Шестнадцать

Флуоресцентные стрелки часов на прикроватной тумбочке показывали пятнадцать минут пятого. Фрея лежала на боку и неотрывно смотрела на них, наблюдая, как движется минутная стрелка. Ей было холодно.

Черт. Черт. Черт. Проклятье. Дьявол. Мать твою. Дерьмо. Черт…

– Боже ты мой! – сказала она уже вслух, стряхивая с себя одеяло. Ее ноги соскользнули на пол.

Ей нужно было попить и как-то согреться, а потом обязательно прочесть несколько глав книги, которой она была вполне увлечена, пока ее сознание не захватило то, что она про себя со злобой называла «эта штука».

Пока она ждала, когда вскипит чайник, она отодвинула тяжелую штору и посмотрела на улицу. Окна кухни выходили в ее сад, в котором было все, что положено, – трава, сирень, пара розовых кустов. Даже сарай. Напротив стояло несколько домов, и только в одном из них наверху горел свет. Интересно, там был другой такой же страдающий бессонницей несчастный, слишком занятый своими беспокойными мыслями, чтобы спать, или это просто заботливый родитель поднялся к проснувшемуся ребенку? Она слегка приоткрыла окно, и совершенно уникальный запах ночи – мокрых цветочных клумб и зеленых кустов с еле уловимыми нотами сигаретного дыма и выхлопного газа – коснулся ее ноздрей и напомнил о всех тех ночах, которые она провела в свои первые годы в полиции, патрулируя улицы. Ей это нравилось, в это время все будто бы воспринималось острее, и даже стиль общения с товарищами во время ночных обходов менялся – все больше шутили, были более внимательными друг к другу; можно было неожиданно рассказать коллеге о том, о чем ты никогда не говорил своему спутнику жизни или родителям, и услышать признание в ответ, просто сидя бок о бок с ним в патрульной машине или шагая по тихой темной улице. Она не жалела о переводе в уголовный розыск и последовавшем за этим повышении, так же как она не жалела о своем переезде в Лаффертон, но этот запах в воздухе все равно трогал ее душу.

Она наполнила кипятком грелку, а потом и свою кружку. Она поспала с грехом пополам еще где-то час, а все остальное время вертелась в кровати, пока ее простыня с пододеяльником не превратились в один большой ком, периодически поругиваясь, изнывая от скуки или честно пытаясь разобраться в своих эмоциях и понять, что произошло.

Саймон Серрэйлер не пришел на вечеринку хористов. Фрея потратила уйму времени, подбирая наряд и делая прическу и макияж, а по пути туда ее руки на руле взмокли от пота, а во рту пересохло. «Как чертов подросток» – так она себя охарактеризовала, уже совершенно разъяренная, поворачивая к Галлам-хаус. Во дворе выстроилась целая очередь из машин, и в окне на первом этаже приветливо горели праздничные огни. Все занавески были подняты, и Фрея смогла рассмотреть всех присутствующих, но так и не увидела его. Она услышала внезапный взрыв хохота и почувствовала себя так неловко, что чуть было не вернулась обратно в машину и не уехала. Социальные взаимодействия всегда давались ей непросто, а брак с Доном уничтожил в ней все остатки непосредственности и уверенности в себе, да и выходили они редко, не считая мест, где встречали только коллег или еще кого-то, с кем уже были знакомы. Еще одна машина заехала во двор и остановилась рядом с ее. Фрея задержалась, размышляя о том, какую машину мог бы водить Саймон Серрэйлер и надеясь, что это был он и что они смогут пойти к дому вдвоем. Фары потухли, и из машины вышла пара, и Фрея узнала женщину, которую подвозила после репетиции хора. Она позвала ее по имени. «Шэрон!» Войти в дом вместе с кем-то, кого она хоть немного знала, показалось ей удачным началом вечера.

Ее десерты похвалили и мгновенно уничтожили, а кое-кому она даже дала рецепт. Она хорошо провела время, окончательно убедившись в том, как ей повезло завести дружбу с Мэриэл Серрэйлер, хотя ей совсем не понравился ее муж, язвительный мужчина, лицо которого постоянно выражало смесь презрения с неодобрением.

Вечер был приятным, но она сама себе его испортила, потому что постоянно только и делала, что пялилась на дверь, ожидая, что он сейчас войдет, и страшась своей собственной реакции, а потом, когда она увидела, что часы показывают начало одиннадцатого и он уже точно не придет, почувствовала такое острое разочарование, что уже ничто не могло ее развлечь, и поэтому она решила отправиться домой.

Вернувшись в тепло и уют своей постели, она взбила подушки, зарылась в них, свернувшись в кружке света от своей лампы, и снова попыталась понять, что же произошло, и как, и что все это для нее значило. Она была сражена наповал, сразу и безоговорочно, внешностью этого человека, звуком его голоса, его аурой, всем его существом; она была зачарована, отравлена любовным напитком – она пыталась припомнить все литературные метафоры, которые применялись к этому обычному, в общем-то, событию, которое ей не пришлось пережить раньше. Она была сбита с толку, ошарашена им, и ее застало врасплох, что она может оказаться уязвимой для такого чувства, которое больше было похоже на сильный порыв штормового ветра, чем на эмоцию. И перед своим мысленным взором она всегда, что бы ни делала, о чем бы ни думала, разговаривала ли с кем-то или была одна, ехала ли в своей машине или лежала в кровати, пытаясь заснуть или переворачивая книжные страницы, видела Саймона Серрэйлера, сидящего на кухне в доме своей матери с кружкой чая и занесенной над ней рукой с кусочком песочного печенья. Этот образ никогда не покидал ее, будто он был изображен на экране, помещенном внутрь ее глаз. Он и сейчас был с ней.

Она взялась за книгу – книгу, которая до сегодняшнего дня казалась ей такой увлекательной, вернулась к истории, которая была такой захватывающей, что она старалась поскорее умыться и принять вечером душ, чтобы вернуться к ней. Теперь же ей пришлось перечитать одни и те же три абзаца, только чтобы осознать, что снова ничего из них не поняла и не уловила. Ее часы показывали двадцать минут пятого. Единственное, что точно могло ее занять и отвлечь от мыслей о Саймоне Серрэйлере, была работа, а единственное из ее текущих дел, которое одновременно было и сложным, и интересным, было дело об исчезновении женщины, Анджелы Рэндалл. Помимо этого на ней было вялотекущее и, по мнению Фреи, ужасно занудное дело о растрате, текучка из автомобильных краж, а еще, как всегда, куча всего связанного с наркотиками. Она взяла блокнот, который держала на прикроватной тумбочке рядом с телефоном, и начала записывать. Она выстроила образ Анджелы Рэндалл, основываясь на посещении ее дома и на том, что рассказала ее работодательница из дома престарелых. А еще она ей странным образом сопереживала. Через десять минут, в течение которых она четко и подробно записала в свой блокнот все, что у нее пока было по этому делу, Фрея почувствовала страшную усталость. Завтра ее не ждали в участке рано, потому что она должна была провести ряд проверок в бизнес-парке на самой окраине города в связи с делом о растрате, которое ей уже не терпелось передать в руки отделу по мошенничествам. И вот после этого она получит возможность, без ведома инспектора, но, как она надеялась, с помощью простодушного молодого констебля Нейтана Коутса, немного позаниматься делом Анджелы Рэндалл.

Она выключила свет и провалилась в тяжелый сон.

Нейтан Коутс сидел за компьютером, скрупулезно просматривая базу осужденных по наркопреступлениям, ровно с половины девятого утра. Сейчас было одиннадцать, и он решил подбодрить себя уже третьей пластиковой чашкой кофе, чтобы снова взяться за дело, когда у его стола остановилась Фрея.

Ей нравился Нейтан, не столько вопреки, сколько благодаря его лицу, которое напоминало карикатуру на фото уголовника. Он как будто когда-то со всей силы врезался в дверь, и теперь его нос был расплющен, скулы выпирали в разные стороны, а рот расплылся до невероятных размеров. У него были рыжие волосы, которые торчали, как прутья у дворовой метлы, а его кожа была испещрена таким количеством рытвин и фурункулов, что он напоминал ей шекспировского Бардольфа; зубы у него были кривые, и между двумя передними красовалась щель. А еще у него была широкая улыбка, которая зажигала огонек в его глазах, и благодаря ей, а также радостной готовности взвалить на свои плечи любую самую противную работу, которую все остальные пытались с себя скинуть, он стал любимцем не только уголовного отдела, но и всего участка.

– С добрым утром, Нейтан.

Он поднял голову и улыбнулся.

– Я пришла спасти тебя.

– О, да все не так уж плохо, сержант, по крайней мере, тут я в тепле и обеспечен кофеином. Кроме того, я просто ненавижу этих торчков, бог свидетель, просто ненавижу.

Фрея знала, что Нейтан вырос в муниципальном районе Бевхэма, где в то время заправляли драгдилеры. Он видел, как втягиваются и подсаживаются на наркотики его школьные друзья, некоторые из них уже умерли, а остальные вели довольно паршивую жизнь мелких преступников, или того хуже. Нейтан был четвертым ребенком женщины, которая взяла привычку рожать от каждого своего сожителя, прежде чем выкидывать его вон ради нового. Понятно, что у такого парня, из такой семьи, из школы, ученики которой, мягко говоря, «имели проблемы с успеваемостью», было на роду написано пойти по стопам своих приятелей, и сейчас быть либо безработным, либо за решеткой, и, вероятно, постоянно доставлять головную боль местной полиции. Но Нейтан Коутс был умнее, чем вся его остальная семья, вместе взятая, он был сообразительным и дальновидным. Он как следует огляделся вокруг и понял, что если он не найдет другого пути, то его ждет довольно мрачное будущее. С тех пор как ему исполнилось шесть и он начал слоняться вместе со своей бандой по району, он украдкой наблюдал за патрульными машинами, которые были здесь частыми гостями, а потом, когда никто не видел, проскальзывал к ним и разговаривал с офицерами. Когда ему было десять, он пошел в полицейский участок и спросил, как можно к ним записаться, а в свободное время с упоением поглощал все телевизионные программы и сериалы про преступления и полицию, чем вызывал немалое удивление дома, где телевизор не выключался ни на минуту и кто-то всегда торчал перед ним с остекленевшими глазами.

Нейтан Коутс служил в полиции уже шесть лет, из них в уголовном розыске – восемь месяцев, и все это время в Лаффертоне. Он понимал, что не сможет патрулировать свой собственный район, арестовывать собственных бывших соседей и школьных приятелей, и, кроме того, переезд символизировал для него новый этап в жизни. Он усердно и с энтузиазмом работал, играл в хоккей в региональной команде, и, к всеобщему удивлению, жил с исключительно симпатичной девушкой, которая была акушеркой в Центральной бевхэмской больнице.

– Ты лучше всех, – сказала Фрея, – но ты мне нужен для кое-чего другого, всего на час или около того.

– Как скажете, сержант. – Нейтан закрыл базу и проследовал за Фреей к ее столу, где она ввела его в курс дела по Анджеле Рэндалл.

– Звучит странно.

– Думаешь?

– Она не из тех, кто просто исчезает. Это обычно ребятишки с проблемами дома, или мужчины, которые не могут больше терпеть нытье своих женушек, или кто-то нечистый на руку, о ком прознали, и теперь он должен уматывать. Она не подходит.

– Я рада, что ты тут со мной согласен. У меня это понимание есть, но в понимании инспектора это всего лишь очередной пропавший без вести.

– Запиши их, забудь их. Я понял, сержант. Если кто-то спросит, я такой: «Кто такая Анджела Рэндалл?»

– Так точно.

– Что от меня требуется?

– Пробегись по картотеке с пропавшими без вести за последний год, или даже полтора, посмотри, нет ли ничего напоминающего наше дело… ты понял, как оно выглядит. Не могу сказать, что надо искать что-то конкретное, но если ты на такое наткнешься, то сразу заметишь. И сначала прочти мои записи по Рэндалл. Все, что сможешь собрать, положи, пожалуйста, на мой стол.

– Вы снова уезжаете?

– Официально я снова буду в бизнес-парке разбираться с растратчиками.

– Так?

– Я заскочу в Бевхэм в очень дорогой ювелирный магазин.

– Что, папочка дал вам свою кредитку на целый день?

Фрея на ходу схватила свою куртку со спинки стула.

– Точно.

Если бы не это дело с растратой и не Анджела Рэндалл, занимающая все ее внимание, ей пришлось бы самой что-нибудь для себя выдумывать. Сегодня ей лучше было не проводить много времени в участке. Она хотела увидеть Саймона Серрэйлера, столкнуться с ним в коридоре, найти повод зайти к нему в кабинет, пойти на какой-нибудь брифинг, который он организует… что угодно. Она хотела взглянуть на него в рабочей обстановке, в форме, где он для нее – «сэр», чтобы доказать себе, что ее чувства были временным и нелепым явлением, какой-то отложенной эмоцией, связанной с концом ее брака. Она увидела Саймона Серрэйлера и почувствовала к нему влечение, что могло случиться с каждым, и на основании этого физического импульса она ошибочно решила, что влюбилась.

При входе в магазин «И. Дж. Дакхэм и Сын» потенциального покупателя встречал электрический звонок, а также камера видеонаблюдения, под пристальный взгляд которой он сразу же попадал. Прежде чем пройти внутрь, Фрея посмотрела на стеклянную витрину, на которой красовались бриллиантовые ожерелья, серьги и брошки, цена которых нигде не была указана, сапфировые, изумрудные, рубиновые и бриллиантовые кольца, а также часы «Ролекс» и «Патек Филип». Она не могла понять, кто в Бевхэме вообще мог приобрести себе что-то такое или, например, одну из многочисленных серебряных масленок или миниатюрных жемчужных браслетов для новорожденных. В Бевхэме были дорогие районы, на юге по Кранбрук-драйв и на Хайтс, где отдельные дома с длинными подъездными дорогами и огромными садами стоили от трех четвертей миллиона фунтов и больше, да и в некоторых близлежащих деревнях попадались на удивление состоятельные жители, в основном бывшие директора коммерческих банков или ушедшие на покой поп-звезды, но всем им не было свойственно покупать свои побрякушки в Бевхэме. Бросив последний долгий взгляд на серебряную филигрань и колье с бриллиантовой звездочкой, она нажала на кнопку звонка и, пока дверь беззвучно открывалась, достала свое удостоверение.

В этом месте царила некая бархатная приглушенность, характерная для многих ювелирных магазинов и бутиков с дизайнерскими платьями; внешний вид и прическа женщины за стойкой были безукоризненны, как у королевской фрейлины, а мужчина, который вышел встретить Фрею, обладал теми особенными галантными манерами, которые ассоциировались у Фреи с Джермин-стрит в Лондоне, откуда, она могла поспорить, были родом его костюм в узкую полоску и лавандовый галстук.

– Надеюсь, вы пришли с хорошими новостями, сержант.

– Хорошими новостями? – Фрея знала, что в прошлом году на местные ювелирные магазины была совершена серия налетов, и решила, что «И. Дж. Дакхэм» были одними из пострадавших. – Если вы о тех кражах…

– О нет, нет, не думаю, что вы когда-нибудь сможете найти этих налетчиков, они приехали откуда-то из Бирмингема или Манчестера и укатили на своих мотоциклах без следа. Нет, я имею в виду мисс Рэндалл. Один из ваших офицеров был здесь неделю назад или около того и спрашивал о ней. Насколько я понял, она неожиданно пропала?

– Мы ведем несколько линий расследования, пока не разберемся, что именно случилось, мистер Дакхэм.

– Вы хотите сказать, что она так и не вернулась домой?

– Вы хорошо ее знали?

– Совсем не знал, но она стала нашим самым дорогим гостем в последние – так, сколько же? – полтора года, где-то так, а мы гордимся своими хорошими отношениями с клиентами.

– Патрульный должен был спрашивать вас о запонках, которые мисс Рэндалл приобрела у вас в начале декабря.

– Так и было. Очень красивые. Ляпис-лазурь. Прекрасно сделаны.

– Не могли бы вы сказать мне, сколько они стоили?

Он посмотрел на нее неодобрительно.

– Я понимаю, что такого рода информацией вы обычно не делитесь, но это может быть важно.

– Важно для чего именно?

Когда у тебя нет достойного ответа на вполне закономерный вопрос – прячься за профессиональный жаргон.

– Это может иметь отношение к нескольким основным зацепкам, которые мы имеем.

Нейтан, вероятно, описал бы лицо мужчины в этот момент как «постную рожу», но все же, посомневавшись немного, тот вздохнул и удалился в застекленный кабинет в дальнем конце зала и, как увидела Фрея, начал бить по клавишам. Видимо, гордиться своей благородной старомодностью они были готовы, только пока дело не касалось компьютеров. За стеклянной стойкой на другом конце магазина женщина с идеальной прической полировала хрустальную вазу для роз, в которой красиво отражался свет. Она подняла взгляд, не ответила на улыбку Фреи и продолжила свое занятие. «Значит, я просто пыль у тебя под ногами», – подумала про себя Фрея.

– Запонки стоили двести семьдесят пять фунтов.

– Очевидно, подарок для кого-то, кого мисс Рэндалл очень хорошо знала.

– Не могу сказать.

– Но вы говорите, что она была регулярным посетителем… насколько регулярным? Как часто она заходила за последний год?

– Полдюжины раз. Да, по меньшей мере, не так ли, миссис Кэмпион?

Идеальная Прическа что-то пробормотала.

– Она просто осматривалась?

Это был, конечно, не такой магазин, в который ты заходишь пасмурным днем в среду, чтобы убить время.

– Не совсем… разумеется, она очень внимательно рассматривала то, что мы ей предлагаем, прежде чем принять окончательное решение.

– И она всегда что-нибудь покупала?

– Да, думаю, всегда… Был один раз, когда у нас просто-напросто не было того, что она искала… конкретная модель часов, но мы в скором времени смогли ее добыть.

– Что за часы?

– Они показывают фазы Луны. На самом деле это была «Омега», 1950-х годов.

– Значит, дорогие.

– Зависит от того, что вы называете дорогим. У нас есть часы за двадцать пять тысяч фунтов.

– Ну а эти?

– Меньше двух тысяч.

– Сложилось ли у вас впечатление, что деньги не были для нее проблемой?

– Боюсь, я как-то об этом не задумывался. Это не мое дело.

Фрея выпрямилась.

– У вас есть фотография часов?

– Нет. Но мы купили их на аукционе у «Голдштейна и Кроу» в Бирмингеме, можете посмотреть у них.

– У вас записана дата продажи?

– Я посмотрю и обязательно сообщу вам.

– Еще, мистер Дакхэм, я хотела бы получить полный список предметов, которые Анджела Рэндалл приобрела у вас в тот период, когда, как вы говорите, она была регулярным посетителем, с подробными описаниями, ценами и датами приобретения. Это возможно?

Он снова состроил постную рожу и кинул взгляд в сторону женщины, которая уложила вазу обратно в футляр и теперь снимала с витрины набор рамок для фотографий и серебристую ткань. Как ни называй, простая домработница.

– Полагаю, я могу это для вас сделать, если это действительно будет полезно.

– Будет.

– Но я все-таки хочу обратить ваше особое внимание на то, что мы рассматриваем информацию о приобретениях наших клиентов как конфиденциальную.

– Как много времени это у вас займет?

– Не очень много, поскольку пока наплыва посетителей у нас нет… может быть, час?

– Постарайтесь за сорок минут.

Фрея вышла, оставив этих двоих вдоволь пообсуждать ее за ее спиной.

Через час она уже сидела в своей машине с бумажным стаканчиком капучино навынос и читала список мистера Дакхэма. Бедная Анджела Рэндалл – столько всего, и для кого? Для того, кто вскружил ей голову настолько, что она была готова тратить львиную долю своей скромной зарплаты на дорогие подарки.

Она допила кофе, слизнула с губы сладкую пенку и отправилась в Лаффертон, в дом престарелых «Фор Уэйс».

Девушка в приемной Кэрол Эштон сказала, что та сейчас общается с представителем похоронной службы, который приехал забрать умершего этой ночью старика, и освободится минут через десять. Фрея согласилась подождать в офисе, отказавшись от очередной порции кофе, и решила еще раз пробежаться по списку.

1 золотой зажим для галстука. 14 апреля 2000 года. 145 фунтов

1 мужские часы «Омега». 5 июня 2000 года. 1350 фунтов

1 серебряный держатель для визиток. 16 августа 2000 года. 240 фунтов

1 мужское кольцо с печаткой, золотое с одним бриллиантом. 4 октября 2000 года. 1225 фунтов

1 серебряный нож для бумаг. 27 октября 2000 года. 150 фунтов

1 пара золотых запонок с ляпис-лазурью. 4 декабря 2000 года. 275 фунтов

И ничего для себя, ничего для какой-нибудь другой женщины, все – мужское, общей стоимостью более трех тысяч фунтов, за один год.

Когда Кэрол Эштон вошла в офис, извиняясь за задержку, Фрея сразу сказала:

– Боюсь, у нас нет никаких новостей, но мы нашли несколько зацепок.

– Кто-то видел Анджелу?

– Нет.

– Тогда что вы имеете в виду под зацепками?

– Новая линия расследования.

– Значит, вы считаете, что с ней все-таки что-то случилось, раз относитесь к делу так серьезно.

– Я отнеслась к этому делу серьезно с самого начала, миссис Эштон.

– Просто скажите мне, что, по вашему мнению, случилось?

– Я не знаю, случилось ли что-нибудь, но пока время идет, а мисс Рэндалл не объявляется, нам все-таки стоит обратить внимание на некоторые вещи. – Она протянула ей список: – Я бы хотела, чтобы вы взглянули на это.

Кэрол Эштон быстро пробежалась глазами по списку и посмотрела на Фрею в полном недоумении.

– Это предметы, которые мисс Рэндалл приобрела у ювелира по фамилии Дакхэм в Бевхэме за последний год.

– Что?

– Могу я поинтересоваться, сколько она у вас получала, миссис Эштон?

– Подождите секунду, я скажу вам точно. – Она подошла к столу и забила по клавишам.

– Так, вот оно. У Анджелы выходило тринадцать тысяч пятьсот фунтов в год.

– Небогато.

– Оклады в индустрии здравоохранения невысокие. Я плачу стандартную ставку. Есть, конечно, надбавки, мы обеспечиваем питанием, формой… еще я выдаю бонус на Рождество.

– Я вас не критикую.

– Мне бы не удавалось оставаться на плаву, да и никакому дому престарелых бы не удалось, если бы я обеспечивала сотрудников даже зарплатой, которую гарантируют государственные учреждения. Не все это понимают. Считается, что в частном секторе оклады выше.

– Знаете ли вы, был ли у Анджелы Рэндалл какой-либо другой источник дохода?

– Другой работы у нее не было, в этом я уверена… у нее не хватило бы сил. Это отнимает много энергии – работать по ночам в месте типа этого.

– Частный доход?

– Понятия не имею. Я бы не стала такое предполагать, но на самом деле я ничего не знаю. Кажется, я уже говорила вам раньше, что она очень закрытый человек, и я не знала ни о чем, что происходило в ее жизни вне этих стен.

– Есть ли у вас какие-нибудь предположения о том, кому она могла покупать все эти дорогие вещи?

– Боюсь, ни одного.

– Вы удивлены?

Кэрол Эштон поразмышляла с минуту, постукивая пальцем по краю своего стола.

– Должна сказать, да, и очень. Я имею в виду, что это не такие вещи, которые в течение одного года покупают в подарок, например, брату или другому родственнику, если даже такой есть. Она могла купить какую-нибудь самую недорогую из этих вещей – ну, я не знаю, на юбилей или на крестины… что-то в этом духе. Но остальные… да, этот список меня весьма удивил. Выглядит так, как будто все это было для… ну…

– Любовника?

Кэрол Эштон покачала головой.

– Я не могу в это поверить. Анджела держалась… как бы это сказать… довольно-таки строго. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что у нее никогда не было серьезных отношений. Она всегда была чисто и аккуратно одета, хорошо причесана, но никогда не пыталась выглядеть модно. Выдержанный гардероб, знаете ли, все очень сдержанное и ухоженное, но не настолько, чтобы это можно было назвать утонченным. Во всяком случае, ничего такого я на ней не видела.

– В общем, старая дева?

– Звучит ужасно, да? Так снисходительно. Но да.

Фрея поднялась и взяла в руки список.

– Если вспомните еще хоть что-то интересное, особенно в связи вот с этим, позвоните мне, пожалуйста.

– Что, например?

– Просто вы, может быть, вспомните, как она о чем-нибудь таком упоминала… походя отпущенное замечание, подобного рода вещи.

– Анджела была… Анджела не из тех, кто походя отпускает замечания. Она всегда держала язык за зубами.

– И все же.

– Конечно, если что… Но я очень сомневаюсь, что вы от меня еще чего-то добьетесь. Но тем, что вы мне показали, вы меня просто поразили. Это все ведь говорит о том… как мало мы знаем о людях, которых видим каждый день, да?

В участке Фрея снова обнаружила Нейтана Коутса за компьютером с открытой базой по наркотикам.

– Ты посмотрел списки пропавших?

– Да, сержант, за последние два года.

– Есть что-то?

– Оставил на вашем столе. Но на самом деле почти ничего. Одна девочка-подросток, но это было полтора года назад и ее последний раз видели на железнодорожной станции. Другой – парень.

– Понятно. Но в любом случае спасибо.

– Без проблем. Хоть отвлекся.

Его улыбка, как всегда, подняла ей настроение.

Двое пропавших, которых Нейтан выделил из общего списка, на первый взгляд не имели ничего общего с Анджелой Рэндалл, как он и сказал, особенно девочка-подросток, Джени О’Дауд, которая казалась типичной беглянкой из неблагополучной семьи.

Фрея взглянула на отчет по пропавшему мужчине и уже собиралась отложить его, пока не заметила фразу, выделенную Нейтаном красной ручкой:

Стоило ли послать Нейтана послушать историю мистера Алана Джона Тернера? Скорее всего, нет, тем более инспектор просто лопнет от возмущения, если узнает, что она оторвала Нейтана от его наркоманов ради низкоприоритетного расследования о пропаже человека. Она услышала, как слово «ресурсы» звенит у нее в ушах. Но Брюер-стрит была всего в двух минутах ходьбы от ее дома, так что ничто не мешало ей сделать небольшой крюк по пути с работы. Она засунула заметки Нейтана в сумку и уже собрала последние силы, чтобы вернуться к делу о растрате, когда в дверь службы уголовного розыска всунула голову констебль Хайди Уолш:

– Брифинг инспектора Форда по операции «Саппер» через полчаса. И, Фрея, тебя хочет видеть старший инспектор.

Фрея почувствовала что-то похожее на удар электрошокером.

– Старший инспектор Серрэйлер? Когда?

– Видимо, сейчас.

– По поводу?

Хайди пожала плечами, и дверь за ней захлопнулась.

– Фрея… входите.

Он не сидел за столом, а стоял у окна, и когда она увидела его, то окончательно поняла, что никакой ошибки не было, что происходящее с ней – не злая шутка ее подсознания и не секундный приступ влечения, который разросся до невероятных масштабов лишь у нее в голове.

«Я не хочу этого», – подумала она, и на нее нахлынула такая паника, что она чуть не кинулась бежать не просто из этого кабинета, а из здания; она осознала, что совершенно не владеет своими чувствами, и единственным выходом будет действительно просто уйти, подать прошение об отставке по какой-нибудь уважительной причине и никогда не возвращаться. «Это не просто перевернет все с ног на голову, это все испортит. Это будет мешать мне работать и отдыхать, спать и радоваться жизни, спокойно просыпаться каждое утро и быть счастливой оттого, что я оставила Лондон и переехала сюда. Я снова окажусь в рабстве, и я не хочу этого».

– Присаживайтесь, пожалуйста. Извините, что не смог побеседовать с вами раньше, но я только вернулся из отпуска, а тут это дело о растрате и эти проклятые проблемы с наркотиками, которых как будто становится больше с каждым днем… ну вы знаете. Но я все-таки хотел бы узнать, какие у вас впечатления после тех нескольких недель, которые вы уже с нами.

– Все хорошо, спасибо, сэр. Мне тут очень нравится.

– Вы со всеми нормально поладили?

– Кажется, да.

– Даже с Билли Камероном?

Он улыбнулся ей, и это было уже слишком. Она опустила глаза и посмотрела на свою правую туфлю. Мысок на ней был слегка потертым. Надо будет отполировать.

– Наверное, все это не совсем правильно. Он все-таки довольно старомоден… резковат и грубоват, но все же он когда-то был хорошим детективом.

– У меня с ним все хорошо, сэр.

«Прекрати говорить «хорошо». Придумай какое-нибудь другое слово. Это звучит глупо».

– Он всегда будет на вашей стороне, Фрея, он самый преданный человек, с которым мне когда-либо приходилось работать. Всегда помните об этом.

– Хорошо.

– Над чем вы сейчас работаете?

Ей захотелось рассказать ему все об Анджеле Рэндалл, и что только это ее сейчас интересует, что у нее нет времени на дело о растрате, и она до смерти устала от всего, что связано с наркотиками, потому что этого было вдоволь и в Лондоне. Она хотела его одобрения, чтобы он сейчас же сказал ей бросить все и работать только над поиском пропавшей женщины, она хотела взяться за собственное дело, как следует разобраться в нем и, когда оно будет раскрыто, прийти к нему, рассказать ему и получить от него похвалу.

«На тебя жалко смотреть. Ты впала в детство, тебе снова четырнадцать».

– Вы над чем-нибудь работаете с Нейтаном Коутсом?

– Да, над парой вещей… Я считаю, он потрясающий, настоящее сокровище. Он дотошный, никогда не перестает работать, он умный и амбициозный.

– И еще он ходячий фонтан счастья, да. Я знаю. Я согласен. Нейтан Коутс – это прямая противоположность всему, что ты себе представляешь, когда слышишь о парне из такой среды, с такой судьбой – которую ему, кстати, удалось переломить. Я считаю, что нужно об этом всегда помнить. Но он верен своим. Ему будет тяжело оказаться в ситуации, когда ему понадобится предать их. Ему придется, разумеется, он же коп. Но именно поэтому он здесь, а не в Бевхэме. Я бы не хотел, чтобы у него появились проблемы.

– Я вас услышала, сэр.

– Спасибо. Отлично, я рад, что вы всем довольны. Если будут какие-нибудь проблемы – я здесь.

Ей хотелось сказать что-нибудь еще, что угодно, задать вопрос, высказать мнение. Остановись сейчас же. Она захотела вскочить и убежать, вдохнуть воздух полной грудью и думать, думать о каждом слове, что он произнес, о каждой маленькой детали в его облике.

«Мать твою. Твою мать. Твою мать. Твою мать. Я этого не хочу».

– Спасибо, сэр.

Ноги ее не держали. Она точно не сможет сейчас устоять и дойти до двери.

– Фрея…

Она обернулась.

– Спасибо, что так помогли моей матери на прошлой неделе. Она берет на себя слишком много, а мой отец не в большом восторге от хора и от всех этих светских мероприятий, которые она ему навязывает, так что в основном она делает все одна. Она была действительно благодарна за вашу поддержку.

– А я очень рада, что попала в хор. Я завела несколько хороших друзей.

– Причем не с работы. Это приятное дополнение. Я и не знал, что вы поете.

– Я участвовала в разных хорах еще со школы… ну, практически все время. Последние два года в Лондоне у меня был перерыв, но хор Святого Михаила очень хорош, и мне повезло, что меня туда приняли.

– Моя мама в полном восторге от того, что нашла вас. Но берегитесь, она может быть довольно безжалостной. Вам надо научиться говорить «нет».

– А вы не поете?

– Нет, – сказал Саймон Серрэйлер. Не «нет, я не умею петь», не «нет, мне не нравится пение», не «нет, я предпочитаю футбол», не «нет, у меня нет времени». Просто «нет».

Он посмотрел прямо на нее застывшим и холодным взглядом. Фрее стало не по себе, она пробормотала что-то и вышла. Она быстрым шагом вошла в офис и, стараясь не встречаться ни с кем глазами, взяла свою куртку и сумку и снова вышла.

Ей хватило пятнадцати минут, чтобы дойти до того мостика, рядом с которым она остановилась в тот день, когда все началось.

Сегодня светило солнце, хотя с утра сильно подморозило и на улице было еще холодно. Фрея заперла машину и прошла под мостом, чтобы спуститься по крутому травянистому берегу и встать на узкую тропинку прямо над водой.

Она не могла угомонить свои мысли, которые носились в ее голове, прямо как маленькие водовороты вниз по течению, и, когда она посмотрела вниз, она, как и предполагалось, увидела отражение Саймона Серрэйлера – ясное и не потревоженное течением реки.

Весь этот бесконечный день она провела в бизнес-парке и за компьютером, заставляя себя сосредоточиться на деле о растрате, и ни с кем не разговаривала. Она последней из отдела ушла из офиса.

Впервые с момента переезда в Лаффертон ей не хотелось ехать домой и оставаться в одиночестве, и она даже подумала позвонить кому-нибудь из хора и пригласить поужинать или хотя бы просто выпить вместе. Но перед этим она все-таки свернула на Брюер-стрит и припарковала машину напротив Мид-хаус. Она слишком погрузилась в дело о растрате и не успела полностью прочесть все материалы по пропавшему велосипедисту, и взять с собой документы она тоже забыла, но имя и адрес человека, который сообщил, что видел его последним, она запомнила.

Маленькая женщина азиатской наружности, открывшая дверь квартиры номер шесть, не переставая улыбаться и кланяться сообщила Фрее, что мистер Тернер уехал несколько месяцев назад проводить старость на Коста-дель-Соль.