Прозвище Доктор Смерть заработали еще как минимум 13 врачей, в том числе Гарольд Шипман и Йозеф Менгеле . Филип даже не первый Доктор Смерть в мире эвтаназии — и даже не самый известный. Этой чести удостоен Джек Кеворкян, мичиганский патологоанатом, устроивший кампанию за то, чтобы органы заключенных смертников использовали для трансплантации; он первым внедрил переливание крови из покойников и в 1990-х лично оказал помощь в смерти 130 американцам.

Кеворкян приглашал пациентов в свой «фольксваген ванагон» 1968-го — дом на колесах со снятыми сиденьями — и там подключал к машине смерти собственного изобретения. Первое устройство называлось «Танатрон» (в честь Танатоса, олицетворения смерти в греческой мифологии) и было собрано из подручных материалов: автозапчастей, цепей, пружин и фрагментов игрушек. Оно представляло собой три бутылки на грубой металлической раме, подсоединенных к одной капельнице, и большую красную кнопку на угловатом основании устройства — как на старых игровых автоматах. Его легко можно было спутать с каким-то макабрическим научным проектом для школы.

Когда Кеворкян подключал пациентов к машине, сперва им внутривенно вводился безобидный солевой раствор, но стоило нажать на красную кнопку, как вместо раствора в кровь поступал быстродействующий барбитурат-анестетик, погружавший человека в глубокую кому. Через 60 секунд вводилась смертельная доза хлорида калия для остановки сердца. Люди умирали во сне от сердечного приступа.

Первый раз он использовал «Танатрон» в 1990 году, пациенткой была Дженет Эдкинс, 54-летняя школьная учительница с ранней стадией болезни Альцгеймера из Портленда, штат Орегон. Впервые она встретилась с врачом в выходные перед смертью; он решил, что она в здравом уме и осознает свои действия, и днем следующего понедельника отвез ее в местный парк, где она и умерла в его фургоне. Через два дня Кеворкян сообщил The New York Times, что перед самой смертью «она посмотрела на меня с благодарностью и сказала: “Спасибо, спасибо, спасибо”» .

«Танатрон» был очень простым способом снять с врача всякую ответственность: пациенты сами становились причиной своей смерти — если бы они не нажимали на кнопку, то продолжали бы получать внутривенно лишь солевой раствор из капельницы, к которой их подключил Кеворкян. Но Медицинская комиссия Мичигана с этим не согласилась и отозвала лицензию Кеворкяна, когда он второй раз пустил «Танатрон» в ход. В результате он остался без законного доступа к веществам, необходимым для работы. Его следующей машиной смерти стал «Мерситрон» — по сути, респиратор, подсоединенный к баллону с азотом и угарным газом, а поток газовой смеси пережимала бельевая прищепка. Пациент снимал прищепку и кончал с собой в присутствии Кеворкяна.

Эти смерти вызвали в Америке немало обвинений и причитаний. На момент кончины Дженет Эдкинс в Мичигане не было законов против оказания помощи при суициде, так что предъявить Кеворкяну оказалось нечего, хотя попытки предпринимались. Большинство его пациентов не были смертельно больны , а вскрытия показали, что по крайней мере пятеро на момент смерти находились в отличной физической форме . Кеворкян был неуязвим, потому что убивал не он, а его машины. Смерти оказались обезличенными, никто не нес за них ответственность. Так и родилось обещание чистой управляемой смерти, пусть даже механизм ее был грубоват, а решение им воспользоваться — зачастую необдуманно.

Крах постиг Кеворкяна только потому, что однажды он оставил свои машины дома. В 1999 году он сам сделал смертельную инъекцию Томасу Юку, 52-летнему мужчине на последней стадии мотонейронной болезни . Кеворкян осмелел: он заснял последние моменты жизни Юка, и на записи слышно, как он бросает вызов властям остановить следующую эвтаназию. Власти вызов приняли и обвинили его в убийстве второй степени, после чего он провел восемь лет из срока тюремного заключения от 10 до 25 лет, когда ему было уже за 70. Затем он заболел раком печени и в 2011-м, в 83 года, умер из-за оторвавшегося тромба — в больнице, в окружении врачей, без помощи машин смерти.

Для сторонников Кеворкян был героем и человеком эпохи Возрождения. Он играл на джазовой флейте и органе, выпустил в 1997 году альбом собственных инструментальных композиций «A Very Still Life». Писал аляповатые картины маслом, изображая то Иоганна Себастьяна Баха, то отрубленные головы, истекающие кровью, и давал им названия типа «Кома», «Лихорадка», «Тошнота» и «Паралич». (После его смерти отдельные полотна выставлялись на аукционе с начальной ценой в 45 тысяч долларов.) Он даже прошелся по красной ковровой дорожке с Аль Пачино, получившим «Эмми» и «Золотой глобус» за исполнение роли Кеворкяна в фильме 2010 года «Вы не знаете Джека». Он играл на публику и обрел ту дурную славу, к которой стремился.

Филипа не устраивает роль «второго Доктора Смерть», он мечтает оставить после себя куда более значительное наследие. Вступив на это поприще всего через несколько лет после Кеворкяна, Филип получил преимущество, о каком тот мог только мечтать: вместо пружин, зажимов и прищепок у Филипа есть компьютеры.

Эти слова на синем экране висят над двумя виртуальными кнопками: слева — «Нет», справа — «Да».

Кликните «Да», и вы попадете на другой экран:

Кликните «Да», и через 15 секунд вы услышите ритмичный звук насоса. Экран чернеет, остается только одно слово:

Это последнее, что прочитали Боб Дент, Дженет Миллс, Билл В. и Валери П. Когда они кликнули на последнее «Да», в их вены поступила летальная доза нембутала. Этим четверым людям Филип помог умереть в 1996-м и 1997-м — в те девять месяцев, когда на Северной территории Австралии разрешили оказание помощи при суициде смертельно больным. Их жизни окончило «Избавление» («Deliverance») — машина, разработанная и созданная Филипом, а ныне выставленная в лондонском Музее науки.

Слова появлялись на экране серого ноутбука Toshiba, c которого Филип проверял почту и заходил в интернет. Уже в 1996 году ноутбук был побитым и замызганным. Он подключен к маленькому пластмассовому чемодану, обложенному изнутри пенопластом. В чемодане — клубок красных и черных проводов, прозрачных трубок, клапанов, насосов, индикатор давления и несколько шприцев, в том числе один большой с очень длинной и очень острой иглой, которую Филип вводил в пациентов.

На самом деле «Избавление» — название «программы для управляемого суицида при медицинской поддержке», как называл ее Филип, но в итоге он окрестил так все устройство. Акт о правах смертельно больных разрешал вводить нембутал и самолично, но — возможно, учитывая опыт Кеворкяна — Филип предпочел собрать эффектное изобретение.

Вскоре после первого использования машины 22 сентября 1996 года Филип провел пресс-конференцию. У его 66-летнего пациента, Боба, был рак желудка на терминальной стадии. «Мы вместе поели и выпили, и затем он дал понять, что хочет продолжать», — рассказал Филип собравшимся журналистам. Потом зачитал заявление Боба: «Мою собственную боль обостряют страдания жены, которая заботится обо мне, моет меня, вытирает, убирает после моих происшествий посреди ночи и наблюдает, как во мне угасает жизнь». Боб выбрал смерть не ради себя одного; потеряв над собой контроль, он стал обузой.

Другие смерти не заставили себя ждать. У 52-летней Дженет была редкая и обезображивающая форма рака кожи, ей оставалось девять месяцев. У 69-летнего Билла — рак желудка на терминальной стадии. У 70-летней Валери — рак груди; ее смерть стала для Филипа последним законным оказанием помощи при суициде и самым спорным: по его собственному признанию, Валери получала хороший паллиативный уход и не страдала «от симптомов», но он все равно помог ей уйти из жизни.

Филип запостил в своем аккаунте на Vimeo интервью с самим собой, снятое через несколько лет после отмены закона. Он за столом в голубой гавайской рубашке, разукрашенной яркими пальмами; за расстегнутым воротом на груди видны седеющие волосы. Сидя на фоне стены, завешенной газетными заголовками о нем, он вспоминает, как использовал «Избавление».

«Я чувствовал весь вес лежащей на мне ответственности, — говорит он. — Я приходил со своим чемоданчиком, со своей машиной — нельзя так просто что-то забыть и сказать, что надо сбегать домой, или предложить перенести на завтра, или еще что. Человек решил, что в этот день он умрет. Я должен был в каком-то смысле это воплотить. Я должен был сделать это возможным, чтобы все получилось. И эта ответственность меня едва не раздавила».

Филип не упивается своей помощью в самоубийстве, как Кеворкян. Он не хотел брать на себя ответственность за то, чтобы, когда придет время, все сработало как надо. Компьютер на коленях пациента вместо шприца в руках врача создавал некую дистанцию от свершавшегося акта, но этого оказалось мало. У меня в голове отдаются эхом слова Лесли с собрания Exit: «Я бы не стала это рекомендовать. Мой совет — делать все собственноручно».

В такой ситуации членам Exit помогут новые изобретения Филипа. В декабре 2002 года была представлена машина «CoGen» — генератор угарного газа, состоящий из баллона, внутривенной капельницы и назальных канюль для вдыхания газа. В баллоне смешиваются сильные, но общедоступные кислоты, производящие угарный газ, смертельный после одного-двух вдохов, как заверяет Филип. На собраниях Exit он божился, что у любого получится собрать это устройство из банки «Веджимайта» и материалов, которые можно приобрести законно за 50 долларов. «Это не ракеты строить, — говорил он в свое время газете The Sydney Morning Herald. — Такую машину соберет любой, кто ходил в старших классах на химию» . Но о смертях благодаря «CoGen» не сообщалось ни разу. Концентрированные кислоты — это не игрушки. Угарный газ — отрава, и тот, кто планирует этим способом убить себя, с легкостью может убить и того, кто найдет тело.

Когда «CoGen» провалился, Филип разработал пресловутый «Набор Exit», требовавший еще меньше научных познаний и убивавший с помощью кислородного голодания, а не яда. Но мысль, что последние моменты ты проведешь, задыхаясь в полиэтиленовом пакете, многих отпугнет. Уже тогда Филип знал, что люди напрягутся от одного вида «Набора Exit». Ни одно устройство не превзошло «Избавление» с его высокотехнологичной привлекательностью, аккуратностью, стабильностью. Программа придавала процедуре некое благородство, чего не смогли достичь простая химия и механика.

Летом, после собрания в Ковент-Гардене, Филип написал мне и сказал, что приезжает в Лондон. Мы наконец встречаемся в шикарной квартире в Хакни, снятой через AirBnb. Беленые полы, на стенах — пышные картины маслом в золотых рамах, на окнах — белые деревянные ставни. Он одет в зеленые шорты и очередную фирменную летнюю рубашку, которая выделяется на фоне стильного белого дивана.

Его жена Фиона пытается не подпускать к нам их любимого разжиревшего джек-рассела, Хенни-Пенни, но мне все равно трудно сосредоточиться. В голове носятся мысли о всех тех, кто умер из-за этого человека в шортах, сидящего рядом со мной. Он не смог бы их сосчитать, даже если бы захотел. И есть в Филипе что-то взбалмошное, еще более заметное вблизи, отчего кажется, что нужно успеть задать все вопросы в эти несколько мгновений, будто он вот-вот растворится в эфире или решит, что больше не хочет со мной разговаривать.

Плюс в этот раз у Филипа странная причина для приезда в Великобританию. Он готовится к стендап-выступлению на эдинбургском фестивале Fringe. Его шоу называется «Игра в кости с Доктором Смерть». И ему не терпится об этом рассказать.

— Двадцать дней подряд с перерывом на один день, с шести до семи в очень приятном зале под названием The Caves — как выяснилось, бывшем доме известных убийц Берка и Хейра, расхитителей могил, поставлявших тела в Эдинбургскую медицинскую школу, — говорит он, будто карнавальный зазывала. — Место пересечения преступлений, смерти и медшкол, чем я обязательно воспользуюсь.

Ни за что бы не подумала, что Филип — комик. Но он действительно умеет делать шоу: его мастер-классы и пресс-конференции сами по себе в какой-то мере представления, и да, юмор скрывается в самых мрачных темах. Но Филип? Смешной? Что-то не уверена. Для этой смены карьеры, конечно, есть и практические причины: ему так и не вернули медицинскую лицензию. Члены Exit вложили в его юридический фонд 250 тысяч долларов, но дело все еще открыто.

Он не переживает.

— Это показатель авторитетности. Если распространяешь настолько достоверную информацию, что государство решает лишить тебя лицензии, то люди поймут: ты говоришь им правду.

— То есть в итоге вы стали еще влиятельнее?

— Я получил статус.

Стендап, рассказывает он, это способ давать советы по самоубийству в ситуации, когда в Лондоне слишком рискованно проводить обычный ежегодный мастер-класс. Перед началом публика подпишет какое-то соглашение, но Филип никак не сможет проверить, действительно ли зрители находятся в здравом уме.

Есть у него и незабываемый гвоздь программы. Называется «Судьба» («Destiny»).

— После многолетних исследований и разработок у нас наконец есть машина, которая позволит человеку легко расстаться с жизнью, — восторгается он. — Я докажу людям, что за ней будущее.

«Судьба» стоит на столе слева от нас. В твиттере Филип назвал ее «Сыном Избавления», но она больше похожа на гибрид «Избавления» и «Мерситрона»: Филип разработал ее после обсуждений с Нилом Николом, давним другом и коллегой Кеворкяна, и взял за основу ту же смесь угарного газа и азота, что и в «Мерситроне». «Судьба» состоит из уже знакомого пластмассового чемодана с пенопластом, внутри которого находится черный микропроцессор Raspberry Pi, подсоединенный к баку с газом бренда Max Dog и носовым канюлям. Микропроцессор совместим с приложением на смартфоне или любым HDMI-экраном и задает те же вопросы, что и «Избавление» (слова «смертельная инъекция» заменили на «смертельный газ»). Еще есть пульсоксиметр на палец — для измерения сердцебиения и уровня кислородного насыщения крови пользователя; когда оба показателя падают до нуля, микропроцессор отключает газ. Создание прототипа оплачено целевыми взносами членов Exit, которым не терпится опробовать устройство на себе. Вот теперь машина смерти поистине вошла в век краудфандинга и смартфонов.

— Из публики выйдет доброволец и испытает машину — не с таким газом, как в настоящей машине, а с довольно невинным, но процесс он увидит. Нажав на кнопку, он почувствует подачу газа, сбой в сердцебиении. Будет интересно.

Филип говорит, «Судьба» поступит в продажу для членов Exit и подписчиков «Интернет-справочника мирной таблетки» по цене 200 фунтов, как только завершатся эдинбургские гастроли. Все компоненты законные, но покупать их придется порознь: приложение и микропроцессор — у Exit, азот — у Max Dog, а носовые канюли — где угодно (их можно найти чуть дороже фунта на Amazon). Как и в случае с «Набором Exit», сборка кажется дорогостоящим и запутанным процессом, зато в нем хватает лазеек, чтобы защитить разработчика.

— Закон силится успеть за тем, что творится в технологиях. Будто пытается запереть стойло, когда конь уже давно ускакал. Вполне может быть, те нашумевшие поправки в конце концов одобрят. Но это не остановит рост Exit.

Через несколько недель появляются смешанные отзывы на шоу. The Daily Telegraph дает одну звезду. «Бестолково и инфантильно, — говорит критик. — Весьма плачевный образчик саморекламы, замаскированный под настоящее шоу» . Это не мешает Филипу показать «австрализированную» версию шоу на Мельбурнском комедийном фестивале. Критику The Sydney Morning Herald оно нравится чуть больше — две с половиной звезды. «Юмора не хватало», — пишет он .

В общем, кажется, ему рановато бросать работу, но именно это Филип и делает. Когда Медицинская комиссия Австралии объявляет об отмене решения о приостановке его практики, Филип созывает пресс-конференцию и сжигает только что восстановленную медицинскую лицензию перед камерами. «Сегодня я с немалой грустью объявляю о завершении 25-летней карьеры», — провозглашает он. Через несколько месяцев он навсегда покинет Австралию ради новой жизни в Нидерландах.

В следующий раз я встречаю Филипа спустя четыре года. Мои сообщения остаются без ответа, звонки он игнорирует. Но я все еще подписана на рассылку Exit, так что каждые несколько недель получаю письма с предупреждениями о подозрительном нембутале, купленном без благословления Филипа, завышенных расценках Dignitas, прогрессивности Нидерландов по сравнению с Австралией и грядущих собраниях Exit. Лесли сменили на посту координатора Exit в Великобритании, и она пропала из виду. Как и «Судьба»: после всех фанфар и освещения в прессе эдинбургского дебюта о машине никто не говорит — и уж точно не предлагает членам Exit ее купить.

Но тут приходит письмо о конференции, которую Филип проведет в Торонто. Называется она NuTech и «соберет экспертов со всего мира для обсуждения новых инициатив в технологиях для облегчения мирной избирательной смерти-своими-руками». В самой NuTech нет ничего нового — конференцию впервые провели в 1999 году Филип и сторонники эвтаназии Дерек Хамфри, Роб Нилс и Джон Хофсесс, после чего она проходила каждые несколько лет, — но вход всегда был по приглашениям: чтобы туда попасть, нужно было быть защитником права на смерть, врачом, фармацевтом или инженером. В этом году отдельные моменты конференции даже покажут в прямом эфире в интернете. И впервые состоится конкурс на самую лучшую машину смерти. «Учрежден призовой фонд в 5 000 долларов — возможный благодаря щедрому взносу Exit International — за самое инновационное предложение, которое развивает применение технологий для мирного и надежного DIY-решения» , — гласит письмо.

В следующие месяцы начинают появляться подробности о предложениях, которые обсудят на NuTech. Чудовищное устройство под названием «Rebreather-Debreather» («Дышите-Не-дышите»), разработанное американской командой: мягкая газовая маска с гофрированными трубками, уходящими в синий чемодан на колесиках. Столь же уродливый австралийский генератор угарного газа GULPS — маленькая кислородная маска, подсоединенная к канистре и нескольким банкам с муравьиной и серной кислотами. (Явно вдохновленные «CoGen» и наследующие все те же проблемы, связанные с сильными кислотами и отравлением угарным газом.) Есть даже «аттракцион эвтаназии», разработанный литовским инженером и художником Юлионасом Урбонасом: американские горки, которые «с элегантностью и эйфорией» прикончат пассажиров с помощью перегрузок во время минутного заезда по семи петлям.

За неделю до конференции в Торонто я наконец понимаю, чем занимался Филип в Нидерландах и почему вдруг захотел открыть NuTech для публики. В моем почтовом ящике появляется пресс-релиз, озаглавленный «Канадская презентация первой в мире машины эвтаназии для 3D-принтера». Филип представит новое устройство. Он называет его «Сарко». И в сравнении с ним все изобретенные до сих пор машины смерти выглядят смехотворно.

«Машина, разработанная в Нидерландах директором Exit доктором Филипом Ничке и инженером Александром Баннинком, предназначается для печати и сборки в любом месте, — гласит пресс-релиз. — После того как пользователь ляжет в капсулу и активирует машину, жидкий азот быстро снизит уровень кислорода и всего через несколько минут наступит мирная смерть. Затем капсулу можно отделить от “Сарко” и использовать как гроб». «Сарко» — это саркофаг; гроб, который может убить.

К письму приложены рисунки, изображающие «Сарко» на пустом пляже — он повернут к закату, золотые лучи солнца омывают жемчужно-белый гроб. Это уже не машина Хита Робинсона или Руба Голдберга , склепанная из того, что было. «Сарко» достойна Джеймса Бонда или Бэтмена, это космический корабль, переносящий пользователя в следующее измерение. Капсула длинная, округлая и матовая, как раковина, она склонена вправо, слегка асимметрична, в корпусе есть коричневое полупрозрачное окно. «Сарко» выглядит роскошно. В следующей рассылке Exit Филип пишет, что машина обещает «мирную, даже эйфорическую смерть», «стильную и элегантную».

Если «Избавление» и «Танатрон» позволяли человеку, оказывающему помощь, не участвовать в самой смерти пациента, то «Сарко» вообще избавляет пользователя от потребности в помощи при суициде. Если ты сам скачал машину смерти и покончил с собой, то кто несет за это ответственность? Филипу даже не придется ничего доставлять. Он никак не взаимодействует с теми, кто воспользуется его изобретением. Как он пишет в рассылке Exit: «Не нужно нарушать закон. Не нужно ввозить труднодоступные наркотики, заказанные в интернете. Не нужен врач».

Но и это не все. Больше нет игл, трубок и проводов. Нет целлофановых пакетов на голове. Нет фактора отвращения. «Сарко» — то решение, о котором всегда мечтали защитники рационального суицида, и скоро оно будет доступно на любом 3D-принтере с бесплатной схемой сборки — естественно, только для членов Exit и подписчиков «Интернет-справочника». Идеальная смерть с доставкой — везде, где есть интернет.

В день конференции Филип появляется на стриме с напечатанной на 3D-принтере моделью «Сарко» в масштабе 1:7 — с виду она похожа на игрушечного «Октонавта» моих детей. Он объясняет, что благодаря жидкому азоту машина бесшумна — газ не будет реветь, поступая из баллона, — но из-за него же в «Сарко» упадет температура, так что одеваться пользователям придется соответственно. Кроме азота, есть еще один элемент, который пока нельзя распечатать самому: цифровая клавиатура, с помощью которой можно отпереть дверцу «Сарко». Пользователи получат код доступа (действительный в течение суток), только если пройдут некий психиатрический тест для определения, находятся ли они в здравом уме. Но Филип объясняет, что в будущем станет доступна и клавиатура: медные и электронные схемы можно печатать уже сейчас. Это только вопрос времени.

Сперва я цинично думаю, что Филип запустил конкурс только для того, чтобы выиграть призовые деньги, но, оказывается, нет: «Сарко» не участвует в конкурсе, потому что это детище Филипа. Побеждают в конце концов «Rebreather-Debreather» и генератор угарного газа GULPS, но, рассказывая о NuTech, пресса их игнорирует. Все обсуждают только «Сарко», и она становится сенсацией везде, от The Sun до Fox News и Vice . Особенно впечатлен Newsweek. «Встречайте Илона Маска мира эвтаназии», — гласит заголовок. «Его новая машина смерти, “Сарко”, — это его “Тесла”. “Сарко” стильная — и, как подчеркивает Ничке, роскошная… Короче говоря, это “Модель S” среди машин смерти» .

Филип в восторге от этого сравнения. Даже добавляет его в следующую рассылку Exit, прозвище быстро обновляется на его странице в «Википедии». Какая разница, что он не первый Доктор Смерть? Илон Маск у мира эвтаназии только один.

Следующие полтора года почти все письма от Exit упоминают «Сарко»: 3D-принтер в Гарлеме вовсю жужжит, чтобы произвести первый полноразмерный прототип; цензура ютуба «пробивает новое дно», поскольку с канала Филипа удалили стрим с NuTech о «Сарко»; Филип появится на Похоронной ярмарке в Амстердаме с шлемом виртуальной реальности, чтобы пользователи могли испытать смерть в «Сарко», не умирая взаправду.

Наконец приходят новости, которых я ждала. «После трех лет разработки первая в мире капсула эвтаназии, напечатанная на 3D-принтере, будет выставлена в Палаццо Мишель на выставке Venice Design», — говорит пресс-релиз. «Я чрезвычайно рад, что “Сарко” — в центре мира искусства, в Венеции, — пишет Филип. — Лозунг Биеннале этого года пришелся как нельзя кстати: “Чтоб вы жили в эпоху перемен”».

Может показаться, будто творение Филипа выставляется на самой Биеннале. Но нет. Выставка дизайна в Венеции совпадает по времени с престижной выставкой современного искусства, но в целом это отдельное мероприятие, сопутствующее, можно сказать. Впрочем, похоже, после Эдинбурга Филип решил обойти все великие фестивали мира. У Кеворкяна были джазовая флейта и картины маслом; у Филипа — стендап и броский голландский дизайн.

Выставка дизайна в Венеции бесплатна и открыта для посетителей. В вечер премьеры состоится большая пресс-конференция, где наконец представят «Сарко». Этого я пропустить никак не могу.

Палаццо Мишель дель Бруса — смесь венецианского барочного величия и обнаженной кирпичной кладки — высится прямо на Гранд-канале. Первый этаж, на уровне воды, освещен послеполуденным солнцем, струящимся через арки. В центре зала на пьедестале лежит пирамида из фруктов, которую так и хочется заинстаграмить. Вокруг снуют люди в слишком коротких шортах, длинных куртках и охровых атласных туфлях — нелепых на мой невежественный взгляд, — с селфи-палками наперевес. В свободной руке каждый из них держит бокал просекко или блюдечко с пармезановой стружкой и кубиками ветчины.

Я следую за женщиной в серебряных туфлях и белоснежной накидке в пол по каменной лестнице наверх. Там на деревянной платформе находится огромная желтая губка. Табличка на стене гласит, что это «Губка XXXXXL» из серии «ГУБКА» голландского дизайнера — «дизайнерское видение ущерба, который человечество наносит природе». В дверном проеме висят резиновые шары кремовых и серых оттенков авторства египетского дизайнера украшений; просто невозможно пройти под ними, не сжав хотя бы один из них. Вокруг стоят разномастные зеркала и стулья, кресла и пуфы, будто это выставка для тех, кто любит посмотреть на свое отражение и отдохнуть. Разговоры не только на итальянском, но и на французском, английском, русском и китайском. Большинство гостей смотрят на экспонаты только через экраны своих мобильных.

Я сворачиваю за угол и вижу дверной проем. «ЭКСПОНАТЫ В ЭТОМ ЗАЛЕ МОГУТ ВЫЗВАТЬ У НЕКОТОРЫХ ГОСТЕЙ ОСТРУЮ РЕАКЦИЮ», — гласит завлекательное предупреждение. Посреди зала под склоненными прожекторами стоит аппарат «Сарко» фирменного фиолетового цвета Exit. Лакированный, сверкающий, драматичный, поразительный и очень странный. Сиденье с обивкой элегантно откинуто, не хуже любого шезлонга на выставке. Но есть в корпусе «Сарко» какая-то неожиданная для меня шероховатость: серые детали, очевидно, изготовлены методом 3D-ламинирования, отчего вид у них незаконченный и самодельный. Так и задумано, объясняет табличка: «детали намеренно оставлены необработанными для демонстрации грубого процесса 3D-печати». Но я-то ожидала чего-то идеального. В этом Джеймс Бонд умирать не станет.

Хотя он бы и не влез. «Сарко» маленький. Явно для коротышек с суицидальными наклонностями, и даже в этом случае смерть была бы весьма клаустрофобной. Может, дверца у него и откидывается вверх, как у «Делориана» из «Назад в будущее», но в нее не влезть ни одному человеку с ограниченной подвижностью или просто пожилому. И неужели кто-нибудь из тех, кого я видела в Ковент-Гардене, правда может все это напечатать и собрать, даже если в итоге сумеет втиснуться? И если да, эта штука вообще работает? Подсвеченная цифровая клавиатура для входа утоплена рядом с дверцей, но, когда я нажимаю на кнопки, ничего не происходит. В основании капсулы находится выдвижной ящик для жидкого азота, но он намертво запаян. Что-то непохоже на функционирующую машину.

Я снова спускаюсь на первый этаж, следуя за звуками живого лаунж-джаза в поисках Филипа. Ищу на веранде у канала, где не протолкнуться от людей, делающих селфи. Кто-то даже привез с собой собачку в коляске. Толстого джек-рассела. Хенни-Пенни! А вот и Фиона, и Филип. Гавайских рубашек как не бывало: Филип — в бежевом льняном пиджаке, очаровательном канотье и черном шейном платке. При виде меня в его глазах за круглыми очками мелькает удивление, но мы здороваемся, и он плетется со мной по каменной лестнице в зал с «Сарко», все еще с бутылкой итальянского пива в руке.

Я перехожу к делу.

— Она работает? Эта версия, которую я сейчас вижу?

— Мы замеряли, что происходит внутри капсулы с уровнем кислорода.

— Тестировали?

— Да, работает отлично. Начинаешь с 21% кислорода, которыми дышим мы все, а меньше чем за минуту уровень падает ниже 1%. И мы знаем, что происходит, когда попадаешь в среду с одним процентом кислорода: это усыпляет, дезориентирует, почти опьяняет. А вот и Алекс.

Он показывает на высокого человека в аккуратно выглаженной синей рубашке: Александр Баннинк, голландский инженер, обычно разрабатывающий автобусы, поезда, лангеты и протезы, впервые воплощает идеи Филипа о стильной смерти. Они по-братски хлопают друг друга по спине.

— Что думаете? — немедленно спрашивает меня Алекс.

Я не знаю, как ответить. Я никогда подобного не видела, но непохоже, что это работает. Клавиатура кажется придуманной чуть ли не в последнюю минуту, хотя над ней и надо работать в первую очередь, если хочешь сделать рациональный суицид действительно рациональным. Я впечатлена и разочарована, заинтригована и встревожена.

— Хороший вопрос, — отвечаю я. — Думаю, похоже на какое-то транспортное средство.

Кажется, это правильный ответ.

— Это была идея Алекса! Передать идею движения. Вообще-то здесь многие идеи принадлежат Алексу.

— Как бы вы сами описали «Сарко»? Что это такое? — спрашиваю я.

— Это демедикализация процесса смерти, — говорит Филип, пока люди вокруг фотографируют его творение. — Что меня беспокоит в общем тренде получения контроля над разными вариантами завершения жизни, так это растущая медикализация процесса. На самом деле мы не получаем контроля, а передаем его кому-то другому, обычно — врачам. «Сарко» дает возможность сказать: «Я принял решение, и мне не нужна помощь “экспертов”».

Филип — врач-дезертир, дарующий людям истинную власть над смертью.

— Медицина участвует только в самом начале — для определения умственной дееспособности пользователя. Следующая часть нашего процесса — разработка искусственного интеллекта для тестирования, — продолжает он. — Клавиатура не будет работать, пока не сдашь тест. Над этим ведется большая работа. И, конечно, существует серьезная оппозиция: люди говорят, что это невозможно, что искусственный интеллект никогда не заменит психиатра. Ничего сложного в этом нет. Вопрос в том, примем ли мы это. Профессиональная медицина сопротивляется тому, что ее роль скоро захватит искусственный интеллект. Новые возможности несут с собой большие перемены.

Алекс же очень гордится экологическими характеристиками. 3D-печать означает, что доставить его можно без вреда для планеты.

— Основа из биоразлагаемого пластика, ПЛА, по сути, картофельного крахмала или свекольного, — говорит он так, будто эта машина сделана из залежавшихся чипсов, а не из вещества, которое вообще-то разлагается на протяжении десятилетий. — Все покрытие настолько экологичное, насколько возможно, а лак — автомобильный, на водной основе.

— Почему это так важно?

— Ну, потому что в этом вас могут похоронить.

— И даже если не похоронят, мы хотим быть экологичнее, — вставляет Филип. — Мы не хотим влиять на окружающую среду. Кое-кто нам уже говорил: «Я хочу умереть сейчас, потому что я расходую ресурсы. Я подошел к естественному завершению жизни и не хочу стать обузой для планеты, хочу поступить правильно». Это мы наблюдаем все чаще.

Я вспоминаю Боба Дента, нулевого пациента Филипа, который не хотел быть обузой для жены. Никто не хочет быть обузой. Но что бы ни говорил Филип, я все равно не верю, что аппарат работает. И наконец спрашиваю Алекса об этом.

— Это все еще концепт, — подбирает слова Алекс. — Из-за сроков выставки основание не функционирует, зато верхняя часть рабочая.

— Вы когда-нибудь в него ложились?

— Я — нет, — говорит Филип, делая глоток пива.

— Мне страшно, — смеется Алекс.

— У аппарата может отвалиться задница. Мы не хотели рисковать за несколько дней до презентации.

— А в нем будет удобно высокому человеку?

— Это индивидуальный проект, — говорит Алекс. — Крупный человек может распечатать «Сарко» под себя. Но все зависит от направления, которое выберет Филип. Если появится своя клиника, может быть, мы сделаем и один размер на всех.

— Так надо сделать в Швейцарии, — кивает Филип.

Филипа очень радуют мысли о Швейцарии. Там Exit открывает клинику — первое место в мире, где помогут умереть в полностью немедицинском окружении. Машину людям предоставят напрямую, без всякой 3D-печати, потому что в Швейцарии никого не волнует, оказывают они помощь при суициде или нет. Филип уже нашел здание и нанял персонал.

— Швейцария — единственное место, где мы можем предоставлять «Сарко» напрямую. Если хотите воспользоваться им у себя в Великобритании — ну, придется распечатать.

— А сколько занимает печать?

Они переглядываются, судорожно улыбаясь.

— Скажем? — смеется Алекс. — Довольно долго. Мы печатали непрерывно четыре месяца.

— Вау, — говорю я. — То есть мирная смерть в удобное время — только планировать ее придется сильно заранее.

— Да, не для импульсивных людей, — сухо отвечает Филип.

Они не рассказывают, сколько им это стоило, говорят только, что «слишком много» и процесс был проспонсирован «некоторыми крупными взносами Exit». Справедливости ради, Филип и не считает, что люди бросятся печатать «Сарко» в скором времени. Он думает, машина попадет в широкое пользование к 2030 году, когда, по его расчетам, станет распространена и доступна 3D-печать в крупных масштабах. Но печатать все равно придется по частям: выясняется, что раму, панели корпуса и другие компоненты придется собирать. И остается еще газ.

— Где брать жидкий азот?

— Покупать, — устало говорит Филип.

— Где?

— Эм, у продавцов жидкого азота, — хмыкает он так, будто они есть на каждой улице. Возможно, у Max Dog скоро появится свой ассортимент. — Их достаточно, и это ни в коей мере не продукт ограниченного распространения, — добавляет он.

После того как вы распечатаете «Сарко», зальете азот и введете свой код, внутри вас вновь будут ждать кнопки: зеленая кнопка «Умереть» подает газ, а красную «Стоп» можно нажать, если передумали. (Нажимаются они только изнутри — предохранитель на случай, если кто-то хочет использовать «Сарко» для убийства.) Есть и запасной люк, который можно выдавить, но похоже, времени на решение будет не так уж много.

— Сознание теряешь за минуту, — объясняет Филип. — Если дышать нормально, очень быстро впадаешь в дезориентированное состояние, ощущаешь эйфорию и интоксикацию, теряешь сознание, а через пять минут наступает смерть.

Но Алекс говорит, что намерение учтено в дизайне.

— У аппарата резкий периметр, он не подпускает, говорит: «Задумайся». — Он поднимает ладонь, будто дорожный полицейский. — Но в нем есть и мягкость, так что, может, кому-то захочется подойти к нему поближе, в нем есть что-то узнаваемое, потому что он похож на машину, но из-за асимметрии — на странную машину. Сюда сесть нельзя… — он показывает на правую сторону, водительскую в Великобритании, — потому что двери нет, придется обойти. Придется предпринимать усилия, чтобы перейти к следующему шагу, приближающему самостоятельную смерть. «Сарко» наделяет вас властью решать. Сообщает остальным, что выбранное решение — правильное, что человек внутри сам этого хотел.

Инструкции к «Сарко» должны быть интуитивными по юридическим причинам.

— Если придется объяснять, как это делать, значит, мы будем помогать. Все должна объяснять сама машина.

Но Филип создал «Сарко» не только для того, чтобы ему сошла с рук помощь в самоубийствах. Он планирует сделать смерть сексапильной.

— Мне нравится ощущение стиля, ощущение праздника, возможность переосмыслить смерть и превратить в церемонию вместо того, что принято делать в одиночестве, спрятавшись ото всех. Это подойдет не каждому, но многим. Устройство очень привлекательное — и мобильное, его можно поставить с видом на Альпы, или Северное море, или пустыни в Австралии. Там, где хочешь ты.

— То есть речь не столько о достойной смерти, сколько о том, что смерть станет событием?

— Да, — он медленно кивает. — Похоже, определенной группе людей это импонирует. Те, кто сейчас с нами связываются и хотят воспользоваться «Сарко», видят в ней возможность отметить это событие так, как ни за что не получится, если сидеть в комнате со стаканом нембутала. Появляется ощущение праздника, будто отправляешься в путешествие. Кому-то придется по душе идея попрощаться со всеми, опуская дверцу: «Я ухожу, а вы остаетесь».

Похоже на тех, кто хотел бы посетить собственные похороны.

Завлекает «Сарко» и «эйфорией», о которой Филип говорит не умолкая, — смертью под кайфом. Он рассказывает, что самолично пережил опьянение от гипоксии во времена службы в воздушных силах, когда испытал быструю декомпрессию в самолете. И ему понравилось это ощущение.

— На вкус и цвет. Не говорю, что всем сразу захочется запрыгнуть в «Сарко». Некоторые говорят: «Мне эта идея не нравится: перед смертью я хочу обнять любимого человека», — а здесь это невозможно, — продолжает он.

— Можно распечатать двухместный аппарат точно так же, как можно распечатать аппарат для высоких, — услужливо вставляет Алекс. — Все возможно.

— Но как тогда убедиться, что оба человека согласны умереть? — спрашиваю я.

— Это всего лишь вопрос программного обеспечения — оба должны пройти тест, — говорит Филип.

— Но как понять, что код вводит не один человек?

Филип скрежещет зубами. Десятисекундная пауза. Потом оба хохочут во весь голос.

— Конец интервью! — кричит Алекс. — Снято!

В толпе дизайнеров и лучах заката в Венеции легко простить все недоделки «Сарко» и считать его только пищей для размышлений, темой для разговоров — как «Губку XXXXXL». Но это не лягушачье мясо Орона Кэттса. «Сарко» позиционируется как действующая разработка, созданная на деньги людей, отчаянно желающих контролировать собственную смерть, и ее уже не раз обещали платным членам Exit, засыпающим Филипа вопросами. Это не шутки.

— Вы правда думаете, что через десять лет люди по всему миру будут умирать в «Сарко»? — спрашиваю я Филипа.

— Я думаю, что-то в этом роде станет общепринято.

— Всяко лучше пакета, — мягко добавляет Алекс.

— Технология меняет облик всего мира, и смерть не исключение. Мы еще увидим, как люди обретают контроль над своими последними мгновениями. Люди пресытились возможностями современной медицины по поддержанию жизни.

— Но тогда какой вариант лучше: сделать машину для убийства или изменить наше отношение к смерти?

— Они идут рука об руку, — говорит Филип.

Алекс — сравнительный новичок в деле смерти.

— Вы задумывались, что почувствуете, когда кто-нибудь в первый раз воспользуется вашей разработкой и покончит с собой?

— Филип примет решение, давать человеку доступ или нет, а я доверяю Филипу, — говорит он, пожимая плечами. — Наша ответственность заканчивается на разработке.

Алекс предлагает мне взять бокал просекко — оно местное, говорит он, и здесь оно особенно хорошее. Я возвращаюсь ко входу, где уже съели пирамиду фруктов, но выпивка продолжает литься рекой. Беру бокал и иду на веранду у Гранд-канала. У живой группы перерыв, и из динамиков льется «Dancing Cheek to Cheek» Эллы Фитцджеральд и Луи Армстронга. «Рай, я в раю» . Все такое умиротворяющее, розовое, красивое, несерьезное, забавное.

Но на самом деле нет. Это гротеск. Люди, спонсировавшие поездку Филипа и изобретение, которое привело его сюда, не думают о том, как бы стильно отчалить на тот свет; они живут на этом свете в отчаянии, страхе, страданиях, боли и панике и ищут любого, кто поможет им выбраться. Презентация «Сарко» кажется скорее баловством, очередным достижением, чтобы потешить эго Филипа, а не действенным способом помочь этим людям.

Даже если прототип, который я видела наверху, в идеальном рабочем состоянии и готов к запуску, он все равно не станет ответом для тех, кто отчаянно мечтает о полном контроле над смертью. Технологию контролирует Филип, как и допуск к ней. Ему же принадлежат авторские права, и если вам нужна машина, то придется вступить в его организацию и заплатить.

Я задумываюсь о том, что Филип сказал под конец. «Мы планируем сделать открытый код, — говорил он. — Сделать доступным для тех, у кого есть “Справочник мирной таблетки”, а значит, надо быть старше конкретного возраста, что-то подписывать. Слушайте, мы понимаем, что код утечет. Но так ли уж это важно?»

Он понимает, что никогда не сможет полностью контролировать доступ к изобретенной им технологии. Главное, все знают, что создал ее именно он, а остальное его не волнует.