Глава 21
Пропавший ребенок
– Интересно, видел ее кто-то такой сейчас? А то сфоткают и на «ютьюб» сразу выложат, – продолжил Гектор Борщов и передразнил писклявым заполошным голосом: – Караул! Полный полицейский беспредел! Адвокат лидера мусорных протестов покидает отдел полиции с окровавленным лицом! Позор сатрапам! Усатый нянь наш побежал, побежал, побежал к своему германскому чаду слезы вытирать, сажать на горшок…
Мимо Борщова и Кати промчался дежурный Ухов – стремглав, с аптечкой в руках.
Катя выждала достаточно времени, а затем сама тихонько постучала в кабинет начальника отдела полиции. Вилли Ригель с перевязанной рукой – за столом. И с маниакальной аккуратностью наводит на столе идеальный порядок, раскладывает бумаги.
– Только хуже сделали, – объявила Катя. – Зачем было так орать? Она же сама к вам пришла, Вилли! Она, как и вы, страдает. И она тоже без вас не может.
– Она без меня прекрасно обходится. И она меня не любит. Никогда не любила. Я после Омской полицейской школы откомандирован был в Анжеро-Судженск… почти Рио-де-Жанейро, да? Все думал… надеялся… ждал все… мечтал… звонил ей, мейлы слал каждый день… Этот Судженск, Кемерово – там шахты уже почти все позакрывались, шахтеры подались в бандиты, в братки… Один чистый спирт, разборки, стволы и Дом физкультурника. Я вечерами в свободное от дежурств время – на ринге… Эти, братва, полны надежд – хоть на ринге, но отметелить мента. Сначала честно один на один, а потом стенка против фрица… Чтобы дух из меня выбить, замочить. Так я там натренировался с ними – на всю жизнь опыт выживания. Ну вот и приехала бы она ко мне туда, в Анжеро-Судженск шахтерский, в этот ад, если бы любила. Как в ее книжках герои, про которых она сейчас пишет: настоящая любовь, верность… Приехала бы ко мне, вышла за меня. Нет, она нашла себе делягу с деньгами и выскочила замуж. За границей путешествовала, зажигала. Я чуть умом не тронулся, бросил все, чудом каким-то перевелся в Главк, прямо на свадьбу ее приехал. Она же от меня сейчас убежала со свадьбы, значит, и тогда могла – с той свадьбы ко мне уйти. Если бы любила… Нет, она ко мне не ушла. Жила с этим своим… спала с ним… Его семь лет не бросала. А меня бросила, отшвырнула, как тряпку. Я ей не нужен. Она хочет лишь успеха, известности и свободы. Писательница! Я ее хотел из сердца вырвать раз и навсегда… Я пытался. Но я не могу. Это значит, надо само сердце из груди вырвать.
– Вилли, вы насчет Лизы не правы, – ответила Катя, хотя снова не была уверена, так ли это. – Надо взять себя в руки. Не поддаваться эмоциям, отчаянию. У нас дело об убийстве, Вилли! Очень непростое дело. И оно все больше запутывается. Вилли, мы без вас сейчас никак. Мы не справимся с этим делом без вас.
– Все. Понял. Конец излияниям. Сказал же вам – непробиваем, как танк. Я чашу страсти осушил всю до последнего глотка… Она несет, как чашка чаю, отраду теплую кишкам.
– У Гейне не так. «Она как пунш из коньяка нас горячит, лишая сил»… Вилли, мы это дело без вас не раскроем, не осилим. Так что вы, пожалуйста, соберитесь. Вы мне ничего не сказали о пропавшем ребенке Герды Засулич. Почему? Мы сейчас поступим так: я вам сообщу, что мне поведала Кабанова насчет Гектора Борщова и что я узнала от Герды и Лизы сегодня утром о Петре Кабанове. Вы за это время придете в себя, успокоитесь и потом расскажете мне все об истории с пропажей ребенка.
И Катя выложила все без утайки, внимательно следя за выражением его лица. Она не торопилась. Закончила.
– Теперь, по крайней мере, ясно, почему братья поссорились и подрались в ресторане. Если Лесику Кабанову стало известно, что его младший брат тайком финансирует митинги и палаточный лагерь против завода, то иной реакции и быть не могло, – подвела итог Катя.
– Да, возможно, причина в этом, – ответил Вилли. – Хотя младший-то сам начал, первый брата ударил, если вы помните. А по поводу клоуна из 66-го отдела я вам так скажу…
– Вилли, что бы нам Кабанова сейчас о Борщове ни говорила и что бы мы сами о нем ни думали, он тоже нам нужен. Необходим. Потому что у него такие возможности, которых нет у нас. Он нам пока полезен. Можно, я его сейчас позову? Обстоятельства похищения ребенка Герды Засулич надо обсуждать с ним вместе.
Вилли Ригель пожал широкими плечами – как хотите. И Катя открыла дверь и позвала Гектора Борщова – тот стоял с Уховым, они о чем-то тихо судачили.
Борщов появился с кружкой черного кофе.
– На, выпей. – Он поставил кружку на стол перед Ригелем. – Усатый нянь тебе сварил.
– Так что насчет похищения ребенка, когда это было? – спросила Катя.
– На третий день после того, как у полигона построили палаточный лагерь, – ответил Вилли Ригель. – Герда прибежала сюда, в отдел, днем, в половине второго. В истерике, в слезах. На соседней улице – частный детский садик, развивающий, как они это называют. Она сказала – дважды в неделю водила свою четырехлетнюю дочку Ирочку туда на занятия с десяти до часу дня. Лепка, рисование, французский язык. Когда она пришла за дочкой, ребятишки из группы малышей гуляли на детской площадке с воспитателем. И девочки среди них не было. Я сразу с нашими рванул в этот садик. Воспитательница в шоке – говорит, Ирочка только что была! Потом, видно, эта клуша-воспитательница отвлеклась. И все – нет ребенка. Пропал.
– И что дальше?
– Я всех наших поднял по тревоге. Весь прилегающий к садику район прочесали, всех опросили – прохожих, торговцев из окрестных магазинов, водителей. Ноль информации. Никто ничего не видел, не слышал. Герда плакала, все звонила кому-то. Сейчас говорит – якобы соратникам. Потом сюда в отдел приехал Фима Кляпов. Она на него начала кричать. Просто орала в истерике. Я не понял сначала, что там между ними – она ему: «Так вы лояльности от меня добиваетесь? Таким способом решили приз себе забрать? Бандит! Негодяй! Мерзавец! Где мой ребенок? Что вы сделали с моей дочкой? Отдайте мне моего ребенка!» – и по лицу его ударила. Он побелел весь. Кричит ей: «Да что вы такое говорите, Герда?» Она ему опять: «Что вы сделали с моим ребенком? Где моя дочь?!» Я Фиму в сторону отвел – говорю ему: «Слушай, я не знаю, что там у вас с ней, какие страсти между вами, какие отношения. Но ребенок – это очень серьезно. Ты чего делаешь, а?» А он мне: «Майор, ты за кого меня принимаешь? Типа, я за нее на куски любого порву, а ты меня в похищении ее ребенка обвиняешь?»
– А откуда Кляпов узнал о пропаже девочки? – спросила Катя.
– Я думаю, ему его тролли позвонили сразу – Эпштейн с Аристархом. Они в отделе крутились, как всегда. Он и примчался.
– Вы так считаете? Они ему сказали, или ему уже это было как-то и так известно?
На это Катино замечание Гектор Борщов усмехнулся краем губ, но промолчал. Слушал.
– Кляпов уехал из отдела. Я его задержать не мог, оснований никаких. Мы стали улицу за улицей прочесывать. У экологического комитета начали собираться сторонники Герды. Обстановка постепенно накалялась. Не знаю, во что бы это вылилось, в какие беспорядки. Но внезапно… Патрульные мне позвонили – проезжали мимо автобусной остановки на улице Келдыша, это на окраине, почти у федеральной трассы. Девочка сидела на скамейке на автобусной остановке. Жива-здорова, цела-невредима. Это было в половине седьмого вечера. Она отсутствовала пять с половиной часов. Когда ее сюда привезли, я ее на руки взял. – Вилли Ригель помолчал. – Она не плакала и напуганной не была. Сонная такая, все глазки терла, зевала. Я ее спрашиваю: «Ирочка, что случилось? Где ты была?» Она мне: «На машинке каталась». Я ее – «На какой машинке?» Она – «Не знаю». Я ее спрашиваю: «Кто тебя увел из садика?» Она – «Дядя в форме». «В какой форме?» Она – «В пятнышках такая». «В камуфляже?» – «Ну да, в пятнышках…» Четыре года – какой из нее свидетель? Ее высадили из машины на той остановке. Мы с Гердой ее повезли в больницу. Там девочку осмотрели. Никаких травм, никаких повреждений. Сделали ей анализ. В крови обнаружен наркотик. Ей его дали или вкололи, и это вызвало сон или забытье. А при ней был мишка плюшевый. Герда мне сказала, что это не Ирочки игрушка. Так вот… этот чертов мишка…
– Что? – напряженно спросила Катя.
– У него брюшко было распорото ножом. И там внутри, в поролоне, записка, на принтере отпечатанная: «Скажи маме, чтобы сговорчивой была, а то в следующий раз ты домой не вернешься».
– Герда Засулич решила, что ребенка похитил Фима Кляпов? – спросила Катя, помолчав.
– Да. В тот момент – да.
– А вы, Вилли? Что вы подумали о том, кто это сделал?
– Я ничего не думал, я пытался найти похитителя. Мне факты нужны, а не домыслы. Мы всю ночь тот район у остановки прочесывали снова и снова, хоть каких-то свидетелей пытались отыскать. Там нет камер наблюдения. Так специально место и выбирали. Мы ничего не нашли. Я подумал, все это предупреждение ей. А уж насчет чего – личных отношений или палаточного лагеря и протестов – это надо копать дальше.
– Но вы особо-то не копали, майор, – усмехнулся Гектор Борщов. – Вы тогда решили не будоражить этот городишко, который и так уже превращался в кипящий котел. Ребенок нашелся. Вроде само по себе все устаканилось.
– Мы продолжали розыски, мы занимались этим делом о похищении.
– Вы допрашивали Кляпова по этому поводу? – спросила Катя.
– Нет.
– Вы что, ему на слово поверили?
Вилли Ригель молчал.
– Поверил, он ему поверил, – усмехнулся Гектор Борщов. – Потому что с некоторых пор, как наш майор считает, они с Фимой в схожей ситуации по части амуров. И разбитого сердца.
– Если ты сейчас не заткнешься, я…
– Вилли, тихо, тихо. – Катя готовилась вмешаться. – И сейчас во время допроса вы Герду спрашивали о Лесике Кабанове, а не о Кляпове.
– Убили Кабанова, а не Кляпова, Катя, – ответил Вилли Ригель и глянул при этом на Борщова.
– Где Лиза была в тот день?
– В Мосгорсуде. На процессе против стройки. Она до самого вечера там сидела. – Вилли Ригель поражал осведомленностью о делах своей сбежавшей невесты. – Я проверил – все так. Судебное заседание. Она вечером только смогла вырваться, уже когда Герда дочку из больницы забирала домой. По поводу похищения ребенка было возбуждено уголовное дело, и мы им занимались. Я лично им занимался.
– Занимался, пахал, кто спорит. Только ведь было кое-что еще. Вы опять не договариваете, герр майор, – произнес Гектор Борщов своим высоким юношеским тенором.
– О чем вы? – Катя обернулась к нему.
– О нашем повешенном.
– О каком повешенном? – Катя похолодела. Это дело, оно как лабиринт… Чудовища за каждым углом, только их пока не видно… лишь шорох… скрежет когтей по камню…
– Майор сейчас вам расскажет.
– Это произошло на третий день после пропажи ребенка, – Вилли Ригель провел рукой по лицу, – в пять утра у железнодорожной платформы Лужки, это в километре от полигона и палаточного лагеря. Платформой пользовались протестующие из лагеря, кто из Люберец на электричках приезжал митинговать. Пассажиры сошли с электрички, шли дорогой к остановке – услышали крики из леса. На березе он висел. Этот повешенный. Вниз головой.
– Вниз головой?!
– Ну да, ноги в петле. Его так вздернули на дерево. Он орал благим матом. Сколько так провисел – один бог знает. Хорошо электричка пришла в пять утра, пассажиры его увидели. А то бы скончался. Они сняли его. Нас вызвали туда. Мы его в больницу.
– И кто он такой?
– Нездешний. Не из Староказарменска он оказался. Официально вроде как тренер по лыжам. Сказал мне в больнице, что на него напали – мол, ограбили, по башке чем-то ударили. Он, мол, ничего не помнит. Очнулся уже вниз головой на дереве. У него и правда была голова разбита. На спине – синяки. Его по почкам лупили. На лице все чисто, никаких следов побоев.
– И что, он вам больше так ничего и не сказал?
– Нет. Стоял на своем – меня оглушили и ограбили. Кто – не знаю. Через пару дней его из больницы забрали. Свинтил он оттуда.
– Кто его забрал?
– Те, что сюда с начала митингов на тачках приезжают, которые с зеленкой, а иногда и с кастетами, – ответил Вилли Ригель. – Эй, Борщов-Троянский, ты нам не объяснишь популярно, кто эти люди и что им надо в нашем городе? И самое главное – кто их посылает? Я думаю, твоему 66-му отделу это известно.
– Понятия не имею, о чем ты, – ответил Гектор. – Но мне по сердцу, как ты меня сейчас назвал. И знаешь, что скажу тебе – из личного опыта. Да, я Гектор Троянский. А ты – если читал Илиаду, ты не Ахиллес Богоравный в ней. Ты – Большой Аякс. Созвездие комплексов и рефлексий.
Вилли Ригель поднялся.
– У меня рефлексия насчет тебя только одна.
– Ага, я уж давно понял. Не начинай все сначала. И при даме.
– Так этот тип, повешенный вниз головой, он как-то был связан с похищением дочки Герды или нет? – Катя возвысила голос против назревающего на ровном месте нового межведомственного конфликта.
– Возможно да, возможно нет, – ответил ей Вилли Ригель. – Мне и по поводу этого эпизода факты нужны были, а не предположения. Я видел лишь одно: все усугубляется. Заходит уже слишком далеко. В смысле гражданского противостояния. И поэтому я решил…
– Снести этот палаточный лагерь к чертовой бабушке, – закончил за него Гектор Борщов. – С чем успешно и справился. И навлек на свою голову столько либеральных проклятий.
– Я тогда посчитал, что это хоть как-то снизит накал. Я не мог допустить, чтобы… Одно дело митинги, лозунги. Другое дело, когда крадут детей и вешают людей на березе. Пусть пока и за ноги.
– Надо допросить снова этого повешенного, – сказала Катя. – Сегодня. Найти его и допросить. Как его фамилия?
– Горбатько.
– Адрес его у вас ведь имеется, Вилли? Пошлите прямо сейчас патрульных. Где он живет? Надо с ним поговорить снова. – Катя решила, что нашла, наконец, хоть что-то в этом деле, чтобы зацепиться.
Вилли Ригель открыл файл на планшете.
– Он из Балашихи. Сейчас пошлем к нему наряд, выдернем.
– Какой у него точный адрес? – спросил Гектор Борщов.
Ригель нехотя продиктовал ему. Гектор набрал на мобильном в поисковике, открыл просмотр улиц.
– Облом, майор. – Он показал им мобильный. – Адрес, который он тебе дал, липа. Это адрес пожарной части МЧС. Что же ты такой наивный, а? Сразу все с этим повешенным не проверил? Или так не терпелось тебе дубинкой в палаточном лагере помахать? Силу свою испробовать? Мускулами поиграть?
