из орбит, когда он услышал ее слова, и он стал биться всем телом об оргстекло, разделявшее их. Он орал, изо рта летели слюна и кровь, он угрожал ей, выкрикивая одно проклятие за другим. Наконец в помещение ворвался надзиратель.

– Мисс Винтроп! – закричал Стэн и потянул ее за руку. – Пойдемте отсюда.

Но Эбби еще одну секунду оставалась на месте – не двигалась, стояла в полный рост, расправив плечи.

Она оказалась права, и теперь она испытывала облегчение. Хотя колени у нее дрожали, когда Стэн выводил ее из камеры.

Дело было еще не закончено, и до окончания было очень далеко.

Она только начала работу.