Направляясь к своей машине, Зелл заметила одинокий желтый листик на подъездной дорожке, предвестник конца лета. Через несколько дней начнутся занятия в школе, но, когда она спросила Кейли, в какой класс ее записали и знает ли она, какого учителя ей назначили, та просто фыркнула:

– Бэ-э, давай не будем об этом.

Кейли все еще довольно часто появлялась на пороге Зелл, когда пересекала поселок с Каттером на буксире. Походка мальчика была немного неровной, и иногда он с трудом подбирал нужные слова, но в остальном все налаживалось. Он шел на поправку.

Зелл посмотрела через улицу на пустой дом Дойлов. В нем уже начали проступать признаки запущенности. Какая-то добрая душа нашла для Джесси другое пристанище, и, разумеется, Джеймсу, скорее всего, не видать жизни за пределами тюрьмы после того, что он сделал. Когда журналисты, наконец, убрались, кто-то оставил граффити на парадной двери, в котором изложил, что, по его мнению, ждет Джеймса Дойла. Джон вяло поговаривал: надо, наконец, пойти и закрасить надпись.

Джон с Лансом пытались подстригать газон, но у них была уйма своих дел, а потому газон не всегда стригли вовремя. На стенах виднелись потеки, оставшиеся с тех пор, как однажды ночью дети забросали дом яйцами. Перед рассветом Зелл разбудили ритмичные удары яиц о доски. Подойдя к окну, она увидела, как снуют во дворе фигурки, как, взлетая, сверкают в лунном свете все новые белые снаряды. Наверное, надо было бы встревожиться, но она испытала лишь восхищение. Именно так люди исцеляются: они встают и делают что-то, что угодно, чтобы исправить ситуацию.

Ей тоже пора кое-что сделать. Она начала с того, что записалась на прием к врачу, который ждет ее через полчаса. Наконец-то она подставит колено для осмотра. Она сядет на холодный стерильный стол и ответит на его вопросы. Возможно, она даже расскажет всю правду о том, как получила травму. Она поговорит об операции и последующей реабилитации. Она спросит, как скоро можно будет приступить к тренировкам. Она позволит себе помечтать о том дне, когда снова побежит.