Глава 48
Па-де-де
В пять утра Катя послала прокурору Клавдии Порфирьевне Кабановой мейл о том, что Петя арестован по обвинению в убийстве брата и Аристарха Бояринова, в которых сознался. Она должна была это сделать. Сообщить ей сама. Известить мать, со слезами на глазах когда-то просившую отыскать убийцу ее любимого сына.
Ночью Катя не сомкнула глаз. Но упорно оставалась в номере отеля, не ездила в отдел полиции, в котором тоже в связи с раскрытием убийств никто не спал.
Чувства, что она испытывала в тот момент, было трудно описать. Но она и не хотела раскладывать сейчас все по полкам. Она постоянно видела перед собой лицо Пети Кабанова. И думала о том, какой бы стала его сестра-близнец Женя в свои двадцать восемь, если бы осталась тогда жива.
Утром из отеля она написала шефу Пресс-службы: дело об убийствах раскрыто и преступник пойман. Но она пока еще задержится в Староказарменске, потому что нужны подробности для репортажа. В отдел полиции она явилась лишь к полудню. Гектор, по словам дежурного Ухова, утром уехал в Москву – в свой 66-й отдел. Майора Вилли Ригеля осаждали адвокаты – сразу трое, спешно нанятые прокурором Кабановой для сына. Но майор ничем не мог их обрадовать – Катя слышала их разговор. Вилли потом сообщил ей, что Петя отказался от адвокатов матери. И не захотел, чтобы она представляла его интересы в процессе. Он сказал, что все вопросы, в том числе и по поводу защиты, будет решать только Ульяна. Однако пока он никаких адвокатов не хочет. А с государственным защитником по назначению даже разговаривать не станет.
– Он не только от адвокатов отказывается. Он в принципе отказывается от показаний по убийству Аристарха, – тихо сообщил Кате Вилли Ригель. – Написал мне в камере чистосердечное признание – всех убил я. Но по второму эпизоду никаких подробностей. А по первому все излагает очень четко и… нет никаких сомнений, что это он убил брата. Но все равно – вы понимаете, что это значит?
Во второй половине дня приехал следователь, всю опергруппу вызвали в Москву – сначала в ГУВД области на совещание, затем в прокуратуру.
Катя осталась одна.
Она села в машину и отправилась на мусорный полигон.
Туда, где все это и началось.
Оставила свою маленькую машину на стоянке и пешком побрела по свалке – вглубь, туда, где нашли тело Лесика Кабанова.
Закатное сентябрьское солнце освещало свалку, делая ее похожей на поля Аида, землю мертвых… Но Кате хотелось избежать громкого ненужного пафоса. И красивых сравнений.
Она и сама не могла себе точно сказать, что привело ее сегодня именно сюда. Где все и началось. Или закончилось?
Закат… а та ночь была лунной… перед дождем…
В небе над свалкой на фоне багрового солнца кружили стаи чаек. И было очень тихо среди всего этого мусора, мертвой ненужной шелухи. Ни мусоровозов, ни протестующих в палаточном лагере, ни бездомных, роющихся в смердящих кучах. Катя не замечала сейчас ни смрада, ни всей этой гнили, распада, тлена…
Па-де-де…
Она слышала это слово тогда. Его произнес бомж.
А вон и пианино на куче мусора. Его так никто и не сжег, облив бензином.
Катя медленно направилась к нему. Грязное… в потеках… однако не гнилое. Инструмент, видно, совсем недавно выбросили на свалку.
Старое пианино… Мы свое тоже выбросили. Никто из моих сыновей не хотел учиться музыке…
Так Кабанова сказала тогда здесь. Катя обеими руками открыла крышку. Под нее набились сор и грязь. Но клавиатура выглядела нормальной. Катя наклонилась и сыграла гамму – до, ре, ми, фа, соль…
Музыка над свалкой. Закатное солнце – красный, как кровь, шар, тонущий в мусоре…
Что-то не складывается опять.
Во всем этом деле что-то не складывается.
Самое главное. Сама суть.
Тот бомж, что увидел дьявола на свалке в ту ночь… Он обращался именно к Кабановой, говоря это.
А что он сказал еще? Пианино заиграло… Что-то вроде мрачного па-де-де…
Никто из моих сыновей не хотел учиться музыке…
Бомж действительно слышал, как заиграло в ту ночь это никому больше не нужное пианино. А дьявол…
Дьявол касался этих клавиш своими пальцами.
Но дьявол все время меняет обличье…
Он разный… когда серый… когда черный…
Черный, немыслимо дорогой, недавно приобретенный аникварный рояль «Беккер» на террасе дачи убийцы Меркадера.
Мелодия «Dearth car» – «Катафалк» Игги Попа, столь похожая на мрачное па-де-де…
Погребальная песнь…
Катя нажала черную клавишу – си бемоль. Затем ля бемоль.
Чайки резко кричали, кружили над головой, высматривая падаль.
Катя развернулась и пошла назад к стоянке, к своей машине.
Что-то не складывалось…
Но в этот миг ей показалось – она точно знает, где, в каком месте подвох в этом непредсказуемом деле.
Через четверть часа она звонила в домофон калитки дачи Меркадера в Малаховке.
Ульяна открыла ей сразу. Встретила ее в дверях, молча пропустила внутрь. Она была одна на пустой даче, вновь погружавшейся в сумерки. Во мрак.
– Он вас защищает, Ульяна, – объявила Катя прямо с порога. – Он переносит на вас свои эмоции, ту любовь, которую питал к сестре-близнецу все эти страшные годы. Он казнил себя с детства за то, что не смог тогда защитить, спасти сестру. А сейчас он спасает вас. Ценой… вы знаете, какую цену он собирается заплатить, чтобы вы…
– Я знаю. – Ульяна дошла до плетеного дивана и без сил опустилась на него. – Я так устала. Я не могу больше все это выносить. Я говорила ему десятки раз. Но он… он ничего не хочет слушать. Мой мальчик… мой отчаянный… мой бесценный бесстрашный мальчик… Он сказал мне – все будет так, потому что это мой долг, который я сам плачу… даже не сестре. А саму себе.
– Ульяна, это ведь не он убил брата.
Ульяна молчала. Смотрела в пол.
– Как вы догадались?
– Зачем вы играли на том пианино на свалке в ту ночь? Вас слышал свидетель. Бездомный. К чему такой жест? Безумный стеб над человеком, который все же был вашим мужем, был вам близок и дорог когда-то?
– Я его ненавидела, – прошептала Ульяна. – Люто! Вы сами кого-нибудь ненавидели?
– Возможно.
– Вы не уверены. А у вас есть брат или сестра?
– Нет.
– У меня тоже не было никого. Отца я вообще не знала. Матери я никогда не была нужна. Мужчины, с которыми я спала, содержали меня. Муж… я сначала думала, что мы с ним… Но я уже сказала вам – я пошла за Лесика только ради его денег. Поэтому не стану вам врать. Я и его не любила. А он… это нельзя назвать любовью. Это скотство, понимаете? Он с самого детства был скотом. Он таким родился. К сожалению, я поняла это слишком поздно – в тот самый вечер в ресторане. Но когда я вошла в их семью, где муж воспринимал меня как свою вещь, свою собственность, а свекровь меня не замечала в упор, появился он.
– Петя?
– Да. Никогда я не встречала парня, подобного ему. Доброго. Он добрый, понимаете? – Ульяна всхлипнула. – Он не из нашего скотского мира. Возможно, пережитое в детстве на него так воздействовало… Но я была поражена. Мы сразу подружились. Мы сблизились. Стали как брат и сестра. Никакой грязи. Я никогда ничего подобного не испытывала к мужчине, к парню. Я была ему и как старшая сестра, и как мать. Он не сразу рассказал мне о том, что в детстве имел сестру-близнеца. Но потом сказал. Но он берег меня от всего этого ужаса. Я не знала, понимаете? До самого того вечера в ресторане я ни о чем не подозревала.
– У вас был бойфренд Аристарх, которого вы страстно любили.
– Это другое. Это тело. Я не могу без мужчины, который нравился бы мне самой в постели. Лесик был ужасен. Я просто искала замену. Знаете, и правда, существуют на свете две любви – плотская и платоническая. Я раньше над этим всегда потешалась. Но это факт. Петя и Аристарх – они никогда не соперничали друг с другом, и я их никогда не сравнивала. У меня просто были брат, которого я любила всем сердцем, и любовник, которого я всегда хотела как женщина. И муж… которого я ненавидела. Он меня бил, оскорблял, он втаптывал меня в грязь… Он меня уродовал как личность… низводил до уровня животного. И получал от этого удовольствие. Он был скрытый садист. Как и его мамаша-прокурорша. Вы разве не заметили, что она тоже скрытый садист по натуре? Она наслаждается чужой болью.
Катя молчала. Она вспомнила сцену в кабинете Вилли Ригеля, когда Кабанова в присутствии Гектора предлагала ей – именно ей – прочесть, огласить те документы, что свидетельствовали о его страшном увечье и пережитом им насилии.
– Нет более разных братьев, чем они, – продолжала Ульяна. – Я всегда думала, если Лесик пошел в мать, то, значит, Петя в своего отца. Но я говорю вам – Петя меня оберегал от всего этого кошмара. Я узнала все только в тот вечер.
– Расскажите правду, вы же сами этого хотите. – Катя села рядом и… выложила на журнальный стол свой диктофон. Включила его. Вот так – с открытым забралом. Не украдкой записывать такой разговор. Ульяна глянула на диктофон. И кивнула.
– В тот вечер в ресторане все так и было, как сказал Петя. Это я попросила его поехать со мной. Я боялась, что Лесик меня изобьет насмерть. Изуродует мне лицо. Но не обо мне там потом шла речь. О ней… об этой маленькой девочке, зарезанной бритвой. Я… я испытала шок. Лесик обвинил Петю. А Петя сказал правду, как все было тогда на самом деле. И Лесик набросился на него, как зверь. А я сразу Пете поверила. Я его увела оттуда, из ресторана. Но дальше все было совсем не так.
– А как?
– Мы не уехали с Петей домой. Мы просто отъехали немного и остановились. Мы сидели в машине. Он мне все рассказал. Все без утайки. Он рыдал… он был снова тем четырехлетним мальчиком… А я испытала такой гнев в тот момент, такую ярость в отношении мужа. Петя рассказывал мне и заново переживал все. Он все помнил. Не верьте ему! Это не он убил брата. Он просто не мог этого сделать – ни тогда, ни сейчас. Никогда. Он сказал мне – это бы разбило ее сердце, понимаете? Сердце его матери. А ведь он ее тоже любил. Мы сидели, и через какое-то время вышел Лесик из ресторана, сел в свою машину. Нас он не заметил.
Пауза. Диктофон записывал.
– Я была за рулем сама. Я сказал Пете – этот кошмар никогда не закончится, если сейчас, прямо сейчас не выяснить все до конца. Между ними. И я тому буду свидетель. Не судья, нет… Я была на стороне Пети, потому что я поверила ему. Это ведь правда! Возможно, уже в тот момент я отринула от себя роль судьи. Я выбрала роль палача в этом деле. Петя плакал, он мягкий… он интеллигентный… А я… я сочинская баба-стерва… Я поехала за мужем следом. И мы опять отъехали недалеко. Петя вам не соврал – там такое место укромное. Лесик остановился, он кого-то ждал. Но явно не нас. Мы вышли из машины…
– И что дальше?
– Он увидел нас в темноте. Меня, Петю… Да, еще – самое важное. Я, когда вышла, взяла из-под сиденья дубинку со свинчаткой.
– Дубинку? – переспросила Катя.
– На меня в Сочи и в Анапе дважды нападали. Один раз хотели ограбить, второй изнасиловать. С тех пор я вожу с собой короткую дубинку со свинцом. Это лучше биты, практичнее. – Ульяна говорила сейчас почти по-деловому. – Когда мы вышли из машины, я ее захватила. Я не могла позволить, чтобы Лесик снова бил моего брата… моего мальчика… моего Петю. Я хотела его защитить сама. Лесик бросил нам – вы еще не угомонились? Чего приперлись? Что вам нужно еще? Петя… он в этот миг растерялся как-то. А Лесик ухмыльнулся – а, размазня явилась права качать, а сказать ничего не может. Снова тебе двинуть по яйцам, чтобы голос у тебя прорезался, малыш? И он двинулся, чтобы избить его. А я…
– Что вы, Ульяна?
– Я шарахнула его дубинкой по башке. Вот так! – Ульяна сделал резкий мощный жест. – И потом еще. И еще. Я даже не помню всего в тот момент. Я ослепла от злобы, от ярости. Я и ребенка того несчастного убитого, зарезанного жалела, и Петьку… и себя. Вспомнила, как он и надо мной издевался. Он упал, даже не вскрикнул. Но я продолжала его молотить дубинкой уже по лицу. Я разбила ему голову, как гнилой орех! И я не сожалею об этом. Я этим горжусь!
Они молчали.
– Потом я остановилась. Петя подошел ко мне. Обнял меня. Мы стояли с ним, обнявшись, над телом Лесика. С ним было покончено навсегда. Я чувствовала, что Петя мне благодарен. Потом мы начали думать, как быть дальше. Петя забрал дубинку у меня и закопал ее в роще в дерн. Мы втиснули Лесика в его машину. Петя сел за руль. А я села в свою машину. И мы поехали прямо на свалку. Петя сказал вам – это было его желанием с детства, чтобы братец оказался где-то среди говна… Мне он сказал то же самое. И мы отправились на свалку. Приехали. Достали Лесика и понесли его вдвоем туда… на мусорную кучу. Светила луна. Мы его бросили – говно к говну. А затем я увидела то пианино. Не знаю, что на меня нашло. Я открыла его крышку и сыграла мелодию, что показалась мне самой подходящей и для похорон, и для нашего с Петей окончательного освобождения от этого чудовища.
– А что с Аристархом? – тихо спросила Катя. – Неужели это вы его убили?
– Нет, нет! – Ульяна прижала руки к груди. – Как вы не понимаете… я же не убийца… я просто защищала своего брата от чудовища! Аристарха я не убивала, клянусь вам! И Петя его тоже не убивал! Разве вы не поняли ничего – он в принципе не способен никого убить. Он как принц Гамлет.
– Он взял на себя оба убийства.
– Он меня защищает. Он думает, что Аристарха я убила, потому что он бросил меня. Использовал меня. Как и Лесик.
Катя выключила диктофон. Остальное не под запись.
– Пете за два убийства грозит пятнадцать лет, Ульяна. Это минимум.
– Я просила его! Я его умоляла. Но он стоял на своем – он был уверен, что вы, полиция, все рано или поздно узнаете, раскопаете. И ту старую историю тоже, убийство сестренки… Он сказал, что должен все вынести и вытерпеть ради ее памяти. Что это его долг как мужчины и ее брата. Что я буду жить счастливо и свободно… Потому что я это заслужила и он этого хочет. Потому что теперь я его сестра… Он все документы финансовые на меня переоформил. Отдал мне все. Я сказала ему – если что, если полиция тебя арестует, я займусь твоей защитой, найму лучших адвокатов. Но он сказал мне – это потом, не сразу. Сначала не надо никаких адвокатов. Пусть все узнают правду о том, кем был брат и кого он убил в детстве. Он и отца ведь фактически убил… Довел его до самоубийства. А мать… Петя хотел, чтобы и о ней узнали. Поэтому он против всех адвокатских уловок. А я теперь просто не знаю. Меня ведь теперь арестуют, как и его?
– Ульяна, есть такое понятие в судебном процессе – встречное признание. – Катя осторожно подбирала слова. – Когда два человека признаются в убийстве сами, добровольно. А улики, факты свидетельствуют, что и тот, и другой мог совершить убийство. Но не указывают, кто конкретно. Это ваш случай. В суде такие вещи практически недоказуемы. Сговора нет. Встречные признания противоречат друг другу. И установить вину конкретного лица в убийстве невозможно. А нужна именно конкретная вина для вынесения приговора. Вы понимаете, о чем я?
– Да, – прошептала Ульяна.
– Если вы уж вступили на этот путь – не сходите с тропы. – Катя смотрела на нее. – Ничего не меняйте в своих показаниях, кто бы вас ни уговаривал. Как бы на вас ни давили, как бы вас ни запугивали. Что бы вам ни обещали, чем бы ни грозили. Не отказывайтесь от своих слов. Стойте на своем. Только так вы спасете Петю, понимаете? Только так вы его защитите. Но при этом вы сильно пострадаете сама. Вы готовы?
– Готова. И будь что будет. Вы пленку своим отдадите? Полицейским? И этому фээсбэшнику?
– Я криминальный журналист. Я сама распоряжаюсь полученной информацией, по своему усмотрению. Но я дам вам один совет, Ульяна.
– Какой?
– Наймите сейчас охрану. Сами понимаете, прокурор Кабанова всего этого так не оставит.
