35

Илзе подметала коридор, когда в свете бра на полу появилась тень посетителя. Она поняла, кто это, даже не поднимая головы, и потому замерла.

Боже милосердный, как он нас нашел?

Поселившись в этом пансионе с сыном, Илзе расплачивалась за проживание работой, поскольку жалованья Пауля в качестве угольщика не хватало. Позже, когда Пауль превратил магазин Циглера в банк, молодой человек настаивал, чтобы они подыскали жилье получше. Илзе отказалась. В ее жизни и так произошло слишком много перемен, и она хваталась за то малое, что придавало ей уверенности.

Одной из этих вещей была швабра. Пауль и хозяйка пансиона, считавшая, что пользы от Илзе всё равно немного, настаивали, чтобы она прекратила работать, но она не обращала на них внимания. Ей просто нужно было чувствовать свою необходимость, хоть каким-то образом. Молчаливая отстраненность, в которую она погрузилась после ухода из особняка, стала поначалу результатом нервного напряжения, но позже превратилась в демонстративное проявление любви к Паулю. Она избегала разговоров с сыном, потому что боялась его вопросов. Когда они говорили, то о всяких незначительных вещах, и в них Илзе вкладывала всю свою нежность. Всё остальное время она лишь молча и со стороны им любовалась, сетуя на то, что сын от нее отдалился.

И потому она чрезвычайно встревожилась, встретившись с одним из тех, кто был виновен в том, что она потеряла сына.

- Добрый день, Илзе.

Она отступила на шаг назад.

- Что тебе нужно, Отто?

Барон стукнул по полу своей тростью. Здесь он явно чувствовал себя неловко, очевидно было и то, что его визит не предвещает ничего хорошего.

- Мы можем поговорить наедине?

- Я не хочу с тобой разговаривать, - ответила она. - Скажи, что тебе нужно, и ступай прочь.

Барон недовольно фыркнул, а потом презрительно обвел вокруг руками. Обои на стенах покрылись грибком, пол в некоторых местах вздулся, тусклые лампы давали больше тени, чем света.

- Посмотри на себя, Илзе, до чего ты докатилась. Подметаешь лестницы в каком-то третьеразрядном пансионе. Тебе должно быть стыдно.

- Какая разница, где мне мести лестницы: в пансионе или в особняке. Бывает и линолеум достойнее, чем мрамор.

- Илзе, дорогая ты же знаешь, что когда мы тебя приняли, сами были в сложном положении. И ты не хотела...

- Хватит, Отто. Я знаю, чья это была идея. Но ты же не думаешь, что я приму за чистую монету эту комедию с бароном-марионеткой. Это ты с самого начала управлял моей сестрой, заставив ее расплачиваться за совершенную ошибку. За то, что совершил ты, спрятавшись за спиной жены.

Отто отшатнулся, испугавшись ярости, которой были наполнены слова Илзе. Монокль выпал из его глаза и болтался на груди поверх пальто, как висельник в петле.

- Ты меня удивляешь, Илзе. Хотя меня предупреждали, что ты...

Илзе в ответ лишь рассмеялась безрадостным смехом.

- Повредилась в уме? О нет, Отто. Я здорова, как никогда. Я молчала все эти годы, потому что боялась того, что мог бы натворить мой сын, если бы узнал правду.

- Тогда останови его. Он зашел слишком далеко.

- Так вот зачем ты явился! - бросила она, не скрывая своего презрения. - Ты боишься, что правда выплывет наружу.

Барон приблизился к ней вплотную. Мать Пауля отступила назад, упершись затылком в стену, в то время как Отто наклонился к самому ее лицу, так что она ощутила его дыхание.

- Послушай, Илзе. Ты - единственная связь с той ночью. Если ты его не остановишь, пока еще не слишком поздно, придется порвать эту связь.

- Давай, Отто, - сказала Илзе, притворяясь смелой. - Убей меня. Но только знай, что я написала письмо, в котором рассказываю всё. Всё. Если со мной что-то случится, Пауль его получит.

- Но... ты ведь это не серьезно. Ты не могла это записать! А если письмо попадет не в те руки?

Илзе не ответила. Она лишь пристально посмотрела на него, потому что вся смелость, которую она собрала, чтобы противостоять барону, иссякла. Отто - высокий, крепкий и хорошо одетый мужчина - пытался выдержать взгляд хрупкой женщины в выцветшем платье, которая опиралась на швабру, чтобы не упасть.

И в конце концов отвел взгляд.

- Я этого так не оставлю, - сказал Отто, поворачиваясь и быстро направляясь к выходу.