Глава 22
Я едва продираю глаза, когда меня выталкивают из машины на какую-то платформу. В нос словно изнутри ужалила оса, и теперь он разбухший пульсирует. Раварта бросается ко мне и поддерживает, помогая устоять на ногах. В спину упирается металл оружия. Мы под контролем. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что мы поднимемся всё выше и выше над полем и лесом. Сверху стекло, металл и бетон. Нас втаскивают в нижний этаж ДНК.
– Быстро мы пришли в себя, – изумлённо восклицаю я.
– Ага. Я думала, что ты теперь долго не проснёшься.
– Заткнулись оба! – раздаётся голос человека, представившегося капитаном Вильсоном.
С нами на платформе поднимется помимо Вильсона ещё четыре человека. Все вооружены.
Платформа достигает боковой лестницы, спрятанной за панелями зеркального стекла. Нас толкают внутрь и, мы попадаем в длинный коридор с белыми стенами. Это третий раз, когда я в головном здании, но раньше никогда выше парадного холла я не поднимался. Сейчас мы на этаже пятом или шестом. По стене справа приближаемся к лифту. Нас небрежно заталкивают внутрь. Два дула упираются мне под рёбра сзади. Рав тяжело дышит, но на меня не смотрит. Её взгляд рассредоточен, от чего кажется даже спокойным. Но я знаю, что, если ба не сомкнутые наручниками руки, она бы тут всех перекрошила. И думаю, что я бы составил ей в этом компанию.
– Ведите себя тихо с инспектором. Вы и так доставили слишком много хлопот. В особенности вы, Мистер Коулман, – звучит откуда-то слева и чуть сзади голоса Вильсон.
– Всегда к вашим услугам помолчать, – огрызаюсь я.
– Вы ещё тупее, чем я предполагал.
– Самомнение ослепляет, капитан.
– То-то вы не видите, что творите, Мистер Коулман. С детства, наверное, ослепли.
Он задевает меня за живое. Я ведь на самом деле заносчив и самомнителен. Может, оно, самомнение и правда ослепило меня, приведя меня сюда.
– И что вы теперь нас убьёте? – спрашиваю я, чуть разворачивая голову влево.
– Это уже будет решать инспектор! – рычит капитан. – На выход!
Нас выталкивают в широкую рекреацию, где вместо стен –стеклянные панели. Раварта спотыкается, я едва успеваю подхватить её плечом, чтобы она не упала. В этот же момент получаю толчок дулом автомата в спину. Зубы сами сжимаются от злобы. Хочется вкатить в челюсть обидчику, но понимаю, что у меня всё равно не получится. Топот десяти ног разрывает ватную тишину рекреационного холла. Я старюсь держаться ближе к Раварте, хотя это получается непросто из-за тыканий в спину и в бок. Несмотря на то, что мы вымокли и дрожим от холодного озноба, наши с Равартой головы, переполненные любопытством, крутятся по сторонам, в попытках разглядеть что-нибудь значимое.
За стеклянными панелями какие-то помещения с потушенным светом. Сквозь отражения силуэтов нашей группы можно разглядеть исследовательское оборудование. Я стараюсь не упустить ни одной детали. Возможно, тут есть ответы на вопросы. Но пока только сплошное оборудование, часть из которого накрыта полотняными чехлами.
Слева на самом верху на одной из панелей табличка “Лаборатория деретикулирования”. На ум приходит одна из структур мозга, но никак не могу понять, что именно могут изучать в лаборатории. Слишком темно ща панелями. Продолжаю вертеть головой. Прямоугольники столов и зигзаги держателей ламп вырисовываются в огромную операционную справа от нас. Там мерцает синеватый дежурный маяковый свет. Он выглядит зловеще, почти мертвенно. В основном столы пустые, но на двух из них я замечаю лежащие тела.
– Ты тоже видишь это? – спрашиваю я ошарашенно у возлюбленной.
– Да. Это…, – её голос дрожит. – Это не люди…
Тела, лежащие на столе, напоминают людей лишь отдалённо. Основания их черепов вытянуты, а голова заостряется сверху. Ног не видно, они скрыты под покрывалами. Зато я усеваю разглядеть, что на их костлявых длинных руках пальцев точно меньше, чем у нормальных людей. Их три или четыре. Их кожа какого-то странного коричнево-красного оттенка. Впрочем, в синеватом свете многое кажется не таким, как на самом деле. Но в одном я уверен точно – это не люди.
– Может, это мутанты? – я рассуждаю вслух и тут же получаю острый удар под лопатку.
– Заткнулись! Мы почти прошли.
Мы доходим до того места, где стёкла превращаются в матово-зеркальные поверхности.
– Заталкивайте их! – командует двум сопровождающим нас солдатам Вильсон.
Одна из матовых панелей отъезжает в сторону, и мы оказываемся в небольшом помещении, в центре которого стоит квадратный стол с металлической столешницей. Сбоку вдоль стен размещены по три камеры с решётками. Это либо тюрьма, либо какой-то изолятор.
Нас заталкивают в две соседние камеры.
– Может, с нас хотя бы железки снимем? – огрызается Раварта солдатам.
Я же понимаю, что с этими людьми любые попытки попытаться договорится бессмысленны. Здесь либо делают то, что они хотят, либо умирают, либо всё равно делают то, что они хотят, а потом всё равно умирают. Здесь всё живое – лишь расходный материал. У Плазмиды и не бывает других правил. Что теперь с нами будет? Скорее всего нас допросят, выведают информацию о восстановителях, а потом убьют.
– Рав, как ты? – прислонившись ртом к краю решётки, там, где она спаяна со стеной, спрашиваю я.
– Пока живу. Как твоя нога? – её голос приглушён и звучит будто из глубины камеры. Наверное, она сидит на полу.
– Я уже успел забыть о ней. Меня скорее волнуют сейчас существа на операционных столах. Откуда они? Что они здесь вообще делают?
– Ты у меня спрашиваешь?! – раздражённо отвечает она.
– Да я всего лишь рассуждаю.
Раварта явно не в духе. Но при чём здесь я? Может, она напугана? Чего она ожидала, когда вызвалась идти со мной? Я допускал подобный сценарий.
Дверь открывается и двое солдат, уже других, вкатывают тёмно-коричневое кресло. Они закатывают его прямо к столу. За ними в помещение входит ещё один солдат, он кладёт небольшой чёрный ящичек прямо в центр стола.
– На переоденься в сухое! – почти орёт мне один из солдат, притащивших кресло, и быстрым ловким движением разблокирует замок на моей клетке, чтобы закинуть мне связку из светлых свободных брюк, рубахи и кроссовок.
– И как я, по-твоему, буду переодеваться в наручниках, осёл? – произношу я.
– Зубами вгрызайся! – принимается мерзко хохотать солдат. Его явно задели, обозвав ослом, но он старается не упасть в грязь перед сослуживцами.
– Если только выбью твои!
– Дуй сюда, остряк! К клетке! Сниму с тебя браслеты. Спиной ко мне и без выкрутасов!
“Выкрутасы”, – слово звучит, по меньшей мере, странно в этой обстановке. Я разворачиваюсь и подвожу руки к клетке. Ощущение небольшого тепла и магнитные браслеты разблокированы. Пока я переодеваюсь, точно такую же процедуру освобождения от наручников проходит Раварта в соседней камере. Нас оставляют на некоторое время одних. Переодевшись, я таращусь на странный чёрный ящик. Что там внутри. Инструменты для пыток?
Дверь открывается. Моя голова машинально поворачивается вправо, чтобы посмотреть на того, кто вошёл. “Что за чертовщина?!!” – проносится в моей голове.
В комнату входит тот же самый тип с ледяными глазами, которого мы с Равартой должны были убрать из этого мира навсегда ещё в больнице. Неужели он выжил? Как такое возможно? За ним входят двое солдат. Один из них открывает мою камеру, второе направляет дуло автомата в мою сторону. Меня подводят к креслу и командуют сесть в него. Ничего не остаётся сделать, как подчиниться. Как только я сажусь, руки моментально блокируют магнитные браслеты, выдвинувшиеся из подлокотников.
– Уверен, вы в изумлении, Мистер Коулман? Не так ли? Вы и ваша смелая подружка, наверное, даже подумали, что убитый вами человек воскрес из мёртвых?
– В корпорации творят чудеса. Создают модификантов, разрабатывают технологии по управлению техникой силой мысли. Полагаю, уже и людей научились воскрешать, – пытаюсь язвить я.
– К сожалению, не научились, лопоухий говнюк!
– Давайте без оскорблений, мистер как вас там…и кстати, тогда кто же вы?
–Я брат инспектора Карла Лейдега! – из его рта вырываются потоки слюны.
Несколько капель попадают мне на щеку, и мне кажется, что ещё немного и меня вывернет желудочным соком наизнанку. Я ведь толком сегодня даже ничего не ел. И не пил! Вот осёл безмозглый! Чем я вообще думал, когда собирался отсоединиться от восстановителей? Амбициями? Гордостью?
– Вы убили его, моего брата. На такую дерзость не осмеливался ещё никто! Никто, ты меня слышишь, щенок! – мне кажется, что ещё немного и у него вместо зубов отрастут клыки. которыми он вопьётся в мою шею.
– Мы не хотели. Он сам нарвался…
– Закрой пасть! Теперь я не только вынужден оплакивать его горе, но и работать за двоих.
– Ааа, так это у вас семейное дело значит – пакостить гражданам Аридафии и собирать на них компромат? – я стараюсь звучать небрежно, но сам чувствую, как голос дрогнул.
– Ваше сучье поколение ничего не знает о настоящих ПАКОСТЯХ, Коулман! И.. – он переходит на шипение, и я позабочусь, чтобы ты мучился долго. Очень долго.
Он обходит стол с другой стороны, подтаскивает к себе ящик и извлекает оттуда хорошо знакомый мне многоканальный нейрошлем. Сегодня я буду главным подопытным. Электроды уже смочены проводниковым гелем, осталось из лишь зафиксировать на голове.
Электроды больно царапают кожу, когда брат убитого нами инспектора, сжимает обруч гарнитуры вокруг моей головы.
– Не советую так сильно. Сигнал может искажаться – кажется, я уже вошёл в раж. Больше ничего в нашей ситуации не остаётся. Замечаю, как Раварта прильнула к решётке и не сводит глаз с происходящего. Я сижу лицом к двери, поэтому прекрасно обозреваю четыре передних клетки.
– Ах, да, вы же у нас большой спец в этой области. Сейчас мы и узнаем, что у вас в голове.
– Значит, я всё-таки не ошибся. Вам нужны были наработки с электродами из наночастиц, чтобы читать мысли.
– Не совсем, они нужны корпорации для другого дела. Но в твоём случае мы именно для этого их и используем.
– Так зачем вам всё-таки старые электроды? – не сдаюсь я.
– Не твоего ума дела!
– Какая вам разница. Всё равно ведь убьёте. Расскажите уж.
– Начинаем, словно не заметив мои последних слов, – инспектор достаёт со дна ящичка прибор с экраном и несколькими кнопками.
В голове появляются вспышки. Мозг словно прошибают сотни молний одновременно. Электричество внутри меня, во всей голове. Разряды скребут по костям черепа. Я стискиваю зубы и стону. Хочется содрать с себя кожу, но руки зафиксированы.
Слышу, как Раварта кричит: “Остановитесь! Он всё равно ничего не знает”. Комната становится мутной. Теперь в моей голове только разряды. Ещё немного и, кажется, тело сейчас затрясёт в эпилептическом припадке. Так продолжается ещё несколько минут. Затем всё стихает. Я почти потерял сознание.
– Как ты это сделал, гадёныш?! Отвечай!
– О чём ты?
– Прибор не может собрать активность твоих клеток в картинку! Чем ты их глушишь? – заливает меня зловонной слюной инспектор.
– Понятия не имею о чём ты, конченый урод!
– Что ты жрал, сука?!!! – продолжает орать инспектор. – Ты что-то принимал?
– Водицы из речки хлебнул, – отвечаю я и, прочистив горло, сплёвываю на пол.
– Хорошо! Попробуем по-другому!
Его здоровый кулак врезается мне чуть ниже солнечного сплетения. Затем ещё и ещё.
– Несложно бить пристёгнутого, ублюдок! Слабо меня отстегнуть? – с трудом заглатывая воздух, выдавливаю из себя я.
– У нас и нет ничего сложного! Здесь всё просто! С вами – тварями иначе нельзя! – ещё один удар приходится мне в челюсть. – Мистер Коулман, вы обвиняетесь в хищении национального достояния, нанесении вреда здоровью сотруднику полиции, убийстве сотрудника внутренней розыскной инспекции корпорации Плазмида. Вас должны были уже расстрелять! – ещё один удар приходится мне в ухо. То самое, которое до сих пор заклеено небольшой повязкой. Боль растекается по шее. Ярость вскипает во всём моём теле.
– А давай ещё вот так! – инспектор в не меньшей ярости бросается к камере и вытаскивает оттуда за волосы Раварту.
Вообще-то, это его ошибка. Он успевает нанести ей несколько ударов, прежде чем он высвобождается и врезает свой кулак ему в кадык. Лейдег начинается задыхаться, Раварта не мешкает и наносит ещё два удара с ноги в живот. Инспектор падает на пол.
Она бросается высвободить меня, но браслеты слишком мощны.
– Рав сзади! –кричу я, когда в помещение врываются четверо солдат, один из которых наносит ей удар по голове прикладом. Её и меня начинают неистово избивать. Чтобы отвлечься от боли я представляю как в мозг приходит информация об опасности и боли. В кровь выбрасывается коктейль из кортизола и адреналина и норадреналина. Сердце начинает колотиться быстрее, дыхание учащается, стенки сосудов кожи смыкаются, сужая просвет для кровотока. Темнота обволакивает глаза. Я проваливаюсь в мыльный пузырь своего сна.
С трудом разлепляю веки, упираясь взглядом в серый бетон потолка с влитыми в него металлическими прутьями решётки. Прокашливаюсь и сплёвываю сгустки крови с соплями. Поворачиваю голову. Рёбра отзываются острой болью. У стены в моей же камере прислонившись головой к холодному бетону, спит Раварта. Её лицо разбито, подбородок расцвечен сиренево-синими пятнами. На нижней губе засохла горошина крови. Но даже в таком виде она привлекательна, возможно, даже ещё больше. Дикая, природная, непреступная. Женщина природа. Густые волосы растрепались и будто примагнитились к стене. Не сразу задаюсь вопросом –почему мы в одной камере? Не было мест в других или кто-то торопился, заталкивая нас внутрь?
Пытаюсь перевернуться на бок, но в теле словно прокатывается волна боли от шеи до самого низа живота. Я не выдерживаюсь и сквозь стиснутые зубы вырывается приглушённый стон. Раварта вздрагивает, и её глаза сначала ненамного, а затем полностью распахиваются.
– Трэй! – она бросается ко мне и аккуратно обнимая, целует в шею. Я чувствую, как шершавая спёкшаяся кровь в горошине на её губе царапает мою кожу. Она делает несколько неосторожных движений ртом, и горошина сваливается, открывая рану. По моей шее стекает струйка тёплой крови.
– Ты уже придумала план, как свалить отсюда? – спрашиваю я с улыбкой, когда она отрывается от моей шеи и пытается заглянуть мне в глаза.
– Я думала, ты об этом позаботился, когда направлялся сюда, – её бровь взлетает вверх, а губы складываются в подобие ехидной улыбки.
– Почему мы в одной камере?
– Не знаю. Они просто затолкали меня сюда, а потом и тебя швырнули. Я сперва испугалась, что ты умер, но потом нащупала пульс и успокоилась, – она держится за мою прохладную руку, отдавая своё тепло.
– Как мне показалось, ты неплохо уделала инспектора, – произношу я и пытаюсь привстать.
– Думаю, он теперь надолго нас запомнит. Жаль, что не прикончила сразу.
Она помогает мне привстать и доползти, до стены, чтобы сесть, облокотившись на бетон. В это время наши взгляды встречаются. “На что ты ещё способна Раварта?” – возникает в моей голове. Я смотрю на сгусток собранности в её лице и ещё раз осознаю, что я совсем не знаю свою возлюбленную. Но сегодня мне плевать. Сейчас для меня нет ничего желаннее, чем видеть и чувствовать биение каждой клетки её организма рядом с собой.
Мне хочется с ней заговорить, но сил нет. Поэтому я хочу хотя бы слушать её. Она, словно чувствуя это, заговаривает сама.
– Знаешь, когда я увидела тебя, то вспомнила свою первую любовь, там в нашем далёком северном городе. Там был парень в спорт клубе. Он был чуть старше меня, но дрался не хуже Тода. Иногда даже накатывал брату. Однажды зимой я выходила из спортклуба, поскользнулась на ступеньках и упала бы точно себе что-нибудь сломав, если бы он не поймал меня сзади. Мы стали немного общаться после этого. И…
Она мешкает. Я догадываюсь о чём она хочет сказать, но сил уточнять что-то у меня нет.
– И в общем, как мне тогда показалось, – она опускает голову, улыбается, – в общем, я влюбилась в него. Я хотела чаще с ним видеться. Тайком узнавала дни, когда он должен был появиться в спортклубе. Искала встречи. А потом я узнала, что он торговал оружием для мятежников…Вернее он помогал его перебросить в северные регионы. Я предложила ему свою помощь, так как хотела сблизиться. Он долго мешкал, но потом сказал, что если очень понадоблюсь, то позовёт. Однажды ночью он ждал крупную партию из Тироса. Накануне вечером он предложил мне покараулить ворота заброшенного склада, где они выгружали оружие. Партия была слишком крупной, все ребята были заняты отгрузкой, а я стояла и мёрзла снаружи у ограды. Несколько машин с копами подъехали тихо и незаметно, я едва успела добежать до ворот и закричать. Меня тут же схватили. Завязалась перестрелка. Всего ребят было человек семь или восемь. Но копы превосходили численностью втрое, а может и вчетверо. Все отгружавшие товар погибли. Я видела, как он корчился на сухом снегу. В него попали несколько раз, когда он пытался достать винтовку из ящика. Кровь залила снег тёмным пятном. Меня тогда не тронули, потому что я была несовершеннолетней, списали на глупость и увлечённость любовью, а могли ведь и посадить тюрьму или казнить. Потом я думала, что лучше бы казнили, потому что, когда его не стало, мир вокруг меня словно выцвел. Я ходила по улицам, пытаясь найти для себя краски, чтобы вновь раскрасить его, но везде натыкалась лишь на пустоту. Так продолжалось очень долго. С тех пор я боялась влюбляться.
– Потому что боялась потерять? – сиплю я.
– Не знаю…наверное, – она пожимает плечами. Прядь волос спадает ей на лоб. Она не смотрит мне в глаза.
Мне не очень приятно слушать про другого парня Раварты, но она рассказывает так немного о себе, что даже эти крупицы из её воспоминаний ценны для меня. Неужели я настолько ревнив? Собственник ли я? Тусклый свет, разбивающийся о металлически решётки едва высвечивает её скулы. На её висках и носу светлые блики.
– И вот я встретила парня, – она продолжает, немного помолчав. – Я думала, что просто служащий Корпорации, но он оказался почти таким же мятежником. Только вместо оружия он занимался подпольным выращиванием растений. Сперва я думала, что всё может обойтись и ничего такого не случиться. Но я представить себе не могла, что этот парень окажется таким упертым бараном, который в порыве эмоций решиться в одиночку идти в самое логово зла. Видимо это моя судьба встречать на своё пути именно таких людей.
– Вы сами меня спровоцировали! – оживившись, выдавливаю из себя возмущение.
– Чем это?! – возражает Раварта.
– Своим отношением ко мне! Бесконечными секретами и недоговорками! Мы всё равно играли не на равных. Вряд ли после всего случившегося я вообще вам нужен.
– Ты нужен мне!
– Зачем это ещё?
– Потому что я люблю тебя, Трэй. – она примыкает к моим губам. Солёная кровь с ее губы попадает мне в рот. Железный привкус эритроцитов смешивается с моей слюной. Чувствую себя каким-то вампиром. Какая чушь бывает лезет в голову, когда целуешься с девушкой, в которой готов раствориться.
Наши губы отлипают друг от друга. В уголках моего рта ощущается влага её крови. Я рассматриваю лицо дикарки из леса, сидящей прямо передо мной. Её глаза действительно полны любви и преданности ко мне. Она это словесно озвучила.
А что испытываю я к ней? И тут же я ловлю себя на мысли, что боюсь ей признаться в чувствах как первоклассник, страшащийся, что его посчитают слабым. Чего я боюсь на самом деле? Быть уязвлённым или потерять её? Впрочем, нам уже нечего терять. Вполне вероятно, нас скоро обоих пришлепнут. Получат нужные сведения и прихлопнут как мух.
– Я полюбил тебя в первый же день как увидел, – я кидаюсь к ней и впиваюсь в её губы настолько сильно, насколько могу. Я вампир, желающий выпить всю её кровь до последней капли.
– Мне ещё никогда не было так страшно, Трэй, – произносит она, когда мы прекращаем целоваться и обхватываем друг друга в замок.
– Я даю тебе слово, что мы выживем. Любой ценой! – с этими словами я прижимаю её к себе ещё крепче. – Я люблю тебя, Раварта.
Она еле слышно всхлипывает. Наверное, вот такая она настоящая Раварта. Она даже способна плакать как и другие девушки. Но в отличие от многих других она делает это только в самые по-настоящему страшные моменты.
Мы сидим прижавшись друг к другу. Я ощущаю пульсацию ее вен. Кажется, нет такой силы на свете, способной нас разлучить, но тут створка двери отодвигается в помещение входят три солдата.
– Коулман! Подъём! С тобой хотят поговорить! – кричит один из них.
– Помни, что я тебе сказал, – говорю я ей, когда мне вздёргивают вверх за плечо. Грудную клетку насквозь простреливает от боли, когда солдат выворачивает руки и застёгивает за спиной браслеты-наручники. На Раварту направлен ствол. Краем глаза замечаю её гневный взгляд. Если бы у неё было сейчас оружие, все солдаты были бы уже мертвы. Она примыкает к решётке, когда меня выталкивают из помещения. Я должен выжить и вернуться за ней.
Меня ведут по тому же самому коридору в сторону лифта. Я верчу головой, пытаясь выловить детали, но голова слишком плохо соображает. Начало сказываться обезвоживание. Я толком не пил ничего со вчерашнего дня. Голода я не чувствую, только сухую жажду. Растрескавшийся язык прилип к нёбу. Лифт уносит нас высоко вверх. 18й, 35й, 76й, 134й, 238й…Мы приезжаем на 276й этаж.
Коридор здесь совсем короткий, но не белый, как предыдущий, а весь отделанный панелями под дерево. Вдоль стен бюсты известных учёных. Я узнаю нескольких генетиков и одного физиолога. Остальные мне неизвестны. Возможно, я и слышал их фамилии, но изображений никогда не видел. Нам вообще мало показывали фотографий и архивных видеоматериалов прошлого. Мы учились по сухим схемам и кротким анимациям. Зачем людям лишняя информация. Особенно о прошлом.
Мы доходим до полукруглых створок массивных дверей. Они раздвигаются не сразу. Меня вталкивают внутрь двое солдат, третий сопровождающий остаётся снаружи. Помещение очень просторное, потолки вдвое выше, чем в моей квартире. Окна сложены из стеклянных панелей неправильной формы, сочленённых друг с другом под разными углами. Справа от входа в помещение стоит человек крепкого телосложения. Человек облачён в строгую тёмную, почти чёрную форму. Его короткостриженые волосы с лёгкой проседью, но как будто выглядит старше, чем ему есть на самом деле. Он разглядывает меня строгим взглядом с интересом. Меня ведут дальше, почти в центр помещения.
Мой взгляд упирает в гобелен с изображением какого-то античного персонажа, рассыпающего виноград по земле. Это то ли бог плодородия, то ли виноделия, а может и того и другого, точно не помню. В помещении есть длинный стол, на одном из краёв которого расставлены какие-то мелкие механизмы. В помещении есть камин, стилизованный под старинную кладку, в целом, интерьер чем-то похож на гостиную Инваритте. Только всё чуть строже и одновременно масштабнее.
Стена рядом с гобеленом словно растворяется, и в помещение спокойным шагом входит человек. Он медленно приближается, и я узнаю в нём знакомые черты лица. Это лицо я уже никогда не с чьим не спутаю. Передо мной президент Рид. Серебристые нанонити, вкраплённые в его синий атласный костюм отражают свет внутрь ткани, заставляя его переливаться перламутром. От чего-то мне не по себе смотреть президенту в лицо, поэтому разглядываю его костюм в упор, отмечая, что нити не просто вплетены в ткань костюма, они скорее сплетаются в тонюсенькие цепочки ДНК. Да, в Плазимде все явно повёрнуты на науке и исследованиях.
Наконец, через несколько секунд наши взгляды встречаются. Я этого не вижу, но отчётливо ощущая, как мускулы на моём лице делаются каменными, заставляя зубы скрежетать друг о друга. Что же ты скажешь, ублюдок? Зачем я тебе? Или ты захотел, чтобы я убил тебя голыми руками. Я пытаюсь выкрутить из наручников кисти, сжатые в кулаки, хотя понимаю, что это напрасно.
Я разглядываю его удивительно подтянутую кожу для его возраста. О годах могут свидетельствовать лишь пропорции лица и немного складок на шее. Он смотрит своими серо-зелёными глазами словно испытывая меня. Это психологическая игра: кто даст слабину первым. Кто сорвётся и произнесёт первое слово, тот и проиграл.
– Какого чёрта ты на меня смотришь?! – неожиданно для самого себя выпаливаю я. Игра проиграна, я не выдержал. Мне хочется прикрыть рот руками, но они закованы в браслеты.
– Я ожидал такой реакции.
– Да мне плевать что ты там ожидал!
–Вы ведь первый раз в этом здании, когда оно курсирует? – он делает вид, что не замечает моей реплики.
Я молчу. Рассматриваю его идеально уложенные волосы. Наверное, к каждому волоску приставлено по микророботу, который разворачивается его в строго заданном направлении. Что это – дань дисциплине или неистовое желание контролировать и управлять всем, даже своими собственными волосами?
– Когда континенты начали свой дрейф, инженеры, перестраивавшие Мингалос испугались, что город может попасть на экватор или оказаться близко к одному из полюсов. Тогда возникла идея подвесить все здания за космические тяги. Но… – он на секунду разворачивается лицом к окну, а потом назад ко мне, – проект парящего мегаполиса оказался слишком дорогостоящим, поэтому решили сперва спроектировать одно здание.
– Очень интересная история. Я очень рад за вас.
– А за всех НАС вы не рады? Мы же все являемся жителями Мингалоса.
– Я был бы рад, если бы МЫ думали об экологической безопасности и чистоте продукции, о том, как прокормить людей и обеспечить им достойную жизнь! – закипаю я.
– Сколько патетики в одном изречении.
– Сколько жадности и себялюбия в одной истории, – не могу сдержаться, чтобы не ёрничать.
– А что вас, собственно, не устраивает? Вы сыты, обуты, у Вас приличная работа. Мне пришлось даже изучить ваше досье, любезно предоставленное мне начальником службы безопасности Плазмиды. Познакомьтесь с мистером Каверфолом, он за вашей спиной.
– Очень приятно, что вы позаботились о сборе информации для моего досье, – ёрничаю я. – Я хотеть теперь увидел того, кто собирает информацию на людей, чтобы их потом посадить в тюрьму или убить.
Человек у входа молча смотрит перед собой. Ни один мускул не дрогнул на его широком лице.
– За что Вы боритесь, мистер Коулман? – обращается ко мне президент Рид, заставляя вновь повернуться к нему лицом.
Мне хочется вырваться и свернуть ему шею, но вместо этого я подбираю слова. Я должен ответить.
– Я борюсь за чистую, качественную пищу. Я борюсь за право выбора! За то, чтобы люди могли сами выбирать есть им дикие яблоки или ваше сраное ГМО! – секунду я молчу, мои глаза бешено прыгают из одного угла в другой, наконец, наши взгляды с президентом встречаются, и я ору во весь голос. – Чтоб оно у вас у всех из жопы полезло!
Рид, явно не ожидавший столь бурного выплеска моих эмоций, чуть отстраняется назад с удивлением на лице, но через мгновение берёт себя в руки и возвращает своему лицу спокойный вид.
– Мистер Коулман, вы же ведь учёный, – Рид растягивается в улыбке, похожей на таковую у сочувствующего учителя по отношению к первокласснику.
– Да. И поэтому я вижу причинно-следственные связи.
Он разворачивается в пол-оборота.
– Хм..Надо будет пересмотреть программу подготовки специалистов в колледже, – говорит Рид, покачивая головой и глядя в прозрачные окна –панели до пола. Сарказм в его голосе, более, чем отчётлив.
– Вряд ли это вам поможет….
– Знаете сколько людей спасала от голода сперва селекция, а потом и генная инженерия? Сотни миллионов! Сейчас даже столько не живёт на всей планете!
– Может, померли от ГМО, – ёрничаю я, сверкнув глазами.
– Очень глупая шутка, – Рид вновь качает головой с видом школьного учителя.
– Глупая шутка – не рассказывать правду людям об истории планеты!
– ГМО нарастили сотни тысяч тонн биомассы! Лекарства, ферменты, биодобавки. Мы заставили кур нести в пять раз больше яиц, чем они могли до модификации! Неужели Вам этого мало? Но, думаю, мои доводы напрасны…Вы же улавливаете только то, что хотите слышать. Это черта всех бунтарей…Или почти всех.
– Вы убили мою сестру! – выпаливаю, и дёргаюсь вперёд, но цепкий металл браслетов врезается в кожу рук. Меня дёргают за локоть, я хочу что-то выкрикнуть ещё, но Рид меня опережает.
– Я её не убивал, – его голос звучит ровно и спокойно. Он звучит так, словно ему можно верить.
– Вы отдали приказ!
– Я не отдавал. Это было самоуправство на местах.
– То есть, вы не причастны к смерти моей сестры? – спрашиваю я уже более спокойным голосом. Надо выяснить, что он думает по этому поводу.
– Нет. Это ошибка в работе системы.
– Это ВЫ создали такую систему, поставив на места таких же алчных людей, как и вы сам!
– Трэй, в любой системе всегда есть свои издержки.
– Вы монополист. Вы специально создали систему, чтобы больше никто не мог иметь доступ к пище.
– Это так, но лишь наполовину. Мы создали систему искусственного распределения пищевых ресурсов. Справедливую и отлаженную. У нас на учёте каждый рот Аридафии. Такого в истории никогда ещё не было. Мы перестали воровать у леса, лугов и океана. Мы стали независимыми от природы.
– Вы не можете знать о последствиях. Никто не знает как ГМО растения могут вытеснить настоящие.
– О, об этом ты можешь не беспокоиться. Мы контролируем это процесс.
– Это невозможно!
– Было невозможно. А сейчас это вполне нам подвластно. Думаю, ты со своими друзьями успел убедиться в этом, скрываясь в лесу.
– То есть… – мои глаза расширяются от ужаса, – это вы рассадили хищные …
– Да. И они занимают строго отведённую им территорию. Они охраняют один из секретных бункеров. Вряд ли туда кто-то сунется теперь с земли.
– Зло всегда изощрено на расправу.
– Жаль, что ты считаешь нас злом, Трэй…
– Когда-нибудь Ваша искусственная система рухнет, и природа отвесит вам всем увесистый шлепок!
Я вижу, как глаза Рида наливаются кровью, он хватается за мой подбородок. Его пальцы железной хваткой сжимают мою челюсть.
– Не смей произносить такое здесь, – цедит он сквозь сведённые от злости зубы. Мне становится не по себе. Он перебирает пальцами, так, внутренняя поверхность моих щёк трётся об зубы. От боли на глазах проступают слёзы.
– Ты думаешь, сопляк, – продолжает Рид, – что можно так запросто проскочить в Институт и выкрасть оттуда важные артефакты природы? Ты, наверное, спросишь – почему мы тебя не остановили раньше? – он какое-то время молчит, смотря мне в глаза, словно выискивая ответ на свой же вопрос внутри меня. – Мы хотели посмотреть, как далеко в своей бестактной наглости зайдёт человек, осмелившийся на несколько преступлений сразу. Признаюсь, такого ещё в истории новой Аридафии не случалось. К тому же, нам нужно было обнаружить гнездо. И мы его нашли. Всех вас нашли! Всех до единого!
Он расслабляет пальцы и отпускает мою челюсть. В этот же момент я ощущаю, что сзади меня никто не держит. Солдаты сперва ослабили хватку, а затем и вовсе отпустили, наверное, чтобы не мешать Риду держать меня. Я резко подаюсь вперёд и бью лбом в переносицу Рида. Слюны скопилось так, много, что хочется её сплюнуть. Я втягиваю воздух в лёгкие и смачно выплёвываю содержимое рта прямо в лицо президенту Риду. Удар в спину и рывок назад. Меня оттаскивают подальше.
– Ты сдохнешь, прежде чем всех найдёшь. Если не я тебя убью, то другие. Я тебе это обещаю, – яростно выпаливаю я, разгадывая как моя слюна стекает с кончика носа президента, когда он трёт переносицу.
– Увести его! – кричит Рид.
– Я не собираюсь жить по твоим правилам! И никто из нас не будет! – ору я, когда меня тащат к выходу из просторного кабинета президента.
Я ощущаю на себе сбоку взгляд начальника службы безопасности. Разворачиваю голову и плюю в его сторону, но промахиваюсь. Ни одна из его мышц не дрогнула.
– Зачистить по прибытию в город, – последнее, что я слышу из уст президента, когда дверь закрывается. Вероятно, это обращение к начальнику службы безопасности. Кого он хочет зачистить? Убить меня с Равартой? Или…Или он нашёл остальных восстановителей и хочет зачистить их всех ДО ЕДИНОГО?
Я не замечаю, как меня несколько раз ударяют по рёбрам и вталкивают в лифт. За последние недели я привык к боли. Это, пожалуй, то, к чему я и правда смог привыкнуть, будучи с восстановителями. Тренировки Тода оказались отнюдь не напрасными.
Меня сильно бьют по затылку, когда мы приближаемся к тому же самому помещению с камеру, откуда меня забрали. Я обмякаю, но теряю сознание до конца. Моё тело валится за решётку соседней камеры. Мы теперь опять с Равартой в разных клетках.
– Трэй, Трэй, как ты?! Что они с тобой делали? – она кричит сквозь слёзы из соседней камеры, когда солдаты покидают помещение. Раварта плачет. Впервые она такая слабая и неприкрытая. Улыбка сама собой возникает на моём лице. Ощущаю себя сумасшедшим. Может я и вправду от всего случившегося свихнулся?
– Ответь мне! – она орёт во всё горло. Железо решётки бьётся о металл перекрытий.
– Рав, всё хорошо, – я лежу на холодном полу и смотрю на какое-то масляное пятно неподалёку от меня. – Я говорил с президентом. Я люблю тебя. Скоро будет зачистка…
– Какая зачистка? Погоди, ты говорил с подонком Ридом?
– Да, – произношу я и переворачиваюсь на лопатки. Дышать становится чуть легче, но в затылке поднывает.
– И что он тебе сказал? – чуть более спокойным голосом отвечает Раварта.
– Да так, хвастун…
– Расскажи мне всё…ээ, если можешь…Я просто так перепугалась за тебя.
– Я понимаю… Я тут, рядом.
Подползаю к решётке и просовываю два пальца к самому краю, касаясь стенки, разделяющей нас. Через несколько секунд кончики наших пальцев встречаются посередине стены холодного бетона. Тепло её пальцев согревает не только мою руку, но и душу.
Собравшись с силами, всё ещё полулёжа на полу, я пересказываю ей всю историю. Она молчит, издавая лишь редкие всхлипы. Раварта плачет, значит, мы пока живы, и это уже неплохо.
– Странно да, что в головном здании и лаборатории и тюрьма? – рассуждаю я.
– Меня ничего у этих сволочей не удивляет. Тут ядро зла. Отсюда всё и идёт. Тюрьма – лишь меньшее из зол, – говорит он, чуть всхлипывая, но в её голосе чувствуется неподдельная злоба.
– Наверное…
– Как думаешь, нас убьют или будут ещё пытаться что-то выпытывать? – спрашивает она, немного успокоившись.
– Я думаю, что если бы хотели убить, то убили уже давно. Может, мы им будем нужны, чтобы выманить остальных. Наверняка Тод не захочет тебя бросать на произвол судьбы. Он вообще в курсе того, что ты пошла со мной?! – внезапно осенённый собственной мыслью, выпаливаю я.
– Нет…Я ему не говорила, но, подозреваю, он догадывался о моих намерениях. В любом случае…– она осекается.
– Что “в любом случаем”?
– В любом, случае у него есть инструкции и план. Он поведёт всех дальше к базе. Он должен выбрать интересы большинства.
– А если не выберет?
– Да куда он денется! Ты плохо знаешь Тода.
– Это верно. Да и тебя я мало знаю, – говорю я с обидой.
– Извини. Я не так много успела тебе рассказать. Всё случилось быстрее, чем я ожидала.
– А ты чего-то ожидала? – осторожно спрашиваю я. – Готовилась к чему-то?
– Ну, мы знали, что может начаться внутренняя война, но никто не понимал, когда именно. Видимо, вот она начинается…
– И всё? Ты только это знала?
– Ну…– она тяжело вздыхает. – В основном – да.
– Ты лжёшь, Раварта! – ору я. – Почему ты не хочешь мне всё рассказать?! Я же твой парень в конце концов! Или мы просто играем в поцелуйчики? – я отсоединяю свои пальцы от её.
– Трэй, я боюсь за тебя. Ещё кое-что, но пока сказать не могу.
– Ясно, – комок обиды подпирает горло, хочется прокашляться, но не получается.
Бок и шея немного затекли, я привстаю, доползаю до стенки. Какое-то время лежу, облокотившись на бетон. Усаживаюсь, упираясь острыми остистыми отростками позвоночника в стену. Больная нога напоминает о себе поднывающей болью. Ворох мыслей шуршит в голове. Прогоняю мысль об обиде на Раварту, может она, и правда не говорит мне о чём-то, что я пока ещё не должен знать. Главное, чтобы потом не стало поздно. Холод бетона проникает в тело через позвоночник, но мои мысли вышли из тела, они далеко, там в больном мире моего прошлого. Пытаюсь вырваться из потока мыслей, глядя на пол, усыпанный пупырышками и вмятинками. Лунки пупырышек перемешиваются с исказившимся от гнева и обиды лицом Кристини.
Там на вокзале. В день, когда мы расстались. Возможно, это была та точка, где всё ещё можно было остановить… “ А можно ли было?” – через секунду спрашиваю я себя. Наверное, в жизни каждого есть такие особенные моменты, реперные точки. Знаковые переломные ситуации. Нам кажется, что они исказили линию событий, всё развернули, сломали, иными словами, сделали всё другим, заставив жизнь кардинально измениться. Жаль, что моя узловая точка оказалась завязанной на расставание с Кристини.
Зачем я сейчас вообще об этом думаю? На потолке маячат чёрные токи вмятин, и молнии трещин в бетоне. Точки разъезжаются в разные стороны, а молнии плывут. Перед глазами возникает темнота, слабость клонит в сон. Засыпая, я успеваю поймать себя на мысли, что мне не приснится кошмар, потому что вряд ли можно придумать что-то кошмарнее происходящего наяву.
