Глава 37
Одноклассник
– «Сказка» сегодня открывается с двух, – объявил Гектор, заглядывая в мобильный на страничку ресторана. – Дадим официанту повкалывать – и поедем, расспросим его.
– О чем? – Катя вновь ощутила свое обычное неуемное любопытство. Этот официант и правда как-то слишком уж «мелькает». И оказывается, он бывший сосед Кабановой по Люберцам! Но это когда было? Четверть века назад. Что можно вспомнить из своих детских лет?
Решили ехать на этот раз не на патрульной машине, а на «Гелендвагене».
– Хоть пообедаем потом по-человечески в ресторане. – Гектор улыбался. – Вилли, переоденься в штатское. А то своим полицейским прикидом всех сказочников распугаешь.
– Нам отдельный зал. Каминный. – в ресторане он продолжил распоряжаться, как барин, объявляя метрдотелю свою волю. – И чтобы обслужил нас ваш официант Хлопов. Он работает сегодня в дневную смену? Вот и чудненько.
Они заняли втроем стол у незажженного камина. И Катя подумала – именно здесь сидел Лесик Кабанов в свой последний вечер. И Петя с Ульяной тоже были здесь.
Официант Хлопов возник с меню. Увидел майора Ригеля и Катю и нельзя сказать, чтобы очень обрадовался.
– Мы в частном порядке, – успокоил его Вилли Ригель. – Неофициально.
– Присядьте, Хлопов. – Гектор кивнул на свободный стул.
– Нам запрещено с гостями запанибрата. – Официант Хлопов выпрямился. – Уволят.
– Почему вы нам не сообщили весьма интересные факты, Хлопов?
– Какие еще факты?
– А такие, что вы, возможно, знали семью Кабановых и Алексея… Лесика задолго до того, как он начал посещать это богоугодное заведение. – Гектор сделал широкий жест. – Вы ведь знали Лесика, а, Хлопов?
– Я его не забыл. В отличие от него.
– Много лет назад вы жили с родителями в Люберцах на улице Строителей. А в соседнем подъезде проживал Лесик с мамой, папой и маленькими близнецами. Я глянул улицу Строителей в Гугле. Совсем рядом с вашим домом есть школа. Вы ведь там учились?
– Да. – Официант Хлопов кивнул. – И даже в одном классе с ним.
– Вы одноклассники с Кабановым? – не удержалась Катя.
– Учились с первого по четвертый класс.
– Почему вы это мне не сказали сразу?
– Вы не спрашивали. – Официант смотрел на нее. – И какое это может иметь значение сейчас?
Катя не нашлась, что ответить.
– Вы дружили с Лесиком? – спросил Гектор.
– Нет. Мы просто бывшие одноклассники. И это было очень давно. В другой жизни.
– Но что-то вы все же помните из другой жизни?
Официант пожал плечами.
– Отец Лесика покончил жизнь самоубийством дома, в квартире, – продолжил Гектор.
– Повесился на люстре.
– Так вы в курсе.
– Весь дом судачил, весь двор. Я видел, как «Скорая» приезжала, и эти… с носилками, с мешком черным за телом… Меня мать потом домой загнала. Но я помню.
– А что произошло? Что говорили в доме?
– Я слышала, что муж Кабановой, отец Лесика был алкоголиком! – снова перебила Катя.
– Нет, что вы. – Официант Хлопов покачал головой. – Он был зубной врач. Такой тихий мужик, небольшого роста, интеллигентный. Очкарик. Моя мама у него зубы лечила. Я его помню. Он не пил. Это был какой-то душевный припадок. Что-то в мозгах его закоротило тогда.
– Когда? На момент суицида?
– Когда он убил одного из близнецов. Одного из мелких.
Катя похолодела. А это еще что такое? Что опять выплыло в этом деле?!
– Первый муж Кабановой? Отец убил своего ребенка? – Гектор напрягся.
Напрягся и Вилли Ригель, доселе молчавший. Слушавший очень внимательно.
– Так в доме говорили. Мелкие… младшие… им было по четыре года. Я их не помню совсем. Я и тогда здесь, в ресторане, этого младшего не узнал. Потом лишь понял, кто это.
– Что вы еще знаете про убийство? Что помните? Когда это произошло? – Гектор кидал вопросы.
– Мы начали учиться… первое сентября… четвертый класс. А потом это случилось. Но я ничего не знаю. Мать с соседкой шепталась по этому поводу. Меня всегда вон выставляла.
– А почему их отца не арестовали за убийство?
– Потому что он повесился. – Хлопов словно пытался что-то вспомнить. – Они… точнее, она, прокурорша, еще жила в той квартире месяца три, потом она эту квартиру разменяла, и они уехали.
– Вспомните все, что можете, – настойчиво попросил Вилли Ригель.
– Да мне было десять тогда. Это все, что я помню. Да, еще… папаша-шизик, он и Лесика ведь поранил тогда. Порезал его бритвой.
– Порезал бритвой? – Катя чувствовала дрожь.
– Лесик с рукой забинтованной в школу пришел. Вот здесь. – Официант показал. – И в школе пацаны болтали, что у него еще порезы под одеждой. Но он отучился лишь первую четверть. Они переехали, и он в какую-то другую школу пошел. И больше я его не видел.
– Но когда началась эпопея со строительством мусорозавода, вы его, конечно, вспомнили? – спросил Гектор.
– Естественно.
– А в тот вечер в ресторане? Он вас узнал?
На лице официанта появилось какое-то странное выражение – замкнутое, отчужденное.
– По нему не поймешь. Он ведь и раньше сюда приезжал. Я сначала хотел ему сказать – привет, помнишь меня, мы же учились в одном классе, но… не сказал.
– Почему?
– Потому что социальное неравенство, кастовость. – Официант словно кого-то передразнивал. – По нему было не понять – в какие-то моменты мне казалось, что он меня прекрасно узнал. И поэтому с таким наслаждением мной помыкает, как своей прислугой здесь – подай, принеси, убери… Чаевые мне всегда оставлял специально скомканными купюрами. Правда, не жадничал.
– Это все, что вы помните?
– Все. Не могу сказать, что я рад, что наши пути с этим типом снова пересеклись. Так что вы будете заказывать?
– Все самое вкусное. – Гектор обратился к Ригелю и Кате. – Я могу угостить вас дружеским обедом в благодарность за ту заботу, которой вы окружили, меня, кретина, в ночь веселого газа?
– Натюрлих, – ответил Вилли Ригель. – Ты же нам по гроб жизни обязан, Гек.
И они так славно пообедали в этой «Сказке»! Несмотря ни на что! Катя все пыталась сначала как-то обсудить услышанное, но Гектор лишь руку поднимал – молчите! И Вилли Ригель мотал головой – не сейчас. Невозможно обсуждать такие вещи… убийство ребенка родным отцом под домашний холодец с рюмкой померанцевой водки.
Катя смотрела, как они уплетают свой холодец и лопают борщ. Мужчины дорвались до первого… а там еще и компот впереди…
– Обалдел на сухомятке. – Гектор набивал рот. – Вилли, попробуй, шпик какой с прожилками… Под стопарик… Катя, вы будете шпик?
– Нет. Чистый жир, спасибо.
– Мечта поэта. Вилли, вздрогнули! – Гектор чокнулся с Ригелем рюмкой водки. – За нас и за спецназ! Норму знаю, потому как за рулем… Катя, вы как на именинах, ей-богу, что вам положить? Рыбку красную будете?
– Нет. Мне салат с помидорами и баклажаны с орехами фаршированные, пожалуйста.
– Понял. – Он накладывал ей на тарелку, заглядывая в глаза. – Вилли, а мне борщ просто сниться начал в этой дыре. Я домой в СерБор наш приезжаю, дома одно пюре овощное протертое для бати моего. Я в крик! Голодом меня уморить хотите, вредители? Горничная бежит, со страху мне сразу целую кастрюльку кааааааак наварит борща! И в холодильник. Я ночью холодильник открываю, а он холодненький, свекольный, с жирком, пальчики оближешь… А тебе мама немецкий суп варила?
– С клецками. Куриный. – Вилли Ригель жевал.
– Люблю! А из бузины у вас такой есть супчик?
– С крыжовником? Тоже. Но это летом. Типа нашей русской окрошки.
– Ба! Катя, вы борщ тоже не хотите? Ну, ничего не хочет она! А окрошку будете?
– Нет, спасибо. – Катя, как всегда, нацелилась на самое вкусное. – Я хочу салат с крабами.
Ели-пили…
В отдел вернулись сытые и слегка осовелые уже к концу рабочего дня. Дежурный Ухов потянул носом – учуял стойкое водочное померанцевое амбре. Но ничего не сказал. Ему привезли из ресторана гостинец – пакет с пирожками, курником, бутербродами и бутылкой водки.
Гектор плотно занялся кофеваркой. Кому эспрессо? Кому капучино?
– Вилли, я не знаю, как относиться к тому, что мы узнали про семью Кабановой. – Катя высказала Ригелю наконец то, что ее мучило, тревожило весь этот ресторанный банкет.
Вилли Ригель сосредоточенно искал что-то среди своих файлов в ноутбуке.
– Не надо пока никаких выводов. Мы должны сначала узнать у нее, куда она ездила вчера утром. И почему солгала. Это события дня сегодняшнего. А то далекое прошлое. Хотя, возможно, и важное.
– Я понимаю, но…
– Вот, нашел наконец. В заключении судмедэкспертизы… Те шрамы на теле Кабанова на руке и на животе. Патологоанатом сказал, что они старого происхождения. Значит, это правда все, отец и Лесика хотел убить. Что же там стряслось у них тогда? Сегодня с Кабановой поговорить не удастся, – Вилли Ригель покачал головой, – сегодня похороны. Я позвоню ей завтра утром и вызову официально на допрос. Пока как свидетеля по делу и… Ну, она же признана официальным представителем интересов потерпевшего. Чуть позже мне наши ребята скинут по почте видео с похорон. Я отправил их глянуть – кто будет на кладбище и на поминках. Поснимать негласно.
Видео с похорон они смотрели уже поздним вечером на ноутбуке.
Лесика Кабанова похоронили на Люберецком кладбище. Гроб его поражал взор дороговизной, помпезностью, этаким кладбищенским шиком. Кроме Клары Порфирьевна Кабановой, на похоронах были Петя и Ульяна – оба в глубоком трауре. Ульяна в модной шляпке с вуалью. Еще – коллеги прокурора Кабановой по работе. Еще – менеджмент фирмы Лесика Кабанова. И больше никого. Ни друзей, ни приятелей…
– А это кто, интересно? – спросил вдруг Гектор, сделав глоток кофе и указывая на экран.
Катя увидела чуть в стороне от основной группы скорбящих невысокую женщину в черном – с русыми волосами с проседью, просто и небогато одетую. Ей было около шестидесяти лет. Она не подходила к Кабановой и остальным.
Петя сам подошел к ней. Она протянула к нему руки. И внезапно обняла его, крепко прижав к груди.
