Сергею
– Боба всё! – сказала Нина.
И ткнула в экран мёртвой морской свинкой.
Это Нина придумала всем встречаться в Международный день глухих. Мы не глухие, просто в конце сентября хорошо прибухнуть в лесу. Потом одно, другое, кто на таблетках, кто на работе с августа без выходных, встречи кончились, пошли созвоны. А дальше вы знаете. Старики, дети, курильщики. Не помню, сколько было волн и сколько это длилось, но однажды я обнаружил себя в опустелой Москве. И я почти здоров, только немного слезятся глаза и сохнет кожа. Я смотрю на экран, где расплываются лица моих друзей, и Нина рыдает с мёртвым животным в руках.
Бедная Нина, парусник в полупустыне, электросамокат в горах. Организатор мероприятий в мире, где больше не обнимаются.
Сначала каждый делал, что умел. Привычно. Все говорили, что мир не будет прежним, а он отвратительно прежний, только все потеряли работу и надо по-новому как-то в этом прежнем жить.
Нина первая поняла, что звери – деньги. Свинка Боба забавно хрюкала, Нина садилась на корточки и хрюкала в унисон. Они начинали трансляцию в семь. Нина стала нормально есть, раздала долги и купила приятный светильник, элитные тапочки, очень пушистый халат – новое золото нашего милого мира.
Засунув поглубже носочки в тапочки, закапав снотворного, от которого больше не спишь, Нина хрюкала каждый вечер и заработала даже на суточный пропуск наружу. Она шаталась по пустой Москве с баулом любимых платьев. Переодевалась на перекрёстках под взглядами других таких же ошалелых. А потом сорвала пучок настоящей, живой травы, дала её Бобе, и Боба сдохла.
Новая свинка – полгода работы. И это не свинка даже, а ноль, её ещё научи хрюкать.
А Гога из наших был главный проныра. Запустил вереницу успешных медиа, просто не заплатив ребятам и наняв новых. В эпидемию всё рухнуло, но и тут он очнулся первым и монетизировал кота. Это довольно противно, зато не длинно, так что можете сразу мотать до звёздочек.
Звали кота Вильгельм.
Вильгельм Ананасов Третий, бесценный мейн-кун с родословной до прадедов. Он равномерно презирал мир, но делал исключение для жирных сливок. И однажды Гога просто намазал сливками член и сказал «кис-кис». Через неделю он вышел с этим в прямой эфир. Свой первый миллион просмотров он собрал ещё до комендантского часа.
Я не знаю, кто смотрит эти вылизывания. Впрочем, Вильгельм красив. У него седая грудь и страшные глаза. Вот такие:
Гога богат. У окна его вьются дроны доставки. Он купается в пропусках. Он выходит наружу минимум раз в неделю. Говорит, ничего там особенного, мы всё себе придумали, чтобы тосковать, а не развиваться. Хорошо ему говорить.
Мы дружили сто лет, но никто не знал, кем Алла работала на самом деле. В статусах писала, что психологиня и кураторка. Кажется, её просто подкармливали родители.
Она опомнилась, когда нормальных животных было уже не достать. И завела палочников. Так себе существа, но Алла умная и доказала, что у палочников есть чувства. Их можно оскорблять, и тогда будет депрессия, и только Алла знает, что оскорбительно. Это здорово прибавило просмотров.
Не знаю, много ли платят ей за толкования. Что-то платят. Она на связи дважды в день, по столу маршируют депрессивные палочники, мы смеёмся над ними, но только не вечером. Только не ночью, когда уже надо выключить свет, но стулу страшно, и креслу страшно, и готовы заплакать остатки чужих непонятных книг, и вся комната полна отчаяния, и ничего не чувствуешь только ты.
У меня тоже кот. Обычный стареющий докарантиновый самый убогий барсик лесного цвета. Кот цвета скумбрии. Так это называется по-английски. Забавный факт. Я этих фактов много накопил. Я работал на радио. Это теперь не нужно, каждый сам себе делает звуки. Я не очень красивый, кот совсем некрасивый, поэтому мы не показываемся. Мы мурлычем.
Люди знают, как слетать на Марс, но природа мурлыканья неясна. Забавный факт.
Я передаю на всех платформах целый день. Стараюсь не слишком гонять кота и кормлю побольше, чтобы урчал почаще прямо в микрофон. Он и так не суетится. Он старый.
Нам хватает. Нам даже писали поклонники. Писали, что им становится менее пусто. Я говорил в ответ, что это ужасно важно, делиться особой нежностью. Что между людьми почти ничего нет, одни остатки, но вот на помощь в нашу осень пришли животные. Что-то там ещё говорил. Лишь бы лайкали.
– Боба всё! – повторила Нина.
И мы стали думать, что делать. Гоша сказал идти в вебкам. И это можно, Нина ничего, но это копейки, всякого тела полно онлайн. Да и немодно, люди умерли, а ты голая.
Алла сказала работать с дронами, и Нина снова заплакала. Я понимаю. Не для того мы отличали Платона от Платонова.
А я не сказал ничего полезного. Сказал, что у Таши, с которой мы не дружим, погиб Самуил, который умел читать рэп, а это довольно трудно для попугая. Она варила что-то из ботвы, какую-то полезную муть лайков на триста, Самуил пролетел над кастрюлей, попал в струю пара, упал и сварился. Таша быстро сделала трансляцию и скорбела два часа прилюдно, но скорбь ещё дешевле тела.
Надо было бы нам посочувствовать Таше, это же горе, когда умирают родные птицы, но мы почему-то начали хохотать.
А потом мы с Аллой перевели, что было, чтобы хватило хотя бы на четверть новой свинки. Гога нахмурился, но перевёл остатки. И Нина заплакала в третий раз, говорить было не о чем, и мы отключились.
Надо бы музыку, чтобы не так тихо. В окне начинается осень. Идёт, куда ей надо. Я оставил себе немного денег. Я скопил на новые наушники. Но лучше вместо них куплю пятиминутный пропуск. Больше леса не будет. Забыл, что такое лес. Но рядом дерево и мёртвая автобусная остановка. За пять минут я успею дойти до дерева и обратно. Тупо потрогать листья. Я проверил, это вяз. Вижу его каждый день, но очень давно не трогал. Хорошо, что коты не болеют. Хорошо, что кот здоров.