Глава 14

С утра я просыпаюсь от того, что кто-то возится у моей раскладушки. Открыв глаза, вижу Тода, подкручивающего винтик у одной из металлических ножек.

– С добрым утром, – он слегка улыбается. – Тут отходит крепёж, ты так крутился, я испугался, что ты грохнешься.

– С добрым утром. Спасибо.

Я осматриваюсь и не вижу второй раскладушки.

– А где Раварта? – с нескрываемым беспокойством спрашиваю я.

– Она готовит тебе завтрак, вернее, уже приготовила.

– Сколько сейчас времени?

– Восемь с небольшим. Но ты можешь ещё поспать. Есть примерно час.

– Нет, я уже не усну, – отмахиваюсь я, и мои ступни сползают на прохладный пол тренировочного зала.

Я умываюсь над раковиной в туалете. С тревогой поглядываю на припухшую щёку. У левой губы ссадина и покраснение. Не самый лучший вид для начальника лаборатории Центра современных технологий.

Мы завтракаем хлебом с какой-то ореховой пастой, сидя за столом в основном помещении восстановителей. Нори сегодня с нами нет. Она уехала на окраинную базу. Из краткого разговора с Равартой и Тодом я узнаю, что здесь есть несколько подсобных комнат, где некоторые члены восстановителей ночуют, а некоторые и вовсе в них живут постоянно. Тод уходит первым, через полчаса я прощаюсь с Равартой и покидаю цокольный этаж, занимаемый лагерем восстановителей.

С непривычки я даже сперва теряюсь, проходя по тенистым проулкам. Обычно свет солнца и открытого неба над головой сразу бьёт мне в глаза. А сейчас я крадусь по узкому переулку, проходя под арками. Ловлю такси до своего дома, выхожу и дальше двигаюсь пешком. Лица охранников сегодня пасмурны, как небо в прохладный осенний день.

Я поднимаюсь на этаж и прокрадываюсь в свой кабинет, стараясь никому не попадаться на глаза. И всё-таки в том, что я теперь начальник, есть некоторая прелесть. Можно оставаться незамеченным и работать в одиночку. Пишу сообщение Кристини – спрашиваю, как она себя чувствует. Она отвечает, что уже вышла на работу и хотела бы со мной встретиться. Взвесив все за и против, соглашаюсь. С Кристини надо встретиться, пусть даже и с распухшей щекой. У неё должна быть информация о том, что случилось с сержантом полиции. Кристини точно выведает все подробности истории, она любит сплетничать. Попутно я отправлю Никсе сообщение о том, что скучаю, и прошу ее передать маме то же самое. Никса сейчас должна быть в школе, вряд ли она ответит сразу, но я подожду.

Надеваю очки для симуляции, закрепляю электроды и вновь погружаюсь в изучение алгоритмов. Мне нужно подобрать оптимальные параметры работы протокола для подстройки под структуры мозга. Сегодня я работаю с цингулярной извилиной. Воздействуя на неё, можно добиться эффекта, при котором человек может даже изменить принятое им ранее решение, искренне полагая, что сделал это сам. Стимулируя цингулярную кору определённым образом, можно заставить человека зацикливаться на своих собственных переживаниях и страхах, помещая его в плотное кольцо паники. Из него практически невозможно вырваться без посторонней помощи.

Знание физиологии мозга – страшная штука, технология, использующая это знание, ещё страшнее и опаснее. Дед как-то говорил: любая мощная технология подобна эффектной маске, у которой всегда есть изнаночная сторона. Иногда мне не хватает мудрости моего деда и бабулиной заботы. Я заметил, что бабушки и дедушки отличаются от родителей. Они уже накопили большой жизненный опыт и умеют спокойно реагировать на самые нелепые ситуации. Их любовь чистая, теплая и искренняя, потому что они любят просто так, без излишнего угнетения.

Родители же вынуждены постоянно переживать, ощущая груз ответственности за детей, отчего их любовь всегда сопровождается требованиями, угрозами и даже шантажом. Родители делают всё, чтобы как можно жёстче контролировать своих детей. Это справедливо для многих родителей – кроме моей мамы, конечно. За мою сознательную жизнь в её поведении случались метаморфозы. В первые годы моего детства она была нежна и ласкова. А потом, когда появился Дэйв, она вдруг стала чёрствой и жёсткой, как засохшая булка. После того как Дэйв умер, она обмякла и сделалась аморфной. Иногда, мне казалось, ей абсолютно плевать, что случится со мной или с Никсой. Однажды мама вскользь упомянула, что у неё была мечта, но она уже никогда не сбудется. Может, поэтому она так обмякла. Как я ни пытался выспросить у неё, что это за мечта, ответа на свой вопрос мне получить так и не удалось.

Я возвращаю в настоящее и продолжаю настраивать алгоритм под работу цингулярной коры. Я переключаю симуляцию в режим записи работы мозга и вижу невероятно детальную картинку. Изотропные электроды-датчики с наночастицами регистрируют то, что карбиновые в принципе обнаружить не могли. Видна активность каждой клетки мозга. Это примерно, как смотреть в бинокль на планету, которая вращается вокруг звезды в другой галактике, и видеть каждый камушек на её поверхности. Но как такое возможно? Мой мозг взрывается изнутри в мыслительном коллапсе.

Я слышу стук в дверь. Вздрагиваю и отключаю систему. Сиреневые мембранные плёнки на очках симуляции разделяются на треугольники и втягиваются в ободки.

– Трэй, вижу, вы за работой, – с улыбкой произносит Пош, входя в кабинет. – Не буду вас тогда отвлекать. Зайдите ко мне после обеденного перерыва. Нужно кое-что обсудить.

– Хорошо, – киваю я.

Ещё час до перерыва я бьюсь над загадкой новой технологии, пока, наконец, не понимаю, что мне нужен доброволец, чтобы проверить свои гипотезы на нём. Тод. Вот кто мне поможет. Я его заберу после обеда. Уверен, ему будет сложно мне отказать.

Кристини встречает меня у лифта. Я тру нос рукой, стараясь прикрыть щёку. В лифте она обнимает меня, кажется, даже сильнее обычного. Моё правое нижнее ребро пронзает острая боль, из глаза вытекает слезинка, но я стискиваю зубы.

– Трэй, что у тебя с щекой? – Кристини хмурит брови и одновременно округляет глаза.

– На тренировке вчера получил удар, – вру я, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Ты же говорил, что бросил…

– Ну да, вчера что-то захотелось повторить… Тут такое происходит в Корпорации… Мне даже страшно.

– Ага. Ты знаешь, что у нас произошло?! – она взвизгивает, выпучив на меня глаза.

– Ну так, немного… Кто-то из коллег с этажа говорил про полицейских, – небрежно отмахиваюсь я, когда мы выходим из лифта.

Мы направляемся в её кабинет, Кристини что-то причитает по поводу случившегося. Я машинально вздрагиваю, когда мы проходим мимо той самой белой двери. На ней табличка «Ведутся ремонтные работы». Кристини берёт меня под локоть, это позволяет отвлечься от тревожных мыслей.

– Я сегодня уже сбегала за едой. Захватила даже две тарелки с картошкой и грибами. – Она замечает вопросительное выражение моего лица. – Ну это чтоб не бегать туда-сюда.

– А, понятно.

– Мама вообще пока запретила мне водить тебя на этаж, но сегодня я поняла, что не смогу высидеть одна, особенно после всего произошедшего.

– Ага. Понимаю.

– Знаешь, я ведь теперь за главную в отделе, – произносит она, когда мы входим в её кабинет.

– Эм, это как? – недоумеваю я.

Схватив меня за руку, она идет к кабинету Плантикса. По её начальственной походке я понимаю, что теперь это уже не его кабинет.

– Плантикса арестовали, – она открывает дверь, и яркий свет от большого окна бьёт мне в глаза. Дубовый стол занимает почти полкомнаты. Здесь нет компьютера, только стеллаж у стены с каким-то папки.

– За что? – недоумеваю я, хотя что-то мне подсказывает, что мне должно быть это известно.

– За нарушение дисциплины в отделе и за случай с полицейским позавчера. А ещё… ты ведь помнишь, я рассказывала тебе про историю с пропажей одного ключа от лаборатории в НИВПР, – говорит Кристини и плюхается в кресло у окна. Садись, – указывает она мне на чёрный стул напротив неё.

– Эм, вроде что-то припоминаю, – произношу я, сглатывая сухой ком и борясь с дрожью. Ноги подкашиваются, и я приземляюсь на сиденье.

– Полицейский зашёл в лабораторию хищных растений. Уж не знаю, как он туда попал, – она вновь хмурит брови. – И одно из растений выплеснуло ему кислоту на голову.

– Вот бедолага, – я с ужасом рисую себе картину разъеденного лица. Но в моём сознании крутятся слова Тода о том, что лучше бы он умер. – И что с ним случилось?

– Говорят, что парень свихнулся.

– То есть он живой?

– Да. Только говорят, что совсем плох. Бред, галлюцинации, в общем, психушка там уже… его даже в больницу Корпорации отвезли.

Я думаю, это отличный расклад. Я бы не хотел брать на себя ответственность за убийство, в то же время никто не станет слушать того полицейского, и он не сможет ничего рассказать про меня. Внутренняя часть моего я всё же внушает мне чувство вины за то, что я искалечил жизнь человеку, но я рационализирую свои эмоции и не позволяю им завладеть мною.

– Это всё ужасно… А зачем вы разводите такие опасные организмы?

– Это был старый проект «Плазмиды», ещё до моего прихода. Они хотели бороться с какими-то животными вокруг кукурузных полей с помощью хищных растений. Что-то пошло не так, проект заморозили, а какие-то образцы остались. Это из того, что мне известно. Я ещё с документацией не разбиралась.

– Ааа, – задумчиво произношу я. Ком в горле понемногу рассасывается.

– Знаешь, Трэй, что-то нехорошее у меня предчувствие насчёт всего происходящего. Раньше ничего подобного не происходило. Зачем кому-то лезть в НИВПР? – рассуждает она вслух. – Да и полицейские не ходили по этажам Центра. А ещё, – она замолкает, прислушивается к тишине. – А ещё мама сказала, что в регионах люди мутят воду. Много недовольных. Она туда теперь часто ездит.

– Да уж, печально всё это…

– Давай уже поедим, – она поднимается из кресла. Ещё пока резко и неуверенно, но пройдёт каких-то пару недель, и она ведь станет это делать медленно и властно.

– Ага. Давай.

Мы выходим обратно в смежный кабинет, ещё некогда принадлежавший ей, Кристини. Я думаю, что теперь будет с мистером Плантиксом. Ведь во многом он был арестован по моей вине.

На столе стоят две тарелки, плошка с приборами и поднос со сдобой. Удивляюсь, насколько сильно я был поглощён информацией, поступающей от Кристини, если раньше даже не заметил столько еды на столе. Мы оба голодны. Я ем быстро, почти не пережёвывая. Поганая привычка ещё с колледжа. Кристини смотрит на меня с сожалением. Мне становится неловко.

– Марк Твен однажды сказал, что ничто не нуждается так сильно в изменениях, как людские привычки, – пытаясь разрядить обстановку, произношу я. – Всякий раз даю себе установку избавиться от своей привычки, но постоянно забываю о ней во время еды.

– А, у меня тоже есть дурацкие привычки.

– Наверное, они есть у всех.

Мы молчим некоторое время. Потом она смотрит на меня тем самым взглядом, который ни с чем не спутать. Так смотрят на людей, к которым относятся по-особенному. Наверное, я так же смотрю на Раварту. Внутри у меня всё съёживается. Я не хочу, чтобы Кристини испытывала ко мне настоящие чувства. Неужели она влюбилась? Эта мысль и пугает меня, и поселяет хаос в моей голове. Не поэтому ли она вдруг резко перестала называть меня утёночком. Неужели что-то сменилось в её сознании?

– Ты что-нибудь испытываешь ко мне? – осторожно спрашивает она, глядя мне прямо в лицо.

Я хочу оказаться на необитаемом острове, на Луне, глубоко под водой, где угодно, только бы не участвовать в этом разговоре.

– Кристини, – начинаю я. – Это всегда так сложно… я просто не всегда…

– Понимаешь меня, – продолжает она. – Я, наверное, веду себя странно по отношению к тебе.

Я удивляюсь её фразе, но стараюсь этого не показывать.

– Я когда-то любила одного парня. Он был чем-то похож на тебя. Мы встречались несколько месяцев. Мне казалось, что это навсегда. Я хотела остаться с ним на всю жизнь. Мы остались на ночь у меня, и между нами случилось это. А потом он бросил меня. Сказал, что я ему больше неинтересна. Я по глупости попыталась его шантажировать тем, что беременна. Но он быстро раскусил меня, и я проиграла тогда. С тех пор я боюсь верить мужчинам. Мне кажется, что каждый готов предать меня.

Я встаю со своего стула, обхожу стол и обнимаю Кристини. Я не знаю, что мне сказать. Никогда не мог подумать, что услышу от Кристини что-то подобное.

– Ты ведь не предашь меня? – она отстраняется и смотрит мне в глаза. Я вижу слёзы на её щеках.

– Нет, – отвечаю я почти шёпотом.

– Спасибо.

Она прижимается к моей рубашке влажной щекой. Я скотина, другого определения я подобрать не в состоянии. Я уже предал Кристини. Остаётся несколько минут до окончания обеда. Мы идём к лифту.

– Ты помнишь, что в воскресенье День урожая и День города? –спрашивает она, вызывая лифт.

– Эм, да, точно… я уж и забыл.

– Ты пойдёшь?

– Наверное.

– Всем руководителям и начальникам лабораторий нужно быть. И тебе тоже. Могут оштрафовать.

– Ага, спасибо. Тогда обязательно схожу, – я киваю, наблюдая, как светлая щель между металлическими дверьми лифта становится шире.

– Спасибо тебе за поддержку, – произносит Кристини и прижимается ко мне, когда двери лифта захлопываются.

Переключившись в мыслях на технологию, я не думаю о том, что мне только что сказала Кристини. Но сперва придётся посетить кабинет Поша.

Я подхожу к его кабинету, он находится между моим и помещением для общих собраний и трапез. Тихонько стучусь. Ответа нет. Я стучусь ещё раз и дёргаю за ручку. Дверь открывается, и я слышу громкий смех Поша. Он сидит в кресле, отвёрнутом в сторону окна, и потому не видит меня. Странно, что он не услышал стук.

– Да у них мозгов не хватит! Представляю, как они всё это перетащат! – он вновь заливается смехом, разговаривая с кем-то с помощью коммуникатора. – Кхе-кхе, – он прокашливается, будто бы отделяя смех от серьёзного официального тона. – Ну конечно, Бойм, мы всё равно будем первыми.

Я узнаю знакомую фамилию. Ничуть не сомневаюсь, что Пош разговаривает с членом правления Корпорации Томасом Боймом. Но не слишком ли велика честь для Поша – в столь свободной форме общаться с настолько значимым человеком? Потом я вспоминаю, какое поведение Пош позволяет себе с Альбертине Инваритте, и рассогласование в моём мозге исчезает.

– Технология вот-вот заработает. Ею занимается сам Трэй. Я ему специально поручил, – в этот момент Пош разворачивается, и наши глаза встречаются. Он словно почувствовал, что я его подслушиваю. – Я вас перенаберу. Неотложные дела как раз по технологии.

Я лишь мельком успеваю удивиться тому, что Пош спокойно назвал Бойму моё имя. Неужели им что-то известно про меня или они считают меня каким-то особенным сотрудником? Я всего лишь усовершенствовал уже существующую технологию.

– Трэй, рад тебя видеть. Присаживайся. Как твои успехи с отработкой новых алгоритмов? Удалось ли разобраться с протоколами из файла?

– Да. Более чем. Сейчас вот хочу задействовать Тода, чтобы на нём ещё протестировать.

– Это замечательно. Обязательно! Бери его прямо с сегодняшнего дня и тестируй сколько потребуется. Чем скорее управимся, тем скорее наш отдел наградят за успехи.

– Ага…

– Послушай, Трэй, я вот ещё о чём хотел тебя попросить. Ты, наверное, слышал, что сейчас полиция расследует один инцидент. Они пока не добрались до нашего отдела, но вполне могут… Я знаю про ваши отношения с мисс Кристини Инваритте. Сам был молодой, я всё понимаю, но давай пока обойдёмся без свиданий в пределах Центра. Нам и так сейчас хлопот хватает. Ладно?

– Как скажете. Альбертине… Ээ, миссис Инваритте сказала Кристини то же самое.

– Да. Это правильно. Я думаю, это временно. Месяцок можно и потерпеть, – он расплывается в улыбке.

Мне несколько тошно от того, что он сюсюкается со мной как с сыночком, но, наверное, это лучше, чем жёсткий контроль и запреты, которыми славны начальники других отделов.

Я выхожу из кабинета Поша и направляюсь в лабораторию, чтобы забрать Тода.

– Всем доброго дня, коллеги, – официально здороваюсь я. Сейчас нет времени беспокоиться о том, кто и что подумает. Нужно действовать. – Тод, мне нужна твоя помощь в лаборатории. Мистер Пош дал разрешение привлечь тебя в качестве помощника до конца разработки технологии.

– Как скажете, мистер Коулман, – бросает Тод, выталкивая воздух из грудной клетки со звуком, похожим на фырканье. Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Остальные переглядываются. Агафия смотрит на меня, но я намеренно отворачиваюсь.

– Молодец, хорошо сыграл, – говорю ему я, когда дверь в моём кабинете закрывается.

– Я старался. Это твоя идея меня вытащить или Поша?

– Моя, но Пош и правда поддержал ее, сказал, что могу привлекать тебя к работе сколько захочу.

– Ясно. Есть успехи в разработке технологии?

– Ага. Садись под электроды и надевай очки.

Я перевожу очки в режим данных об активности мозга, пока Тод елозит в кресле. Ему явно некомфортно на месте подопытного. Комфортно ли тем животным чувствовать себя испытуемыми? Нам всем полезно через это пройти, чтобы поменять свое отношение к экспериментам.

– Это не компьютерная модель? – ошеломлённый увиденным, произносит Тод.

– Нет. Это активность моего мозга.

– Я такого ещё никогда не видел, – напряженно произносит он.

– И я тоже. Давай теперь на тебе попробуем.

Через полчаса работы с нейрообратной связью я снимаю паутинку из сорока электродов и очки с Тода, предварительно выведя записи на экран компьютера.

– То же самое. Активность каждого нейрона как на ладони, – произношу я, глядя на изумлённое лицо Тода.

– Мне казалось, что такое невозможно в принципе.

– Я тоже так думал. И знаешь, что меня удивляет? Зачем им знать работу стольких структур мозга? – рассуждаю я вслух. – Они же ещё хотят видеть височную кору.

– А там хранится информация о некоторых элементах памяти, – подхватывает Тод.

И тут я, кажется, начинаю понимать одну из главных целей, которые преследует новая разработка.

– Они хотят читать мысли и извлекать информацию из памяти, – едва в состоянии произнести я. – Но зачем им извлекать информацию из памяти? И главное – как устаревшие электроды это делают?

– Вот это и надо выяснить, – стараясь скрыть волнение, произносит Тод.

– Я сделаю это!

– Теперь хоть ясно, что они ещё хотят с памятью работать. Стирать, что ли, будут… или использовать в допросах? Чёрт, вот ублюдки, – он трёт подбородок, двигая нижней челюстью влево-вправо. – Трэй, а сможешь передать алгоритм Элису?

– Ага, но нужно ещё время, чтобы разобраться до конца. Неделя где-то, может, чуть меньше.

– Хорошо. Я могу тебе реально чем-то помочь?

– Да. Ты должен стать моим подопытным.

Тод кивает. И в течение нескольких часов я заставляю его пройти с десяток тренажёров, настраивая алгоритмы. К вечеру от Никсы приходит сообщение, что с ней и с мамой всё в порядке. Никса спрашивает, когда я приеду, но я не знаю, что ей сказать. Я пишу, что постараюсь скоро их навестить.