Часть 5
Прикосновение к небу

Триста третий километр

Нынче 30 лет исполняется, как я бросил «Ленфильм» и пошел скитаться по приходам да монастырям нашей Руси.

Первый храм в честь Казанской иконы Божией Матери был на погосте Шаблыкино в Тверской епархии. Это ровно между Питером и Москвой, если ехать по Савеловской дороге. Ежели говорить точнее, это триста третий километр от столицы. Бывшие заключенные, жившие здесь, шутили, что сюда ссылают после третьего срока.

Храм на погосте огромный, пятипрестольный. В центральной его части на стенах сохранились приличные росписи, а также тонкой работы резной иконостас. Некогда здесь было большое село, а теперь осталось всего три домика – два церковных и один ветеринарский. Ветеринары относились к нам враждебно, с удовольствием доносили в соответствующие органы о том, кто и откуда на службу приехал, а также часто по поводу и без повода устраивали безобразные скандалы.

Настоятелем здесь был отец Василий Х. – человек довольно крутой и истовый. Прихожан на службу по воскресеньям набиралось всего человек десять, не больше, все старушки из соседних деревень.

Петь в храме часто было некому, поэтому отец настоятель поставил меня на клирос и приказал: пой! Я раньше никогда в жизни не пел, разве что рот молча открывал в школьном хоре.

Пение мое заключалось в максимальном растягивании гласных звуков, чтобы священник успел прочитать тайные молитвы. Наверное, это было унылое и душераздирающее зрелище, но душа моя пребывала в блаженстве. Я упивался свободой, которой раньше не знал, хотя кроме чтения и пения, у меня было множество других послушаний: и в храме прибраться, и дрова наколоть, и тропинку в снегу прокопать, и пищу приготовить, и посуду помыть, и на родник за водой сходить, а летом еще в огороде копаться. Я чувствовал себя настоящим пустынножителем.

Отец Василий большей частью находился на своей половине дома, а я обитал в узкой келье за печью. Зимой мое жилище выстывало так, что капли воды на полу замерзали мгновенно. Но я не унывал, постоянно читал Псалтирь и те творения святых отцов, которые были в библиотеке отца Василия.

Изредка приезжали из Москвы друзья, а летом вообще у нас бывало многолюдно.

Тогда наступал, конечно, праздник для души. На поляну под березами ставился большой стол, выносился ведерный самовар, и наши благочестивые «заседания» продолжались едва ли не круглосуточно. Говорили и спорили обо всем на свете: о жизни, о вере, конечно, о Евангелии и о многом другом. Единственное, чего не было в наших беседах, так это пошлости, низости или сплетен. Такой у нас настрой был.

После Пасхи настоятель затеял на приходе грандиозный ремонт. Очень много всего было сделано, но самое главное, мне было доверено подновить наполовину утраченные фрески.

«Кисть в руках держать умеешь, вот и малюй!» – строго сказал настоятель.

Утраченные лики

Я связал две трехметровые лестницы, развел обычную гуашь в известковой воде, повесил на грудь несколько баночек с краской, взял в зубы кисть и полез наверх.

Я, конечно, не знал всех тонкостей научной реставрации, но целое лето просидел с кисточкой на своей шаткой лестнице, как воробей на жердочке, рискуя упасть и сломать себе шею. Сначала только тонировал фон, потом восстанавливал надписи и орнаменты на стенах и наконец дерзнул прикоснуться к одеждам и ликам.

По мере того как из фрагментов живописи собиралось что-то целое, проступали из хаоса разрухи фигуры святых, я физически чувствовал, как мое внутреннее существо, разбитое и очерненное всей предыдущей жизнью, постепенно очищается и склеивается.

Я прикасался не рукой к стене, а сердцем к иному миру.

Я забывал обо всем: о сне, еде, обо всем том, что питало мое сердце горечью…

* * *

Было чувство, что я поднялся из мрачного оврага на солнечную возвышенность и увидел сверкающие вершины. Здесь воздух чист и прозрачен, а воды сладкие, настоенные на травах и корнях. Здесь птицы спокойно садятся тебе на плечи и на голову, а звери доверчиво принимают пищу из твоих рук, потому что они не знают страха, который там, внизу.

Я понял, что мне не нужно уходить далеко в тайгу и там строить себе избушку. Мои горы, мои родники, мои земляничные поляны здесь, внутри меня. Тут не нужен топор и гвозди, здесь уже все готово и построено: и домик у ручья, и храм на вершине скалы. Как я мечтал…

Главное, не заблудиться, найти к нему верную дорогу. Те, кто блуждал в таежной глуши, знают, что это сделать непросто. Там деревья почти смыкаются над головой, не пропуская солнца, а бурелом такой, что через полчаса ты уже не знаешь, куда идти. Здесь нужен опытный и бывалый охотник-следопыт, который знает тайгу как свои пять пальцев.

Таковых во все времена было очень немного, но это не повод, чтобы отказаться от своих исканий…

Я не верю, что начинающий альпинист способен подняться на вершину горы без опытного проводника. Он сорвется в пропасть или запросто погибнет под лавиной.

А духовное восхождение – дело куда более сложное и тонкое, чем простое скалолазание. Ты вступаешь на путь неизведанный, узкий, тесный, опасный. Ты совершенно не знаешь, куда сделать следующий шаг. Здесь тоже нужен крепкий и надежный поводырь, иначе не миновать беды. Нужен человек, который много раз поднимался по этому маршруту и точно знает, где место гибельное, а где можно передохнуть или надеть кислородную маску, чтобы не задохнуться от разреженного воздуха. И горе тому, кто пошел за неопытным или прельщенным. Вместо внутренней ясности и легкости, вместо светлых горных вершин его ждут темные и мрачные лабиринты, вместо радости и созерцания истины – разочарование и пустота внутри.