Утром, когда Брайс одевалась на работу, мать, как и обещала, прислала сообщение с адресом медведьмы: «Сегодня в одиннадцать. Всего в пяти кварталах от галереи. Пожалуйста, сходи туда».

Брайс не стала отвечать. Ни к какой медведьме она не пойдет. Тем более что ей предстояли дела поважнее, и не в пяти кварталах от галереи, а в Мясном Рынке. Хант предлагал обождать до вечера, но Брайс знала: днем продавцы куда словоохотливее. Вечером они завлекают покупателей, и им не до разговоров. Днем торговля замирает, и можно расслабиться.

– Что-то ты опять тихий, – сказала ангелу Брайс.

Они двигались по узким проходам складского здания, третьего по счету. Посещение двух других оказалось напрасной тратой времени.

Разумеется, продавцы ничего не знали о наркотиках. Они вели себя как пай-детки, утверждая, что вообще не одобряют торговлю наркотиками, которая лишь портит репутацию Мясного Рынка. Они не знали, кто может помочь в таком деле. Деньги за сведения их тоже не интересовали, поскольку никаких сведений у них не было.

Разговор заводила Брайс. Хант держался поодаль. В присутствии легионера, да еще и раба из Падших, никто не стал бы говорить.

– Не думай, что я забыл о пропущенном приеме у медведьмы, – сказал Хант.

Напрасно она рассказала ему о материнском сообщении.

– Не помню, чтобы я разрешала тебе совать нос в мои дела.

– Возвращаемся на старую дорожку? – засмеялся Хант. – После того как мы чуть ли не в обнимку смотрели телевизор, я решил, что имею право высказывать свое мнение, не рискуя остаться без головы.

Брайс выпучила глаза:

– Мы не сидели в обнимку!

– Скажи, а какого мужчину ты хочешь видеть рядом с собой? – спросил Хант, разглядывая лоток со старинными ножами. – Я говорю не о его статусе по отношению к тебе. О его правах. Он что, должен сидеть рядом с тобой, соглашаться с каждым твоим словом и не иметь права высказать свое мнение ни в чем?

– Разумеется, нет.

– Если я мужчина и имею свое мнение, это не делает меня психопатом с комплексом доминирования.

Брайс засунула руки в карманы кожаной куртки Даники.

– Знаешь, моя мать немало настрадалась от психопатов с комплексом доминирования.

– Знаю. – Глаза Ханта потеплели. – Но как я видел вчера, твой отец не сидел безгласным возле Эмбер. Он высказывал свое мнение. А вот когда доходит до безопасности вас обеих, он вполне похож на психопата.

– Ты не представляешь, на каких вожжах меня держали дома, – проворчала Брайс. – До поступления в университет я ни с кем не встречалась.

– Серьезно? – удивился Хант. – А я-то думал…

Он не договорил и лишь покачал головой.

– Что ты думал?

– Я думал, что человеческие парни увивались за тобой.

Брайс стоило усилий не взглянуть на него, когда он произносил «человеческие парни». Можно подумать, они были иной породой, сильно отличающейся от малакимов.

В общем-то, отличались, но это мужское высокомерие…

– Может, они были и не прочь поувиваться, но никогда этого не показывали. Рандалл был для них почти богом. Хотя он не ставил никаких запретов, они чувствовали, что я недосягаема.

– Я не счел бы это достаточным поводом и постарался бы приударить за тобой.

От его слов, произнесенных тихим, вкрадчивым голосом, щеки Брайс вспыхнули.

– Дело не только в обожествлении Рандалла. Я ведь отличалась от обычных девчонок. – Брайс коснулась своих заостренных ушей. – Для людей я была слишком фэйкой. Уши не те. Рост совсем не девчоночий. Оставалось лишь восклицать: «Горе мне, горе!»

– Такие испытания закаляют характер.

Хант разглядывал лоток с опалами разных цветов: белыми, черными, красными, голубыми и зелеными. Все они были пронизаны радужными прожилками, хранящими кровь земли. Опалами торговала женщина, похожая на сороку. Ее руки покрывали черные перья.

– Для какой надобности эти камни? – спросил Хант.

– Амулеты на удачу. – Женщина-сорока провела по камням пернатой рукой. – Белый – для радости, красный – для любви и потомства, голубой – для мудрости… Не стесняйтесь, выбирайте.

– А черные для чего? – поинтересовался Хант.

Губы сороки, покрытые черной помадой, скривились в улыбке.

– На неудачу. – Она постучала по стеклянному куполу, внутри которого лежали черные опалы. – Суньте такой камешек врагам под подушку, и увидите, что́ произойдет с ними.

– Было бы интересно, – пробормотала Брайс.

– Мне белый опал, – сказал Хант, протянув серебряную марку.

Брайс удивленно подняла брови, но сорока быстро убрала деньги и положила белый опал на протянутую ладонь Ханта.

Они отошли, не слушая сорочьих благодарностей за покупку.

– Вот уж не думала, что ты склонен к предрассудкам, – усмехнулась Брайс.

Но Хант дошел до конца ряда, остановился, взял ее за руку и вложил камень в ладонь. Камень еще хранил его тепло. Опал был величиной с воронье яйцо и красиво переливался под потолочными светильниками первосвета.

– Немного радости тебе не помешает, – тихо сказал Хант.

В груди Брайс вспыхнул свет.

– Тебе тоже, – ответила она, попытавшись вернуть ему камень.

– Это подарок, – возразил Хант.

Брайс снова покраснела и с улыбкой отвернулась. Она кожей чувствовала на себе взгляд Ханта. Ангел ждал, как она поступит с его подарком. Брайс сунула опал в карман куртки.

Покупка амулета была глупостью. Он поддался идиотскому импульсу. Но Брайс приняла подарок. Не стала отпускать шуточек насчет заржавелых манер ухаживания. Он ведь двести лет ничего не дарил женщинам.

Шахара улыбнулась бы опалу и тут же забыла о нем. В ее алебастровом дворце сундуки ломились от драгоценностей. Бриллианты величиной с мячики, пласты изумруда, сложенные, как кирпичи, вместительные ванны, доверху наполненные рубинами. Маленький белый опал, даже приносящий радость, оказался бы там песчинкой на берегу, протянувшемся на многие мили. Конечно, Шахара поблагодарила бы за подарок, а потом засунула бы в ларец, шкатулку или ящик. Да и он сам, преданный ее делу, тоже позабыл бы о подарке.

Меж тем Брайс остановилась у лотка, где торговали шкурами. Продавщицей была долговязая девица-подросток. Судя по запаху, оборотень из кошачьих. Сидя на табуретке, она смотрела на Брайс с Хантом. С плеча свешивалась каштановая коса, почти заслоняя телефон в руке девицы.

– Привет, – поздоровалась Брайс. – Почем каждый? – спросила она, указывая на кипу ворсистых ковриков.

– Двадцать серебряных, – ответила девица, скучающий голос которой был под стать выражению лица.

Брайс усмехнулась, проведя ладонью по белой шкуре. Хант напрягся. Совсем недавно она вот так же гладила его по волосам, чтобы заснул. Это прикосновение он ощущал и сейчас, хотя Брайс гладила не его, а овечью шкуру.

– Двадцать серебряных за шкуру снежной овцы? А не много ли просишь?

– Мать заставляет меня работать по выходным. Она бы жутко рассердилась, начни я продавать шкуры по их настоящей стоимости.

– Какая ты послушная дочка, – снова усмехнулась Брайс, затем наклонилась к девице и, понизив голос, сказала: – Есть у меня к тебе вопросик.

Хант держался поодаль, наблюдая за перевоплощением Брайс. Она превратилась в грубоватую, взбалмошную тусовщицу, которой нужны не шкуры, а новые наркотики.

– Выкладывай, – сказала девица, едва подняв голову.

– Ты, часом, не знаешь, где тут можно найти… понюшек-развлекушек?

Девица выпучила каштановые, под цвет волос, глаза:

– Нормалёк. Сейчас услышите.

– Что услышим? – невинным тоном спросила Брайс.

Оборотень подняла телефон и что-то отстучала своими радужными ногтями.

– Дешевый балаган, который вы оба устраивали здесь и в двух других складах. – Она помахала телефоном. – Мы на групповухе сидим. Общий разговор. – Она махнула в сторону лотков. – Меня уже раз десять предупредили насчет парочки, которая болтается по рынку и настырно расспрашивает о наркотиках и подобной хрени.

Чтобы Брайс потеряла дар речи… такое Хант видел впервые. Она встала рядом, не зная, как быть дальше.

– Мы не подозревали о вашей хитрости, – сказал девице Хант. – Но ты-то что-нибудь знаешь?

Девица смерила его взглядом:

– Думаешь, Змеюка позволила бы торговать здесь синтом?

– Она попустительствует и разврату, и преступлениям, – ответил Хант, удивляясь, как непочтительно подданные именуют Королеву Змей.

– Согласна, но в тупости она не замечена, – сказала продавщица шкур, перебросив косу через плечо.

– Значит, ты слышала о синте, – оживилась Брайс.

– Змеюка велела мне передать вам, что дело это стремное и ей не по понтам влезать в него ни сейчас, ни в будущем.

– Но кто-то влезает? – тут же спросила Брайс, хватаясь за соломинку.

Дело принимало скверный оборот и попахивало таким же скверным концом.

– Еще Змеюка велела передать, чтобы вы пошастали по реке. – Радужные ногти снова застучали по клавиатуре. Наверное, отчитывалась Змеюке, что послание передано. – Там промышляют таким дерьмом.

– Ты что имеешь в виду? – спросила Брайс.

– Спроси у русалочьего народа, – пожала плечами девица.

– Мы должны представить факты, – сказал Хант, торопясь вслед за Брайс к причалам Мясного Рынка. – Обвинить русалочий народ в наркоторговле… Это очень серьезное дело.

– Слишком поздно, – коротко ответила Брайс.

Он не сумел ее отговорить. Двадцать минут назад Брайс через выдру-посыльного отправила послание Тариону и теперь никуда не уйдет с причала, пока не дождется ответа.

Почти у самого причала Хант схватил ее за руку:

– Брайс, русалочьему народу очень не понравятся ложные обвинения.

– Кто сказал, что они ложные?

– Тарион – не наркоторговец и явно не промышляет такой гадостью, как синт.

– Зато он может знать тех, кто торгует, – вырвала руку Брайс. – Мы слишком долго тыкались вслепую. Ты не хочешь поскорее распутать это дело? Не хочешь, чтобы тебе сократили срок?

Хант очень хотел вернуть себе свободу, но здравый смысл заставил его сказать:

– Возможно, синт тут вообще ни при чем. Нам нельзя…

Однако Брайс уже стояла не деревянном причале, не осмеливаясь заглядывать в бурлящую воду внизу. Нигде в реку не сбрасывали такое множество отбросов, как на причалах Мясного Рынка. Естественно, возле них всегда кишели водяные хищники.

Раздался вплеск, и вскоре Тарион уже сидел на краешке настила.

– Это самая отвратная часть реки, – не поздоровавшись, сказал он.

Брайс не улыбнулась.

– Кто в реке торгует синтом? – без обиняков спросила она.

Русал перестал улыбаться. Хант попробовал было возразить, но Тарион его опередил:

– Ты предлогом ошиблась, Длинноногая, – покачал головой Тарион. – Не в реке, а на реке.

– Значит, это правда? Лекарственный препарат превратился в наркотик? Кто стоит за этим?

– Послушай, Тарион, – сказал Хант, вставая рядом с Брайс. – Ты не обязан…

– Кто стоит? Точнее, стоял. Даника Фендир, – как можно мягче произнес Тарион, словно знал, кем для Брайс была Даника. – Накануне ее гибели я получил донесение. Ее заметили торгующей с лодки. Как раз на этом причале.